Я стоял с трубкой в руках и тупо слушал нудные гудки, бьющие в ухо. «Вот и все» - подумал я и, наконец, смог распрощаться с телефоном, отключил его и бросил на диван. В голове звенели слова:
- Я не вернусь, Андрей!
- Я спрошу только один раз, ты это точно решил? – мой голос спокоен и даже холоден, «чертов придурок», я научился держать себя в руках, не срываясь в истерики, даже если слова равносильны удару ножа в сердце.
- Да! Решил! – ответ слишком уж быстрый, даже не сделал паузу для приличия, просто воткнул нож в сердце: «Да» и провернул, для верности, чтобы добить наверняка: «Решил».
«За что ты так со мной?» - я чувствую, что мне нечем дышать, и выбегаю на улицу. Морозный воздух, в саду тихо и одиноко. Небо хмурится серым и, значит, скоро пойдет снег. «Почему небо темнеет, сейчас же еще день?» - расстегиваю воротник рубашки, чувствую, как голова заполняется ватным безразличием, небо кружится и становится совсем темно. «Все, и слава богу!».
- Ай-яй-яй! Ну зачем вы вышли на улицу? Да еще без пальто и босиком, что за мальчишество такое? – Зак взял со стола бутылку со спиртом и, плеснув немного в ладони, начал растирать мои руки, грудь, живот. – Весь горит, ну как же так можно…
- Что случилось? – я не узнал свой голос, хриплый и тихий.
- Как что случилось? – дворецкий оторвался от своего занятия. – Как оголтелый выскочили в сад. Босиком, без пальто, и рухнули у крыльца. Хорошо Аннета увидела вас из окна, а если бы она не выглянула, так и замерзли бы, ну как так можно?..
Я прикрыл глаза, и вдруг белой вспышкой: «Я не вернусь, Андрей!». Я подскочил на кровати.
- Лежите же, что вы скачете, ну честное слово, как ребенок. Вам надо лежать, хозяин.
- Никто не звонил, Зак?
- Нет, все тихо, и вам надо лежать тихо и принять вот эти лекарства, доктор назначил.
- А что, доктор был?
- Да, привел вас в чувство, а потом вы снова уснули, вы не помните? – Зак все-таки впихнул в мой рот горькую настойку, видимо, что-то успокоительное.
- Не помню… - я упал на подушку.
- Вот те раз, кричали: «Не уходи, останься, я сделаю все что ты хочешь...».
Я перевел глаза на дворецкого и подумал: «Неужели я все это кричал, черт, как нехорошо получилось».
- Вырывались из рук, все порывались куда-то бежать… - продолжал свой рассказ Зак.
- И никто не звонил? – снова переспросил я и увидел, как удивленно вытягивается лицо моего дворецкого.
- Да нет, же, телефон молчит весь вечер.
И тут же раздался звонок.
- Я возьму!.. – Я спрыгнул с кровати, увернулся от рук Зака, который попытался уложить меня в кровать. – Ало?! Ма…
- Привет!
Такой чужой голос Эрика, зачем он мне звонит, что ему нужно, будто почувствовал, что я одинокий брошенный пес, которому в пору выть от безысходности.
- Да, Эрик, как поживаешь?
- Не понял, что с твоим голосом, ты здоров? – мой друг заботлив, как всегда, а мне хочется швырнуть трубку в стену, потому что меньше всего на свете, я хотел бы сейчас слышать его. Не хотел бы, чтобы Эрик знал, а он и не узнает.
- Я немного приболел, а так все в норме.
- Передай Марку, что я его отругаю, что это он там так плохо смотрит за тобой? – Эрик засмеялся, стеганув меня по сердцу этими словами, он не знал, он не видел, как окаменело мое лицо, как застыл взгляд и побелели губы.
- Хорошо, Эрик, я передам! – спокойный ответ механического существа. – Извини, но я действительно плохо себя чувствую, я сам перезвоню.
Он еще поздравляет меня с наступившим рождеством, что-то там лопочет о счастье и прочих радостях, но я не слушаю, мне все равно. На чистом автомате прощаюсь. Выключаю телефон, спускаюсь в библиотеку.
«Я не могу без тебя, ты ведь знаешь…»
Чертов Марк, в моей руке трубка радиотелефона, разношу ее об стену, сбрасываю книги с полок, разбиваю одну полку кулаком, другую, третью и начинаю крушить комнату, где мне всегда было тепло и уютно в его объятиях.
«Ненавижу! Сука! Ненавижу!»
Разбил ноутбук и, в кровь, снес костяшки пальцев, пытаясь раздолбить в щепы дубовый стол. Выдохся и сел на пол, зажав голову ладонями.
«Ну, что я проклят, что ли? Почему те кого я люблю так поступают со мной? За что Марк? Почему ты наказал меня, что я сделал не так, что? Просто приди ко мне и скажи, просто… просто… приди…»
Наконец, почувствовал свое сердце, оказалось, что оно не остановилось, вот бьется в груди, стучит и гонит кровь, заставляет жить, зачем, почему я не умер, почему сижу в этой дурацкой бывшей библиотеке? Я чувствую горячую слезу, она обжигает кожу, проедает ее кислотной болью, пробегая по щеке, задерживается на подбородке, срывается вниз и холодной льдинкой падает на грудь.
Я вздрогнул и вышел из оцепенения. Груды книг, растерзанная мебель, перевернутые кресла и разодранный в клочья диван.
«Я схожу с ума, что ли? – я смеюсь и вытираю глаза, поднимаюсь, - прорвемся, черт с тобой Марк, я умею держать удар, иди ты к черту».
Какое хорошее лекарство подсунул мне Зак, успокоение и тихая апатия. Я вернулся в комнату, чувствуя неловкость, за то, что слугам теперь придется разгребать весь этот беспорядок, который я учинил в библиотеке. Решаю, что утром сам займусь этим, нечего других напрягать.
Утром не могу встать с постели, температура за сорок, снова врач, и Зак со своими порошками. Не хочу чувствовать себя слабым, нуждающимся в помощи других людей. Я сильный, я выдержу, я поднимусь. Приказываю не разбираться в библиотеке, это моя повинность, но как только могу встать на ноги без того, чтобы не подташнивало и не кидало в беспамятство, меня вызывает управляющий. Этот чертов управляющий, если бы не его проблемы, если бы он все делал правильно, я бы поехал с Марком в Нью-Йорк, я бы был с ним, и он никогда не произнес этих слов: «Я не вернусь, Андрей!».
- Да не возвращайся, черт с тобой! – кажется, я это в слух сказал. Водитель внимательно посмотрел на меня в зеркало, и я решил поднять стекло, закрыться от водителя и от мира. Как бы вот еще от себя закрыться и от тебя, главное, как от тебя закрыться, Марк? Пока бредил, эти несколько дней, ты совсем оставил меня, не являлся, потому что я не хотел, а теперь вот снова, против моей воли, сломав все преграды, зачем?
Я прикрыл, сухие, до рези, глаза и почувствовал твои, теплые, сильные руки, жаркий рот совсем близко от моего лица, и я приоткрываю рот, ловлю чуть шероховатые губы. Они ускользают, а я все пытаюсь поймать твой поцелуй, нежный, неуловимый и такой сладостно желанный. Просыпаюсь от собственного стона. Открыл глаза, и, тут же, волной нахлынули слова: «Я не вернусь, Андрей!».
«Да отвали, не возвращайся, оставь меня в покое, просто уйди навсегда и все, все, все…».
С трудом удается сфокусироваться на словах управляющего компанией. Сижу, пытаюсь удержать прыгающие строчки контракта.
«Что ты сотворил, Марк, ты превратил меня в мертвеца, который ходит и говорит, даже делает вид, что ему все интересно, но я умер, меня будто бы выпотрошили, забрав все живое, и набили стружкой из боли, горя, безысходности и нудной жалости к себе – ненавижу».
- Господин Дартинг?
Гад, вырвал меня из хаоса мыслей о том, какой я несчастный, а я больше ни о чем не хочу думать.
После того, как покидаю офис, с тоской смотрю на дорогу, ведущую в мою городскую квартиру. «Остаться здесь или вернуться домой?» - стою еще минуту, а потом сажусь в машину.
- Домой, Фред, поехали домой.
Смотрю на широкую спину водителя и представляю, что дома, завалю его прямо в прихожей и трахну без раздумий, не дав ему опомниться, ворвусь в его тугой, пульсирующий зад и буду насиловать, жестко, до слез, пока он не станет молить меня о пощаде.
