(Из рассказов сыщик Люка Монтелье)
Я проснулся от резкого звонка в дверь.
"Вот так, – подумал я, вскакивая с постели, – даже в единственный выходной отдохнуть, не дадут. Неужели опять что-то случилось?"
Хотя, с другой стороны, служу я до сих пор на набережной Орфевр, прославленной Жоржем Сименоном, а там, как известно, всякое случается в любое время суток. Сейчас я склонен рассматривать свою работу как печальное недоразумение, а лет пять тому назад... я был полон энтузиазма. Нераскрытые преступления ждали и манили меня. За эти годы энтузиазм несколько иссяк. Вернее, направился в другое русло.
Короче, я уныло открыл дверь, ожидая увидеть своего юного помощника Жана. Но нет... На пороге стоял почтальон с бандеролью. Настроение у меня тут же исправилось, я радостно поблагодарил его и отправился в комнату.
Так и есть. Журнал с моим последним рассказом. Мартина подшучивает над этой моей тайной страстью – я пишу детективные рассказы и повести. Правда, всегда под псевдонимом. Это первый рассказ, который я решил опубликовать под собственным именем. Своеобразный эксперимент.
Почему я постоянно пользовался различными псевдонимами? Сначала от робости начинающего автора и нежелания, чтобы друзья, знавшие меня как частного детектива, а потом как сотрудника известного учреждения на набережной Орфевр, не обнаружили, что я балуюсь сочинением детективов. Жанр, который многие считают сомнительным, но все же тайком почитывают...
Моя жена Мартина подсмеивается над этой моей слабостью, но одновременно и гордится. Во всяком случае, собирает мои книжки, и каждый раз угадывает мое авторство, под каким бы псевдонимом я не спрятался.
Возвращаюсь к псевдонимам. Есть еще одна причина. Дело в том, что я подметил одну странность. Вернее, ее заметил Пьер – бывший "медвежатник", с которым нас свела судьба.
Он благополучно перевоспитался, сбежав из очередной тюрьмы за границу. Потом вернулся, оказав несколько ценных услуг правительству и полиции, стал одним из наших постоянных консультантов и, как ни странно, другом дома. Он, конечно, потрясающая личность. Джентльмен с головы до пят. Кто бы мог заподозрить его в таком сомнительном прошлом? Хотя и тогда, кстати, манеры у него были отменные. В общем, Пьер – это Пьер!
Так вот, именно Пьер, с присущей ему проницательностью, отметил некую особенность, связанную с моими рассказами. Постепенно для меня это тоже стало очевидным. Многие мои рассказы почему-то немедленно брались на вооружение представителями преступного мира. Они извлекали из них массу ценных сведений, которые тут же использовали. В своих целях, разумеется. Короче, воспринимали как руководство к действию.
А я потом был вынужден расхлебывать кашу, которую сам же и заварил.
Я вспомнил недавнюю историю с фирмой "Похищение" и поежился. Нам ведь с ней долго пришлось разбираться. Мне это надоело, и я решился на эксперимент. А что если опубликовать под своим именем абсолютно безобидный рассказ? Из которого ничего невозможно извлечь. Про Англию конца века. И вообще, про дактилоскопию, о которой нынче знают даже дети. А они вряд ли сумеют воспользоваться этой информацией в корыстных интересах. Нет, решительно, рассказ совершенно невинный. Может быть, поэтому и чуть скучноватый, на мой взгляд. Впрочем, кто знает... Посмотрим...
Я распечатал бандероль, вынул оттуда журнал со своим рассказом, любезно присланный редакцией, залез обратно в постель и решил перечитать рассказ заново. Так сказать, свежим взглядом.
Да, все правильно. Автор – Люк Монтелье. Рассказ – "Дактилоскопия".
ДАКТИЛОСКОПИЯ
"Дактилоскопирование – средство, позволяющее отличить одного человека от другого на основе картины папиллярных линий пальцев его рук и тем самым индивидуализировать каждого человека".
Из учебника криминологии
В старые добрые времена принято было собираться в светских гостиных или, что еще лучше, – в клубах.
Где может уютнее себя чувствовать порядочный джентльмен, как не в добром привычном английском клубе. Году этак в 1888...
Именно в таком старом, надежном, уютном клубе собравшиеся разговорились в гостиной о последнем громком судебном процессе.
– Подумать только! – сказал один из них, – когда-то я и сам чуть было не попал под суд, хотя в свое время моему попечению была вверена и одна из тюрем.
– Здесь в Лондоне? – удивились окружающие.
– Там, – ответил он, чему-то улыбаясь, – в Бенгалии. Забавно было бы, конечно, отбывать наказание у самого себя. Содержать себя под стражей. Правда, имелось некоторое несовпадение во времени.
Все заинтересовались. Наверно, романтическая история...
– Расскажите! – Общий интерес теперь был прикован к смуглому пожилому человеку, сидевшему у камина. Он-то и обронил это загадочное замечание.
– Да-да. Я чуть было не попал под суд за растрату. Во всяком случае, мог быть обвинен в разбазаривании королевской казны.
– Неужели какая-нибудь очаровательная леди потребовала бриллиантовое кольцо?
– Нет. Хотя могла бы. Но все было гораздо прозаичней. Я служил тогда в Бенгалии и должен был выплачивать пенсию бывшим английским солдатам. Казалось бы, чего проще? С энтузиазмом я взялся за это нехитрое дело, но... Все мои расчеты почему-то катастрофически не сходились. Пенсионеров оказалось невероятное количество, которое увеличивалось с каждым днем. Мне даже стало казаться, что они размножаются почкованием. Кроме того, они оказались долгожителями – то есть никто из них не умирал, невзирая на преклонный возраст. Даже самые старые бодро перескакивали за возрастной барьер в 90 и 100 лет, и продолжали получать причитающуюся им пенсию.
Деньги таяли: выплаты превышали все разумные пределы и предварительные расчеты.
Я понимал, что еще немного, и мои пенсионеры разорят нашу старую добрую Англию.
Перед очередной выплатой я решил, что пора, наконец, что-то предпринять. Но что... Не может же корона отказать в выплате пенсий старым бравым воякам...
Я начал анализировать положение. Мне помогал мой помощник. Я с удовольствием работал с ним – он был воплощением всего самого достойного в англичанах и был так же озадачен, как и я. Внешность у него была чисто британская, если можно так сказать.
Внешность... Вдруг я понял, что не могу описать внешность своих подопечных. Для меня, как для европейца, все они были на одно лицо. У всех – одинаковые волосы, у всех одинаковый цвет глаз, более того – одинаковое выражение лица. Кроме того, у многих были повторяющиеся фамилии, и все они не умели писать.
