Когда Алёна была маленькая, она, с точки зрения мамы и бабы Нины, была очень худая. На самом деле Алёна была нормальная – просто не толстая, такими и бывают обыкновенные дети четырех-пяти лет, уже утерявшие младенческую пухлость. Но взрослым вечно кажется, что их ребенок какой-то повышенно хрупкий, что на нем совсем нет мяса, и тоненькие косточки выпирают прямо из-под кожи. Родители изо всех сил стараются такого ребенка кормить питательными продуктами.
А Алёнины детские годы пришлись еще и на послевоенное время, когда важность полноценного питания для всех была почти самой главной в жизни, особенно в отношении детей.
И вот баба Нина и мама Валя старались Алёну получше кормить, чтобы она перестала своей худобой ранить их нежные сердца. У Алёны, в общем-то, был неплохой аппетит, она и до сих пор помнит, какие вкусные бутерброды с ветчиной и свежим белым хлебом делала ей баба Нина. Ветчина слегка мазалась горчицей и этой стороной прижималась к куску батона, приклеивалась к нему. Алёна могла таких бутербродов штуки три сразу съесть, а продукты в Москве, слава Богу, в то время уже появились. И другие были вкусные вещи – вареная горячая картошка с топленым маслом и соленым огурцом, клецки из супа (сам суп Алёна не очень любила), свежесваренная черная каша (так баба Нина звала гречку). Уж не говоря о больших марципанах в виде гриба с ползущей по шляпке божьей коровкой, какие продавали в темноватой кондитерской на Серпуховке. Алёнин деда Вася всегда очищал эти марципаны своим складным ножичком от верхнего, красочного слоя – краски были, конечно, пищевые, съедобные, но деда на всякий случай их срезал, давал Алёне чистые куски светло-коричневой ореховой массы.
Но у Алёниной мамы была особая идея о повышенной полезности некоторых продуктов, особенно сметаны и творога. А вот именно сметану и творог Алёна почему-то не очень любила, они ей казались какими-то скучными и жирными, а жир она вообще ни в каком виде не признавала. И даже редкое в то время лакомство – истекающие сладким соком глазированные шоколадные сырки – ее не привлекали.
Шоколад, который был на этих сырках, она тоже не любила. Дело в том, что у этой девочки был редкий в те годы диатез – корочки и ранки на тыльных сторонах ладоней, - и врач прописал ей, кроме ванночек с марганцовкой и сладких гомеопатических шариков, диету, главным ограничением которой был именно шоколад. В результате Алёна к нему как-то не привыкла. А уж почему она не полюбила творог и сметану – осталось неизвестным, но факт остался фактом: она их не полюбила.
А мама как раз мечтала, как она будет свою дочку кормить густой жирной сметаной – полстакана на завтрак, очень полезно. И от этой сметаны щеки у дочки станут розовые и круглые, и ребра не будут видны через маечку. И тогда мама сможет гордиться перед всеми другими мамами и бабушками, какая у нее замечательная, красивая и упитанная девочка.
Но Алёна, если даже набирала эту сметану в рот, то все равно ее не глотала, а держала за щекой и горевала, пока мама ее уговаривала проглотить. И часто даже слезы подступали к Алёниным к глазам, и проливались эти слезы, если мама их замечала, а мама их часто замечала и сама чуть не плакала от огорчения, что у нее не получается так хорошо и питательно кормить свою дочку, как она придумала. Вот такое было у них огорчение.
Наверное, маме все-таки немножко удавалось кормить Алёну сметаной, потому что она эту идею не бросала несколько лет. Она и на Щипке с этой сметаной к Алёне подступалась, только не очень часто, потому что там обычно Алёну кормила баба Нина. Но особенно мама стала стала увлекаться сметаной, когда они переехали на Боровок, а Алёна пошла в первый класс.
Ведь на Щипке и для мамы с папой, и для деды Васи, и, конечно уж, для Алёны еду готовила баба Нина. Она там вообще была главная – и по готовке, и по уборке, и по магазинам, и по чистому и грязному белью. А потом мама, папа и Алёна стали жить в своей комнате на Боровке, отдельно от бабы и деды, и мама начала каждый Божий день кормить Алёну перед школой на завтрак этой самой сметаной. Алёна до сих пор помнит, как она сидит над стаканом со сметаной за кухонным столом, а в окно с седьмого этажа видно, как ребята в школу по двору бегут – как муравьишки, а она давится сметаной и слезами.
Это очень тоскливое воспоминание, взрослой Алёне и теперь себя маленькую очень жалко. И она до сих пор болезненно реагирует, когда ее совсем уже старенькая мама пытается ее чем-нибудь накормить, что ей (маме) кажется особенно вкусным и полезным. У взрослой Алёны всякий раз просто горло сводит, она начинает бурно сопротивляться угощению, даже когда полезная мамина еда и ей самой тоже кажется вполне привлекательной.
