Рассказ дополняет роман НФ "Падают звёзды", главная героиня рассказа - одна из главных героинь романа.
Второе название "Долли"
На него смотрели - слишком отличался он от людей в баре. Может быть, силой и здоровьем, может, красотой, и уж точно цветом: он имел цвет. Они цвета не имели. Он сидел в углу, подперев рукой голову и покачивая ногой, а напротив расположилась та, что совсем недавно вызывала в них те же чувства, а вот теперь им было обидно, что вот-вот уплывёт от них вожделенный объект ухаживаний. Цвета в ней было не так много, но вот в остальном… А источник вздохов сожаления на глазах терял облик человека разумного, но ещё способен был вещать, поскольку слушали - она и остальные, скрытые, словно занавесью, метром-двумя сизого воздуха…
- Я – вот он. На заду у меня драные джинсы, на ногах любимые кроссовки, в кармане пара рупчиков до Нового Года… Ты спрашиваешь, на кой мне такая уйма денег? Рупь – Ботинка накормить, рупь – на загулы: это пить здесь гроши да копейки, а поди, поешь у вас на Васюках! Обдерут как липку. Чего ты под стол заглядываешь? Ну, острячка! Не кроссовка моя каши просит - тьфу, типун тебе на язык, любимую туфлю обидела! – не она, а Ботинок деньги жрёт, как семечки: топливо нынче вздорожало. Ботинок, поняла? Бот, то есть. Ботинок – мой торговый компаньон. Мы с ним извозом живём.
Торговец, значит. И что она в нём нашла? Нищий! Отбивается!
- Нет. Девка ты красивая, но прижиматься не надо. Не надо, слышишь? Не повезу. Я тебе не таксун грошовый, я солидный грузчик. Где ты у меня жить будешь? На выбор: хочешь – в урановом бункере, хочешь – в секции радиоактивной руды. Или предпочитаешь овощехранилище? Там, знаешь, плюс два по Цельсию и дует. И мешки воняют. Не знаю почему. Они всегда воняют. У меня их Робка разгружает – и тот чихает и искрит. Это если не на Лисавах. На Лисавах Братья с Сёстрами за копеечку всё погрузят. Там я Робку берегу, и не включаю даже. Профилактику ему делаю, а то роботы тоже вздорожали.
И скупердяй. А она его ещё угощает! И он капризничает!
- Не лей мне этого шампанского! У меня от него в животе булькает. Хочешь угостить – соку купи, всё не дороже. А иначе мой Ботинок ночевать не пустит: у него анализатор встроенный, цэ два аш пять о аш нюхает. Защита от пилота. Ботинок говорит, до меня раз пять ремонтировался. Ясно почему. Спьяну разве за руль берутся? Так вот: он подал в суд на пилота – и выиграл. После анализатор встроил и мне продался. За так. Вот мы и компаньоны.
Ты косой, парень. Пора проветриться!
- Я косой? Я?! Есть немножко. Воздух тут у вас - как пузырь болотный. Ваши це о и эн о меня веселят: я балованный… А Бот, не смотри, что битый, меня бережёт. Он меня, я – его.
Слушай, а правда я как пьяный. Сколько себя помню, меня так не развозило. Больше я сюда не летаю. И как вы тут живёте?..
С этими словами он поднялся из-за стола, качнулся, набычился и вышел. Дружный вздох облегчения проводил его на улицу.
Проветриться? Вряд ли. Ну как они тут выживают? У него горели щёки и просились наружу без вина пьяные откровения, а все аборигены, хоть серые и скользкие, с вялыми мокрыми руками, но - вполне трезвые. Не зря здесь в баре бутылками подают. Им меньше бутылки нельзя: смысла нет, ровно тигру пескарик. Сидят, глушат шампанское бутылку за бутылкой, деловито бегают в ближний клозет – и ни в одном глазу. Им своего, атмосферного, ксилола с эфиром и закисью азота хватает. Может, у них метгемоглобин уже главный в организме? Вон, на закуску рябину тарелками сметают. Его, Роя, рябину. У них своя не растёт. У них тут одни кактусы - и те плешивые…
Сначала Рой им грибы предлагал, как лисавцам – те-то грибы да лишайники с руками оторвут, даже цены на морковь со свёклой подымут, коли вместе предлагать,- ан нет: решили васюковцы, что он их извести задумал. Так и сказали. Для них грибы – яд. Грибы с эфиром в организме такие кульбиты устраивают, что лишают граждан работоспособности на неопределённое время. Понос, знаете, и рвота.
