Темнеет рано и уже в 4 часа пополудни воздух густеет и становится непрозрачным, как будто в аквариум плеснули чернил. Жизнь под водой - и я выхожу из офиса, кидаю взгляд на вонзающиеся в студенеющий воздух острые шприцы зданий Парламента, ещё не вырезанные по тёмной бумаге неба лезвием прожекторов, а сливающиеся с окружающей моросью, клубящиеся, тающие известковым леденцом на волглом языке Темзы – я бы провёл её по набережной, мы бы спустились к воде, к уткам, а потом опять бы сфотографировались на мосту, если бы, если бы.
Сворачиваю налево и плыву вместе с другими драповыми рыбами по Грейт Майкл Стрит, задворками Вестминстерского Аббатства, мимо чистых, мощёных влажной брусчаткой переулков под навевающими эдакие анахронистически-литературные пипсовско-диккенсовские ассоциации названиями вроде Баркинс Рентс, Сент-Сьюзан Лэйн и Грин-Коат Барракс, мимо георгианских выскобленных особняков, в которых в своё время жили лоренсы аравийские, эдварды разерфорды и зигфриды сассуны, - ей бы понравилось здесь, я бы показал ей эту красоту, если бы, если бы только - мимо красных полуколонн почтовых ящиков, мимо кофеен, мимо контор, мимо припаркованных по-над бордюрами Бентли и Остинов-Мартинов, мимо магазинов и магазинчиков – плыву, плыву меж известняково-гранитных берегов к бетонному причалу №28, откуда серо-лиловый пластмассовый поезд быстрокрылой улиткой повезёт меня по дну огромного, до краёв заполненного тёмной водой аквариума по маршруту Лондон-Липхерст, где я и выйду, где я и выйду.
Ехать два часа. И что-то надо делать в дороге, чем-то надо занимать мозг, потому что иначе он заново начнёт пережёвывать всё те же мысли, те же образы и те же невысказанные гневно-угодливые слова.
Надо чем-то занимать мозг. Прежде всего, надо – необходимо! – сменить тон. Ни к чему эти заунывные каденцы, эти прихотливо извивающиеся бессильные ленты душевной желч... – ты опять начинаешь! Говори нормально. Здесь тебе не литкласс.
Говорю нормально. Итак, я ехал в поезде с работы домой, из центра Лондона в небольшой городок на юго-восточном побережье страны. Поездка занимала, как уже было сказано, два часа, итого – 4 часа в день я проводил в поезде. Первые два часа – утренняя поездка в Лондон – пролетали быстро, потому что я наловчился спать, привалившись щекой к удобно повешенной на крючок над самым сиденьем куртке. Со вторыми двумя часами – вечерним возвращением домой – дело обстояло несколько сложнее. Читал ли я, слушал ли музыку, пусто смотрел в черное, наполненное маслянистыми пробегающими тенями окно – сосредоточиться не удавалось и я каждый раз начинал гонять старую мозговую шарманку – я бы взял, я бы сжал, если бы, если бы.
Два месяца назад я навсегда расстался с девушкой и расставанье это было отнюдь для меня не безболезненным. Насчёт её не знаю – выудить из неё какую-то информацию было совершенно невозможно, ясно было одно – либо разлюбила, либо перестала притворяться, что любила. Причин я не знал или же знал, но мне необходимо было подтверждение их правильности, а ни подтверждения ни опровержения я от неё не получил. Отношения между нами прервались абсолютно и у меня не было возможности с ней связаться – она уехала, связь прервалась, я не знал её новых координат. Я так толком ничего и не узнал. Это то меня и корёжило и заставляло строить всякие догадки, предположения, вести внутренние диалоги, произносить внутренние обличительные речи, просить прощения, проклинать, презирать, хотеть, представлять, хотеть, думать, хотеть, думать, думать, если бы, если бы. Плохо мне думать о ней не хотелось, хорошо – не получалось, а не думать о ней вообще - как я бы этого хотел!! - как её, как бы я хотел, как бы я хотел её – не выходило никак. Никак. Ну вот хоть тресни.