– Интересная проблема!
– Да! Частенько случалось, что, получив свою пенсию, они появлялись вторично и утверждали, что еще ничего не получали. А так как я не мог доказать обратного, я должен был снова платить. Кроме того, с определенного момента я стал замечать еще кое-что, казавшееся мне удивительным. Я об этом только что говорил.
– Что же?
– Ну, когда я в дни выплаты смотрел на шеренгу седобородых людей в старинной форме, получавших свою небольшую пенсию, то каждый раз все больше удивлялся, какие они долгожители. Любое страховое общество могло бы тут обанкротиться.
– Вероятно, это был какой-то новый трюк?
– Да. Оказалось, что когда умирал старый солдат, то другой житель деревни брал его форму, надевал и шел в город получать его пенсию, с благодарностью думая о великой королеве в далеком Лондоне.
– Понятно. Вы не могли отличить одного пенсионера от другого, а они этим пользовались. И как же вам удалось решить эту проблему?
– При помощи отпечатков пальцев. Я стал требовать, чтобы каждый ставил отпечатки двух пальцев на пенсионной ведомости и на квитанции о получении денег.
– И таким образом можно было отличить истинного пенсионера от ложного?
– Да. Я всегда мог сравнить отпечатки пальцев на реестре с отпечатками получателя. Новость разнеслась повсюду; мошенничество молниеносно прекратилось, срок жизни старых солдат значительно уменьшился.
– Но почему именно отпечатки пальцев?
– Узоры, имеющиеся на кончиках пальцев, не меняются на протяжении жизни. Они остаются такими же и через пять, десять, пятнадцать лет. Когда человек становится старше, его лицо, фигура меняются в связи с возрастом и болезнями, но отпечатки пальцев – все те же. Заметил я это давно. И даже дал указания в тюрьме своего округа после фамилии в списке заключенных помещать отпечатки пальцев.
– И каков был успех?
– Поразительный! Наконец, наступил порядок в невообразимом хаосе. Ведь крайне редко удавалось установить, представал ли уже преступник перед судом или нет. Опасному преступнику, который уже отбывал наказание, требовалось только изменить свою внешность, фамилию, и никакой полицейский чиновник не мог с абсолютной уверенностью его опознать. Даже фотографии иногда являлись причиной роковых ошибок. Случайное сходство... и невинный человек мог оказаться на виселице!
– Послушайте! И вы об этом молчали! А ведь даже в нынешнем судебном процессе, о котором мы говорили сегодня, существуют известные сомнения в степени виновности подсудимого. Вся надежда на присяжных. А вы молчите...
– Ничего подобного! – возмутился джентльмен. – Я-то как раз стучался во все двери. Но никому это не нужно. Лет восемь назад я опубликовал статью в журнале "Природа". А десять лет назад направил рапорт генеральному инспектору тюрем Бенгалии. Предлагал опробовать свой способ идентификации в тюрьмах. Но инспектора это не заинтересовало, – с горечью добавил он.
– Постойте! – воскликнул один из присутствующих. – Так вы, наверно, Вильям Гершель? Я читал вашу статью.
– Простите, с кем имею честь?
– Френсис Гальтон. Я вас уже давно разыскиваю именно в связи с проблемой дактилоскопии. Хотелось бы встретиться... Не возражаете? Завтра, к примеру. Да что ждать... Не пройтись ли нам сейчас вместе?
К разочарованию собравшихся, ждавших увлекательных историй, оба джентльмена быстро собрались и ушли.
Уже через полчаса они сидели в лондонском кабачке и оживленно беседовали. Наконец, разговор зашел в тупик, и Френсис Гальтон внес предложение: "Послушайте, Вильям! Я понял, что вы наблюдаете за этим процессом так же пристально, как и я. Скажите, вас ничего не смущает в нем?
– Не смущает, а возмущает! – отозвался собеседник. – Следствие ведется – вернее, велось – крайне неряшливо, никаких реальных улик, все обвинение строится на показаниях мужа, который обвиняет любовника в убийстве жены. Даже орудие убийства не найдено!
– Я того же мнения, – согласился Гальтон. – Тем более что я знаком с подсудимым и абсолютно не верю в его вину. Мне пришла в голову идея. Что если мы попытаемся помочь следствию, а заодно и проверим еще раз ваши теории?
– Что вы предлагаете?
– Помочь следствию. Я же сказал!
– Да кто вас теперь послушает? Процесс почти закончен. Публика жаждет крови. Присяжные, похоже, ни в чем не сомневаются.
– Видите ли, я знаком с главным прокурором. Он человек интересный и, что важнее, интересующийся всем новым и ратующий за справедливость.
– Вы не шутите? – с сомнением произнес Вильям Гершель.
– Ничуть. Я думаю, что мы должны наметить план действий. Мне тоже кажется, что следствие было проведено поспешно и небрежно. Тщательного обыска так и не было. Хорошо бы устроить повторный.
– А что вы предполагаете найти?
– Хотелось бы – орудие убийства.
– Ну, это вы размечтались. Почему вы считаете, что оно осталось на месте преступления или валяется где-то поблизости? И что это нам даст?
– Есть два варианта. Возможно – это убийство в состоянии аффекта. Тогда человек не способен был заботиться о предосторожностях и предусмотреть все последствия. Или же это тщательно продуманное убийство. Тогда расклад совсем иной. Сейчас все подозрения падают на любовника Элен. Но, честно говоря, я не вижу мотивов. Даже если они и поссорились, это все же не повод для такой кровавой развязки. Кроме того, они собирались бежать вместе. Да и сам обвиняемый уверяет, как вы помните, что они не собирались встречаться в тот день, потому что он как раз все должен был подготовить для побега. Для него было полной неожиданностью, когда ему предъявили записку, написанную его рукой, где он назначал ей свидание.
– А графологическая экспертиза? Это действительно его почерк?
– То-то и оно, что да!
– Тогда это важная улика. А что он говорит?
– Уверяет, что не писал. То есть, что писал месяц назад.
– Постойте! А на записке есть число, обращение, подпись?
– Видите, какая хитрая штука. Им приходилось быть осторожными, так что всего этого нет. Но почерк – его, а записку она сжимала в руке в момент смерти. И это недвусмысленно указывает на него.
– По-моему, наоборот, ситуация вполне двусмысленная. Ну зачем ей при встрече с ним держать в руке его же записку? Не вижу смысла. Кроме того, хозяин подтвердил, что Элен приехала одна, номер для нее был заказан. Она сказала, что ждет мужа, который должен приехать попозже. Если он не приедет, просила разбудить ее в восемь утра. Утром пришлось взломать дверь. Комната была заперта изнутри, окно в сад открыто, в постели – мертвая Элен. Вероятно, удар ножом в сердце.