Сам Рой грибки любил. Ботинок знал толк в готовке, и они по вечерам беседовали под жареные грибки: что где почём, а то о жизни или любви. Бот философствовал, Рой слушал. Иногда, после чёртовых снов, он тоже принимался философствовать. Тогда слушал Ботинок, а Рой… тоже слушал и удивлялся тому, что у него вроде бы две души. Одна ходит в драных джинсах и торгуется, а другая мечтает о тоге и норовит залезть на камушек повыше и обрести аудиторию… Рой больше любил первую. Слушать других, сиречь Бота, ему нравилось больше. И щёки при этом не горят, и глаза не пылают, и сердце не заходится… Пусть Бот вещает – ему полезно растрясти мозги. А Рой покоен. Если бы не чёртовы сны…
Пока Бот скоблил Роя, чистил одежду, вгонял шприцы антидота, Рой мечтал об ужине. Сок кактусовый хоть и хорош, однако голод вызывает. А есть их пищу… брр! Никакой антидот после не возьмёт. Да кто ж виноват? В таком пейзаже кроме людей да кактусов ничто не вырастет. Жрут бассейновую хлореллу… Да! Пейзаж. Труба, цемент, стекло, пластмасса, булыжники и песок. Из каждой щели по кактусу: водянистому, в красно-бурой корке ожогов и с гигантским цветком – чаще красным, реже белым.
Кактусы все при хозяине. Попробуй, сорви ягоду – тут же из-за жестянок и стеклобоя вылезет бездомный оборванец с цепями на кулаках и засвистит о помощи. Ягоду кидай, ноги уноси - иначе забьют. Сюда полицаи ни ногой, им кактусы ни к чему, они привозную рябину по барам уминают…
Рой уже загрузил товары: здесь сплошная химия и пластмасса. Фермерские планеты с руками оторвут, засыплют Бот морковкой, свёклой, грибами, а лишайники потихоньку соберёт по лесам Робка…
Вот тогда Рой и полетит к своему приятелю Денису на Лисавы – за ураном. Грамм урана в обмен на грамм грибочков или щепоть оленьего мха, или кило морковки либо свёклы. Они, лисавцы, борщ любят, а у них марганца нет. Рой возил им марганец – всё равно корнеплоды не растут: корни ветвятся, деревенеют. Разве что цветом как свёкла, а на вид – ведьмина метла.
На Лисаве Рой нарушил свои бирючьи правила: взял и привёл полюбившегося Дениса к Ботинку. Тот на радостях борщ сварганил украинский, а Денис как увидел - взвыл. Избавь, говорит, меня от ритуальной пищи: ненавижу!
Пришлось Боту варить замэ ку фасолэ. Денис восхитился. Теперь лично заказывает фасоль. Это – с Идеала, там они фасолью все дома завили. Фасоль, битая гаденка да перепелиные яйца – вот их сельхозтовар. Зато там у них куча интересных парней, вечно занятых чем-то своим, столичным, дипломатическим, никак их не застать.
Идеал – родина Ботинка и тот не любит его посещать: боится, что Рой дрогнет и купит новый корабль. Глупый Бот! Лучшего друга не меняют на покупного, даже с гравитягой. Рой уж по старинке – топливо рупчик, в кармане сотня. Главное, торговаться уметь…
Урановую руду Денис как песок продаёт. За абсолютный бесценок. Братья с Сёстрами руду добывают: им и так долгая жизнь не светит, да и не болеют они от радиации. Денис, Барин их, и его Кузены – они на людей похожи, они болеют, так что в рудники – ни ногой. Только в скафандрах.
