Какой свежий воздух. Вздохни им полной грудью. Ещё один день свободы, вот так он начинается, с глотка воздуха, насквозь пропитанного свободой. На часах пять утра, в доме тихо, все ещё спят. Я закрываю окно и ложусь обратно в кровать, потягиваюсь. Лениво, но необходимо, а, значит, лени места нет. Глаза слипаются, но будильник уже отзвенел. Завариваю кофе крепче, почернее, дешевое, малоприятное кофе. Потом пью его и закуриваю сигарету. Передо мной на столе стопка вчерашних газет. Неважные статейки, извращения, дешевые игры в потаскушек. Вновь ничего интересного, все новости я уже узнал из теленовостей.
На улице холодно, на термометре за окном меньше пятнадцати. Докуриваю сигарету и тушу её в остатках кофе на дне кружки. Теплее одеваюсь. В доме снова будет пусто, наверное, до ночи. Хотелось бы завести домашнее животное, но… Какое? Крокодила? Слишком уж это экстравагантно, ведь на улице зима. Одет, я оставляю за закрытой дверью только маленький красный светильник в память о старых друзьях и подругах, которые меня оставили. Просто как память включаю красный светильник.
Стою в конце автобуса у поручней. Где мои друзья? Работают, все в семьях, все в заботах. Подруги, где они? Они устали от моей занятости ерундой. Вот так вот, занят ерундой, что делать, видимо, никчемны попытки завести каких-нибудь мне близких. Одинокий, еду на первом автобусе с утра.
Выйдя, закуриваю сигарету. Холодно. Все собираются в толпу и направляются к метро, а я сворачиваю. У меня ранняя встреча с новым знакомым, Юрием. Долго пытаюсь набрать номер квартиры на новом электронном домофоне. Ещё дольше жду, когда он ответит. Пустив в тёплый, воняющий мусором подъезд, Юрий порекомендовал избежать пользования лифтом и подняться по лестнице. Я поднимаюсь на восьмой этаж, хорошо прогревшись, чувствую себя значительно бодрее. Он стоит в проёме двери и курит какие-то дешевые сигареты с желтым фильтром.
- Проходите.
- Спасибо.
Я, не разуваясь, захожу в кухню и сажусь на табуретку.
- Кофе будете?
- А можно чай?
Я не стал говорить, что всего двадцать минут выпил кружку кофе, и это был весь мой завтрак. Впрочем, о многом можно догадаться, если внимательно посмотреть на моё лицо и дрожащие руки.
- Очень хорошо, что Вы смогли так рано зайти, мне нужно на работу, я буду собираться и одновременно разберусь с нашими общими делами.
- Я рад, что, не помешав Вам, мы выполним то, о чём договаривались.
Я достаю из своего железного чемодана обклеенного твёрдой чёрной пластмассой изображающей кожу листы, блокнот и ручку. Он, наливая себе кофе, мне чай диктует свои паспортные данные. Поставив чайник на место, расписывается намного шире предназначенного для подписи квадрата. Я говорю, выбрав бумаги, которые должен ему отдать:
- Вот пакет документов, я думаю, никакой сложности для Вас не составит разобраться, в чём там суть…
- Нет, нет, не беспокойтесь, я во всём разберусь. Пейте чай.
Горячий чай приятно согревает пустой желудок, Юрий мягко подталкивает ко мне блюдце с бутербродами. Пять минут я ем, два раза давлюсь сухим хлебом. Он иногда посматривает на меня, когда я отпиваю очередной глоток чая. Допив, я продолжаю:
- Огромное спасибо за то, что Вы нам помогаете. Если эти документы будут проведены по нужным инстанциям, Вы значительно поможете нашему делу.
Здесь мы встречаемся взглядами и долго смотрим друг другу в глаза. Казалось, за это время любое кофе могло остыть. Одновременно прекращаем это противостояние. Он кашляет и говорит хриплым голосом:
- Что же, мне пора одеваться. Засиделся я тут с Вами, а работа не ждёт, опоздать могу.
