... И до сих пор я помню под ногами холодный кафель. Бутылка вина в холодильнике. Четыре утра. Не заснуть. Третью ночь подряд.
Полуоткрытыми глазами ничего не вижу. Пью залпом. На веранде открыто окно, холодно. Январь. На подоконнике сидит отец и курит. Темно. Четыре часа утра. Интересно, какую подряд?
- это ты?
- да, пап.
- иди спать.
Четыре часа утра, и мы вдвоём не спали уже три ночи после её похорон.
Однажды, наступает этот момент, когда что-то, неподвластное нам заставляет взрослых, истерзанных жизнью людей плакать, как плачут дети.
Это становится самым острым, самым чётким воспоминанием, которое я сохранила из того возраста.
Ты молча смотришь, как они плачут, а в внутри всё неотвратимо сжимается до размеров крупицы песка.
Когда, когда он, сорока летний мужик ещё заплачет?!
И тут ты останавливаешь себя, понимаешь, что думаешь не о том, думаешь....
Вот их судьбы. Каждую ты, как бы знаешь, но на самом деле, что ты можешь знать из того, что они могу тебе рассказать, и что не могут?
Что ты знаешь из правды?
День, когда они познакомились?
Место?
Они поженились в двадцать два или двадцать три, родители отдали им часть дома. Через год родилась девочка, ничего не менялось годами. И был большой солнечный двор, я ловила руками бабочек, и ела красную смородину. Бабушка вышивала и вязала крючком, я путала её нитки. Так проходили дни.
Под занавес детства высшие силы дали мне пинка. Она умерла случайно, в один день. От инфаркта, щёлк. И нет её. А мой младший брат, наверное, даже не помнит её лица.
За семейным, скучным ужином обменивались очередными, пустыми, новостями.
Отец сказал:
- а я сегодня мужика одного видел... когда-то работали вместе. Я посмотрел на него, сначала не узнал, и отметил про себя - как он постарел! А потом вспомнил - и я, тоже, наверное, постарел...
В глазах у обоих заблестели слёзы.
- а душа такая молодая...
Время сушит людей, как сухари в духовке, как последние летние листья в октябре, на ветру.
Прошло 20 лет с того дня, когда они пришли в этот дом, и сказали, что хотят пожениться. Это были мои родители.
А я всё думаю, о, чёрт, а что всё это значит, что значит наша жизнь, и где вымысел, где враньё переплетаются с правдой? Где факты переплетаются с реальностью, и что они, сухие, как октябрьские листья, могут нам сказать о том, что было на самом деле, о том, что чувствовали люди в действительности?
Я прожила с ними в одном доме много лет, всю свою жизнь! Но я до сих пор не знаю, какие же девушки нравятся моему отцу, и не спрашивала у мамы «а кто у тебя был первым?».
Я каждый день вижу чужую женщину и чужого мужчину. Про своих подруг я знаю куда больше, чем про свою мать.
Когда она умерла, мне было пятнадцать.
Я выплакала все глаза до красного цвета, я собирала знаки, я прятала её вещи подальше, чтобы не вспоминать.
Я десять раз помыла полы на веранде, чтобы успокоиться, но ничего не помогло. Кроме времени.
Прошло чуть больше двух лет, когда случилось другое.
Был звонок, я проснулась утром, пошла по кафелю босыми ногами. Ощутила вновь, какой он холодный, а, ведь, всего лишь третье сентября, и сняла трубку телефона.
А там был плач. Я не хотела слышать почему. Самым острым желанием было: отмотать плёнку назад, и сделать всё, чтобы этого звонка не было.
А потом мама девять дней сидела под дверями реанимации, и я засыпала, падая на кровать, навзничь от трёхсот грамм коньяка.
Мой дядя обгорел, ожогов было больше 50ти процентов, мы совсем не знали, как удержать его с нами.
Неделя прошла в тумане. Я помню только, как зашла в мамину комнату, были синие такие сумерки, и она плакала навзрыд, закрывая руками лицо.
Я села на край кровати.
Она сказала:
- понимаешь… Это Бог так распорядился. Нас только двое в жизни – я и мой брат. У меня роднее нет никого. Нам идти только вместе, понимаешь?!
- да-да, - сказал я, чтобы она упокоилась, - конечно, понимаю.
А потом он внезапно поправился. Было много страшного за девять дней.
Были странные люди, и мы друг друга не понимали. Мы друг другу говорили слова в пустоту. Я - им:
- вы же мои друзья, понимаете, он умирает… мне надо только триста грамм крови, понимаете?
- понимаешь… мне завтра на работу, понимаешь…
Был один мальчик, тоже в реанимации для ожоговых больных, немного старше меня. Прошло два дня, после того, как дядю перевели из реанимации в палату, как его мама пришла, она плакала, Она сказала, что её сын умирает.