- Думаешь, я не знаю, сколько ты за уран гребёшь? – сказал тогда объевшийся
замэ Денис. – Только я не зря ритуальную пищу снова в рацион ввёл. Плевать мне на морковку, у нас есть нормальная еда – козлятина с артишоками, да кому же хочется жить среди урановых залежей? Вот мы его вам для дела, за бесценок, а себе – «корнеплодие», пищу Богов, сиречь блаженной бабы Мани. Иначе наши жуки меня бы на дреколья подняли – за разбазаривание родной лисавской землицы.
Вот так, потихоньку, ты, да ещё пара торговцев, и развезёте по планетам нашу землицу, чтоб ей пусто было! Ведь баба Маня нашла, где преставиться – на урановых залежах. И это, естественно, ныне барское подворье. Нет – в лесу, вдалеке, среди цветочков и стрекозок! Вот и живём, плодим Братцев с Сестрицами, а Кузенов всё меньше…
Борщ я, конечно, зря придумал: теперь в спальни не войдёшь, разве в противогазе. Зато – ритуальная еда. Или её терпи, или облучай гениталии и плоди Братцев. Они, конечно, уран добывают и коз пасут, но ведь ни черта не смыслят! Опять сбежали на плато и нападают на подворье. Снова надо слать карателей. А жалко: ведь это мой братец их увёл, дурак несчастный. Сам обожает коз резать, теперь всех обучит – и пойдут они резать нас. Ясно тебе, торговец, каков вкус нашего борща?
Рой щёлкнул пальцами… Ага, значит оружие тоже надо прихватить. Нейрохлысты, что ли? Либо аннигиляторы.
- С ума сдвинулся! – возмутился Ботинок, с хрустом выдрав иглу из бедра Роя (тот взвыл). – У них же луки! А ты им – передовые технологии!
- Брось! – рассердился Рой, шипя и растирая укол. – Это чистый-то уран – не передовые технологии? Думаешь, Денис – валенок? Всё он знает. Он с дипломатами Идеала на связи.
- Тем более, - хмыкнул Бот. – Надо было бы, сам бы и попросил: ему суп понравился. А ты искушаешь. Не лезь в дипломатию, грузчик, а то она мешками запахнет. Лисавы – это такой чирей, что дипломаты ахают, а ты с ружьём лезешь. Они что, своих родных отстреливать будут? Поди, убей единоутробного! Рупчик у тебя в голове, а не мозги! Денис твой с сетями в карательную экспедицию идёт, а после – калий бром в Братском борще, и по козе на Брата, чтобы пасти поодиночке. Кузены не убивают людей! «Заветы бабы Мани», пункт первый.
- Кто кого пасёт! – разорался Рой. – Коза Брата, или Брат козу?
- Оба друг друга, - философски заметил Ботинок и открыл дверь шлюза.
- Ужин готов. Утешься, предложи им феназепама. Его выменяешь на
саженцы ёлок на Купавне. Помнишь, что у них ёлки облысели? Экологическая катастрофа!.. Ещё на Купавну можно кактусы отсюда доставить, в трубы посадить. Кактусы всю их вонищу профильтруют… А после – сок кактусовый, шампанское… Купавна тебя на руках носить будет. А на Лисаву цветов привези. В букетах.
- Склеротик! – укорил Рой. – Возили уже. Есть у них свои – тюльпаны и лилии.
- Не то возили. Бархатцев и цинний привезёшь – обалдеют. На Лисаве соцветия вверх рвутся, оси вытягиваются, вместо бархатца – прутики с желтыми шариками. Какая же это красота? А тюльпаны вези сюда, на Васюки. Этим, кроме кактусов, всё незнакомо. Лилий не вези – они здесь зелёными цветами пойдут, а детки на стебле прорастать станут.
- Слуушай! – протянул Рой. – Откуда такой кладезь информации? Раньше-то где он был, кладезь этот? – Он впился зубами в жареную перепелиную тушку.
- Раньше… в железе! – Бот словно вздохнул. – Не знаю, откуда. Будто с небес. Откуда-то принял.
- Ну? Корабль-экстрасенс? Да ты бесценный друг!
- А ты не знал? Пьяный ты, Роюшка, нечуткий. Не тянет мой антидот
этой местной гадости. Спать тебе пора, а то в мечтах исторгуемся, заряд зря потратим. Баю! Завтра кактусов купим. Спи сладко.
