Письмо было совсем небольшим, буковки мелкими убористыми строчками небрежно ложились на сероватый школьный листок «в клеточку». Девушка несколько секунд повертела листок в руках и, не читая, положила на стопку конспектов.
- Оксана! Это бабушка написала? – раздался из кухни тревожный голос матери. – Как здоровье-то?
«Съездить так не съездит, а сейчас орет!» – не без злорадства подумала Ксюша, но тут же ответила.
– Нет, нет, мамочка! Это Санька прислал.
С Санькой она познакомилась в Москве, когда на летних каникулах ездила гостить у бабушки. Этим летом она поступила на экономический, а Сашу призвали в армию. Служил он в Чечне. Парень писал часто, но письма, полные поклонения и любви, не сильно трогали девичье сердце. Саша был из семьи простых работяг, а на ее факультете учились «так-и- и- и- е мальчики». Сашкина любовь воспринималась как должное.
- И как у него дела? Это же война…
- Война, война! – Ксения возмущенно перебила мать. Насмешливая улыбка скользнула по лицу девушки. – Вояка! Без году неделя в батальоне, а уже умудрился подхватить дизентерию и сейчас едет в госпиталь.
Девушка прыснула от смеха. Ситуация ей казалась презабавной. Минуту подумав, она все-таки принялась читать письмо.
«Здравствуй, Ксения!
Вообще-то я хотел написать «привет, Ксюшка!», но ты так важно писала мне про посвящение в студенты экономического факультета, что я больше не решаюсь звать тебя, как школьницу. Знаешь, я уже решил, что когда я вернусь, то обязательно поступлю на математический. В школе у меня была «тройка», а вот сейчас я увлекся. Иногда не могу уснуть от грохота снарядов и считаю в уме овец. Раньше у меня такого не случалось. Оказывается, помогает…
Вчера пришло письмо от бабули. Она пишет, что женился Петька. Ну, помнишь, тот, курносый, с которым мы тебя облили из шланга, ты еще кричала, что милицию на нас вызовешь. Мы тогда ведь просто понравиться тебе хотели, а сейчас я подумал, не надо было, это, водой. Она ведь ледянющая, ты могла простыть.
А помнишь, как мы спорили, где лучше венчаться: в костеле или церкви. И ты говорила, что тебе не нравится, что батюшка носит бороду, а все женщины в платках, а не хотел идти в костел, потому что ничего по-польски не понимаю. И так ругались… Не надо было этого делать… Только сейчас, вдалеке от дома понял, что надо уважать чужую веру.
Один из наших ребят недели две назад сорвал с головы чеченской девушки платок. Мы смеялись, а командир наш отобрал его, заорал на нас, а потом вернул его девчонке, и что-то долго говорил ей не по нашему. А в субботу захожу я в палатку другана... Матерь Божья! Его так порезали, что родные не узнают. А я ведь в ту ночь с ним в одной палатке спать должен был, да Бог отвел, пошел искупаться. То ли местные, то ли лазутчик какой. И никого больше не тронули. Тогда я понял – за платок. А комбат сказал, что за веру.
Я думал, хороша ли вера, если другим во вред? Ксанка, а выходи-ка за меня! Когда вернусь, такую свадьбу сыграем! Мамка моя не против. Хочешь, к батюшке пойдем, а хочешь в костел, как скажешь. Я ведь люблю тебя, а ты подумала, что я с Маришей. На проводы не осталась, уехала в свой заколдованный Минск. Почему заколдованный? Да я вот три раза к тебе собирался, и все что-то никак.
Ночь сегодня такая звездная, и не бахает нигде. Как перед грозой. Домой! Так хочется домой. Я не побывал еще не в одном серьезном сражении. Знаешь, Ксюша, я рад этому, потому что мне кажется, что я не смогу убивать. Да, мы с Толькой растоптали на твоих глазах мышь, и ты обзывала нас извергами, но здесь все совсем по-другому. Пахнет жареным мясом, кровью, и еще чем-то удушливым, терпко сладким… Наверное это пахнет войной. Я не силен в истории, но много думаю о том, что человечество так ничему и не научилось. Первая мировая, в которой лег костьми мой прадед, оставив семерых детей, вторая мировая – мой дед вернулся калекой без ноги, Афган, оставивший слепцом моего папку, Чечня, забравшая меня у тебя. Но я вернусь, Оксанка!
Веришь, все будет по-другому? Я понял, что жили мы как-то неправильно, не так, как надо, но теперь я все исправлю. Мамка больше не будет таскать сумки из магазина, и в «тралике» я уступлю место брюзжащей соседке, и не буду больше колотить отца за то, что он пьет, и верну Толяну 30 «баксов», и куплю тебе новый телефон, а не себе кроссовки, как в прошлый раз.
Я рад, что через три дня я еду в госпиталь, что мне больше не придется идти в спаленную деревню, видеть матерей, склонившихся над своими убитыми детьми, вдыхать запах тлена, гниющей человеческой плоти, стрелять и мечтать не попадать…
Война - это русская рулетка, но я вернусь к тебе, милая! У меня счастливый лотерейный билет...»
На листке не было подписи, только дата и указание города – Грозный.
Ксения задумалась. Таких писем Саша раньше не писал. Она даже погрустнела, вспомнив свои едкие шутки над Сашкой, нет, скорее Александром.
Из кухни донесся голос матери, но девушка, задумавшись, не услышала, что она спросила. Она молча пошла на кухню. Мать застыла с мокрой тарелкой и полотенцем в руках.
-Каким эшелоном твой Сашка должен быть направлен в Москву?
Девушка не ответила. Красивая дикторша Катя Измайлова с серьезным лицом рассказывала о том, что чеченскими боевиками подорван эшелон с раненными, направляющимися в Москву. Шли цифры и титры с фамилиями. Мама Оксаны всматривалась в имена, пытаясь разглядеть родную фамилию. Голос диктора обрезал кислород даже самой маленькой надежде. Выжили двое: санитарка Мария Иванова и бродячий пес, подобранный сердобольной женщиной.
Ксюша выбежала во двор. Небо сотрясалось от разрядов, летели искры, ветер рвал молодую майскую листву, разметал белокурые волосы девушки. Небо ахнуло, уронило первые капли звонкого майского дождя. Ксюша так и не поняла, слезы или дождевая вода потекла стремительными ручейками у нее по лицу. Порыв безжалостного ветра требовательно рванул из рук девушки и стремительно понес скомканный тетрадный листок ввысь, к самому синему небу, словно оно было в силах дать ответ на письмо, которое навсегда останется без ответа.