И тогда мне вдруг стало понятно насколько мы беспомощны в большом водовороте. Мы кричим, что сами кузнецы своему счастью, и всякий прочий бред. Но кто-то уходит, а кому-то дали просто ещё чуть-чуть времени.
Недавно мы долго гуляли с ней, где-то, стоял палящий зной, мы делали покупки. В большом торговом центре, на выходе из детского супермаркета, мама обернулась, и сказала молодому человеку, улыбаясь:
- с прибавлением!
- спасибо, - ответил он, сильно покраснев.
Я тоже обернулась, и заметила, что его тележка забита разного рода коробками, подгузниками для новорождённых, сосками, пинетками, под мышкой он выносил детскую ванночку.
Но засмотрелась я на него не поэтому. Молодой человек был примерно на два года меня старше. Кажется, только что соседнюю школу закончил... Или нет, подождите... Получается, теперь у меня тоже эта возрастная категория, когда можно заключать браки и создавать семьи? Или мы только вчера школу на соседней улице закончили?
Я села на первое сидение, замок двери щёлкнул.
Водитель обернулся, выдержав некоторую паузу, сказал маме:
- а ты, мадам, куда собралась?
- чего?!
- не узнала? - удивлённо спросил он, снимая очки
- нет.
- Мельченко
- ой, привет!
- ну, привет!
- живёшь теперь где?
- живу, - мама назвала пересечение улиц, - туда и поедем.
- а ты - там же?
- нет, я всё жён меняю, и места жительства.
- а я двадцать лет с одни и тем же.
- кого-нибудь из наших видела?
- Катю Гусеву, она бельё на рынке продаёт - я к ней всегда хожу, покупаю что-нибудь, а так - никого больше. Слышала только, что Смоляненко зарезали, правда, это?
- правда, я на похоронах был.
Помолчали чуть-чуть.
- знаешь, видишь кого-то, кого знал раньше, думаешь - постарели. Смотришь на себя в зеркало, думаешь: эх, нет, я ещё держусь. А Женька, видишь, вообще не дожил...
- а я встретил недавно тоже кого-то из нашего выпуска, звали меня на встречу выпускников. Но что мне там делать? Люди приходят выпить, в такой обстановке, расслабленной поболтать, а я и не пью...
- Я тоже никогда на встречи выпускников не ходила. Да, не зачем как-то,... Боже мой, без малого, тридцать лет прошло!
- двадцать с хвостом
- это кому как ...
Было несколько ночей, когда я просыпалась, слыша, как брат в соседней комнате задыхается, в доме суматоха, а утром на столе вывернутая коробка с таблетками. Меня саму до удушья захватывал страх.
Он такой ещё маленький. Он родился, когда я уже прожила достаточно большой отрезок жизни.
Но это очень важно - так предначертано судьбой: нас только двое. Я и ты. Нам идти только вместе…
В один день я перестала быть маленькой, но они никогда в это не поверят.
В это место всегда ездили они вдвоём, после свадьбы, потом, когда родилась я, со мной, и так далее.
В один день я привезла сюда своих друзей.
Как и какое-то количество лет назад я каталась на этой же качеле, смотрела вверх, где толстый длинный канат был привязан к дереву, ты отталкивал мои коленки. Я отлетала назад, запрокидывая голову, так, что волосы цеплялись за траву, и всё повторялось снова.
А потом мы разговорились ни с чего. Разговор был без начала. Я помню, что уже совсем не раскачивалась, а ты сидел на брёвнышке...
- они очень хотели иметь детей, но не могли. Ей нужна была операция, но она стоила дорого. Когда появились деньги, когда появилась возможность, у меня появился брат.
Бабушке решили делать операцию, но боялись, знаешь, у стариков слабое сердце, собрались, вроде как подождать до апреля. А в январе она умерла, - у меня дрожал голос, и я поражалась сама себе, почему не могу остановиться, почему говорю и говорю, - знаешь, так странно... она умерла в сочельник. От инфаркта. За одну ночь. Щёлк - и нет.
А в понедельник она собиралась купить себе очки. А я всё думаю о двух вещах: что осталось, кроме запахов и обрывков в памяти, которых не выжечь никакой кислотой? И ещё, что некоторые вещи должны бы были случиться гораздо раньше, чем они произошли...
- темнеет, пойдём обратно.
Я кивнула и подняла голову к небу.
А мы - чем отличаемся от всех?
Чем отличаемся от родителей?
Чем отличаемся от тех, кто был до нас, кто был для нас?
Мы так же самоотверженно пытаемся быть гениальными.
И что мы - ты, я, сможем оставить после себя, кроме обрывков чьей-то памяти и запахов?
Однажды мы перестанем быть какими, как сейчас, чуточку глупыми, непредсказуемыми, смешными.
И через 30 лет ты мне тоже тихо-тихо скажешь, обняв за плечи: " А душа такая молодая!"