– А она не могла сама покончить с собой?
– Экспертиза это исключает. Удар был нанесен точно и с большой силой. Нож исчез, записка в руке... Нет, чем дальше, тем больше мне это все напоминает неудачную постановку. Это не ограбление – украдено ничего не было. Не нравится мне все это. Ощущение, что карающая рука Фемиды замахнулась явно не на того.
– Согласен. И все же, что мы можем сделать?
– Попросить прокурора внести предложение о новом обыске. Нет, не так... Никто ничего не должен знать, а то преступник помчится заметать следы. А, может, кстати, и неплохо, если он встрепенется. Ему же не нужны улики, которые могут указать на него. Не исключено, что он попробует перепрятать или уничтожить орудие убийства? Но это позже. А сначала, мне кажется, стоит поставить ловушку. Нужно взять у обоих подозреваемых отпечатки пальцев. По вашему методу. У подсудимого это можно сделать открыто, в ходе судебной процедуры, сказав, что теперь такой обычай, который введен уже во многих тюрьмах. Со вторыми отпечатками сложнее. Брать их у свидетеля не принято. Но если он разволнуется на суде, можно подсунуть ему вовремя запотевший стакан с водой. Будет очень кстати. Отпечатки пальцев останутся.
– И что это нам дает?
– Массу преимуществ. Если муж виновен, он кинется заметать следы. Вполне возможно, что мы с его помощью выйдем на орудие убийства. И на отпечатки пальцев тоже. По-моему, пора действовать. Я могу уговорить прокурора. Он в своей громовой речи должен будет на этот раз запугать свидетеля, сомневаясь в его ответах, в его алиби, намекая на убийство из ревности и так далее. Может требовать нового обыска, с целью нахождения еще каких-либо улик и доказательств. Намекнуть, что через день пошлет туда своих людей. Главное же – нервировать свидетеля. Пусть возмущается, хватается за сердце и за стакан с водой.
– Ну, хорошо. Допустим, мы влезем в эту авантюру, а потом окажемся в луже. Что тогда?
– Этого не будет. Я твердо знаю, что Джордж не виновен, но сражаться не будет. Он слишком потрясен смертью Элен. Мы должны попробовать его спасти и отыскать подлинного убийцу. Мне не безразлична судьба Джорджа – когда-то он учился с моим сыном.
– И какую роль в этом вы отводите мне?
– Видите ли, я предлагаю вам роль консультанта-специалиста экстракласса. Чтобы вы перед публикой и присяжными прочли маленькую лекцию о вашем методе. Клянусь, это будет всем на пользу. Журналисты почуют в этом что-то свеженькое, и тут же ваша речь появится в прессе. Вы ведь мечтали привлечь внимание к проблеме. Вот он – ваш шанс! Завтра о вас будет знать весь Лондон. А попутно вы намекнете, что идентифицировать отпечатки пальцев сложно, но возможно, и это одно из самых убедительных доказательств. Если обнаружат следы пребывания в комнате кого-то, кроме Элен, это немедленно может навести на подозрения. Следы, отпечатки могут остаться на любом предмете: на ручках дверей, бокале вина, орудии убийства...
* * *
Следующий день в суде был сенсационным. Неожиданно в ход процесса вмешался главный прокурор, обрушивший всю силу своего красноречия почему-то не на обвиняемого, а на главного свидетеля – несчастного мужа погибшей Элен.
Он довел его до слез, сомневаясь в каждом его слове. Бедняга уже дрожал и плакал, сердобольные стражники подавали ему стакан с водой и готовы были поделиться своими носовыми платками.
К пущему изумлению присяжных, прокурор объявил, что завтра же распорядится, чтобы был проведен второй, более тщательный обыск в гостинице, где был найден труп Элен. Причины же, по которым он считает, что надо пересмотреть дело или вести его более внимательно, он предлагает изложить человеку, которого они пригласили на роль консультанта, потому что он – один из лучших специалистов по дактилоскопии. Не все, вероятно, знакомы с этим словом, которое вскоре станет привычным, а метод – незаменимым в сложных криминальных ситуациях... Так что доктор Вильям Гершель изложит сейчас свои теории по поводу дактилоскопии.
Все были ошеломлены. Доклад оказался сенсацией. Газетчики быстро сообразили это. Уже в утренних выпусках газет упоминалось об этом докладе, и пелись дифирамбы Вильяму Гершелю и его замечательной теории.
Сразу после окончания заседания суда Френсис Гальтон и Вильям Гершель сидели в кабинете главного прокурора и ждали сведений.
Через полчаса в кабинет влетел мальчишка и закричал: "Все в порядке, сэр! Он вышел из своего дома, нанял кэб, и я слышал, как он крикнул кэбмену: "Гони в гостиницу "Свинья и пастушок!"
– Ну, вот вам и косвенная улика, – спокойно сказал Френсис Гальтон. – Советую поторопиться.
– Вы меня учить будете? – усмехнулся прокурор. – Мои молодцы уже там.
– Ах, черт! – воскликнул Гершель. – А вы их предупредили, чтобы они были в перчатках?
– Вы считаете, что? Вы что, шутите? Или по вашей теории= бандитов и убийц нужно ловить в белых перчатках?
– Не то... Они смажут отпечатки пальцев...
Прокурор все понял с полуслова. Они рванули вдогонку, выбрав лучший (с самыми резвыми рысаками) экипаж, и прибыли на место одновременно с полицией, опередив подозреваемого, – главного свидетеля.
Пяти минут им хватило на то, чтобы надеть перчатки и затаиться, рассредоточившись по гостинице и саду.
Терпение их было вознаграждено. Через некоторое время появился кэб, из которого выскочил муж Элен. Он пробрался в номер через окно. Это было несложно: первый этаж, лето, все окна открыты. Оказавшись в номере, он немедленно начал вытирать ручки дверей, шкафов и пр.
Потом выбежал в сад и стал что-то искать в кустах малины.
В этот критический момент и появились полицейские, дружески предложившие ему свою помощь. Один из них надел на него на всякий случай наручники, второй продолжил его труд и нашел в кустах складной нож с длинным лезвием. На лезвии видны были пятна: то ли ржавчина, то ли...
Вот и пригодились перчатки. Полицейские в перчатках осторожно взяли нож, завернули его в салфетку и вручили прокурору, который тут же не замедлил отдать находку Вильяму Гершелю.