В тот вечер я пытался отвлечься от привычных скальпелеобразных мыслей тем, что читал – со скрипом, со скрипом – толстенный кирпич «Истории арабских народов» д-ра Альберта Хурани – не столько потому, что так уж сильно интересовался этой самой историей, но из-за того, что эта книга была способна вводить меня в некий полутранс своими гипнотическими рассуждениями о природе Ислама и многократными повторениями гортанно-клокочущих арабских имён. Я читал о династии Аббасидов – я бы взял её, я бы вот так сжал - и её завоевании правящих позиций в 8 веке нашей эры, но никак не мог сосредоточиться, казалось – во время каждого мигания, в эту миллисекунду темноты, у меня перед глазами вспыхивало её лицо и опять и опять, если бы, если бы. Нет, Аббасиды подождут. Я закрыл книгу и поднял глаза. Справа от меня сидел индус в синей куртке и читал «Вечерний стандарт», пошевеливая крапчатым носом. Напротив меня через столик полуоплыла в кресле дремлющая женщина средних лет с неопрятной причёской. Сиденье рядом с ней было свободно. На следующей станции в вагон даже не вошла, а – и слова другого не подберу – впорхнула девушка и села на сиденье наискосок от меня, рядом со спящей причёско-женщиной. Так, подумал я.
Девушка была – как бы это получше сказать – яркая. Вообще-то, конечно, не совсем правильно было называть её девушкой, ей было где-то 27-28 лет, но слово «девушка» подходило к ней гораздо больше, чем «женщина», уж не знаю почему. Она была яркая. Стройная блондинка – крашеная – с длинными ногами и высокой грудью, с минимумом косметики на красивом лице, которое делали особенно интересным чуть припухлые губы и – эти глаза, разрез и форма которых напомнили мне, напомнили мне – и совершенно зря, между той и этой девушками не было совсем ничего общего, кроме разве что вот этих глаз... Но я не хотел думать о той, я хотел смотреть на эту и не думать вообще.
Она уселась в кресло наискосок от меня, быстро обвела глазами своих ближайших соседей и подарила каждому открытую, но мимолётную улыбку. Она поставила себе на колени большую сумку, из которой вытащила сумочку поменьше, которую она поставила перед собой на столик, извинившись перед индусом за то, что нечаянно толкнула его локтем. Индус улыбчато не возражал. Из небольшой сумочки она вынула три мобильных телефона, полупустую пластиковую бутылку негазированной минералки, шоколадный батончик, два журнала – Космо и, почему-то, Эсквайр, - косметичку, яблоко и ай-под. Потом она засунула почти не опустевшую небольшую сумочку в большую сумку и, очаровательно улыбаясь, попросила индуса поставить сумку на багажную полку над сиденьями, хотя было непонятно – зачем: сумка была на вид не тяжёлая, а росту в ней и самой хватало. Но, видимо, она прекрасно знала, что все мужчины, которым посчастливилось находиться с ней в одном пространстве, с радостью сделают для неё всё, что угодно – в зависимости от установленных ей же самой пределов. Индус молодцевато закинул сумку на полку – он чувствовал себя сильным и надёжным. Всем было хорошо. Я смотрел. Я почти не думал. Я не хотел сравнивать. Но – эти глаза, эти глаза...
Глаза действительно были похожи на глаза той, разлюбившей, ушедшей. Или это мне так казалось? Потому что ничего общего не было между этими двумя женщинами, ни лицом, ни фигурой, ни голосом, ни манерой поведения они были совершенно не схожи. Но эти глаза... Я не хотел думать о той, другой – я бы взял, я бы сжал... вот так, вот тут, если бы, а она, а я, зачем она так со мной, за что она так меня, а я вот, а я вот её - я хотел занять свой мозг незатейливым делом наблюдения за красивой женщиной.