«Водитель, чем виноват?» – вздрагиваю от собственных мыслей. Он просто очень похож на Марка, так похож, что у меня сводит челюсти. Зачем я принял его на работу? Потому что раньше я и не замечал сходства, а может его и нет, просто теперь все здоровяки похожи на Марка. Он чудится во всех, в то же время, не являясь ни одним из них. Сумасшествие, безумие, одиночество, трусость…
Да, я трус. Я должен был снова поехать в Нью-Йорк, найти его, вырвать из лап повседневности, заставить вернуться, хоть мольбами, хоть побоями – все равно, но заставить. Нет, я играю в благородство, как я могу заставлять его, я же обещал, я дал слово. Марк так решил, как я теперь могу изменить это. Помню фразу, которую слышал в детстве: «Только любящее сердце способно отпустить», кто это говорил, где я это слышал – не помню, но я так поступаю, я, придурок, потому что я люблю его, поэтому и отпускаю. Но как же болит в груди, как трудно дышать, даже глаза, словно сухим песком пересыпаны. Весь я сейчас медленно умираю, мой внутренний огонь, поддерживаемый его любовью, затухает. Однажды я просто растаю, исчезну, потому что он ушел от меня. Как же мне плохо. Как, оказывается, трудно быть благородным и отпустить того, кого любишь. Махнуть рукой, и от чистого сердца: «отпускаю». Сжимаю кулаки, стискиваю зубы. Не могу отпустить, тяжело, но, он заслужил, чтобы я не мучил его. Надо набраться сил и отпустить. «Лети, лети куда захочешь, я не подрежу твоих крыльев». Как хочется просто расплакаться, излить со слезами всю эту внутреннюю боль, но, похоже, я никогда больше не смогу испытать облегчения, не разревусь, все во мне пересохло, я сам весь высох. И для моей жажды больше нет источника. Он ушел от меня: «Я не вернусь, Андрей».
Дом тих, слуги спят, я вернулся слишком поздно. Фред стоит передо мной, ждет распоряжений. Я вижу в нем Марка, сам водитель меня не интересует, я стараюсь взять себя в руки и успокоить разгулявшееся воображение. Отпускаю его спать. Иду в библиотеку, по привычке. Там пусто, никто не хочет слушать моих приказов, поломанную мебель вынесли, книги убрали. Голые стены и стол, отмытый от моей крови, – вот и все, что осталось от воспоминаний о нас – пустота.
Надо будет разнести мою комнату, чтобы только голые стены и ничего больше, ни запаха его, ни воспоминаний. Опускаюсь на пол посреди библиотеки, сворачиваюсь в позу зародыша, даже не замечаю, что начинаю стонать, меня крутит от жгучей боли одиночества.
Вспоминаю его руки, его губы, глаза… Желание, просто физическая необходимость, бьет в низ живота, до крика, хочу прикоснуться к Марку, обнять его и услышать: «Я люблю тебя!». Расстегиваю штаны, кладу холодную руку на возбужденный член, в сознании, там, за закрытыми глазами, вижу Марка, как он ласкает меня, шепчет на ухо: «Не могу без тебя, ты же знаешь!». Дрочу с остервенением, но вместо наслаждения получаю боль. Мне больно, но я не останавливаюсь, наказывая себя за него, за то, что не смог ничего сделать, чтобы удержать. Рука сжимается, задушив болью головку, и она плачет, она может плакать, а я нет. Оргазм похож на пытку, меня трясет, внизу живота появляется тянущее чувство неудовлетворенности, душа рвется от невыносимости потери.
- За что, Марк, чем я обидел тебя? Почему?..
Хочу разрыдаться, задыхаясь от слез, но нет, все бесполезно, неужели та скупая слеза смогла пробиться за ледяной щит моего непонимания и неверия, что это все правда. До сих пор не верю. Может быть я придумал это в бреду? Конечно, шальная мысль прошивает мозг, я начинаю смеяться, вскакиваю с пола и бегаю по дому в поисках телефона.
«Вот я дурак, я придумал себе это, увидел бредовую фантазию. Ведь Зак мне сказал, что никто не звонил. Я Придурок! Идиот!» Хватаю трубку, и машинально проверяю все входящие звонки. Дохожу, до нужных дат, я доподлинно помню, кто звонил и в каком порядке:
- Эрик! к черту.
- Доктор Клейцер – нервно нажимаю пальцем на клавишу.
- Марк! – сердце ухает в живот и там бешено колотится, нет, это не бредовые фантазии заболевшего сознания, это то, что вызвало мою болезнь и лишило сна.
Не сплю уже несколько суток и не могу ничего есть. День сменяет день, и только пустота окружает меня, полный вакуум. Иногда я езжу в город и даже, что-то делаю в доме, но это все на чистом автомате, я просто безвольная кукла, пустышка. Мне ничего не интересно, меня больше ничто не может заинтересовать. Я почти перестал слышать эту фразу и обрадовался как ребенок. «Наконец, ты оставил меня, Марк!». Тоска снежным комом наваливается на плечи, брожу по округе и мечтаю, чтобы хоть кому-нибудь я понадобился. Гордость не позволяет навязывать свое общество, да и кому я сейчас интересен, способный только стонать в душе, закрыться ото всех, да жалеть себя. К Эрику не поеду, не могу видеть его, он не захочет, но все равно в глазах полыхнет: «Я предупреждал тебя!».
- Предупреждал, - вздыхаю я.
- Хозяин, телефон, господин Лагодский на проводе.
Сбиваю снег с пальто и захожу в дом.
- Да, ты в городе? – стараюсь придать голосу радость, все-таки это мой брат. – Приезжай, что, проездом… Ну тогда я приеду, где ты?..
Пытаюсь найти в себе чувства, но не получается, все пусто, только сердце одно живет, больше ничего не чувствую, да и сердце стучит, как-то через раз.
Забираю Владимира у гостиницы, и мы едем с ним в кабак.
- Я от жены свалил. – Жалуется мой родственник.
«Представляю, как она себя сейчас чувствует» - думаю я, проецируя всю эту ситуацию на себя, хочется набить морду Владимиру, а потом утопить его в бочке с пивом или элем, черт разберет, что там за бочка в другом конце кабака.
- Я нажраться хочу до посинения! – говорю я, и мой брат меня поддерживает. Мы заказываем выпивку, и не знаю, сколько сидим, надираясь в хлам. У меня начинаются провалы. Только что, я слушал рассказ о Марине, жене Владимира, вдруг темнота и какой-то пьяный мужик тычет мне в лицо сухой рыбой, отмахиваюсь и снова провал, прихожу в себя, толи я дерусь, то ли меня бьют – не понимаю. Опять провал.
- Слушай, ну ты дурак, - Лагодский наваливается на меня всей массой, я с трудом могу удержать его лицо в фокусе, без того, чтобы оно не расплывалось на множество невнятных очертаний. – Да езжай ты к нему, набей морду, и верни домой.
Володя машет рукой перед моим лицом, складывает пальцы в кулак.
- Вот где они у нас должны сидеть, понимаешь?
Я пьяно киваю и отталкиваю его руку. Провал.
- Я вернусь к этой сучке своей, ну к этой, как ее, - брат пытается вспомнить имя жены, а может уже и любовницы, я с трудом вообще понимаю, о ком он говорит, даже слова размываются, превращаясь в фиолетовые протуберанцы.
- А! – машет Володя рукой, - давай еще по одной, и мне в аэропорт. Провал.
Просыпаюсь в городской квартире, почему-то на полу в кухне, рядом за столом спит Володя, голова его покоится на руках, он храпит.
- Что за?.. – я приподнимаюсь, чувствуя как ведет голову, и предпочитаю остаться на полу.
- О, похоже один проснулся! – Фред поднимает меня, с трудом ставит на ноги. – Пошли господин Дартинг, надо промыть желудок.
Меня выворачивает наизнанку, и мысли просветляются. Лучше бы этого не случилось, я снова вспомнил Марка.
- Теперь, вот это выпейте! – Фред протягивает мне стакан с водой, в котором танцуют две таблетки, видимо против симптомов похмелья.
- Отстань. – Я отмахиваюсь от стакана, но он отчего-то вдруг оказывается у моего рта, и жидкость насильно проталкивается в мое горло. Я давлюсь, но пью.
- Теперь в кровать. – Фред тащит меня в спальню, раздевает, а я краснею и пытаюсь отбиться, будто он меня домогаться будет.
- Я бы сразу уложил, - между тем, оправдывается мой шофер, - только вы буянили сильно.
Теперь я вижу огромный синяк под его глазом и смущаюсь окончательно.
- Извини, ладно, - шепчу я, - с меня премия.
Я обнимаю Фреда за шею и начинаю целовать, он отвечает (черт, я и не знал), обнимает порывисто, с жаром, и заставляет мое тело гореть огнем.
- Марк! – его имя отдается болью, и я отталкиваю водителя.
- Простите, господин Дартинг. – Фред опускает голову, - этого больше не повторится.
Я отмахиваюсь и ложусь, мне сейчас все равно, наплевать на Володьку, который проспал свой самолет, на то, что я поцеловал водителя и, даже на то, что он откликнулся. Проваливаюсь в сон и оказываюсь в том мире, где Марк еще был рядом.
Машина несет нас домой. Во сне я не могу вспомнить, когда это было, кажется, в позапрошлом году, да, тогда, мы праздновали Рождество вне дома. Мне нужно было повидать знакомого, у которого недавно умер любимый человек. Мы с Марком ехали по обледенелой дороге и молчали. Сказочные, заснеженные деревья, хмурое, вечернее небо, мелкий снег, мошкарой кружащийся в свете, проносящихся мимо фонарей.
- Андрей, я подумал, а если бы вдруг я…
- Даже думать не смей об этом, понял! – я включил музыку, и в машину ворвался хриплый голос какого-то рокера и рык гитарных рифов.
Марк приглушил звук, погладил меня по руке, я глянул на него мельком, снова вернулся взглядом к дороге.
- Я не об этом, просто так стало жутко, они были вместе и вдруг… Он такой потерянный, такой одинокий…
- Он справится, в конце концов, у него есть друзья. Завтра он поедет к Леоноре, а потом мы позовем его в гости, такое нужно просто пережить.