– Теперь вся надежда на вас, – сказал прокурор. – Надеюсь, вы не заставите меня разочароваться в вашем чудесном методе. Хотя, даже если и не получится, – не огорчайтесь. Ведь благодаря вам человек выдал сам себя. То, что он помчался сюда, – это веское доказательство его вины. Он ведь явно пытался стереть отпечатки своих пальцев со всех вещей – значит, он здесь был...
Джон уже давно протестовал, но тут он совсем задергался и закричал, что да, был, выслеживал жену, но потом не выдержал и ушел еще до ее приезда, потому что не хотел видеть ее с этим парнем. А до этого – да, метался по комнате, думал, как уговорить ее вернуться домой.
– Завтра поговорим, – мягко оборвал его прокурор. – Но нынешнюю ночь вам все же придется провести в тюрьме. Поехали!
И все три экипажа тронулись в путь.
– Я отвезу вас в гостиницу, – предложил прокурор Френсису Гальтону и Вильяму Гершелю.
Они переглянулись.
– Вообще, мы хотели бы зайти в лабораторию. Там уже должны быть готовы и отпечатки со стакана, и отпечатки обвиняемого, а заодно мы проверим, что у нас тут на ноже.
– Ну, хорошо, – согласился прокурор. – Понимаю ваше нетерпение, я бы и сам поехал с вами, но жена... Ладно, пара сэндвичей вам не помешает...
Он достал из своего чемоданчика с бумагами плотно упакованный сверток с парой отличных сэндвичей, вручил его Френсису, отмахнулся от благодарностей, сказав, что это все молитвами его жены, и высадил Френсиса и Вильяма у дверей лаборатории.
* * *
Следующий день в суде оказался еще более сенсационным. Суду и присяжным были предъявлены отпечатки пальцев Джона и Джорджа.
Джон все отрицал, повторив свои оправдания, и обвинил прокурора в предвзятом отношении и в явной провокации. Что до орудия убийства, то он уверял, что и здесь подтасовка, – нож подбросили полицейские.
Он любил свою дорогую Элен и просто в память о ней хотел сорвать ветку с куста малины. Когда-то ей нравилось собирать ягоды прямо с куста. Они ведь раньше бывали вместе в этой гостинице...
Все же эти новомодные толки о дактилоскопии – уловки, чтобы засадить его в тюрьму и снять вину с явного убийцы.
– Господа! – обратился он напрямик к судьям и присяжным, – мыслимое ли дело осудить человека на основании такой чепухи, когда настоящий убийца сидит перед вами. Вспомните о записке!
В заседании суда был объявлен перерыв. Мнения судей и публики разделились. Присяжные находились в недоумении и не знали, чему верить. Решили обратиться снова к записке и к специалистам по графологии. Хотя, что это могло дать? Ведь Джордж уже признал, что записка написана им, а даты и подписи на записке не было. Он, правда, по-прежнему уверял, что записка написана месяц назад. Но доказать этого не мог.
И тут Френсису Гальтону пришла в голову неожиданная мысль. Он решил поподробнее изучить содержание записки.
Да, все, к сожалению, именно так... Джордж назначает свидание Элен в той самой гостинице – "Свинья и пастушок". Еще в записке всякие неизбежные нежности: "Целую твои милые ручки и губки, не могу забыть, как весело ты смеялась вчера на спектакле. Вот уж не думал, что эта пьеса так тебя развеселит. И что ты потребуешь автограф на программке. Храню ее, прижимаю к губам. Твой. Всегда твой. Только твой"...
– Можно вопрос подсудимому? – спросил Френсис Гальтон.
– Только в виде исключения, – проворчал судья. – Уж больно запутанное дело. Даже я уже не понимаю, кто здесь подсудимый. Но если вы насчет записки, то это пустое. Подсудимый же сознался...
– В чем?
– Что он написал эту чертову записку!
– Да, ваша честь. Но он уверяет, что написал ее месяц назад. А ему никто не верит!
– А вы можете это доказать?
– Может быть. Но только, если вы мне разрешите еще несколько вопросов. Джордж, – обратился Френсис к подсудимому, – вы уверены, что записка написана месяц назад?
– Да, сэр.
– А не припомните, о каком спектакле идет речь в записке?
– Конечно, сэр, отлично помню. Это была пьеса Скриба "Стакан воды". Хорошая пьеса. Элен была в таком восторге, что побежала к актерам за автографом.
– А у вас сохранилась программка с автографом?
– Да, сэр. Я хранил все, что связано с Элен. Тем более что она боялась, как бы муж не обнаружил эту программку, и оставила ее у меня.
– А где вы все это храните?
– Дома, сэр. – Джордж смутился. – У меня в столе папка с надписью "деловые бумаги" – я не хотел, чтобы все это попалось кому-то на глаза. В ней письма Элен, всякие пустяки, платочек с вышивкой и программка.
Судья с изумлением смотрел на Френсиса Гальтона:
– Не понимаю, что это нам дает?
– Сейчас объясню, ваша честь. Во-первых, на программках довольно часто ставят дату спектакля. Кроме того, вполне вероятно, что актер под своим автографом тоже поставил дату. В-третьих, можно собрать театральные афиши и выяснить, шел ли спектакль именно в этот день.
– Но ведь не исключена возможность повтора спектакля за день перед убийством.
– Это нетрудно выяснить по тем же театральным афишам...
В зале суда снова был объявлен перерыв.
Когда заседание возобновилось, на столе перед судьей лежала программка с автографом. Там действительно стояла дата месячной давности. Кроме того, стол судьи был завален театральными афишами, из которых явствовало, что спектакль был последним в сезоне и больше не возобновлялся. Труппа уехала на гастроли.
Настроение присяжных, публики и судьи резко переменилось. Это уже не какая-то там малопонятная дактилоскопия. Это настоящие, реальные, убедительные доказательства.
Заседание присяжных длилось несколько минут. Джордж был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. Джон стал подозреваемым номер один, и, судя по всему, дела его были плохи.
* * *
Вечером Френсис Гальтон и Вильям Гершель сидели в клубе.
К ним подходили с поздравлениями и вопросами.
– Я рад, что мальчик выпутался, – кратко сказал Френсис
Гальтон, раскуривая трубку. – Хорошо бы взглянуть на газеты.
Они с Вильямом Гершелем потянулись за газетами. Тон статей был разный, но все сводилось к одному – радости по поводу торжества правосудия и восхвалению Френсиса Гальтона, который представил неопровержимые улики. Имелись в виду театральные афиши.
Одновременно закончив чтение, Френсис Гальтон и Вильям Гершель посмотрели друг на друга и вздохнули.