Мы встаём и идём в спальную комнату. Там он натягивает брюки, рубашку, пиджак. Я его хочу убедить:
- Ваша помощь, действительно, незаменима. Если все документы пройдут, мы значительно продвинемся. Не знаю, как выразить свою благодарность.
- Не стоит, перестаньте. Я ведь тоже в этом заинтересован.
Он надевает пиджак, галстуки, видимо, не носит. Мы перемещаемся в коридор. Надев ботинки, он внезапно замирает. Смотрит на меня, я пытаюсь изобразить, что рассматриваю большие настенные часы. Он тихо произносит:
- Знаете, Хуан…
- Что?
- Я понимаю, что это ничем не поможет нашему делу, но давайте я вручу Вам две тысячи…
- Но…
- Перестаньте, вдруг возникнут какие-нибудь финансовые сложности. Сейчас я никак особо не ограничен в деньгах, а Вам они нужнее, Вы ведь ездите, выполняете столько работы…
- Нет, я не могу. Это нужно оформлять через штаб, не хочу, чтобы обо мне подумали неправильно…
- Перестаньте, я Вам говорю, такая мелочь, две тысячи рублей, если они Вам не понадобятся, передадите их в штаб, скажите, от моего имени.
Он протягивает раскрытую ладонь, а на ней две денежные купюры. Я нерешительно протягиваю руку, он мне их вручает и похлопывает по плечу:
- Ничего, ничего, это в знак моего уважения к идее, помогаю, так сказать, как могу.
Я убираю деньги в карман, мы выходим. Спускаемся на лифте. Выйдя из подъезда, оба закуриваем сигареты.
- Хуан, Вам сейчас к метро? Можем пойти вместе.
- Нет, мне в другую сторону.
Он улыбается.
- Хорошо, тогда, до встречи.
Жмём друг другу руку, и он удаляется, хрустя свежим утренним нетоптаным снегом. Я прохожу сто метров в другую сторону и поворачиваю обратно, закуриваю новую сигарету. Не очень хотелось ехать с ним вместе.
Ближе к метро снег грязнее, от серого до чёрного цветов. Смешиваюсь с толпой и залезаю в вагон. Людей так много, все спешат на работу. А я не работаю, у меня сегодня ещё одна встреча, сложнее предыдущей.
Выйдя из метро в центре города и закурив сигарету, сажусь на лавку. Холодно, идёт снег. Пятнадцать минут нужно будет ждать. А небо серое нависло над головой, солнца нигде не видно, сложно даже предположить, в какой оно сейчас стороне. Люди всё выходят из метро, спешат, разбрызгивают грязь и пачкаются. Хочется купить что-нибудь перекусить, но нет денег. Недалеко, через дорогу от меня продают хот-доги и беляши. В кармане деньги только на пачку сигарет, потому что эта подходит к концу. На часах уже восемь, а это значит, что пора. Вспоминаю примерный путь, как найти нужную улицу, мне долго объясняли по телефону. Вспомнив, иду, иногда утопая в чёрной холодной грязи вместе с остальными пешеходами.
Нужный дом оказался огромным серым зданием с высокими узкими окнами, пять этажей и двухэтажные арки между подъездами. Я прохожу через одну из этих арок и оказываюсь у нужной двери. Дом нежилой, здесь только офисы, охранник открывает после того, как я нажал кнопку звонка. Внутри меня встречают холодно – с какой целью, зачем, к кому, на какое время записан? Приходится показать им паспорт, они перепечатывают номер и фамилию в компьютер, пропускают.
Поднимаюсь на четвертый этаж по узкой тёмной лестнице (лифтов у них здесь нет). Навстречу спускаются люди со стопками бумаг, стульями, столами. Несколько раз больно получаю по плечу углами этой несложной мебели. Здесь мне сообщают, что Геннадий Викторович скоро будет, он опаздывает в связи с какой-то аварией на пути от дома до работы. Жду, сидя на стульях, сделанных из алюминиевых труб и покрытия, похожего на дерматин.