- Вот и я о том… понимаешь, если бы вдруг я остался один, то… - Марк опустил голову, - я бы не пережил этого, понимаешь, не пережил…
Я остановил машину у обочины и обнял Марка.
- Какой же ты у меня хороший.
Он прижался ко мне и всхлипнул.
- Ну что ты, перестань. Я знаю, эти дни были напряженными, и праздники совсем не праздничными оказались. Ты держал себя в руках, а сам переживал, да? Ну ничего не случилось с нами, мы вместе и, обещаю, будем вместе еще очень и очень долго.
Я взял лицо Марка в ладони и заглянул в глаза.
- Ну, больше не тревожься, ладно?
Он кивнул, но в глазах все еще тревога.
- Ну-ка улыбнись, а то, ты меня знаешь, высажу из машины, и побежишь за мной как собака.
- Хозяин… - Марк снова прижался ко мне, и я почувствовал, что он улыбнулся.
Пришлось заночевать в мотеле, снегопад разыгрался нешуточный, и ехать дальше по заснеженной дороге, да еще в надвигающихся сумерках, было опасно.
- Хуже чем на северном полюсе, - сказал я, задергивая занавески, - что-то не припомню такой зимы.
Марк лежал в постели и смотрел на меня.
- Чего? – не понял я и почесал живот.
- Просто смотрю, - он пожал плечами.
- А, ну ладно.
Я подошел к кровати, и он подвинулся. Не успел я лечь, как Марк тут же заключил меня в свои объятия.
- Не сегодня, я устал, такая дорога трудная, - я зевнул, и тут же почувствовал теплые губы, целующие мое ухо.
- Ты спи, я просто тебя поцелую и все, ладно. – Прошептал он. – Спи, любовь моя.
Я улыбнулся и, развернувшись, обнял Марка, поцеловал его в шею.
- В принципе, нас никто никуда не гонит, можем валяться в этом мотеле целый день, а если захотим то и следующую ночь. Пока не отдохну, никуда все равно не поедем.
- Я тоже могу вести машину, почему ты мне не позволяешь? – Марк все так же целовал меня, теперь он взял под контроль мои глаза.
- Потому что, - я пытался унять приятные мурашки, побежавшие по моему телу, - потому что, Марк, мне хватило того столба, с которым мы поцеловались полгода назад, ты не ездишь на машине, а просто очень низко на ней летаешь, нет уж…
Жадный рот Марка накрыл мои губы, и договорить я не успел. «Да, спать сегодня я не буду, это точно!».
Утром я проснулся и сразу почувствовал, сторона, где спал Марк пуста, подушка еще хранила отпечаток его головы, но тепло уже ушло. Мое сердце странно сжалось, но я отогнал нехорошие мысли. «Тьфу, Марк, заразил своей депрессией, я, кажется, тоже начинаю прокручивать разные варианты, а что если… Быстро выкинуть все это из головы, прыгнуть под душ и что-нибудь похавать».
Я вышел из душа и сразу почувствовал, что Марк в номере, потому что вся комната пропиталась запахом кофе.
- Ты же хотел пол дня валяться в постели. – Марк обнял меня и поцеловал так чувственно, что я как-то сразу забыл о завтраке. Он нежный, мой мальчик, и очень чувственный. Как хорошо проникать в тебя, прорывая защиту мышц твоего ануса, пробивать себе дорогу и биться головкой в твою простату. Удар и стон, удар и стон – глажу спину, руки, ощущая каждый мускул, знаю твое тело как свое, каждую точку, которая приносит тебе наслаждение.
«Марк, ты слышишь, Марк!»
- Тихо, тихо… - все еще не могу отойти ото сна и думаю, что Марк прижимает меня к постели и гладит по голове.
- Марк! – шепчу я непослушными губами и сам не слышу своего голоса.
- Тихо, господин Дартинг, вам кошмар приснился, но все позади.
Я разочарованно вздыхаю, это всего лишь Фред.
- Все, я в норме, - отстраняюсь от водителя.
- Хорошо. - Фред, наконец, отпускает меня, но не уходит. – Я отвез господина Лагодского в аэропорт.
- Он успел? – я удивлен.
Фред отрицательно качает головой. Мне все равно, что там с ним произошло, я готов разрыдаться, облегчить душу, но так и не могу выдавить из себя слез.
- Полежи со мной, - прошу я водителя, и сам чувствую, что покрываюсь румянцем стыда, мне неловко просить его, но не могу лежать один, хочу почувствовать тепло другого человека.
Фред ложится, прям как есть, в рубашке и брюках, мне большего и не нужно. Прижимаюсь к широкому плечу, и водитель обнимает меня, пропустив руку под моей шеей. Мы просто лежим в вязкой тишине моей спальни, а за окном занимается рассвет, я смотрю не мигая, как розовеет небо, легкие облака, из пепельных, становятся золотисто-розовыми. Птица пролетевшая мимо окна тоже розовая и весь мир, наверное, сейчас преобразился.
- Ты когда-нибудь любил, Фред? – спрашиваю я и чувствую, как он вздрагивает.
- Не думаю, мистер Дартинг. Можно я вас поглажу?
Странный вопрос, но я соглашаюсь, мне действительно хорошо сейчас.
Широкая ладонь водителя ложится на мою грудь и несмело, подрагивая, будто пугаясь чего-то, начинает исследование моей кожи, легкое касание к соску, и дальше ласково по животу, снова наверх, и второй сосок чувствует шершавость пальцев Фреда.
- Ты хочешь меня соблазнить, Фред? – я интуитивно сжимаюсь.
- Простите меня. – Рука убирается мгновенно.
- Я тебе нравлюсь, да? – я беру его руку и возвращаю на свою грудь.
- Да! – выдыхает он, и мы сливаемся в поцелуе. Потом я пожалею об этом, буду винить себя и укорять, но сейчас, сейчас он мне нужен, я хочу забыться, я хочу…
«Я не вернусь, Андрей!»
Со стоном отстраняюсь от Фреда, чертов Марк, он никогда не оставит меня в покое.
- Не могу, - выдыхаю я, - прости, но сейчас это слишком больно.
- Я понимаю, господин Дартинг, простите меня, мне хотелось, чтобы вы забыли, перестали грустить, простите.
Фред делает попытку подняться, но я удерживаю его.
- Останься, я хочу чтобы ты побыл рядом. – Спохватываюсь и отпускаю рубашку Фреда из своих рук. – Если тебе неприятно, то иди, не задерживаю.
- Мне приятно, мистер Дартинг, если можно, я останусь.
Он снова рядом, и я удобно устраиваюсь на его плече. «А что если я больше никогда и ни с кем не смогу?..» - вопрос пугает меня, застает врасплох. Да, я любил Марка всей душой, что там любил, я продолжаю эту нелепую любовь, даже после того, как он оставил меня.
«Я как собака, сдохну на том месте, где ты бросишь меня!». - Так он говорил, а теперь я, как тот жалкий пес, подыхаю без его глаз, без его губ, без его рук, без его любви.
«За что ты так со мной, Марк?»
Дергаюсь и просыпаюсь. С трудом вспоминаю, почему я в объятиях своего шофера, тихонечко выползаю из душного плена его рук и скрываюсь в душе. Осматриваю себя, нет, кажется, ничего не было, и потихонечку начинаю вспоминать. Да, ничего и не могло быть, заставил парня лечь рядом, потому что как дурак, нуждался в его тепле.
«Надо это заканчивать! – встаю под прохладные струи душа, - соберись, тряпка, хватит сопли развешивать».
Появляется стойкое желание ударить себя по роже, чтобы кровь из носа, чтобы слезы веером, чтобы привести себя в порядок и не чувствовать эту саднящую рану в груди, где, видимо, у меня спряталось, то, что люди именуют душой.
Выхожу на кухню. Фред готовит завтрак. Голова кругом, он что решил повторить путь Марка – не выйдет, как он не старается, ничего у него не выйдет. Это было затмение и такого не повторится, никогда никто больше не займет мое сердце, не захапает мою душу в свои большущие ладони, не сожмет меня в предательских щупальцах своей мнимой любви. Все, кончено, раз и навсегда.
Машинально беру сотовый. «Один звонок без ответа». Нажимаю клавишу, и сердце подскакивает к горлу: «Марк». Кровь приливает к голове, и я хватаю ртом воздух.
«Зачем он звонил? Что хотел сказать? Может быть он хочет вернуться?..»
Внутри только что клокотал вулкан и вдруг затих, заледенел.
«Не прощу, никогда не прощу и обратно не пущу – все! За такое не прощают».
Скорее всего, просто хочет забрать вещи, ведь уезжал только на неделю. Ну и пусть, сам ли приедет, или кого пришлет, мне теперь все равно. Знаю, что обманываю себя, знаю, ни черта мне не все равно, но продолжаю убеждать себя в этом. Наплевать, я переживу, у меня, в конце концов, вот, Фред есть. Слабое утешение сейчас, но скоро это пройдет, и я буду пользоваться Фредом, как обычным тренажером, просто, для разрядки. Я не хочу больше любить, никогда, ни за что, пусть меня любят, пусть по мне с ума сходят, я айсберг и мне все по фигу.
«Я заменю тебя, Марк, смогу заменить» - кажется, шепчу это, или просто думаю так громко, не знаю.