Красивая женщина тем временем, разложив всё перед собой на столике и приятно извинившись перед причёской за то, что своей вознёй разбудила её, одарила улыбкой и меня – как бы заодно, чтобы я не чувствовал себя обделённым (она идёт по жизни смеясь, говорят про таких) – и принялась жевать шоколадный батончик и нажимать кнопки одного из своих мобильников, проверяя наличие смс-ок. Я смотрел на неё и думал о том, что мне никогда не узнать её ближе, что такие, как она не смотрят на таких, как я (разве что – чтобы одарить мимолётной улыбкой, как можно улыбнуться забавной зверушке, граффити на стене, пустому небу), что она мне не по зубам. Я полностью отдавал себе отчёт в том, что являюсь не слишком гордым обладателем одного из тех лиц, которые не наделены никакими интересными или запоминающимися чертами, по которым взгляд проскальзывает, не зацепившись ни за что и которые забываются через секунду после этого. Возможно, хорошее и даже необходимое качество для шпиона, но я не был шпионом, я даже и не хотел быть шпионом... Разве что – кем-то вроде Джеймса Бонда, у которого всегда было так много женщин, красивых женщин, экзотических женщин. Мне казалось, что больше у меня женщины не будет – да даже и не хотелось что-то с кем-то начинать, так сильно обжегшись в последний раз. Да и до сих пор хотелось только ту, я бы взял, я бы сжал, если бы, если... Я мысленно отхлестал себя по щекам за сползание в наезженную колею и поднял глаза на сидящую наискосок от меня блондинку.
Она доела батончик, допила воду и теперь разговаривала по одному из своих телефонов, разговаривала громко и свободно, будучи уверенной в том, что никого не раздражает её милая болтовня и что всех должны совершенно искренне интересовать её дела и мысли. Она идёт по жизни смеясь, опять подумал я.
- ... Да, да, всё в порядке, у меня всё просто замечательно! – говорила она в трубку, улыбаясь припухшими губами, - Да, я как раз хотела тебе сказать – с работой всё устроилось, Саймон разрешил мне взять отпуск через неделю... Саймон такой дурень, ужас! – но с ним можно найти общий язык, надо только знать подход – да, отпуск через неделю – ну как зачем – а я разве тебе ещё не говорила? Нет – ну так слушай! Я переезжаю! Да, удалось-таки найти квартиру в Лондоне! Я всем звоню рассказываю – у меня скоро будет новоселье и я всех-всех-всех приглашу! И тебя тоже, заяц! Да, спасибо. На Паддингтоне, представляешь? В Маленькой Венеции. Да, две спальни, я делю с одной девушкой, она такая лапочка! Да, запиши адрес – 21А Вестборн Террас, квартира 15. Да, метро Эджвэйр Роуд удобнее всего. Мобильник мой ты знаешь, а в квартире ещё не провели телефон. Я тебе позвоню, как только будет ясно, когда устраиваем. Недельки через две, не позже, так что предупреждаю заранее и не принимаю никаких отговорок! Я сейчас как раз еду домой, скажу Шелли, что всё-таки переезжаю в Лондон. Нет, она не будет скандалить, мы через это уже прошли. Тем более, я буду с Тимом, она не станет при нём. Да нет, он просто друг. Нет, не в том смысле. Да ну тебя! Нет, он замечательный парень, я вас познакомлю. Да ну тебя! Ладно, солнце, я тут в поезде как раз еду домой, мне ещё надо позвонить сотне человек, я тебе перезвоню, целую, чао!
«21А Вестборн Террас, квартира 15», - подумал я. Хм. Вот так вот прямо взяла и во всеуслышанье объявила свой адрес – и трава не расти. Она точно идёт по жизни смеясь, в полной уверенности, что ничего плохого с ней случиться не может по умолчанию, что мир полон хорошими, - такими же, как она – людьми и человек человеку – друг, товарищ и потенциальный сексуальный партнёр. Да и почему с ней должно случиться что-то плохое? Плохие вещи случаются с плохими людьми, а она идёт по жизни смеясь. Как она не похожа на ту, ушедшую, полную комплексов и напрочь лишённую эмпатии, способную на жестокость, какие они разные, но эти глаза, глаза... Я слушал дальше.
- Тим? Тимми, привет, бэби! Да, я в поезде, только что проехали Хелмсдэйл, так что я буду на вокзале где-то минут через 50, окей? Ой, ты что, уже на станции? А зачем так рано? Нет, я не поздно, ну может чуть-чуть... ну не сердись, солнце, ты же знаешь меня! Сходи в паб, попей пива, не мёрзни, а минут через 45 подходи на вокзал и я тебя поцелую! Ты готов к вечеру? Ой, знаешь, я совсем не одета, на мне старый свитер и джинсы, мне бы переодеться и сделать лицо, я попробую... Да, не забудь купить цветы!
