Мы любили как дети, неожиданно обретя пространство бесконечной свободы и бесконечных возможностей, где все можно начать сначала и все пробовать: снова жить, любить, играть, радоваться. Страна Дикого Детства, Бешеного Детства, которое растрачивается так же легко, как и обретается, как растрачивается детство вообще. Пространство Свободы: от разума, социальных норм, условностей, масок. Пространство, где жизнь и смерть, реальное и воображаемое, прошлое и будущее, добро и зло, боль и радость не противоположности, а точка их соединения. Точка перелома, перевала, мертвая точка, слепое пятно. Там происходят невозможные и фантастические события. Там возможно совпадение как со-в-падение наших душ и вселенных, душ, которые не должны, не могли, которым не разрешается соединиться, потому что слишком разные и слишком одинаковые. Первое «слишком» - для здесь, второе – для там. Мы были там, потому что умерли здесь. И по праву совладелицы того, дарю это.
Я никак не могла собрать, соединить вместе несовместимое: хамство с нежностью, жестокость с добротой, наглость с застенчивостью, сальность с мягкостью. Наконец, поняла: каждый из нас состоит из двух миров, между ними – глухая стена и перманентный конфликт, и не можешь ни выбрать между ними, ни окончательно отказаться, ни от одного из них. Ты разорван между ними. Каждый из них живет по своим законам, притягивая своих людей, диктуя свои поступки, противоположные, несовместимые, вытесняющие друг друга. Каждый борется за себя и свою жизнь. Одна половинка – семья, работа, начальники, должное. Другая – детство, любовь, настоящее и истинное.… Первое – в костюмах, масках, должностях. Второе – утоплено в глубине и вдалеке. Волшебная игла, которую запрятали сначала в скорлупу, потом – в утку, зайца, медведя; медведя – в сундук, сундук – на дуб, а дуб затерялся теперь уже в чужой стране. И я там, вместе с ним. И не хочу выбираться из собственных замков-треугольников и хочу их разрушить, пока еще игла не утратила волшебной силы, замкИ – не такие крепкие, пока не деградировала, и процесс не стал необратимым.
Слова цепляют друг друга, выстраивая гирлянду отношений. Неважно, о чем говоришь. Главное – атмосфера. Так во сне: не помнишь фраз, слов, но, просыпаясь, помнишь атмосферу и настроение. «Ты сидишь в раковине, пора вылезать, пора начинать говорить подлецу, что он подлец». С тобой что-то делают, ты что-то делаешь. Ты – или вещь или человек. Вещь упаковали, одели, обули, умыли, полюбили… Человек обулся, оделся, умылся, решился… Что тебе больше подходит? – Ничего – просто прикинуться и стать незаметным и тогда все, что с тобой делают, превращается во благо.
Я люблю парадоксальность: смех сквозь слезы, неожиданные философские проходы, игру в смыслы, как будто вдруг вспоминаешь что-то о себе из другого мира. Но не он импровизирует твою жизнь - другие. Аранжировщики обеспечивают сытость и благополучие. Ты как трансформаторная будка огромной мощности, которая вырабатывает энергию, но не знает, зачем. Это становится вредным и опасным. Единственный способ не взорваться раньше времени – лежать, экономить везде и на всем: сексе, любви, ненависти, работе. Использовать энергию других дешевле и безопасней. Сегодня это стало идеологией. Но она не спасает. Энергия требует выхода и, если не находит его, начинает поедать изнутри, через болезнь, превращая ее в искусственное очистительное сооружение, как негативный и разрушительный канал сброса нереализованного внутреннего потенциала.
За непринятие идеологии иждивенчества приходится дорого расплачиваться, т.к. предполагает испытание десяти заповедей собственной жизнью, их пре-ступление и выход в другое пространство, где нет запретов. У кого нет такого опыта, тот пользуется чужими советами, чужой моралью, законами, установленными кем-то, когда-то, для кого-то и освященными обществом, большинством, религией. Любовь – тоже выход за пределы нормы, это безоглядное настоящее, не думающее о будущем. У любви нет, и не может быть, будущего: она либо есть, но сейчас, либо нет, и уже никогда. Любовь – это всегда, а не навсегда, это трата себя всего и сейчас. Я звоню тебе, когда полна любовью, когда надо освободить место. Ты, как вампир, отсасываешь мою любовь, разбавляя ею свое ведро ненависти и смерти, восстанавливая мое и свое равновесие. Ты – на любовном иждивении, у тебя закупорены, закрыты, зашнурованы ходы к себе. Ты – ниже любви, потому что экономишь на любви. Тебе нужно, чтобы тебя кто-нибудь любил, ты пьешь чужую любовь как вампир – кровь, постоянно пытаясь возбудить ее в других, сама оставаясь холодной. Это – твой крест, грех, груз, который искупишь только когда намучаешься, исстрадаешься и поймешь, что любовь – не вещь, а жизнь, источник вечной энергии, и он – в тебе.
В качелях и на качелях проживаешь себя, свои смерти, обновляясь и продлеваясь в новых жизнях. Люблю американские горки, чтоб дух захватывало, чтобы умирать от страха и вновь радоваться жизни. То золото не золото, что не было под молотом.