- Что-то случилось? – Фред наклоняется ко мне, и я поспешно успокаиваю его, говорю, что все в норме, и, кажется, даже улыбаюсь.
Возвращаемся домой.
- Хозяин, - вздрагиваю, от этого слова, но вижу только дворецкого, - звонил Марк.
Зак продолжает называть моего слугу по имени, но теперь он в этом доме больше не «служит» и, думаю, к нему следует обращаться иначе.
- Что хотел господин Лерринг? – спрашиваю я, чтобы показать свое отношение к бывшему любовнику.
Зак пожимает плечами.
- Простите, он хотел поговорить лично с вами, поэтому не оставил сообщений.
«Плевать». Поднимаюсь наверх, заваливаюсь на постель. «Плевать на тебя Марк, живи в своем Нью-Йорке, чертов выродок, трахайся там со всеми подряд, и никогда не вспоминай меня». Рывком поднимаюсь, выхожу из комнаты.
- Зак! – дворецкий поднимает голову. - Если еще раз позвонит, передайте ему, что меня нет дома и долго не будет, если ему нужно забрать вещи, пусть приезжает и забирает, или пришлет кого-нибудь.
Зак кивает головой, он все понял. Снова захожу в комнату, закрываю дверь. Достаю пачку сигарет из ящика стола. Теперь можно, я больше не несу угрозы, да и жизнь свою теперь защищать не для кого. Затягиваюсь, понимаю, что дико соскучился по аромату и по моменту первой затяжки, вдыхаю дым и долго не выпускаю его. Жду, когда в голове начнет немного хороводить, и тогда только выдыхаю. Ложусь. А в сердце тревога.
«Блин, Марк, может быть ты не просто так отказался возвращаться? Во что ты снова вляпался?».
- Андрей, я должен уехать.
Я со стоном выпускаю его из рук, ну как можно в такой момент и о таком говорить?
- Что значит: «Должен уехать»? – не понимаю я. Марк обнимает меня, целует в ухо, за ухом, в шею, спускается ниже, языком проводит по ключице, обтекает меня, и вот его губы на моем соске. Хочется отдаться его ласкам, но фраза, произнесенная только что, не отпускает.
- Что значит уехать, Марк?
- Брат мне позвонил.
Я в легкой панике: «Брат? У Марка есть брат, я и не знал, он никогда не говорил мне о своей семье, и я всегда думал, что я его семья, только я».
- Я должен поехать в Нью-Йорк.
- Подожди пару недель, и поедем вместе! – я пытаюсь отстраниться от поцелуев и ласк, Марк уже переключился на мою мошонку, играет с ней, как кошка с шариками.
- Не могу, - мурлычет Марк и, знаю, делает это нарочно, потому что я завожусь от такого его сладкого тона.
Он наклоняется и целует головку члена, нежно, почти неощутимо.
- Можно, хозяин? – и я не понимаю, о чем он, о том, чтобы начать делать минет, или о том, чтобы уехать.
- Ты знаешь, - пытаюсь оттащить его голову от своего паха, но не могу, сильный боров, сопротивляется до последнего, – я сейчас занят и не могу ехать в Нью-Йорк.
Головка все-таки погружается в жаркий рот Марка, и я откидываюсь назад, ни в силах сопротивляться. «Как хорошо!». Но не могу сосредоточиться на его ласках, в голове пульсирует мысль, бьется загнанной лошадью, агонизирует: «Отпустить от себя Марка, не могу, не получится».
Его нет неделю, он там один, без меня, и не звонит… Я извелся: «Почему он не отвечает на мои звонки, в чем дело? Зачем я отпустил его?.. Ведь чувствовал!». Сердце сжимается от предчувствия, бросаю все к черту и лечу в Нью-Йорк. Наконец-то он берет трубку.
- Что? – голос злой и совершенно чужой.
- Я в городе, не хочешь объясниться? – я не могу осознать еще той пропасти, которая уже разверзлась между нами.
- Нет, не хочу! – кромсает меня своим жестким, мертвым голосом.
- Через час, чтобы был в моей квартире! - нарочно подчеркиваю голосом слово «моей». - Я буду ждать!
Он пришел, и я обрадовался, но лишь на мгновение. Марк стоял, облокотившись плечом к стене, глаза пустые, будто он смотрит в себя, а не на меня.
- Чего ты хотел? – голос еще суше, он решил добить меня окончательно.
- Ну и тебе привет! – я прошел в спальню. – Иди за мной!
Он послушался, но я больше не чувствовал связи с ним, будто что-то оборвалось внутри. Марк вошел и стал расстегивать свой пиджак, скинул на пол, и принялся расстегивать пуговицы рубашки.
- Марк, что ты делаешь? – я сцепил руки замком, борясь с искушением подойти к нему обнять, приласкаться.
- Ты же именно этого хочешь! – он начал снимать рубашку. – Я даю, то, что ты хочешь. Вы все готовы только получать…
Мне стало горько до рези в желудке.
- Ты идиот, да?
- Да! Да! Да! – кажется у Марка началась истерика. – Раз ты так говоришь, то я именно такой, как скажет хозяин!
Я подбежал к нему, обнял за плечи, прижал к себе, но он оттолкнул меня, ударив локтем в челюсть.
- Почему ты не сказал, что тебе надоели эти игры? - глухо спросил я, вытирая кровь из разбитой губы. – Ты же знал, стоит тебе сказать, и все прекратится, но ты никогда не говорил…
- Прости меня, я сорвался, я не хотел обижать тебя… - Марк застегнул рубашку, не глядя на меня. – Я очень тебя прошу, уезжай, очень прошу…
Он резко развернулся и рухнул к моим ногам, прижался к ним щекой и задрожал. Я присел рядом, взял в ладони его лицо.
- Ну что ты, дурачок, ну что ты… Что с тобой происходит?..
- Уезжай! – крикнул он, отворачиваясь от меня, - послушай меня, прошу, уезжай, это невыносимо!..
Марк сжал голову руками.
- Я сам позвоню тебе, понял меня, я позвоню сам и скажу тебе…
- Обещай мне, что вернешься, Марк, обещай… - я погладил его по голове, но он не позволил, отстранился от моей ладони. – Все будет так, как ты захочешь, только обещай.
- Ты уедешь? – он дрожал.
- Уеду, - вздохнул я. – Все, что ты хочешь, Марк.
Воспоминания, сколько же вы будете преследовать меня. Затягиваюсь в последний раз, прикуриваю вторую сигарету от первой. «За что, Марк?» - прижимаю руку к лицу, щеки полыхают огнем, даже ладонь ощущает этот жар. Нет, я обещал тебе, что не стану возвращать тебя, если ты захочешь уйти. «Прощай, Марк!».
Утром собираюсь к деду. Я давно не навещал его, поэтому знаю, получу такую головомойку, и бани не нужно. Небольшой перелет, долгая, скучная дорога до дома моего детства и вот…
- Ну, здравствуй, Андрей! – дед идет ко мне навстречу, он гулял. Байкал лает и прыгает мне на грудь.
- Уйди ты, байстрюк, не пачкай его! – старик притворяется сердитым, все оттенки его голоса я знаю наизусть, по-видимому пес тоже.
- Здравствуйте, сэр! – мы обнимаемся, и дед хлопает меня по спине. Огромный волкодав по кличке Байкал снова предпринимает попытку завалить меня в снег и облизать лицо. Его розовый язык щелкает меня по носу, но дед с силой отталкивает пса, цыкает на него, и Байкал уносится к дому.
- Где же твой… Марк, кажется?
Снова ножом по сердцу, а я думал, что запер его на замок. Видимо в моих глазах просвечивается боль, и улыбка сползает с лица. Хотя, меня поражает тот факт, что дед спросил о моем любовнике, раньше, никто никогда не удостаивался такой чести. Но сейчас об этом не могу думать, слишком больно.
- Ладно, ладно, идем в дом. Рад тебя видеть.
- И я рад, сэр.
- Сам ты сэр, сейчас вот палку-то возьму.
Я засмеялся, дед всегда так говорил, но никогда за всю мою жизнь, я не видел, чтобы он брал в руки палку или поднимал на кого-нибудь руку. Ему и не требовалось, хватало тихого слова и каменного взгляда. Я сразу же осознавал все свои проступки и готов был от стыда под землю провалиться. А если он произносил: «А я-то тебе верил!», все, слезы рекой, и раскаяние переполняло меня через край. Я никогда так не умел, а в моем деде была эта внутренняя сила и железная воля, которая заставляла бояться и уважать его.
- Забыл старика… - дед покачал головой, и я уверил его, что был занят, все-таки часть семейного бизнеса теперь лежала на моих плечах.
Мы провели тихий вечер вдвоем у камина, говорили о многом, но, никто из нас, не касался некоторых сторон моей личной жизни. И, к моей радости, меня больше не донимали вопросами, когда же я возьмусь за ум и женюсь. По-моему, впервые, за долгие годы мы не поссорились, за несколько дней, проведенных в доме деда, мне удалось позабыть о своих проблемах. Я уезжал с легким сердцем, правда, длилась эта эйфория недолго, воспоминания о Марке, выброшенном, казалось, из головы, из мыслей и даже из сердца, появились вновь и завладели моим существом.