Проходившая мимо по коридору секретарь посоветовала мне повесить пальто на вешалку в углу. Когда она возвращалась, я спросил её, есть ли здесь комната для курения. Пройдя до конца коридора, я прошёл через дверь соседнюю с дверью в туалет. Кафельный пол, белые стены и почти настежь открытое окно. Запаха сигарет я не почувствовал, рабочий день только начинался. Я закрыл окно, чтобы не замёрзнуть. Пока я вдумчиво выкуривал две сигареты, заходил всего один работник. Он забежал, сделал три нервные затяжки и, не попав окурком в ведро для мусора, выбежал.
Работа… Почему я не работаю? Меня иногда посещает эта мысль, может забросить всё, пойти зарабатывать деньги? Я спрашивал Геннадия Викторовича, он говорил – не нужно. Он сказал – «Ты занят делом, перестань молоть чепуху, вот я работаю, времени нет, не могу тебе помочь, и мне стыдно за это. А ты молодец». Это наша девятая встреча с ним. Каждый раз у него комната в новом здании, кабинет, и на дверце его фамилия, имя, отчество, полностью. Не знаю, каким именно образом это ему удаётся. Он говорит, что это его работа, что это входит в его обязанности.
Докурив, я возвращаюсь к стулу, на котором сидел. В длинном коридоре почти все стулья уже заняты. Моё место оказалось свободно, но вот чемодан пришлось поставить под ноги. Геннадия Викторовича до сих пор нет, он очень задерживается. Уже без пятнадцати девять. Я достаю из чемодана книгу и начинаю читать. Это Таможенный Кодекс, читаю его третий раз, хочу запомнить если не дословно, то очень точно по смыслу.
Люди на соседних стульях зевают, кто-то даже заснул и начал похрапывать. Внезапно в коридоре появляется Геннадий Викторович, часовое опоздание. За ним идут пять человек, все с чемоданами. Проходя мимо меня, он приостанавливается, подмигивает и доверительным шепотом говорит, наклонившись:
- Придётся сначала со всеми ними разобраться, дружище, а уже потом я твой.
Я киваю, он уходит, продолжаю читать. Пять человек с чемоданами выходят из его кабинета через 40 минут, после этого начинают заходить люди, сидящие на соседних стульях. Каждый находится там по двадцать минут. Я иногда выхожу покурить, в комнате для этого отведённой собирается сразу человек по пятнадцать, они что-то активно обсуждают. Дышать там практически нечем, всё в сигаретном дыму. У меня в пачке остаётся одна сигарета, когда последний человек заходит в кабинет Геннадия Викторовича. Когда последний выходит, он выглядывает в коридор:
- Хуан, всё, я с ними всеми расправился, заходи, давай.
В его кабинете очень душно, я сажусь на одно из двух кресел, стоящих перед его широким столом. Он открывает окно:
- Прости, не могу уже дышать этой вонью. Ничего, я немного расслаблюсь?
Он достаёт откуда-то из стола пачку сигарет и закуривает одну, предлагает:
- Будешь?
Я отказываюсь и закуриваю последнюю из своей пачки. Мы молчим, он смотрит в потолок, не обращая на меня внимания. Выбрасываем окурки в окно, он его закрывает. Геннадий Викторович смотрит на меня изучающим взглядом:
- Хуан…
- Да?
Я выпрямляю спину, пытаюсь устроиться в кресле повыше.
- Мы ведь с тобой не первый раз видимся.
- Да, кажется, уже девятый раз, Геннадий Викторович.
- Ты удивительный человек, просто работяга!
Он от души хлопает несколько раз в ладони, потом пригибается к столу и начинает говорить шепотом:
- У нас ведь всё получится? Мы, кажется, далеко продвинулись, мы хорошо преуспели в нашем деле, серьезно продвинулись, не так ли?
