Солнце скрылось за двускатной крышей соседней покосившейся избы. Сгущавшийся деревенский сумрак рвал на части разноголосый собачий лай. На густо-синем небосводе выступили звезды. В деревне с неправдоподобным названием Элита наступил вечер.
Мы сидели на просторной веранде за столом, покрытым липкой клеенкой, и пили пиво. В открытую дверь на тусклый свет висящей без абажура лампочки слетались комары и ночницы. Комары кусались. Ночницы толклись у света и отбрасывали на стены преувеличенные трепещущие тени. Тянуло вечерней сыростью и дымом от бани. На столе стояла сковорода с жареной картошкой, миска с салатом из свежих огурцов и помидоров и двухлитровая бутылка пива. Две таких же пустых болтались под столом.
Из бани голый до пояса с мокрой головой и полотенцем на шее вышел хозяин дома Колян, невысокий двадцатипятилетний мужик «свежий, как редис, и незатейливый, как грабли». Весело матерясь, он подсел к столу и распорядился:
- Ну, наливай что-ли! Так, кто следующий в баню? Ленка, иди ты.
Ленка, его жена, располневшая двадцатитрехлетняя баба, мать двоих детей.
-Я быстро. Устала со смены, сил нет.
Ленка работает на местной пекарне. Сутки через двое, а чаще сутки через сутки стоит она у раскаленной печи. Это единственное место в богом забытой Элите, где платят зарплату. Очень небольшую, но регулярно. Плюс к этому пару булок хлеба всегда можно домой унести. И она это ценит.
Супруг Колян нигде не работает, романтически мечтает перебраться в город из «этого говна». Но в городе ему, сермяжному, ничего не светит. И он днем управляется со скотиной, если не напивается. А вечером напивается.
Ленка действительно быстро вернулась из бани, вытирая голову, села на свое прежнее место и взяла стакан.
Вдруг лязгнула задвижка на воротах. Молодой кобелек Джек вскочил и, волоча за собой цепь, побежал к калитке, звучно залаял, переходя на вой.
На дощатой дорожке, ведущей к крыльцу, показались гости. Две молодых женщины - одна худая и высокая в спортивном костюме, другая пониже ростом в халате и калошах – зашли на веранду и под радостные вопли хозяев поставили на стол банку домашнего вина. Разговор сразу оживился. Пришедшие «бабы» работали на пекарне вместе с нашей Леной. Я с любопытством всматривалась в их грубо сделанные лица. Видно, скульптор был пьян или не в духе, когда брался за них. Иначе, как объяснить такое пренебрежение к женской внешности. Лицо дамы в колошах было одутловатым и рыхлым. Поросячьи глазки зорко следили за стаканами. Высокая оказалась разговорчивой и смешливой. Когда она улыбалась, обнажалась нехватка одного переднего зуба. Из-за этого ее речь, крепко приправленная матом, приобретала интересную шепелявость. Неожиданно у нее зазвонил сотовый телефон. В трубке ее "бойфренд" спрашивал, видимо, когда она вернется. Девушка была рада звонку, и нежно мурлыкала в трубку: «Ну, приве-ет…Ты чо, охуел?..Да не бухаем мы! ..Щас буду, Лёха, заебал… Все…». Она выключила мобильник и самодовольно улыбнулась нам: «Ревнует, ****ец!»
Все много пили и курили крепкие папиросы.
Ели картошку. Колян резал мягкий, душистый еще теплый хлеб. Ленка, размякшая после смены и бани, дозрела быстрее всех. Глядя на нас прищуренными от дыма сигареты мутноватыми глазами, она рассказывала о сыне, но мозг ее уже спал, и она несла бред:
- Он за день набегается, ****ь, так, что сам в формочку укладывается…
- Ленка, в какую формочку?- удивляюсь я.
- Ну, в которой мы хлеб выпекаем... Три замеса вчера сделали…
Громкий хохот разбудил ее. Она широко открыла глаза и недоуменно посмотрела на нас, не понимая, что такого сказала.
- Все, нахуй, пойду спать!- махнула она на нас рукой и осталась за столом.
Я смотрела на них, на это «избранное общество» деревни Элита, и невольно приходила на память картина Ван Гога нюэненского периода - «Едоки картофеля». Я видела в своих русских колхозниках какое-то изувеченное, станное чудо, и непонятно почему презрение к их грубости смешивалось с жалостью и обожанием. Я слушала их деревенский говор, крепко приправленный матом, и думала о том, как он соответствует их убогому быту. Об их жизни, которая вся состоит из тяжелого труда и таких вот нехитрых «праздников». А еще она, многотрудная, держится на этом крахмалистом овоще, втором хлебе. Каждую весну, повторяя нехитрый ритуал, они закапывают картофель в глинистую землю, летом в самую жару махают над ним тяпкой, а каждую осень выкапывают и едят. А на следующую весну все повторяется снова.
(На ил.Ван Гог "Едоки картофеля")