Я вернулся, меня тянуло домой как магнитом, во мне зародился слабый огонек надежды. «А вдруг застану Марка, смогу еще раз взглянуть на него…». Я кромсал эту мысль, безжалостно изгоняя. И специально, назло себе, не поехал домой, остался в городской квартире, позвонил Заку.
- Как дела? – начал я издалека.
- Хозяин, звонил господин Лерринг, он искал вас…
- Мне это не интересно, Зак. – Дворецкий замолкает, затем начинает нудно рассказывать о состоянии дел в доме. Я уже получил нужную мне информацию, но вынужден слушать, все что мне рассказывают, терпеливо выношу эту пытку.
«Значит, он ищет меня, хм!» - мысли в голове водят хороводы ликования, заставляют глаза немного увлажниться, впервые за все эти кошмарные дни. Отгоняю гнусную радость – нет, он мне больше не нужен, все кончено, раз и навсегда. Я спросил его, задал вопрос, точно ли он уверен, и он без раздумий сказал: «да!», – это его «да!» перечеркнуло наши отношения, перевело их в категорию прошлого. Теперь Марк для меня только воспоминание, я очень постараюсь, чтобы так и было.
Касаюсь лбом холодного стекла, закрываю глаза, вздыхаю. Чтобы выкинуть Марка из головы, я заблокировал его номер в своем сотовом. Дворецкому запретил говорить, где я. Кого я наказывал, себя или его, да и за что, да и наказывал ли, может быть просто давал ему шанс действительно уйти? Любовь к нему, сделала меня слабым, а я не любил этого чувства, я не хотел еще раз испытать пустоту в своей душе, не желал чувствовать, как с каждой мыслью о нем из меня уходит жизнь, оставляя взамен горькую боль утраты.
Утром за мной приехал Фред, теперь я замечаю, как он пожирает меня глазами. «Черт, надо в следующий раз повнимательнее отбирать персонал». – Отмахиваюсь от этой мысли, теперь-то что, теперь как раз надо окружить себя такими вот Фредами, утонуть в море их ласк и восхищения и забыть одного единственного человека, того из-за которого сейчас больно дышать, больно думать, больно жить.
Дома захожу в ванную комнату, беру опасную бритву и прикладываю ее к своему запястью. Может быть, вот так, раз, одним росчерком и закончить все, и сладкая истома, только пульсирующая кровь, в последний раз пробежавшая по остывающим венам, и блаженная пустота, без боли, без мыслей, без любви. Тихо, спокойно, хорошо…
«Я не вернусь, Андрей!» - вздрагиваю и слегка подрезаю кожу.
Да что же это, ну в самом деле, что же ты с моей башкой-то вытворяешь, ублюдок, кто разрешил тебе так истязать меня? «Исчезни навсегда!» Спускаюсь вниз, одеваюсь под надзором заботливых слуг, выхожу в парк, бесцельно брожу по дорожкам.
Я пришел к тебе, примчался, думал, ты будешь рад, а ты… Ты ненавидел меня за то, что я делал так, как хотели мы оба. Почему ты мне не сказал, что устал от отношений, что не желаешь больше подчиняться, я бы все бросил, Марк. Я для тебя был готов на что угодно, на все… Я мог унизиться и ползать в твоих ногах, как червь, отдаваться на твою милость, терпеть унижение и позор, молить тебя о прощении бесконечно, я на все был готов ради тебя, но только не на эти холодные слова: «Я не вернусь, Андрей! Да! Я решил!». Почему, за что, так больно сжимается сердце. Я помню твои руки, как ласковы они бывали со мной, твои глаза, полные решимости или покорности, помню твои слезы, такие горячие, соленые, и твои поцелуи – жаркие, сладкие… За что?
Я оказался рядом с розовыми кустами. Закрыл глаза, со всей дури сжал колючую холодную ветку. Боль рваным ударом впивается в ладонь, я сжимаю руку все сильнее, вдавливаю острые шипы в дурацкую кожу, которая никак не хочет забыть его губы, наказываю себя за то, что не могу выбросить из головы его образ и эту идиотскую любовь.
«Надо нарвать веток, вымочить их, и, закрывшись в комнате…» - представил, как расползается кожа спины под хлесткими ударами розовой розги, и зашелся в истерическом смехе.
«Я схожу с ума!».
- Мне плохо, Марк, мне так плохо. – Ветка не выдерживает моего натиска и ломается, кажется, что в моей ладони полным-полно шипов, следующая ветка оказалась крепче, и я чувствую как рвется кожа ладони под острыми шипами, но не сдаюсь, давлю сильнее, чтобы, наконец-то, забыть, выбросить из головы. «Я не вернусь, Андрей» - белой вспышкой в воспаленном мозгу. Падаю на колени и беззвучно рыдаю, без слез, без стонов, просто сотрясаются плечи, я имитирую рыдания, другого мне сейчас не дано. Чьи-то руки накрывают мои плечи, поднимают сильно, рывком, я утыкаюсь носом в черное жесткое пальто, трясусь от мнимых рыданий, которым никогда не прорваться из меня застывшего.
- Господин Дартинг, не надо. – Фред целует мое лицо, и я не могу оттолкнуть его, ни в силах сопротивляться. Руку безжалостно продолжает рвать болью многочисленных шипов розовой ветки, и я физически нуждаюсь сейчас в ком-то, кто залечит мои раны, залижет их. Только тот, кто действительно сможет сделать это, теперь не досягаем, он бросил меня…
«Все, к черту!» - отталкиваю водителя, ругаю его последними словами, переходя на русский, так весомее получится, знаю, что он не поймет, но прочувствует. Возвращаюсь домой. Фред семенит следом, просит простить его, буквально умоляет, думаю, если остановлюсь, то он бросится к моим ногам, и тогда я не удержу себя в руках. А надо ли это делать?
Телефонный звонок врывается ко мне в душу и переворачивает в ней все.
- Алло, да, дом господина Дартинга... Мистер Демон?.. Да, минуту.
- Хозяин, мистер Демон на проводе. – У дворецкого непроницаемое лицо, но я научился угадывать, когда он удивляется, сейчас он удивлен.
« А вот и мой персональный Демон пожаловал» - подхожу, беру трубку.
- Здравствуй, Боб.
- Хорошо, что застал тебя дома, а то все вокруг, как с ума посходили, чертовы куклы. – Узнаю Демона, как всегда всем недоволен.
- Привет, Боб. – Я устал, поэтому плюхнулся на пол, руку саднит уже так, что хочется кричать.
- Да, да! Я тут проездом, между прочим, хочу к тебе заехать, ты как, не прогонишь?
Никого не хочу сейчас видеть, никого, кто связан с той жизнью, где был Марк. Закрываю рукой глаза, тру сухие, отдающие болью, веки.
- Ладно, я понял, - Боб вздыхает. – Нет, так нет.
- Ты что, идиот! – взрываюсь. – Конечно я тебя жду, приезжай.
Спустя два часа, он сидит на моем диване, впервые в жизни, Демон посетил меня, вырвался из своей Америки и приехал в гости. Он помог мне развеяться, появление Боба принесло хоть какое-то разнообразие в мою серую жизнь.
- Вот, скажи, Андрюха, - пьяный Боб косил на меня глазом и икал. – Ну, какого хрена вы творите, а?
- Кто это, вы? – чувствую, что уже с трудом могу ворочать языком, но пытаюсь, делать вид, что совершенно не пьян.
- Ну, ты и Марк, какого хрена вы оба творите?
- Да, чего мы творим-то? Он ушел, я отпустил, все как он хочет… - я оперся на локоть, но промахнулся и едва не улетел под стол, задержался за край стола, почти сполз на пол, но смог найти в себе силы подняться обратно.
- И чего ты его отпустил, спрашивается?
- Я? Да я же люблю его, ну и вот…
- А раз любишь, хватай и беги, я так понимаю. – Боб навалился на меня, посмотрел снизу вверх и погрозил мне пальцем. – Ты, не любишь его, а иначе бы уже был в Нью-Йорке.
- Да был я там… Хотел и хватать и бежать… только, ага, этого борова схватишь… Все, хватит… честно… хватит… он решил, я не хочу ему мешать…
Молчание слишком тягостно для меня, и руки чешутся разнести весь этот чертов дом, потому что теперь в нем нет Марка. Стараюсь отвлечься и задаю совсем идиотский вопрос:
- А ты, Боб, ты Ирку любил, а?
- Ты стрелки не переводи, сейчас речь о тебе. – Боб вдруг раскис и заплакал. Я отшатнулся.
- Ты чего? – в глазах плыли круги, но то, что Борис плачет, я видел четко, наверное, потому что сам не мог плакать.
- Я люблю твою сестру, вот так, до сих пор… А она… она… меня как жахнет, понимаешь, скалкой по башке, так … - язык Боба заплетался, а я уже не слишком понимал, что он несет, мне хотелось говорить о Марке и об Ирке, и о Бобе, и почему-то о Фреде, - меня понесло куда-то не в ту степь, и я понял, что говорю, захлебываюсь, стараюсь все вывалить и сразу, чтобы не перебили, чтобы не остановили, не заставили замолчать. Краем сознания понимаю, что и Боб тоже, что-то говорит, и мы вместе с ним о чем-то говорим, а главное, что каждый понимает другого.