И так далее. Звонок следовал за звонком. Она поговорила ещё с несколькими друзьями, пару раз продиктовала свой новый лондонский адрес, телефонно перецеловала кучу народа и глаза её лучились – эти глаза, так похожие на глаза той, ушедшей, но глаза той не лучились почти никогда – а я украдкой наблюдал за ней и думал, и думал. После нескольких звонков, – оказалось, её звали Кэйти-Энн и я вздрогнул при звуке этого имени, - она выключила мобильник и, повернувшись к сидящей справа от неё женщине-причёске, улыбчиво попросила её присмотреть за её разложенными по столику вещами, пока она сходит в туалет – и упорхнула, забрав с собой большую сумку, которую для неё заботливо достал с багажной полки покоричневевший от удовольствия индус. Женщина-причёска встретилась со мной глазами и слегка заговорщицки улыбнулась, качнув подбородком вслед уходящей Кэйти-Энн – вот, мол, какие бывают непосредственные люди!.. Я улыбнулся ей в ответ и согласно качнул головой, а затем перевёл взгляд на окно и задумался.
«21А Вестборн Террас, квартира 15», - думал я. Хороший адрес, хороший район, георгианская архитектура, канал – Маленькая Венеция. Квартиры там стоят очень недёшево. Интересно, откуда... нет, совсем неинтересно. Абсолютно неинтересно. И вообще, какое тебе дело до того, что ты теперь знаешь её адрес и даже то, когда их с соседкой не бывает дома. Что с того, что ты знаешь, как её зовут, знаешь имена её знакомых и друзей, проинформирован о её действиях на ближайшие две недели? Что тебе до того, что она красивая, успешная, молодая женщина, не делающая никому и не ожидающая ни от кого зла? Мне не должно быть до этого дела, как не должно быть дела до того, что ей никогда не быть со мной, не быть моей, что она уже не помнит моего лица, хотя я сижу наискосок от неё, что я настолько ей неинтересен, что воспринимаюсь, как часть обстановки, как комок материи, как один из. Да, она не запомнит моего лица. Да, она забудет моё лицо. Да, она не вспомнит меня. даже если увидит опять. Даже если увидит опять. Каким образом она увидит меня опять? Где в 60-миллионной стране я опять столкнусь с ней? 21А Вестборн Террас, квартира 15. 21А Вестборн Террас, квартира 15. И эти глаза – как будто та, другая, прошедшая, смотрит на меня сквозь чужое лицо. Смотрит, но не видит.
Минут через десять она вернулась переодетая в короткое облегающее трикотажное платье чёрного цвета и с умело наложенной косметикой на лице. Она выглядела сногсшибательно и прекрасно это знала. Мы опять удостоились улыбки, а женщина-причёска ещё и огромного спасибо, индус опять достал с полки сумку и нетерпеливо ждал, когда нужно будет поставить её обратно, после того, как Кэйти-Энн засунет в неё свой старый наряд. Она выглядела прекрасно и в джинсах со свитером. Как она переодевалась в туалете, осторожно перебирая ногами, балансируя против качки поезда, этим вихляющим движением выворачивающаяся из джинсов, держась рукой за стену... Не надо, не надо об этом думать. Я любил смотреть, как одевается та, ушедшая. Я любил смотреть и как она раздевается. Я любил смотреть на неё. Я любил. Взял бы, сжал бы, если бы, я бы... Хватит. Кэйти-Энн опять болтала по телефону, одним глазом пробегая по страницам Эсквайра, с которых ей подмигивали полуодетые красотки. Она была лучше всяких журнальных красоток, она была живая, у неё были глаза той, ушедшей, незабытой, я знал её адрес, я знал её адрес, я знал...
Поезд въехал в каверну брайтонского вокзала и основная масса пассажиров вышла из вагонов. Вышел индус, в последний раз посодействовав Кэйти-Энн с сумкой и чувствующий себя героем. Вышла женщина с неопрятной причёской, не посмотрев на меня, но улыбнувшись Кэйти-Энн. Вышла и Кэйти-Энн, поблагодарив индуса за помощь с сумкой, ещё раз сказав большое спасибо причёске за присмотр за её вещами и даже мимолётно улыбнувшись мне, как попутчику и человеку, осчастливленного побывать в её орбите. Она мгновенно забудет моё лицо, подумал я. Я не забуду её лица. Я не забуду этих глаз, я знаю эти глаза, эти глаза когда-то лучились при виде меня. Я знаю её адрес. 21А Вестборн Террас, квартира 15. 21А Вестборн Террас, квартира 15. Она – не та, между ними ничего общего (эти глаза, эти глаза), они совсем разные, если бы, если бы... Что за мысли, к чему вообще эти мысли? Но – я знаю её адрес. Я знаю её адрес.