- Да, именно так…
- У нас всё обязательно получится, всё идёт как нельзя лучше, лучше и ожидать было нельзя. Порой мне кажется, что мы в одном шаге от завершения этого дела, как будто мы очень близко и вот-вот победим. Мы же победим, Хуан?
- Я в это верю всем сердцем, Геннадий Викторович.
Он откидывается на спинку кресла и смеётся, хлопая в ладоши:
- Изумительно, великолепно! Просто неописуемо.
Замолкает и делает дыхательную гимнастику, чтобы успокоиться:
- У меня для тебя отличная новость, Хуан. Вот какая: я нашёл очень полезные для нашего дела факты. Огромное море информации, я всё подготовил, чтобы ты смог это передать в штаб.
Он подмигивает, будто мы совершаем какое-то преступление:
- Ты доволен?
- Геннадий Викторович, я рад, что появились новые средства и материалы, которые помогут осуществиться нашему делу.
- Что же, я рад, что ты рад.
Он хлопает себя по животу и наклоняется, сидя на стуле, ищет что-то в ящиках стола. Достаёт огромную кипу бумаги и встаёт с кресла, я следую его примеру. Весь стол буквально через несколько секунд оказывается заваленным бумагами. Блестя глазами и тяжело дыша, Геннадий Викторович судорожно начинает мне объяснять, что это за бумаги:
- Вот, вот это та самая накладная. А здесь приказ, но он не подписан! Здесь у нас образцы, образцы, шесть или семь образцов. Вот, смотри сюда, это распоряжение, все печати, все подписи на месте, готовенькая вещь. Тут квитанции, вот список счетов, вот счета, скреплены. Здесь все договоры, в разных форматах, потом нужно будет исправить. А вот это просто необходимо передать в штаб, тут, смотри, нет ничего, даже шапки, сплошной текст, но не потеряй и не забудь. Ох, надеюсь, ничто из этого не затеряется, не помнётся. Столько работы, столько времени на это ушло. Взгляни сюда, вот это очень важно, видишь, карты? Старые, а вот эта новая, прости, бумага плохая, здесь чуть поближе, есть в двух вариантах, а вот эта основная, есть ещё экземпляр.
Он вздыхает и садится обратно в кресло, я сажусь в своё.
- Хуан, ну что ты сел, давай быстрее, собирай документы, нельзя же, чтобы они вот так лежали на столе, здесь же люди ходят.
Я вскакиваю с кресла и начинаю складывать бумаги в стопку, чтобы поместить всё в моём чемодане. Он закуривает сигарету и говорит:
- Пока будешь собирать, дай я посмотрю расписки и блокнот.
Достаю ему из чемодана и первое, и второе. Он просматривает, что-то внимательно читает, кивает, курит, стряхивает под ноги пепел. Когда я собрал все документы, он возвратил мне блокнот и расписки, встал и потянулся:
- Не могу уже сидеть в этой дыре. Слушай!
Смотрит на меня, сначала на лицо, потом на руки и плечи:
- Ты, наверное, голоден. Пошли, перекусим.
- Нет, что Вы…
- Я угощаю, пошли. А то совсем как спичка стал. Ты нам живой нужен и сильный. Кого ты такими худыми руками остановишь, если что? А если обыск? Решено, идём кушать.
Я как раз защёлкнул чемодан. Он неожиданно останавливается, не открыв дверь:
- Хуан, слушай, можешь помочь? Такое дело, не смогу один справиться, а два раза ходить не хочется…
- Конечно, конечно, Геннадий Викторович, что нужно сделать?
- Хуан, вот держи пакеты. Аккуратно, начиная с верхней полки, сложи туда папки. Я думаю, как раз в два пакета поместится.
Начинаю складывать толстые папки в пакеты, он делает то же самое с папками, стоящими в соседнем шкафу. У нас в руках оказывается по два пакета с папками, у меня, кроме того, ещё и тяжелый чемодан.
- Ничего, Хуан, нам только спустить их вниз.