Закончилось это тем, что мы обнялись и мирно заснули, уткнувшись лицами в стол, хорошо, что мои добрые слуги, убрали тарелки с салатами. Убрать нас никто не осмелился, потому как, во хмелю я бываю слишком буйным, и справлялся со мной только Марк.
Это имя лезвием полоснуло по сердцу. «Да что б тебя, ну что ты все время путаешься в моих мыслях? Сдохни зараза!».
Утром, со страшного перепоя, мне было трудно даже глаза держать открытыми. Боб опохмелялся водочкой и стонал, а я побрел к себе в спальню, предварительно пообщавшись с «белым другом» и нажравшись таблеток от головной боли. Постель оказалась прохладной, и это сначала так радовало, а затем я стал замерзать, меня колотил озноб, такой, что зубы стучали как полоумные, и я даже слышал в этой дроби какой-то музыкальный мотив.
- Марк, иди ко мне, - прошептал я, - мне холодно, согрей.
Теплое, тяжелое тело навалилось на меня, привалило, заставило развернуться, подмяло под себя и согрело. Я чувствовал, я видел, мне было хорошо. Поцелуи, нежные ласки, тихий шепот, и тяжесть чужой любви, и чужих рук.
- Твою мать! – резко сажусь в кровати и оглядываюсь. Никого, а сам я одет.
«Блин, мне что, Фред приснился? – растираю лицо ладонями. – Вот же я шлюха-то, милый за порог, и месяца не прошло, а мое сознание уже занято Фредом, интересно». Начинаю вспоминать ощущения, закрываю глаза. Нет, это был Марк, но уже не мой, чужой, с чужими руками и губами, оторванный от меня, не принадлежащий мне. А Фред, он только жалкая копия, но, кажется, сейчас я готов уже и на это, пусть копия, зато рядом, зато теплый и живой, способный согреть, меня умирающего, одинокого и неприкаянного.
В дверь постучались. «Только бы это был не Фред, не хочу видеть его! Не смогу уже отпустить его от себя, пусть это будет не он». Разрешаю войти.
- Ну чего, отошел? – Боб в норме, выглядит так, будто совсем не пил, он присаживается в кресло, смотрит на меня. – Не, Андрей, выпивка это не твоя тема, запомни. Пить тоже надо уметь.
Я вздыхаю, снова растираю лицо, затем встаю и направляюсь в душ, долго умываюсь, привожу себя в порядок. Выхожу и натыкаюсь взглядом на Боба, он все еще в моей комнате.
- Наконец-то, я могу с тобой поговорить, вчера мне чего-то чеку сорвало, - Боб хмыкнул, - как увидел твою кислую физию, и руку эту твою, в лохмотья изодранную.
Я интуитивно спрятал перебинтованную руку за спину.
- Ты, Андрюха, давай не дури. А с любимыми нужно разговаривать, вот так-то. Даже если скалкой по башке, все равно, вытребовать объяснений. Хотя, - Боб махнул рукой. – Твой Марк тебя стоит.
- Мне это не интересно! – я сказал, как отрезал, и сам испугался, почему я так поступаю, что толкает меня – гордость, злость, скорее уж глупость, но остановиться не могу.
- Он ведь звонил тебе, ты знаешь?
- Мне наплевать!
- Я вижу, а руку в лохмотья об розовые кусты, тоже от наплевательского настроения, измочалил, да?
- Что ты хочешь, Борис? – Чувствую, как горячая волна гнева поднимается во мне, наверное, сейчас я могу убить его. – Марк сам сказал мне, что я не нужен, он так решил. Я был готов унижаться, молить его, а ему было плевать на все, теперь и мне так же… Я переболел.
- Ладно, знаешь, иди ты в жопу, Андрей! – Боб поднялся. – Я-то к тебе, как к человеку, а ты…
Он махнул рукой и пошел к двери, остановился и обернулся.
- Нет, засранец, ты выслушаешь меня, даже если мне придется тебя связать.
- Отстань! – я зло смотрел на него.
- Нет! Знаешь, твоего Марка заставили так поступить, его шантажирует родной брат. Вот такие пироги, он ведь тебя защищает, придурок, тебя…
- Что? – не понял я, уставившись на Боба, воспаленными глазами.
- Вот, уже хорошо, какое-то подобие интереса. Будешь слушать, наконец?
Я кивнул.
- Знаешь, Марк из богатой семейки.
Я удивленно вскинулся.
- Да, да, не смотри на меня так, он разорвал с ними отношения, когда папашка узнал, что Марк гей. Родня не приняла такую «счастливую» новость и просто вышибла парня за двери. Марк не слишком отчаялся, он остался у своего парня, с которым, я думаю, и попробовал впервые. И кто, угадай, это был?
Я отрицательно покачал головой, мне еще в угадайку играть не хватало.
- В общем, это был Серж Чигровски, он и опустил парня ниже плинтуса, за бесценок его сдавал. Марку бы к папашке кинуться в ноги, мол, прости и все такое. А он гордый, лучше пусть имеют все кто хочет, только не унизиться перед батяней. Для Сержа этот придурок и мою кассу подломил. Пришлось Чигровски, и должок вернуть, и дружка своего верного мне за долги тоже отписать. Правда, если бы я не взял Марка себе, его старший Чигровски порешил бы, за то, что принес семье неприятности, Серж же все грехи на своего любовника списал, изворотливый, сука. Не знаю, что у них с Сержем там потом произошло, только, одно время, он на Марка вот такенный нож точил. – Боб продемонстрировал размеры ножа. – Но Марк Сержу тоже показал, что не лыком шит. В общем, после всех этих разборок их дружбе конец пришел, как я тогда думал. Марк остался со мной, я посмотрел, парень толковый, стал его натаскивать, к тому же, его всегда можно было подложить под нужного человека…
Я засмеялся, и это он о моем Марке, как о какой-то шавке беспризорной рассказывает.
- А чего ты смеешься, - не понял Боб. – Да. Твой Марк был таким...
- Заткнись! Или я убью тебя сейчас! – взревел я.
- Остынь, Андрей. Чего ты не хочешь принимать? Правду? Это правда о твоем Марке, он сам хотел, чтобы ты узнал, боялся тебе рассказать, прошлое тяготило его. Это было до тебя, он ложился под кого я приказывал, если мне нужно было компромат собрать. Это потом он зарываться стал, потихонечку к Сержу ходил, видимо первый партнер, такое не забывается, дружба их наладилась, как уж они снова срослись, не знаю. Для Сержа он опять мою кассу подломил. В общем, ладно…
- Он к нему ушел? – глухо спросил я.
Боб отрицательно покачал головой и тяжело вздохнул.
- Сержа полгода назад нашли в канаве, кто уж его на тот свет сплавил не знаю…
- А тогда, ты под меня его специально подложил? – спросил я, чувствуя, что сейчас буду убивать Демона, медленно и хладнокровно.
- Нет, ты что, спятил! – Боб вскочил с кресла, зашагал по комнате, остановился возле кровати, глянул на меня, как-то по-птичьи. – Он сам попросился, это была не моя инициатива. Я не знал, что он для Сержа видео делал.
Я вскинулся.
- Что?
- Да, это поначалу было, потом он в тебя по самые уши… В общем, не в этом дело, хотя и в этом тоже. В общем, Марк, улетел с тобой. А его батя, мамашку Марка в психушку определил. Да, забыл сказать, она единственная его поддержала, ну, тогда, когда семейка про ориентацию-то узнала. Марк, естественно про психушку не знал, он же у тебя жил.
Батяня его скончался с месяц назад, ну и на сцену вышел старшый сын – наследник, Лайнел. Уж не знаю, с какого перепугу ему понадобился младший брат, к тому же, родной, только по отцу. В общем, он позвал его на похороны отца и там…
У меня похолодело сердце. «Вы все готовы только получать…» - я тогда не понял этой фразы.
- Лайнел чистый садист, знаешь ли, - продолжил Боб, - он поставил условие, что заберет мать Марка из клиники, но только, если Марк вернется в семью, оставив свои прежние увлечения, закончит универ, и все такое. Естественно, что Марк высказал желание взять опекунство над матерью, а этот хлыщ, просто посмеялся над своим младшим братишкой, сказав, что не позволит, какому-то пидору, извини, это не мои слова.., что он единственный опекун своей драгоценной мачехи. Тогда Марк припугнул судом и тут, выплыли записи, оказалось, что Лайнел, каким-то образом, раскрутил Сержа Чигровски и выкупил весь компромат на Марка, ну и соответственно, на тебя. Лайнел сказал, что ославит тебя на весь мир, и кто захочет после всего этого иметь дело с извращенцем, а еще, как мне думается, пригрозил, что не только записями способен уничтожить тебя, Андрей.
Я слушал, и не верил в то, что говорил Боб. В наше время, играть так бездарно и грязно, да еще на чем, на гомосексуальной связи – кого это сейчас трогает?
- Условия были поставлены, думаю, Марку не пришлось долго размышлять, ведь ты очень важен для него, и он никогда бы не подставил тебя под удар. Я точно знаю, что разорвать с тобой всякие отношения, это идея Лайнела, он приказал сделать это, когда совсем сломал парня.
- Зачем ему это? – Я сжал виски ладонями, мне казалось, что моя голова сейчас лопнет.
Боб пожал плечами.
- Кто знает, может отцу пообещал, может быть просто поиздеваться, может быть, действительно думает, что так сможет наставить брата на путь истинный.