– Я понимаю вас, мой друг, – сказал Гальтон. – Приятно, когда справедливость торжествует, но горестно, что ваша блистательная идея, я имею в виду дактилоскопию, была сенсацией на один день, а внимание привлекло совсем другое, не столь уж существенное обстоятельство, благодаря которому мы все же вытащили парня из тюрьмы. А толчком к дополнительному расследованию все же послужила ваша теория. Не забывайте об этом. Как ни обидно, вероятно, еще не пришло время... Хотя уверяю, мы с вами еще поборемся. Ваша теория перевернет всю криминалистику. Рано или поздно это поймут. Да, я уверен, что и сейчас в разных странах люди думают в этом направлении.
– Для меня будет слишком поздно, – сказал Вильям Гершель. – Боюсь, что я уже не борец.
– Не согласен! Вы – отличный борец, и доказали это своей блестящей речью на суде. Выше голову!
* * *
Жизнь доказала, что Френсис Гальтон был прав.
Одновременно открыли дактилоскопию шотландец Генри Фолдс, работавший в Японии в качестве врача-миссионера, берлинский ветеринар Эбер, англичанин Эдвард Ричард Генри -– генеральный инспектор британско-индийской провинции Бенгалия. Он был знаком с книгой Гальтона, внес важные дополнения, нашел способ упорядочить в картотеках миллионы карточек с отпечатками пальцев с тем, чтобы иметь возможность в кратчайший срок найти нужную карточку...
Но это уже вопрос истории... Или – история вопроса...
Примечание.
Имена открывателей дактилоскопии – подлинные. Некоторые подробности их жизни взяты из книги Хельмута Хефлинга. Все же остальное – вольная фантазия автора.
С уважением, Люк Монтелье.
* * *
Я отложил журнал. Вроде, действительно все безобидно.
Я вылез из постели, выпил чашку кофе и еще раз объяснил себе, что все в порядке.
Тут и раздался звонок в дверь. На сей раз мои опасения оправдались. На пороге стоял, сияя ехидной улыбкой, мой юный Жан, радостно сообщивший мне, что нас срочно вызывают по неотложному делу.
И жизнь закрутилась. Я даже на время забыл об этом дурацком рассказе. Напомнили мне о нем несколько благодарственных писем от каких-то пенсионеров, которые уверяли, что расширили свой кругозор благодаря этому рассказу, и что правильно, что имена открывателей дактилоскопии названы и извлечены из забвения.
Вот как красиво! Это не я, это они так высказались. Я же насторожился и, наученный горьким предыдущим опытом, стал ждать чего-то непредсказуемого. И дождался.
Очередное скандальное ограбление банка. Можно подумать, что
Париж просто начал специализироваться на ограблении банков. Еще немножко, и все добрые парижане начнут переводить свои капиталы в Швейцарию. Во всяком случае, мне известно, что состоялся совет директоров банков, и были приняты многочисленные решения. Еще раз подумать над системой электронной защиты, еще раз попрекнуть полицию ее бездействием, еще раз... И т.д.
Ко мне, как вы понимаете, прямо относился второй пункт.
Эх, почему я вовремя не ушел из этих славных рядов. Ведь собирался же подать в отставку и жить мирным писательским трудом. На него, правда, не проживешь, но попытаться можно.
Итак, последнее ограбление.
Выполнено безукоризненно. Сигнализация была мирно отключена, и электронные ловушки не сработали. Сумма вполне достаточная, чтобы вся Франция могла спокойно жить годик-другой.
Ну, это я преувеличиваю, конечно... Но сумма внушительная. Конечно, все застраховано-перестраховано, но, тем не менее... одна любопытная деталь. Продумано все замечательно, но на сейфе обнаружено множество отпечатков пальцев. То ли воры сошли с ума и забыли надеть перчатки, то ли они решили поиздеваться над правосудием. Шутка, надо сказать, удалась. Ни в одной картотеке этих отпечатков мы не обнаружили. Это означает, что выросла новая смена преступного молодняка или...
Мы ломали себе голову, но не слишком долго. До получения анонимного письма. В нем нам настоятельно советовали взять отпечатки пальцев у всего кабинета министров. И объясняли, что копию этого письма рассылают во все газеты.
Мы ахнули, кинулись звонить в газеты, но было поздно: Две из них успели опубликовать письмо. Остальные информацию придержали, решив не повторять уже опубликованное. Солидные газеты промолчали – дело попахивало дешевой сенсацией... Но расчет оказался безошибочным. Глас народа становился все громче, настаивая на проведении упомянутой процедуры.
В день выхода газет мне позвонила разгневанная Симона Дебур.
Симона – моя бывшая жена, мой бывший соратник по детективным расследованиям. Она возглавляла частное детективное агентство, где я служил, а потом сделала блистательную карьеру. Поработав некоторое время на набережной Орфевр, она стала советником президента.
Всегда была чертовски умна, привлекательна, с поразительной интуицией... В ее мягком голосе довольно часто прорывались командирские нотки. Сейчас на ее посту они, вероятно, вполне уместны. Мы же с ней после развода, как ни странно, сохранили вполне дружеские отношения. Может, и чуть больше, чем дружеские, – ведь в каких переделках мы с ней только не побывали в прежние времена... Такое не забывается. А уж когда она хочет быть обаятельной...
Но сегодня она не склонна к особому дружелюбию.
– Немедленно прекрати это безобразие! – требовала Симона.
– Что именно прекратить? – поинтересовался я.
– Идиот! – закричала она. – Ты разве не видишь, что это подкоп под кабинет министров? И вообще, вспомни о дипломатической неприкосновенности!
– Я-то помню, но вот народ...
– Да брось ты, – оборвала она. – Ты прекрасно знаешь, что народ можно запросто сорганизовать. И я даже подозреваю, чьих это рук дело...
– Интересно! Может, поделишься?
– Непременно. Но не сейчас. Встретимся вечером в нашем кафе около площади Республики.
– Идет! А пока хочешь совет?
– Воображаю какой.
– Посоветуй своим коллегам добровольно сдать отпечатки пальцев. Ручаюсь, это произведет самое выгодное впечатление. И на газетчиков, и на прочих. Ведь я тоже уверен, что все это "утка"!
– Я подумаю, – с сомнением сказала она.– Хорошо. Вечером в семь!
* * *
Вечером мы с Жаном сидели в нашем любимом кафе и ждали Симону. Жана я прихватил как моральную опору, так как предчувствовал, что Симона обрушится на меня со всей непосредственностью своего темперамента.
Моя моральная опора помалкивала, потягивая свой любимый апельсиновый сок. Это настораживало. Наверняка что-то замышляет и боится мне признаться. Хотя мы все вроде обсудили.
Дверь распахнулась, простучали звонкие каблучки... Симона.