Он открывает дверь и выглядывает. Потом берёт пакеты в руки и говорит «Пошли». Мы не встречаем никого в коридоре и на лестнице. Между вторым и первым этажом Геннадий Викторович ускоряет шаг. Когда я его догоняю, он уже о чём-то шумно договаривается с охраной. Через минуту нас пропускают. Подходим к его черной блестящей машине, он открывает багажник, и мы складываем туда пакеты с папками.
- Фуф, большое тебе спасибо, Хуан, ты мне очень помог. Теперь я просто не могу не угостить тебя обедом.
Это было весьма кстати, если быть честным, я к тому моменту был очень голоден. Мы пошли в ближайший бюджетный ресторан с самообслуживанием, но довольно неплохой вкусной едой. Геннадий Викторович посоветовал, что брать себе на поднос, и расплатился за нас на кассе. Мы сели в крайнем ряду у окна и начали трапезничать. Покончив с первым и вторым, мы закурили его сигареты, запивая их вином. Я испытывал огромное удовольствие. После скудного завтрака такой щедрый обед был для меня настоящим благом. Мы иногда говорили друг другу ничего не значащие фразы, диалог не возникал. Я смотрел за окно, где в это время падали большие хлопья снега. Меня это успокаивало, сегодня много дел было сделано, всё прошло очень удачно.
Внезапно у меня задрожало горло, и я от волнения чуть не подавился сигаретным дымом. За окном медленно проплыл еле различимый за стеной снега женский силуэт. Она шла так медленно, будто любуясь чем-то. Снег падал так густо, что мне показалось это аномалией. Она прошла мимо окна, горло перестало дрожать, а Геннадий Викторович внезапно громко сказал:
- Ничего себе как снег валит, в такую погоду на улицу страшно выходить! А аварий сколько сейчас будет…
Я докурил сигарету и затушил окурок в пепельнице.
- Хуан.
- Да, Геннадий Викторович.
- Если вдруг сейчас уже не получится поговорить, мы ведь ещё свяжемся?
- Конечно, созвонимся. Вы ведь знаете мой телефон.
- Прекрасно, замечательно. С тобой так приятно иметь дело, так хорошо, что нас объединяют общие стремления…
В этот момент зазвенел звонок на входной двери ресторана, я сидел к ней спиной и не мог видеть, кто это. Смотрю за окно, погода налаживается. Уже видно тротуар на противоположной стороне улицы. У Геннадия Викторовича звонит мобильный телефон:
- Алло. Да. Я недалеко. Хорошо. Пятнадцать минут. Скоро буду.
Он вдруг заволновался, лицо краснеет:
- Хуан, слушай, допьёшь кофе без меня, мне нужно срочно подняться в офис. Когда закончишь здесь, приходи в мой кабинет, я буду там.
Он встаёт, быстро одевается и уходит.
У меня нет сигарет. Пью кофе и разламываю на кусочки приторно сладкий шоколадный торт. На это у меня ушло пять минут. Время – почти два часа. Встаю из-за стола. Нужно ещё обсудить с Геннадием Викторовичем некоторые детали. Это она сидела за столиком.