Спи сладко… Чёртов сон… Снова чёртов сон!
Вспышка.
Он поставил машину в гараж, пробежал под… зонтиком?.. странное слово. Зонтик. А что, хорошее изобретение… Только ветер дул понизу, швырял горсти ледяного дождя, что принесла Арктика взамен вчерашней иссушающей жары, и он, в белом костюме, лишь вчера надетом в дорогу, дрожал под секущими струями.
Озябшими мокрыми руками повернул шишечку-ручку чёрного входа. Только бы пробраться незаметно… Шум голосов, пьяное хихиканье, шепоты, звоны, потушенный свет. Тьма кромешная ради света в зале приёмов. Жена… жена?.. занята. Не заметит.
Она вынырнула из-под лестницы. Пахнуло душными духами, потом, женщиной… мужчиной… вином и табаком.
- Приехал, наконец! – Она схватила его за рукав. – Почему не к парадному? Мокрый! Зачем я плачу дворецкому? Переоденься и выйди к гостям. Мои одиночные приёмы становятся неприличными. Уже ехидничают. Ну, что встал? Быстренько.
Он потянулся её поцеловать – не для себя, для того мужчины под лестницей… Жена отстранилась.
- Не тяни! – посоветовала она и двинулась на свет. Рой пошёл наверх.
Черт с ней. Как её зовут? Ясно одно: жена. А имя не вспомнить.
Вспышка.
Он сидит на кровати, расшнуровывает высокие белые ботинки. Мокрая
рубашка уже в ванной, а узкие брюки ещё на нём, начинают согреваться и тереть кожу.
- Папочка! Приехал! Я тебя так долго ждала! – кричит маленькая девочка в панталонах с оборками и нелепом широком платьице-рубашке. Тёмные глаза сияют, смуглые ручки обнимают его бицепс, курносый нос тычется в мокрую спину… - Папочка!
Он тренированным движением выхватывает девочку… дочку?.. из-за спины и подбрасывает.
- А вот и приехал! Дождалась! Я скучал.
Она сухая и тёплая. Любимая. Как её зовут? Как?!
- Теперь ты починишь моего слоника, - удовлетворённо говорит она,
усевшись рядом и разглядывая мокрые ботинки. – Тебе надо надеть тёплый халат!
Она уносится в ванную, оттуда кричит:
- Иначе простудишься!
- Тебе надо надеть вечерний костюм, - вкрадчиво молвит вошедшая жена. – Ничего с тобой не сделается, ты к канавам привычный. А чинить копеечные игрушки – нелепость. Я ей уже нового слона купила. Это её выкрутасы, собирает в детской ломаное старьё.
Девочка с халатом в руках выглядывает из ванной и вздрагивает.
- Повесь на место и марш в кровать! – командует жена. – За полночь, а
ты всё бродишь!
Ещё вспышка?!
Он в мастерской, что делит с механиком по обоюдному соглашению: пока Рой копается там, механик пьёт за его счёт в баре. А Рой прикладывается к горлышку здесь. Глоток…
Слоник собран, заведён ключиком и бежит по доске, размахивая хоботом. Ободранный жестяной слоник… Вот они какие, слоны… Рассказы слышал, сам не видел. Такие. С хоботом… Забавные.
Дочь заглядывает через плечо, забравшись на его спину, как детёныш коалы: Рой стоит на четвереньках, ей удобно.
- Вот! – кричит она. – Теперь он живой. Его люблю.
- А нового? – спрашивает Рой. – Он же электрический.
- Ну и что? Это – старый друг. А тот – новый… знакомый.
- У меня тоже был старый друг, - грустит Рой. – Старенький, обшарпанный, любимый грузовичок. А теперь – кадиллак.
- И ты грузовичка бросил?! – сердится она.
Не бросил он грузовичка… Просто проснулся в супружеской постели и
узнал, что старый друг отправлен под пресс. Рою не хочется об этом рассказывать. Он тогда хотел уйти навсегда… но жена ждала ребёнка. Этого черноглазого любимого ребёнка. Как его зовут?!
Она будто не замечает паузы.
- Это было тогда, когда ты жил в канаве? – спрашивает она.