- Больной сукин сын! – вырвалось у меня. – Но и Марк хорош, он мог поговорить со мной, ведь я приезжал к нему, хотел выяснить, что случилось. Я бы помог, по крайней мере, что касалось лично меня. Хоть бы подумал своей башкой, как можно шантажировать того, кто ничего не скрывает. Все знают, что я би, но с уклоном в гомосексуализм, что люблю парней и жесткий секс, кому об этом еще не известно, видимо, только Марку.
«А я думал, что ты, Марк, мне доверяешь, что придешь ко мне со своей проблемой, кинешься на грудь, будешь искать помощи и защиты».
- Не забывай, - боб ткнул меня рукой в плечо. – Компромат, видео, которое делал сам Марк. Он боится, что, когда ты узнаешь, о таком его предательстве, то не простишь, вот почему он повел себя так. Понимаешь?
- Почему, кстати, ты не хотел разговаривать с ним, когда он звонил?
Я опустил голову и пожал плечами. Как объяснить сейчас, то, что я чувствовал, я был зол, болел, страдал, а еще, я боялся, мне до одури было страшно услышать его голос, холодный и равнодушный, произносящий жесткие фразы. Я не хотел униженно ждать его решения, молить не бросать меня, не хотел… или хотел… я не знал тогда ничего…. Я даже сейчас ничего не знаю…
- Да, есть еще одно. – Спохватился Боб, забыв про свой вопрос.
- Что? – разве всего того, что Боб сказал уже не достаточно?
- Я разговаривал с ним, поэтому все это и знаю, он сам пришел, кто знает, почему именно ко мне, наверное, сейчас из самых близких, связывающих вас, остался только я. Может быть, он рассказал это мне, потому что ты не хотел говорить с ним. В общем, я выслушал его исповедь, а потом сказал, мол, не дури, бери билет и лети к Андрею, он усмехнулся и проговорил: «Зачем, ведь он уже нашел мне замену, так быстро…». Видимо, кто-то все решил за тебя и за него. Андрей, кто-то сказал ему это по телефону, когда Марк пытался найти тебя.
- Что? – я вскочил. – Кто посмел?
Я влетел в гараж, по пути раскидав слуг, которые хотели остановить меня. «Вот, за что ты тогда просил прощения, там у розовых кустов, ты сделал это, ты, сука, убью!»
- Ты! – взревел я. Фред с удивлением вскинулся, выглянув из-под капота машины, руки и лицо были перепачканы машинным маслом. – Как ты посмел, сука? Убью!
Фред, или испугался, или просто был не в силах, не сопротивлялся, принимал мои побои и молчал. Наверное, я убил бы его.
- Господин Дартинг, - Зак принес трубку радиотелефона в гараж. – Звонит господин Лерринг.
Это подействовало на меня лучше холодного душа. Я вскинулся и схватил трубку.
- Алло! Марк!
В трубке чужой, совершенно незнакомый голос.
- Господин Дартинг, это брат Марка, Лайнел.
Холод и ярость, вот что я чувствую, первое мгновение не могу произнести ни слова. Потом глубоко вдыхаю и спокойно произношу.
- Да, мистер Лерринг, я вас слушаю!
- Я не хотел вам звонить, но, Марк сейчас в тяжелом состоянии, в госпитале, он умирает, мистер Дартинг. Я хочу попросить вас…
Мне больше ничего не нужно было говорить, я не хотел слышать этот сухой, выстреливающий словами в мое ухо, голос.
- Адрес госпиталя? - перебил я, не дослушав, его вынужденно-вежливую тираду.
Записал, хотя пальцы не гнулись, и рука отказывалась водить ручкой по бумаге.
- Боб, ты знал? – он опускает голову. – Ты приехал вчера и ничего не сказал, заставил меня нажраться до потери сознания, ты скот…
Выбегаю из гаража, голова кругом, все вокруг чернеет, но я больше не упаду. Надо держаться, я нужен ему, а остальное подождет. Все подождет, и обида, и невыносимая ярость, и отвращение к себе, разливающееся горькой желчью внутри меня, и наждачная сухость в глазах – все это к черту, я нужен ему, это главное.
- Что еще ты мне не рассказал? – я не намерен прощать Бориса, и он это чувствует.
- Он не пустил бы тебя к нему. Лайнелу нужно было созреть до этого решения. Что бы изменилось, если бы я сказал тебе вчера, сразу, я должен был тебя подготовить. Тем более, что его жизнь в неопасности.
- Но, Лайнел сказал…
- Много твой Лайнел понимает.
- А ты, много?
- Я разговаривал с врачом Марка, еще до того, как он поговорил с его братом.
- Как?.. – было, задал я вопрос, но махнул рукой, в этом мире для Демона нет такого понятия: «невозможно».
- Он стрелял в себя, в сердце, Андрей, но промахнулся всего-то в миллиметр, пытался не задеть твое клеймо, представляешь, даже тогда о тебе думал. Фактически это и спасло ему жизнь, к счастью, пуля не задела ни один из важных органов. Все с ним будет в порядке.
«Черт, - у меня кровь отлила от сердца, когда я узнал, что Марк стрелялся, еще один родной, любимый человек, пытался покончить жизнь самоубийством, этого я не мог выдержать, это не укладывалась в моей голове. – Конечно, лучше пулю в сердце, чем со мной поговорить, черт, я же сам не хотел слушать его…»
- Перед этим его самоубийством, - вырвал меня из мыслей Боб, - он узнал, что мать скончалась, а Лайнел придерживал информацию, не пуская Марка в клинику, понимаешь, такое предательство брата, а тут еще ты, он ведь сразу же к тебе бросился, ну и эта дурацкая «замена», по ходу, нервы и сдали.
Я едва не разрыдался, снова все происходило из-за моего эгоизма, опять я виноват во всем. Сначала Эрик, желающий освободить меня от своей персоны, теперь Марк, пожелавший освободиться от меня самого. Кажется, я застонал вслух.
Мы прилетели рано утром, я не был намерен ждать, Боб все понял без слов, он приказал водителю ехать сразу же в госпиталь.
У подъезда нас ждал долговязый, худой мужик с жидкими белесыми волосами, он никак не мог быть братом Марка, этот слабый, с женскими чертами лица, человек.
- Вы, я думаю, мистер Дартинг!
«Он, что, протянул мне руку, этот выродок?». Даже не останавливаюсь, прохожу мимо него, и он вынужден идти следом. Коротко узнаю этаж и номер палаты, срываюсь и бегу к лифту.
Запах лекарств, белые стены, аккуратные медсестры, одна делает мне замечание, и я перехожу с бега на шаг, пытаясь успокоить дыхание. Останавливаюсь, у нужной мне палаты, и чувствую, как замирает сердце, дрожит овечьим хвостом, рождая в теле рябь неприятного страха, граничащего с отчаянием. Вдыхаю и выдыхаю воздух несколько раз, до головокружения, потом только решаюсь войти.
- Чего тебе еще? – недовольный голос Марка, но такой родной. – Ты все получил чего хотел, теперь оставь меня, никого не хочу видеть.
- И даже меня? – спрашиваю тихо, чувствую, как глаза увлажняются и наполняются слезами.
Он поворачивает голову, удивлен и испуган.
- Андрей, это ты?
- Ну кто же еще в такую рань тебя побеспокоит. – Подхожу к койке, беру его руку, такая слабая, вся в проводочках. Опускаюсь к его широкой ладони, целую прохладные пальцы. – Ты напугал меня, Марк.
Поднимаю голову и вижу, что он плачет.
- Не надо, не плачь, дурачок, тебе нельзя, слышишь, а то уйду сейчас.
- Нет, не уходи, прошу, я сейчас перестану, сейчас…
Целую его глаза, собираю слезы губами.
- Не плачь, Марк, все позади, я с тобой, больше тебя никто не обидит.
Снова наклоняюсь к его пальцам, целую их, потом щеки, потом губы и вновь глаза, поцелуи только обозначаю, боюсь повредить ему, но знаю, Марк сейчас нуждается в этом, нуждается во мне.
- Я.., Андрей, я очень виноват… - шепчет он, я закрываю его рот поцелуем.
- Забудь, обо всем забудь, ты со мной, я тебя больше не отпущу, даже если ты теперь проситься будешь, не отпущу, так и знай. – Глажу рукой его темные волосы, не могу оторвать своего взгляда от его лица, такого родного, любимого. – Выздоравливай, самое главное…
- Ты не уйдешь? – его руки вцепляются в меня, он рискует вырвать капельницу.
- Шшшш… мой маленький, ну куда же я от тебя денусь, ты ведь мой, единственный на всем белом свете… Люблю тебя.
- А замена? – вот что его сейчас волнует, дурашка.
- Тебя жестоко обманули, но этот человек уже наказан, запомни, ты единственный и никто никогда тебя не заменит, никогда, ты понял…
Он кивает и улыбается, я глажу его руку, снова целую пальцы.
- Мне сказали, что ты не спал все это время, Марк, ты должен поспать, я побуду рядом, хорошо, тебе нужно спать.
- Я люблю тебя, хозяин… - шепчет, а в глазах слезы.
- Марк, мы не будем больше в это играть, тебе же это все опротивело, не нужно, я прошу…
Он вскидывается, смотрит на меня и вдруг откидывает край одеяла. Кладет руку на забинтованную грудь, на сердце.