Она… Мокрые от стаявшего снега волосы. Волосы шоколадного цвета, непокорно волнистые оттого, что мокрые. Пряди падают на плечи потоком, окаймляющим её круглое лицо. Они почти достают до самого углубления выреза. Она в платье шоколадного цвета, длинное, оно свободно обволакивает её тело. Она уже сняла с себя пальто и теперь сидит, с небольшой рассеянностью разглядывая меню. Её лицо правильной круглой формы украшено двумя прекраснейшими блюдцами очей. Глаза её жёлтые, цвет жёлтого пламени, большие, задумчиво взгляд свой таят. А над глазами брови чудного изгиба красоты, которые глазам ещё сильнее взгляд чужой притягивать помогают. Великолепнейший изгиб бровей. Красивый лоб, сокрытый отчасти тем же шоколадным водопадом. А ниже губы… Эти губы формой лишь говорят намёки об огромной страсти. Подобна страсть та улыбке из-под шали, похожа на секрет и тайну, что под клятвой спят. Об этом только шепчут губы, наполненные нежно-красным цветом, моим глазам… А ниже – подбородок скромный, который плавно здесь соединён с неповторимой красоты её шеей, нимфы шеей. И всё это – индийский бархат кожи, индийский нежный шёлк, покрытый сладким ароматом её духов. Я также вижу плечи, хрупкие, изящны, они покрыты материалом платья. И её грудь, слегка показана услугой от декольте красивой формы буквы V. Грудь, поднимаемая вздохом, так манит, подвязана снизу она красивой шоколадной лентой. Она смотрит меню, и рука её головку, что для нимба создана, нежно подпирает. Изящная рука со светлым цветом кожи. Такая тонкая, так правилен изгиб её кистей, так пальцы аккуратно, похоже, будто только гладят ей щеку. Ах, за то, чтобы её погладить, жизнь отдать желанно. Черты Венеры, Афродиты в ней видны, в девушке с желтыми, горящими глазами.
И я прошёл, неотрывно на неё смотря, мимо столика, за которым она сидела. Заметила… И улыбнулась.
Кто я? Беспамятство сразило тут меня. Волшебное, как будто душит, наважденье спустилось вдруг ко мне с самих земли небес. Вышел на улицу, но как же бьётся сердце. Горло дрожит, перед глазами вмиг её черты опять из воспоминаний встали. В один из дней моей довольно скучной жизни из снегопада белизны явился ангел, который соблазняет красотой как самый ловкий бес. Фальшивость жизненных стремлений почти бросило в глаза мне вожделенье быть рядом с ней и в лодке плыть по морю жизни, у прекрасных ног свернувшись и, щенячьей радостью живя, быть верным псом.
Пришлось мне много времени потратить, чтоб отдышаться, твердь почувствовать под подошвой. Стою внутри арки и скрываюсь от ветров. Пора бы мне подняться, проверить, как и где там Геннадий Викторович мой. Возвращаюсь в то же зданье. Меня охрана не пускает, и кругом переполох. Машины его нет, кого-то тщетно ищут. Наверное, пора домой мне ехать.
Метро, опять метро и метрополитен. Автобус, вот и дом родной мой. Захожу на минуту, чтобы найти в кармане другой куртки деньги на сигареты. Спускаюсь и иду, голодный до киоска. Затягиваюсь, останавливаюсь и стою, покачиваясь на шатком бордюре. Курю и вспоминаю её, сегодняшнюю встречу, сердца вальс. Дарует зрительная память мне улыбку, улыбку, от которой ноют жилы, едва выдерживая дикий бой души, стремящейся взметнуться и полететь к её душистым волосам, а после хоть прилипнуть к её туфлям. Я докурил, покалывает грудь, пора мне запираться от холода привычными замками.
В квартире наконец-то раздеваюсь. Протягиваю ноги на кровати. Устал, лежу, вновь думаю о ней. И до того изыскиваю я детали, что лоб вспотел, меня знобит. Встаю, завариваю чай, готовлю бутерброды. За чаем – мой обычный просмотр теленовостей. Потом в сон клонить меня усталость начинает. Ложусь и вспоминаю с улыбкой этот бриллиант. И эту улыбку съедает беспокойных видений хоровод.
В поту встаю, трясёт меня, но время… В соседней комнате – революций глав совет. Я захожу туда, они сидят все за столом, заваленным бумагой. Их силуэты утонули в ночной тени, почти их не видно. Дрожащими руками я кладу на стол пред ними деньги, карты, документы. Там что-то обсуждается бесстрастно. Стою на ледяном полу в трусах, в футболке, но спину точно вертикально перед главами держу. Листочек с порученьями, задачи, написанные скачущей, слабеющей рукой. Но, наконец-то, я в постели, вновь забываюсь сладким сном.