Полупустой поезд выехал из Брайтона по направлению к моему городку. Я рассматривал оставленный Кэйти-Энн «Эсквайр», скользил взглядом по полуобнажённым пластиковым телам и старался ни о чём не думать. Но – я знал её адрес.
Прошла неделя и я сдался. Стало ещё труднее, теперь я постоянно думал не только о той, навсегда ушедшей, но и Кэйти-Энн, о её улыбке, её волосах, о том, что она никогда не вспомнит меня и не посмотрит на меня во второй раз... Они обе смотрели на меня одинаковыми глазами и, стоило мне закрыть свои – заполоняли мою голову и заставляли скрежетать зубами и шёпотом бормотать ругательства. Я потерял сон. Я думал, я думал. Той, ушедшей, не вернуть – да и надо ли? Да и стоит ли? Что было хорошего? Что на самом деле приятно вспомнить? Умом я отдавал себе отчёт, что меня угораздило влюбиться в чёрствую, расчётливую, неблагодарную дрянь, но тут уж так вышло, сердцу не прикажешь. Клише потому и клише, что верны. Дрянь не дрянь, а если бы, если бы только, я бы, я бы так хотел, если бы... Но нет, я никогда больше её не увижу и не узнаю, как она живёт и помнит ли меня. И надо прекращать это самоедство, надо брать себя в руки и входить в колею. Но – Кэйти-Энн смотрела на меня своими (только ли своими?) зелёными глазами и я понимал одну вещь – я увижу её ещё раз. Хотя бы раз. 21А Вестборн Террас, квартира 15.
И вот, ровно через неделю после того, как я в первый раз увидел Кэйти-Энн в поезде, я решил положить конец бесплодным раздумьям и сделать что-то позитивное. Хорошо, думал я, я знаю её адрес. Почему бы не сходить туда, прогуляться по Паддингтону, постоять над каналом, может быть – увидеть её, возвращающуюся с работы. Просто посмотреть на неё ещё раз, поймать её взгляд – она не узнает меня, она улыбнётся мне, я увижу эти глаза, глаза той, ушедшей, незабытой... Я решил съездить в маленькую Венецию после работы. Просто посмотреть. Я знал её адрес. Я ничего не собирался делать. Я хотел видеть глаза. Если бы, если бы. Сжать, вот так сжать. Дрянь, за что меня так. За что со мной так. Как можно вот так. Прекрати. ПРЕКРАТИ.
Я вышел из метро на станции Эджвэйр Роуд и пересёк забитую автомобилями с арабскими номерами улицу. Сумерки пахли жареным ягнёнком. Пожилые арабы курили кальяны в маленьких дымных кофейнях. Где-то пела Наташа Атлас. Я пересёк арабский квартал и углубился в хитросплетения улиц, ведущих к Маленькой Венеции. Она должна прийти домой где-то через час. Я знаю адрес. Я даже знаю, что ключ под ковриком. Она уверена, что с ней никогда ничего не случится. К чему так думать? С ней и так ничего не случится. Я просто хочу видеть, хоть издалека. Я хочу видеть глаза. Я хочу видеть глаза той, ушедшей. Прекрати.
Я нашёл дом и подъезд. Как я и ожидал – старое террасное здание со множеством подъездов, с широкими лестницами, с двумя квартирами на площадке, с высокими потолками, с видом на канал. Я вошёл в подъезд и поднялся на третий этаж. На площадке стоял явственный запах свежей краски, запах бумажного клея и просто – запах ремонтируемой квартиры. Вот её дверь. Вот её квартира. Вот источник запаха. На лестнице никого. Вот коврик, вот ключ под ним. Зачем это? Ты же хотел просто подождать у подъезда! Неужели ты на самом деле так думаешь? Взять бы, сжать бы... Эти глаза... Если бы, если бы... Я уже тут. Я просто посмотрю, подышу одним с ней воздухом, может быть – стащу её фотографию, если найду такую. Она и не заметит. Я быстро – пока никого нет – посмотрю на квартиру, а потом уйду ещё до её прихода. Я уже здесь, я уже открыл дверь. Я уже внутри.