Глядя на нее, я неожиданно вспомнил телевизионный показ мод: "В нынешнем сезоне"... Откуда что берется? Очаровательна, свежа, простенький туалет от Ива Сен-Лорана. Прелестная ажурная шляпка с полями, палевая блузка с шарфом, длинные ноги, модельные туфельки...
Естественно, в кафе все дружно обернулись и уставились на нас.
Странно – никогда не замечаю, во что одета Мартина. Ее одежда – продолжение (или обрамление) ее мягкой женственности. Я только знаю, что многое она делает собственными руками, а когда шьет, даже ткани красит сама. И украшения мастерит. Но когда это все на ней, она выглядит женственной и естественной. Просто женщина. Словно так и родилась.
Симона же всегда подчеркнуто элегантна. Вру. Не всегда. Когда-то, когда мы жили вместе, у нее был свой стиль – девочка-мальчик мальчишкаподросток-сорванец. Гамен Гаврош. Но это было сто лет назад. Чего уж вспоминать. А теперь – другой имидж: красивая, умная, деловая, элегантная, уверенная в себе женщина.
– Ты решила привлечь всеобщее внимание к нашей встрече? – поинтересовался я. – А где тогда репортеры, фотографы и прочие газетчики?
– Брось! – отмахнулась она. – Если я скажу, что собиралась привлечь твое внимание, ты же все равно не поверишь. А ведь это правда, хотя и отчасти. Вечером я иду на прием.
– Вот это уже ближе к правде, – хмыкнул я. – А мы-то с Жаном размечтались, что все это ради нас.
– Ради вас, ради вас, – рассмеялась она. – Надо же мне обратить вас в нашу веру. Так что ты скажешь обо всей этой истории?
– Ничего, кроме того, что ты понимаешь и сама. Вам брошен вызов. Своеобразный, я бы сказал. Но вызов. Так к этому и надо относиться. Ход, который я предложил, – оптимальный. Ведь ты уверена в своих коллегах. Кроме того, и дураку ясно, что с сейфом никто из вашей компании не справился бы, – не та квалификация!
Она даже не улыбнулась.
– Ты, конечно, прав, – сказала она после паузы. – Но ты себе не представляешь, что такое политическая борьба. Я поговорю насчет твоей идеи, но для нашего с тобой спокойствия я бы хотела попробовать параллельно – невзначай и неофициально – сама получить эти отпечатки пальцев. Обсудим варианты.
– Обсуждайте! Я на минуту отойду. – Жан поднялся и отошел к стойке.
Мы еще обсуждали детали, когда он появился с подносом, на котором стояло три бокала с коктейлями.
– Решил вас угостить, – застенчиво сказал он. – Наше с барменом изобретение. Не отказывайтесь!
Симона засмеялась. Восхищение молодого человека ей явно льстило. Она взялась за коктейль. Я тоже.
– Отличный коктейль. Вы с барменом делаете успехи, – заметил я. – Еще немножко и ты сможешь стать помощником бармена. Когда нас выгонят с работы.
– Я уже об этом подумываю, – не остался он в долгу.
Мы договорились о деталях и направились к выходу.
– Я провожу тебя до машины, – сказал я Симоне. – Подожди меня, Жан.
– Не беспокойся. Я схвачу такси.
Она подняла руку. Подъехало такси. Я открыл дверцу. Она быстро поцеловала меня в щеку:
– Не скучаешь по мне?
И, не дав ответить, захлопнула дверь. Такси тронулось. Я смотрел вслед. Умеет она подергать за ниточку. Скучаю ли я...
Подошел Жан.
– Эй, шеф! Взгляните.
Он открыл портфель и вынул что-то, завернутое в салфетку. Отогнул краешек салфетки. Бокал.
– Что? До сих пор по детской привычке уносишь из кафе пепельницы и бокалы на память?
– Нет! Уношу отпечатки пальцев. Я вдруг подумал, что, беря отпечатки пальцев остальных, про себя она наверняка забудет.
– Ты ее подозреваешь?
– Нет. Не больше, чем остальных!
Ну что ж. Он, пожалуй, прав. А я все держу его за наивного мальчика. Прагматик! Как и все его поколение. Ого! Я заговорил о поколениях? Плохой признак. Старею. И недоволен собой. Так-то, друг мой. И я быстро осудил сам себя. Это лучше, чем осуждать других.
* * *
Пресса шумела. За неделю мы кое-чего добились – с помощью Симоны. Она действительно собрала все отпечатки пальцев, включая свои. Позор Жаку! Он долго потом хмыкал и извинялся... Результаты были секретны и сногсшибательны. Все отпечатки совпали с теми, что были оставлены на сейфе. Все! Это был явный перебор.
Мы провели маленькое неофициальное расследование и выяснили, что двое в то время были в отпуске, один болел, один был в командировке. До поры до времени мы молчали, сжав зубы.
В отличие от прессы, которая продолжала бушевать. Журналисты считали гражданским долгом внести свою лепту. Они рьяно раскапывали прошлое представителей правящей партии, оппозиция выступала с разгромными речами, директора банков требовали, чтобы полиция не сидела, сложа руки... Атмосфера накалялась. Раздавались крики о вотуме недоверия, вносились предложения о проверке данных анонимных писем.
Кабинет министров зашатался. Президент выступал с умиротворяющими речами, в ответ на что последовали требования о досрочных выборах.
Каждый из министров пытался доказать свою нравственную чистоту и советовал приглядеться к лидерам оппозиции, которые ничуть не лучше, а, разумеется, хуже.
Не знаю, как вся Франция, но парижане каждый день читали газеты, слушали радио, смотрели телевизионные новости, как самый захватывающий детективно-уголовный телесериал.
Понятие "презумпция невиновности" куда-то начисто испарилось.
Пора было кончать с этим разгулом страстей.
Мы с Симоной решили, что пора осуществить наш план. Правда, нас несколько смущало, что игра шла ва-банк. Мы знали, что если все министры согласятся на экспертизу и будут опубликованы известные нам заранее результаты, то вариантов будет два. Первый – апелляция к здравому смыслу, когда и ребенку станет ясно, что этого быть не могло, и вся акция – просто грандиозная игра оппозиции с целью поменять правительство.
В противном случае, поскольку речь идет об очень крупной сумме денег, министрам могут предъявить уголовное обвинение. Другое дело, что, вероятно, у каждого из них будет свое алиби, но репутацию и политическое лицо они, конечно, потеряют.
Нам предстояло Ватерлоо или Аустерлиц!