Будильник, свежий воздух. Не выспался, открыты окна настежь во всех комнатах. Холодно и так не хочется вставать. Но я встаю, ведь это новый день, а то, что холодно, так это с непривычки. Всего лишь одеяльце тоньше сделай – и всё как рукой снимет, спать будешь в одежде. У меня насморк, а из крана холодная вода. Кончилось кофе. Я включаю чайник, чтобы выпить просто кипятка. На столе пачка, закурил, чуть потеплело. Светло на улице, блистает солнце. Окно холодный воздух внутрь пускает. Пускай, чего тут греть, я скоро ведь уйду. Дела, дела, я занят ими вечно. Тут щёлкнул чайник, наливаю кипяток в остатки кофе на самом дне кружки. Жидкость прозрачная жадно выпита, греет. Хожу по кухне с второю сигаретой. Столько заданий, столько установок, надо исполнить всё, от начала до конца. В кармане телеграмма, рваный почерк: «Сидите дома, телефон для Вас».
Так мне не нужно больше ездить, хорошо как, я с радостью останусь, буду слушать товарищей и им давать приказы. Я докурил, окурок выбросил в окно. Свежо в квартире, запах дыма выветрен. Я набираю Юрию, сижу на стуле, перекладывая пачку:
- Привет, товарищ, что это ты дома?
- Представь, теперь я на дому. И ты там здравствуй.
- Как на дому? А как же твоё дело?
- А я на телефоне нынче всего полезнее.
- Это так в штабе сказали?
- Да, прямой телеграммой, вот прям передо мной, смотрю и поверить не могу. Да таким почерком чудным написана.
- Но революция идёт?
- О да, конечно. Она идёт, грядёт, но я только по связи.
- Ты больше приезжать не будешь? Выходить из дома?
- Нет, если уж сказали – телефон твой, значит, телефон.
- Хуан…
- Товарищ Юрий?
- А деньги у тебя есть, продуктов хватит?
- Денег у меня никогда много не водилось. Но не волнуйтесь.
- Хуан, дай свой домашний адрес.
- Товарищ Юрий, Вам зачем?
- А если я заеду?
- Нет, никак нельзя. И адрес не могу Вам сообщить.
- Хуан… Ну, я как друг, зайду, выпьем чайка, чего-нибудь там хряпнем…
- Нельзя, нельзя, ведь я на телефоне.
- Хуан!..
Я от неожиданности роняю трубку, и из неё выдирается шнур. Вот как не свезло! Я закуриваю сигарету и отправляюсь гулять по комнатам. В моей – неубранная постель. Как незаконченное дело! Но теперь я встал, и она бесполезна. Старая, вся мятая постель, не нужна ты сейчас никому. Как я не нужен без телефона. Это незаконченное дело – моя помощь революции, я не сделал всё, что в моих силах, сдался, сплоховал, подвёл. Хожу и курю.
Хожу и курю в трусах и футболке один в пустой холодной квартире. И нет у меня даже ложечки кофе, чтоб эти пустоты на минуту наполнить. Ветер чужой незваным гостем наглым прогуливает бумаги со стола по полу, а я пытаюсь думать о революции мира, но получается только о снеге за окном в тот вечер. Я думаю о планах, о схемах, картах и шифровке, но перебивает эти мысли её облик. Силюсь вспомнить числа, даты, номера тех нужных телефонов, а перед глазами – снова ты. Захватила мои мысли ты, Алиса, силой безграничной жёлтых глаз. Пропаду теперь без риска здесь остаться навсегда.
«Революция» - шепчу я меж затяжек дымных. На колени все перед изменами в грядущем. Но изменами чего, кого, зачем??? Опускаюсь на пол вдоль по стенке: «Как зачем?» Прошепчу: «И, правда, а зачем? Что меняю?» Я затягиваюсь вновь: «Что, ответьте же мне, что???» Сигарета здесь потухла. Глупо, глупо, глупо… «Нет её,- шепчу, и меня нет».
Так же глупо замерзать с сигаретою в зубах лёжа на полу в прихожей, открыв настежь три больших окна.