Запах свежей краски, постеленные на пол газеты, какие-то козлы, какие-то банки. Не споткнуться бы. Свет включать нельзя – окна без занавесок, пока не повесили. Хорошо – неподалёку уличный фонарь, дающий достаточно света, заливающий квартиру ядовито-оранжевым, натриевым светом, от которого темнота кажется ещё более тёмной. Вот гостиная, тут днём клеили обои. Строители уже ушли, придут завтра утром в 8 часов. Я знал и это – она сама рассказала всему вагону. С ней не может случиться ничего плохого. Она идёт по жизни смеясь.
Вот спальня – но нет, что-то не то, слишком всё опрятно, я не могу представить себе опрятную Кэйти-Энн, я видел, как она бессистемно раскидывает вещи по столику, я изучил её безалаберную манеру, я уже так хорошо её знал – я был уверен в этом. Нет, это комната её соседки, которую звали Джейн и которая была наполовину китаянка. Я не хотел видеть Джейн. Я хотел побывать в комнате Кэйти-Энн. Вот и она. Точно – на неубранной кровати свалена одежда, две стены покрашены, две – пока нет, пол устлан газетами, сильный запах краски чуть кружит голову. Я достал из кармана маленький фонарик – ну и что, я всегда ношу с собой фонарик, это совершенно неудивительно, миллионы людей поступают точно так же – эти глаза, эти глаза, я бы сжал, я бы – и рискнул включить его на секунду. Главное – не споткнуться, не пролить краску. Стены красились в розовый цвет с ярко-красным бордюром. Мне не нравится этот красный цвет. Зачем в комнате такой цвет? Мне не кажется удачным выбор такого цвета для спальни. Не споткнуться бы, не пролить эту краску, мне не нравится этот красный цвет. Если бы, если бы.
Я был в комнате, я дышал её воздухом, я думал, я ждал. Эти глаза. Пора идти, иначе будет неудобно, если тебя застанут в квартире. Но – она не узнает меня, даже если и застанет. Не узнает. Ты сер, ты картофелеобразен. Тебя бросают. Тебя не помнят. Тебя не называют по имени. К тебе поворачиваются спиной после секса. На тебя исподлобья смотрят этими глазами, этими зелёными глазами. Если бы.
Я ждал. Ключ в замке. Свет в прихожей. Это соседка. Надо объяснить.
кто
ааааа
ох
Я ждал. Она опаздывала. Наверное, она с каким-нибудь парнем сидит в пабе и смеётся, и глядит на него влюблёнными глазами. Этими глазами. Если бы. Я ждал. Я договорился с соседкой. Я ждал.
Ключ в замке. Это Кэйти-Энн. Это она. Она одна. Металлический запах краски.
а
ох
о
Эти глаза. Глаза той, ушедшей. Но я никогда не видел те глаза ТАК широко открытыми при виде меня. Если бы.
о
шорх
ох
Если бы.
Я мог бы остаться на ночь, Кэйти-Энн и соседка Джейн не возражали бы, но я решил уйти. У меня болела голова от запаха краски, от всех этих звуков, он нашего разговора. Я вышел из подъезда и понял, что уже опоздал на последний поезд в Липхерст. Я достал из кармана мобильник и позвонил своему другу Джону, который жил в Ноттинг-Хилле и у которого я всегда мог остаться ночевать. Он сказал приезжай. Было уже около полуночи. Улицы были пусты. Туп-туп-туп – тупо стучали мои ступни по тротуару. Я ни о чём не думал. Я ни о чём не думал. Если бы. Если бы что?
В вагоне подземки никого не было, кроме одетого в куртку-аляску лысеющего негра средних лет, который встретился со мной взглядом и быстро отвёл расширившиеся глаза. Глаза. Я уже не думал о глазах.
Я пришёл к Джону. Он открыл мне дверь, впустил в прихожую и спросил:
- Это что за пятна? Похоже на кровь... – и указал на рукав моего пальто, замазанный чем-то липким, красным.
- Это? Да нет, это краска, - небрежно сказал я. – Вляпался где-то.