Понадобилась отдельная встреча с президентом. Мы с Симоной уговаривали его, что сидеть, сложа руки дальше невозможно. Что мы уговорим министров самих потребовать экспертизы. Его мы предупредили о заранее известных результатах, пообещав приложить все усилия, чтобы представить дело как грандиозную провокацию, чем оно и является, по сути. Но что есть одно "но", которое может свести все на нет. Кража еще не раскрыта. И это наша первоочередная задача.
Президент пожал нам на прощанье руки. Сказал, что будущее Франции в наших руках. С тем мы и ушли.
Клянусь, я зауважал президента. То есть, я его и так уважал, но не всякий в такой ситуации будет держаться столь достойно и мужественно.
– Ура президенту! – воскликнул я, выйдя вместе с Симоной из неофициального места, где проходила наша строго конфиденциальная встреча.
– Дурачок! – Она нежно меня поцеловала. – Ты хоть понимаешь, чем мы рискуем?
– Прекрати! – Я попытался проявить строгость. – Когда ты себя так ведешь, мы явно рискуем Хюбнером и Мартиной. Это не дело!
– Я не о том! – сказала она серьезно.
– Остальное – пустяки, – сказал я легкомысленно. – Две отставки... Ерунда. Я, кстати, давно собирался подать в отставку и заняться, наконец, делом.
– Если бы только две... – вздохнула она. – Послушай! У меня предложение...
– Какое? – насторожился я.
– Твое любимое. А не надраться ли нам?
Ого! Это, пожалуй, самое разумное предложение из всех, что я слышал от нее за последнее время.
И мы надрались! В том самом любимом моем кафе. Нет, там мы начали, а потом, чтобы не вызывать осуждения знакомого хозяина кафе, перешли в соседний ресторанчик и там уж досидели до конца, вспоминая наше бурное и нежное прошлое, и делали все возможное, чтобы забыть о настоящем и отодвинуть проклятое будущее.
Честно говоря, я даже не помню, кто из нас кого довозил на такси, как я вообще оказался дома, что сказала мне Мартина. А ведь наверняка она что-то мне сказала, но я впал в блаженное забытье, и сладко проспал до утра, надеясь не просыпаться никогда.
Увы! Решающий день все же наступил.
Это была настоящая сенсация. На первой полосе всех газет красовалось заявление кабинета министров о том, что они требуют безотлагательной экспертизы, так как не в силах сносить поток грязных инсинуаций и готовы доказать свою невиновность.
Мы отключили все телефоны, так как в прессе было обещано, что результаты будут опубликованы на следующий день. Мы спешно и лихорадочно готовили дополнительные материалы, чтобы попробовать погасить сенсацию, хотя и понимали, что это будет капля в море, неспособная погасить бушующие страсти.
Буря разразилась на следующий день. Были опубликованы результаты экспертизы. Проклятая дактилоскопия! Самые мягкие заголовки статей выглядели, как "министры-преступники" или "Кто правит Францией?", или... Остальное было намного круче.
На наши заявления и предоставление бесспорных алиби нескольких человек никто не обратил внимания, естественно. Город замер. Вернее, он бурлил так, что...
"Кажется, мы на пороге гражданской войны", – подумал я.
– Пора вооружаться, – шепнул Жан, сидевший напротив меня, – и идти на баррикады...
Понимает с полувзгляда, негодяй! Зря я тогда разошелся насчет поколений. Глупости все это. Главное...
И вдруг... Обожаю это "вдруг"! Что бы мы в жизни без него делали? В глубине души я надеялся, что какое-нибудь "вдруг" произойдет.
В нашей комнатке собрались все сотрудники, чтобы смотреть маленький телевизор с последними выпусками новостей.
И вдруг диктор произнес: "Последние новости. Передаются по всем каналам телевидения. Просим внимания!"
"Началось", – подумал я.
Все, вероятно, подумали то же самое. Мы только не знали, что именно началось.
Диктор перевел дыхание и неожиданно сказал: "Простите, господа, но новость настолько невероятная, что я должен перепроверить ее"...
На наших глазах он набрал номер телефона, переспросил насчет достоверности информации, которую он должен зачитать, и, получив подтверждение, начал свое сообщение: "Передо мной письмо, написанное нашим известным мультимиллионером, – и назвал действительно всем нам известную фамилию, – где он сообщает, что в треволнениях, потрясших нашу общественность в последние недели, повинен он. Он пишет, что сознательно устроил ограбление банка, воспользовавшись услугами самых известных специалистов, чьи имена он, по естественным причинам, называть не станет. Но что деньги уже возвращены банку, и директор банка сможет это подтвердить. Что сенсация с отпечатками пальцев тоже была подстроена: хотя онастоила немалых усилий, фантазии и средств, но он мог себе это позволить. Кстати, идея об отпечатках пальцев пришла ему в голову после того, как он прочел рассказ своего любимого автора Люка Монтелье о дактилоскопии.
Тут все головы, как по команде, обернулись ко мне, а я попытался провалиться сквозь землю. Но, слава Богу, диктор продолжал чтение, и общее внимание переключилось на телевизор.
"С какой целью, спросите вы, я устроил всю эту шумиху? – продолжал диктор цитировать письмо. – Объясняю. С грустью я наблюдал, как политические распри овладевают страной и зачастую, вместо того, чтобы заниматься делом, мы вынуждены оправдываться или нападать, в зависимости от обстоятельств. Наша политическая жизнь превратилась в борьбу, в которой все средства хороши и в которой начали забывать о главном. О человеке! Любого политика, даже самого лучшего, можно опорочить.
Нужно судить по делам. Все мы люди. Все мы совершаем ошибки. Не совершает их только тот, кто ничего не делает. Я понимал, что любые мои миротворческие идеи – даже высказанные в том виде, в каком я излагаю их сейчас, остались бы неуслышанными, если бы не чрезвычайные обстоятельства... Пришлось создать их искусственно... эти чрезвычайные обстоятельства.
Только убедившись в том, как немного нужно, чтобы пошатнуть множество сложившихся и проверенных репутаций, – ведь речь идет о правительстве... только в этом случае можно задуматься и попробовать прислушаться к нормальным гуманистическим идеям.
Прошу прощения за весь этот переполох, за те тяжкие минуты, которые по моей вине пришлось пережить и президенту, и правительству, и клиентам банка, и полиции. Надеюсь, что хоть кого-то это заставит пересмотреть свои взгляды. В качестве же компенсации за причиненный моральный ущерб и дополнительные хлопоты я вношу определенные суммы на счета вкладчиков ограбленного банка, на социальные нужды правительства, на нужды полиции... Единственно, кому я не считаю необходимым компенсировать моральный ущерб, – это пресса. Мне кажется, что скорее она должна объявить мне благодарность, так как я дал ей возможность проявить себя во всей красе".