Она делает это не нарочно, не назло, а просто у нее по-другому не выходит. Часто Алёна пытается себя остановить, объясняет себе, что она уже давно взрослая, и никто, в том числе и мама, не может ее насильно заставить что-то есть – а протест все равно выскакивает. Бывает, что взрослая, и даже совсем немолодая Алёна сильно обижает таким способом свою старенькую маму, и сама от этого огорчается, а сделать ничего не может: ну просто все у нее внутри встает дыбом, когда ее пытаются накормить чем-то «полезным».
Такие вот грустные дела.
А вот кто с маленькой Алёной хотя бы отчасти справлялся, в смысле кормления творогом со сметаной, так это была баба Нина. Она делала из творога на блюдечке такую маленькую (на одну столовую ложку) крутую горку, красиво поливала ее сметаной и посыпала крупным сахарным песком, который назывался «кристаллическим». Этот «кристаллический» песок иногда даже использовали для изготовления всяких корон Снежинок и Снежных Королев: намазывали клеем белую или голубую бумагу и сверху посыпали сахаром. Кристаллики приклеивались и корона блестела, как иней, или даже как настоящие бриллианты.
Ну вот. Баба Нина, приготовив таким образом творог со сметаной, играла с Алёной в «мороженое». Она начинала выкрикивать, как настоящий мороженщик: «А вот кому мороженое по рублю! Мороженое по рублю!» - и Алёна, завороженная магией игры, «покупала» это «мороженое» за бумажную «денежку», и, скрепя не столько сердце, сколько рот и горло, заталкивала его в себя маленькой кукольной ложечкой. Хитрая баба Нина специально ее для этого мыла.
В игре почему-то нельзя было так уж не любить этот самый творог и даже сметану. Ведь они и вправду были похожи на мороженое, если его принести домой и выложить на тарелку, снявши вафли. И, хотя рот и горло приходилось «скреплять», какая-то часть Алёниного существа считала, что это «мороженое» вкусное. Если вспомнить ставшую знаменитой фразу Л.С. Выготского о том, что «...в игре ребенок плачет как пациент и радуется как играющий...», то тут все получалось наоборот: Алёна наслаждалась «мороженым» как «купивший» играющий, и «скрепляла» рот и горло как живая, настоящая Алёна.
Она даже приговаривала из вежливости: «Какое дешевое мороженое! Всего один рубль!». Вежливость принадлежала человеку, купившему мороженое, но содержание реплики отражало собственные Алёнины соображения. А баба Нина посмеивалась: «Ничего себе дешевое! Целый рубль!» - ведь мороженое стоило гораздо меньше рубля.
Например, большое стограммовое «Ленинградское», брикет в шоколадной глазури, стоило двадцать две копейки, а эскимо на палочке, его пятидесятиграммовая половинка, одиннадцать копеек. Когда Алёне с ее другом и соседом по квартире Мишкой обещали принести с Серпуховки мороженое, они всегда в два голоса умоляли купить именно два эскимо, а не «Ленинградское» пополам. Ведь эскимо было хотя и маленькое, но целое самостоятельное мороженое, а половинка «Ленинградского», хотя и ничуть не меньше эскимо, все равно всего лишь половинка.
Пятилетней Алёне было трудно понять, что бывает цена меньшая, чем один рубль. Она не знала, что рубль состоит из копеек. Как он мог из них состоять, когда они –«железные», желтые и белые, круглые, с такой приятной наощупь насечкой по краям, а он – вовсе бумажный. Копейки явно выигрывали при сравнении с рублями. В голову Алёны и, тем более, Мишки, который был на год младше, не приходило, что эти виды денег вообще как-то между собой связаны.
И еще Алёна всегда про себя удивлялась, когда видела, как бабе Нине в магазинной кассе дают, вместе с чеком, деньги. Она никак не могла этого понять: баба Нина дает кассиру деньги, говорит, что хочет купить, а кассир дает ей чек и опять же деньги, только какие-то другие. Это просто в голове не укладывалось. Что за купленные продукты платят деньги – это Алёна понимала, а причем тут еще какие-то деньги, которые кассир дает бабе Нине, это было непостижимо. Разъяснилась загадка года через два, когда Алёна сама приобрела опыт первых нехитрых покупок.
И еще была того же рода загадка. Бывало, соседка тетя Лёля, Мишкина мама, приходила к бабе Нине и просила: «Сергевна, дай яичко до вечера!». Или «до завтра». Алёна никак не могла понять, какой же смысл в том, чтобы брать яичко – продукт, съедобную вещь, – а потом, вечером или завтра, отдавать его обратно. Что же с ним тетя Лёля будет делать? Играть, что ли? Ничего другого маленькая, но уже довольно логичная Алёна придумать не могла. Так это и осталось неразъясненным.
В детской жизни бывает много подобных тайн. И далеко не всегда ребенок спрашивает у взрослого о том, чего не понимает. Например, Алёна не спрашивала бабу Нину про яичко и про деньги. Отчасти она не спрашивала потому, что ей все это представлялось какими-то взрослыми делами, не имеющими к ней отношения, а отчасти – просто потому, что не догадывалась спросить. А баба Нина тоже не догадывалась, что Алёна чего-то не понимает, и ничего не объясняла.