«В канаве» он не жил, он жил в грузовичке и возил товары от деревни к
деревне. Однажды остановился помочь… отвёз умолкший кадиллак на буксире, и жена его взяла. Не купила… Просто – взяла. Женила «на ребёнке». Поставила директором фирмы… слова-то какие… А он стал хорошим директором, и она богатела и богатела, ничего не смысля в деле.
Дочь опять не заметила паузы.
- Потому что ты "меняла"?
- Меняла? Тут мама ошиблась. Меняла разменивает твою монету, или
заменяет её другими монетами. А мне нравится бартер. Это когда люди меняют ненужные им вещи на нужные. Люблю помогать достать что-то редкое. Я сделал крохотный отдел в фирме – а маме это не понравилось.
- Ты испортил её лицо, - кивает дочь. – А я сначала думала, что это ты её оцарапал. Но лицо у неё как всегда!
Как всегда – злое и красивое. Это ты хочешь сказать, кроха?.. Рой молчит.
И ещё вспышка.
Он сидит в углу мастерской и пялится на свои ботинки. Бутылка пуста, взгляд показывает ему то ботинки, то колени… Грязные колени роскошного «рабочего комбинезона» ценой в … Он не помнит, что за цена. Больше, чем механик заработает за месяц. Комбинезон для играющих в рабочих богатеньких дядек. То есть для него.
- Ты пьян, подонок! – визжит жена и заносит ногу. Рой толкает её, она
падает, рвёт узкую юбку, вскакивает и убегает. От неё остаётся запах душных духов и мужчины. Роя тошнит.
И опять.
Больше он не пьёт… Почти. Работает, скучает. Дочь растёт под надзором мерзкой гувернантки и… почти… его не навещает: он изгой. У него своя половина и лакей. У него шофёр, чтобы директор не отвлекался от дел. Новый механик запирается в мастерской, ибо директору там нечего делать…
Но дочь приходит и целует его в щёку - десятилетняя нежная девочка с волосами до талии.
- Как ты ко мне пробралась? – удивляется он.
- Поверишь? – взрослым голосом спрашивает она. Как её зовут?!
- А ты как думаешь?
Она смеётся. Глаза сияют.
- Знаешь, я вижу… ну, пузыри такие. В них есть всё, и они касаются
друг друга как пена, понятно?
Он кивает.
- Мы все ходим из пузыря в пузырь, рвём стенки - и то, что за нами, исчезает: пузыри лопаются, пена оседает. А?
Он кивает.
- А ведь я их вижу! Я сплющиваюсь и проплываю не сквозь пузырь, а по его поверхности. И он цел, и я уже далеко. Я бываю где хочу, а пузыри не тронуты. Я не мну их, как вы. Вот сегодня я целый день сидела в яме с жабами! Они такие забавные – ко мне из дырок вылезли, мал мала меньше, ходят на прямых лапах… А гувернантка думала, что я читаю. А?
- Ещё к ним пойдешь? – спрашивает он.
Она морщится.
- Нет. Тот пузырь пропал. Ушёл в прошлое. Я не стерпела: не наблюдала, а сунулась с ними поиграть. Теперь туда не вернёшься.
- Не войти дважды в одну реку?
Она кивает.
- Не войти, но дважды можно увидеть. И дважды, и трижды, и… А?
Он наливает стакан воды. Руки подрагивают.
- Ты всё пьёшь? – грустит она.
- Иногда, - опускает глаза он. – Редко. Ты почаще приплывай ко мне сквозь свои пузыри, ладно?
- Не сквозь, а по поверхности! – сердится она.
Вспышка.
Ей пятнадцать. Она уже девушка. Сидит в качалке, болтает ногами и ест яблоко. Рой боится спугнуть видение: кажется, эту картину нужно запомнить навсегда.
- Принёс? – спрашивает она, не оборачиваясь.
- Угу. – Он кладёт на стол тяжёлую пачку разноцветных стёкол.
- Ура! И я тебе подарок принесла. Никогда никогда его от себя не отпускай. Днём и ночью. Обещаешь? – Она протягивает ему того давнего жестяного слоника.
- Друга отдаёшь? – пугается он.