– А теперь, – объявил диктор, – перед нами выступит директор банка, который подтвердит, что все украденные деньги возвращены.
На экране появился директор, но его уже никто не слушал.
Описать все, что творилось в нашей маленькой комнатке, во всем здании на набережной Орфевр, в правительстве, у президента, на студиях радио и телевидения, в редакциях газет и журналов, в квартирах честных парижан... я не в силах.
Но несколько реплик под занавес еще осталось.
Как только мы, перестав кричать и обниматься друг с другом, подключили телефон, раздался телефонный звонок.
– Победа! – закричала в трубку Симона. – Нас опять переплюнули, Люк! У тебя есть предложение?
– Есть! – ответил я. – И у Жана, кажется, тоже.
Вечер мы провели втроем в нашем любимом кафе. Симона была чертовски хороша в своем светлом костюмчике. Оживленная, как девчонка. Жан хмурился, и я решил сделать малышу подарок.
Я подошел к бармену, пошептался с ним, и через пять минут бармен подошел к нам. На подносике у него стояло три бокала с коктейлями, в другой руке у него была тщательно упакованная корзинка.
– Фирменный коктейль, мсье, – обратился он к Жану. – Просим принять также в дар от фирмы три бокала с отпечатками пальцев, а к ним три фирменные салфетки. – Он поставил поднос с коктейлями на стол и протянул Жану корзинку.
Жан покраснел. Симона ничего не поняла и засмеялась. Она заглянула в корзинку.
– Ой! – воскликнула она. – Здесь какая-то записка. Можно я посмотрю?
– Я сам! – Жан схватил записку, прочел, облегченно вздохнул и протянул ее Симоне.
Что было в записке – я знал. Но Симона не знала об этом и зачитала ее вслух: "Будущему великому детективу бокалы с отпечатками пальцев комиссара Мегре, Шерлока Холмса и Арсена Люпена".
Мы развеселились, наговорили много разнообразной чепухи и бурно восхищались миротворцем-миллионером, который заставил нас, да что нас – всю Францию, волноваться и переживать...
– А ведь мог бы на эти деньги, – мечтательно сказала Симона, – прелестно себе отдыхать где-нибудь на Гавайях, например. Развлекаться с красотками, пить шампанское... Кстати, а что это он тебя поминал в своем письме? Что за рассказ он прочел? Почему я об этом ничего не знаю? Неужели это ты подкинул ему идею?
– Ни в коем случае. Он просто любит читать. Выпьем лучше за тебя, Симона. Ты у нас сегодня хороша, как майский день.
– Да, – засмеялась она. – Выглядеть в июле, как майский день, – это нечто. За это следует выпить.
Мы выпили. Что это она сказала про июль? Неужели действительно июль. И через четыре дня – день взятия Бастилии.
– Теперь я знаю, кто мог бы взять Бастилию, – пробормотал я. – Наш миллионер. Ему бы это ничего не стоило. Ну, разве что несколько миллиардов, чтобы выстроить ее заново. Для начала. А потом уже брать. Может, подкинуть ему эту идею?
Симона смотрела на меня с удивлением.
А я, дурак, вспомнил неожиданно, кто мне подкинул эту идею. Мартина. Она сидит, ждет. А я тут праздную с Симоной.
– История повторяется, – шепнула мне Симона. – Ты вспомнил, как был тут с Мартиной.
Она права. Ничего от нее не скроешь. Уж слишком мы с ней были близки. Были? Кажется, это тянется до сих пор. Наваждение какое-то. Пора домой.
Жан поднялся:
– А не пора ли нам по домам? Могу всех подвезти.
Мы пошли к машине.
Открывая дверь, я продолжал мучиться угрызениями совести.
Мартина меня встретила веселая и нарядная.
– Пришел бы ты на пять минут раньше – застал бы Пьера, – заявила она. – Жаль, что вы разминулись. Ну, пошли пить чай. Все готово. – Она повела меня в кухню.
На столе красовались остатки пиршества. Вино, пирожные, фрукты.
– Недурно, – хмыкнул я.– Отмечали?
– Ты, кажется тоже. – Она обняла меня и принюхалась: – Кир, кассис и шампанское, если не ошибаюсь, – резюмировала она.
– Не ошибаешься, – подтвердил я.
– Рассказывай, – велела она.
– Ты и так уже все знаешь, – заметил я. – Расскажи лучше, что Пьер?
– Ну, он как всегда. Галантен до умопомрачения. Сказал, что тоже принимал участие в этой истории, но уточнять не стал. Ты, мол, сам такой умный, что должен обо всем догадаться. Кстати, он уверен, что на самом деле во всем виноват ты. Что этому чудаку ничего подобного не пришло бы в голову, если бы не твой рассказ. И знаешь, я подумала, что он в чем-то прав. Это ведь уже не в первый раз... Вспомни...
– Помню-помню. Похоже, что вы с Пьером спелись и недурно провели вместе время, перемывая мои кости.
– Ты чем-то недоволен, милый? Я ведь не спрашиваю, с кем ты проводил время?
Не хватало нам только семейного скандала.
В это время зазвонил телефон. Конечно же, Пьер.
– Люк! – заявил он нагло. – Я вас, конечно, поздравляю с таким поворотом дела, но предупреждаю: если вы еще возьметесь за перо, я вам уши оборву!
– А если вы еще раз заявитесь к Мартине в мое отсутствие, – ответил я, – я точно возьмусь за перо. И там уж вам не поздоровится.
– Вольно же вам было отсутствовать! – сказал он и бросил трубку.
– Ну как? – спросила Мартина. – Один – ноль?
– Два – ноль, – ответил я. – И не в мою пользу. Утешает только одно. Если бы не дактилоскопия, не Симона, не ты... Я бы так и не узнал, кто в наши дни способен взять Бастилию. Как в том анекдоте, который ты мне когда-то рассказывала.
– И кто же, милый?
– Этот проклятый мультимиллионер.
Она не улыбнулась. Она обняла меня и спросила:
– Люк! А ты, правда, сегодня был с ней?
– Правда. – Я поцеловал ее. – С ней и с Жаком.
– И так будет всегда?
– Не знаю, родная. Тебя это очень огорчает?
– Да! Я все время вижу ее отпечаток на тебе. Как дактилоскопия! Ты – меченый. Но тут уж ничего не поделаешь. Я люблю тебя.
– И я тебя тоже. Пошли в комнату. Почитаем перед сном.
Это наше любимое занятие – читать перед сном. В комнате тепло, уютно, создается особый мир – ее голосом, ее интонацией.
И нам никогда не удается дойти до слова к о н е ц.
КОНЕЦ