- Я принадлежу тебе, твой знак цел и невредим, я твоя игрушка, я твой раб, а ты… - он снова плачет. – Ты мой хозяин…
Цепляется за меня руками, и я обнимаю его, тихонечко, чтобы не задеть рану. Потом накрываю одеялом, целую в губы. «Ты не исправим, глупый Марк».
- Будешь плохо себя вести, накажу! – говорю тихо, но так, чтобы понял, что я не шучу. – Сказал спать, значить, что, Марк?..
- Слушаюсь, хозяин. – Глаза серьезные, но вижу сквозь эту серьезность, радость и обожание, мне делается жарко.
Сижу рядом и улыбаюсь, он посапывает на койке, ухватив мою руку, держит крепко, даже во сне не разжимает пальцев. Я слышу, как тихонечко открывается дверь, оглядываюсь и вижу Лайнела.
- Позволите? – голос робкий, я думал, он будет цедить каждое слово сквозь зубы.
Киваю, все-таки он его брат.
- Спит? – удивляется Лайнел, произнося вопрос одними губами.
Снова киваю.
- Простите меня, пожалуйста, я не думал, что все зайдет так далеко.
- Главное, он жив. – Я тоже еле шепчу, но знаю, Лайнел услышит, если бы мы сейчас были не в госпитале, я размозжил бы голову этому белобрысому недоноску, но сейчас моя рука занята, я охраняю покой того, кто дорог мне больше всего на свете. «Никому не отдам тебя Марк, не отпущу ни за какие богатства мира, а если что… - встряхиваю головой, отгоняя непрошеные мысли, - уйду за тобой следом, ни минуты не буду больше жить без тебя – ты мое отчаяние, Марк, мое проклятие, моя любовь, моя жизнь, моя судьба».
Послесловие.
- Знаешь, я в чем-то завидую вам.
Я курю на кухне у окна в нашей Нью-Йоркской квартире, Боб сидит на табурете и смотрит на меня.
- Только не подумай, я не гей, не в этом смысле.
- Я понимаю, Борис, все понимаю.
Боб пришел проведать Марка, но тот только недавно заснул, мы сидим на кухне, и я позволяю себе одну сигарету, последнюю в пачке, последнюю в жизни. Тушу окурок в пепельнице и кидаю его в пустую пачку, это последняя, я больше ни одной не выкурю, никогда.
- Спасибо тебе, если бы не ты… - я поворачиваюсь к Бобу, он ухмыляется.
- Ладно тебе, так ведь поступают друзья, а на хрена они тогда, если не за этим…
Я улыбаюсь, только кончиками губ.
- Хотя, я, как бы и не у дел, если бы Марк не пришел ко мне сам, я и не узнал бы ничего.
Я был в долгу перед Бобом, ведь он так много сделал для нас. Это с его легкой руки, Лайнел узнал о том, что младший брат очень плох и умирает, о клейме, которое он не хотел задевать выстрелом, и о любимом человеке, ради которого Марк пошел на самоубийство. Именно Боб подсунул Лайнелу записную книжку Марка, где красным карандашом был обведен мой телефон. Да, Боб умеет убеждать, пусть и через подставных, у него дар. К тому же, именно Боб раздобыл нам заключение эксперта, что выстрел оказался случайностью, из-за редкой неисправности пистолета, приведшей к самопроизвольному срыву курка с боевого взвода. И это заключение позволило оградить Марка от психологической реабилитации в клинике для душевнобольных, куда ссылают всех самоубийц, без разбора. Ну, а за то, что Боб сразу не вывалил на меня всю информацию, я уже не злился, понял его мотивы, он хорошо знал мою горячую голову, действительно, тогда, сгоряча, я мог совершить множество непоправимых ошибок.
- Ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Главное, что все живы и почти здоровы. – Боб хмыкает. – Зря ты так Лайнела, он конечно та еще задница, но как бы в суд не подал.
- Пусть подает, мне плевать.
Я вспомнил, как брат Марка выплевывал зубы, размазывая кровь по морде и рыдая.
- Это тебе за моего Марка!
- Я не хотел, чтобы так все вышло!..
Даже бить противно, такой жалкий, как он посмел?..
- Дерьмо! – поднимаю его за жиденькие волосенки, и бью коленом под дых. Он заходится в кашле, падает в пыль и не встает. – Вставай, сука, я еще с тобой не закончил!
- Не надо, пожалуйста… - трясется и закрывается от меня руками, как хочется переломать их. Как хочется выдрать ему глотку. Надвигаюсь на это жалкое подобие человека, и тут звонок.
- Ты там не моего брата лупишь? – Боб, сука, донес на меня… пытаюсь сделать голос ласковым и нежным, но когда я в ярости, это удается с трудом.
- Марк, как ты себя чувствуешь?
- Андрей, прошу тебя, не надо его бить, пожалуйста, оставь брата в покое, пусть живет.
- Все, что ты хочешь, любовь моя. – Отключаю телефон, смотрю с холодной яростью на Лайнела.
- Благодари брата, ноги ему целуй, если бы не он… - замахиваюсь кулаком и вижу, как сжимается моя жертва, заслоняясь своими жалкими худыми руками, как он боится меня, слезно молит простить, но его слезы не вызывают сочувствия. – Не трясись, я не трону тебя, потому что Марк меня попросил. – Резко, за шкирку, вздергиваю его, ставлю на ноги.
- Чтобы диски мне принес, все до одного, узнаю, что где-то запись всплыла – тогда уж точно убью.
Он рысцой принес мне диски, даже в глаза не смотрел, боялся. Если бы Марк за него не попросил, я бы его точно пополам порвал.
Я сжал кулаки, не в силах простить, того, кто, чуть было, не лишил меня самого дорогого человека на земле. Жаль, что Серж Чигровски приказал долго жить, я бы и его нашел и, плевать, что за ним крутые люди стоят, мне на все плевать, когда дело касается моего Марка.
- Ладно, не буду тебя больше задерживать. – Боб вырвал меня из неприятных воспоминаний о Лайнеле.
- Не задерживаешь! – эхом отозвался я, мечтая только об одном, оказаться рядом с любимым. – Еще раз, спасибо.
Борис уходит, я закрываю за ним дверь и возвращаюсь в спальню.
- Это был Демон?
- Да, он. Ты не спишь? – Присаживаюсь рядом, и Марк обхватывает мою руку, он пока еще слаб, и на восстановление понадобится не один месяц, но уже рядом со мной в нашей квартире. Как только разрешат врачи, я увезу его домой, там моему мальчику будет лучше.
- Ты же знаешь, я не могу без тебя. Полежи рядом, пожалуйста.
Укладываюсь рядом, тихонечко прижимаю Марка к себе, он целует меня в плечо.
- Хочу тебя, так хочу, что горю весь…
- Нет, доктора не разрешили, тебе нельзя волноваться.
- Много они понимают.
Чувствую его руку на своей ширинке.
- Марк, я сейчас уйду, не вынуждай меня, я бы не хотел уходить. – Приподнимаюсь, скорее нарочно.
- Прости, - не вижу, чувствую, как краснеют его щеки. – Не уходи, пожалуйста, я буду смирно лежать, хозяин...
Улыбаюсь, целую его лицо, горячие щеки. Трогаю губами лоб, нет, это не температура, просто он немного возбужден.
- Принести тебе воды?
Марк отрицательно качает головой.
- Полежи, пожалуйста со мной, не могу без тебя…
Мы лежим вместе, и мое сердце трепещет от радости, Марк рядом, он мой, весь мой.
Я взял все заботы о нем на себя. Ухаживаю за ним, меняю повязку, протираю влажной губкой тело, ему ведь еще нельзя мыться, помогаю сесть в кровати, кормлю, читаю книги и просто сижу рядом, всегда рядом. Я счастлив, потому что он вернулся ко мне, и, может быть, это моя слабость, мне все равно, мы снова одно целое, снова можем найти взгляд друг друга, соприкоснуться губами, переплести пальцы рук. Я лежу рядом и в моих руках бесценное сокровище, самое ценное, чего бы я только мог пожелать в этом мире.
- Мой, Марк! – шепчу в темноте, поглаживая его широкую ладонь. – Люблю тебя, больше всей своей жизни, люблю.
Привстаю на локте, поворачиваюсь к нему и целую, сильно, в губы, но не возбуждаю, нельзя.
- Хозяин, я не смогу без тебя, ты моя жизнь.
- Больше никогда не бросай меня, - хотел произнести это мысленно, но, оказывается, говорю вслух.
- Никогда, никогда больше… - его шепот срывается от волнения. Я гашу это волнение поцелуем.
Я верю, что это правда, верю, что он ни за что не бросит меня, никогда. Навсегда мы останемся вместе. Навсегда, и этого кажется мало, а хочется чего-то большего, намного большего, чего не может вместить в себя сознание.
Ты принадлежишь мне, я весь твой – и это ли не счастье, когда даже один шаг от тебя причиняет физическую боль – мы одно целое, однородная масса, с одним на двоих сознанием, с сердцами бьющимися в унисон, с одной огромной любовью на двоих, окутанные и защищенные ею. Я люблю тебя, и ты отвечаешь тем же, ты точно так же, как и я переполнен чувствами, ты мой свет, я твоя душа, ты мое сердце, я твоя любовь, и это будет длиться бесконечно…