Она смеётся, разводит руки – в обеих по слонику. И дрожит перламутром
стенка пузыря меж руками.
- Ты его видишь! – торжествует она.
Как… её… зовут!!!
Он видит. Видит пузырь… («Поверишь?» - говорила она тогда, вспышку назад… Он поверил. Правда же?).
Они раскладывают стёкла на рейки.
- Теперь – прыгаем! – приказывает дочь - и Рой обрушивается на стекло. Хруст. Стон.Скрип распада… После они собирают в ведро осколки. Она чмокает отца в щёку и уходит в плёнку пузыря. То есть исчезает.
Рой уже к этому привык. Он теперь ждёт её всегда. И она возникает. Изредка.
Вспышка!
- Смотри! – она раскрывает альбом, листает тяжёлые страницы. – Вот твоя.
Он вглядывается в узор мозаики. Цветное стекло вспыхивает, перетекает из цвета в цвет. Формы нет. Есть течение формы.
- Это – я? – Он касается осколка, оставив на нём и соседнем с ним
папиллярный узор пота.
- Ах! – крякает она, вырывая альбом. – Папа же! Что ты наделал? Как же
ты теперь забудешь? – Она всхлипывает.
- Не реви! – сердится он. – Стереть? Вот платок, сотри.
В дверь стучат.
- Открой, Рой! – кричит жена. – Открой немедленно!
- Нашли, - шелестит дочь. – Прощай, папа. Слоник у тебя?
Жена ломится в дверь. Дочь уходит в пузырь и на пол падает стеклянный шарик. Рой поднимает его, прячет в карман, убирает альбом и открывает дверь.
За дверью никого. Только коридор Бота и родные ореховые панели…
Тьма.
Утром злой невыспавшийся Рой гонял Робку, нагруженного ящиками с кактусами - и подпрыгнул до небес, когда на его плечо легла рука.
- Эй, молодец. Фрахтую твою колымагу до Бродвея, - пропела давешняя девица, прижавшись грудью к его потной спине и сжимая Роеву ногу коленями. – А спать, так и быть, в твоей постели буду. Под тобой, начальник. Плачу парой сотен и собой. Больно ты хорош. Для хорошего человека себя не пожалею. Рупчик свой побережешь, и веселее будет, чем с компаньоном обшарпанным, лады?
- Как звать тебя, дЕвица богатенькая? – безразлично поинтересовался Рой.
- Долли, - томно вскинула ресницы она. Хихикнула. – Вообще-то Дарья, а дома - Долли.
Вспышка... Сон... Реальность.
- Где кадиллак? – деловито спросил Рой.
- Кодла? Да ты что? Я разве похожа на отрубков? – прянула она.
- Значит, это лично тебя я должен на буксире везти? Даже без механического обоснования?
Она попятилась.
- Ты мутант? Чего болбочешь? У тебя приступ?
Рой прыснул.
- Угу! Пароксизм дежавю. Предполагается корсаковский синдром.
Долли покраснела, повернулась и пошла, покачивая бедрами. Спохватилась - и перешла на широкий шаг.
- Девица! – крикнул вдогонку Рой. – Долли – это не Дашка. Долли – это Делила.
Она фыркнула и завернула за гору мусора.
- Долли её звали! – завопил Рой Ботинку, подставив зад для уколов.
- Естественно, - хмуро ответил тот. – Конечно, Долли.
- Да не ту фифу! Дочь.
Ботинок фыркнул.
- Дочь. Фифа – она фифа и есть.
- Так ты знал?!
Игла впилась в ягодицу, Рой взвизгнул.
Вспышка!!!
Рой положил шарик в карман, убрал альбом, сжал в руке слоника. Тот зашевелил ножками, заскрипел… пошёл перламутровыми всполохами…
- Я пришёл на собеседование, - сказал Рой.
- Очень приятно, - нежным басом ответил Ботинок. – Меня зовут Слоник, но ты забудешь и назовёшь меня именем обуви. И ладно… О чём я? Да! Я согласен. Я дарю тебе самое дорогое – себя. А ты? Что дашь мне ты, Рой? Есть ли у тебя самое дорогое?
Рой подумал – и протянул стеклянный шарик.
- Возьми. Это тебе, Слоник.