Это было в далекое и благословенное время, когда все взрослые совсем не понимали нас десятилетних пацанов, приехавших в деревню из далекого далека, аж из самого Питера.
Деревенька, а точнее хутор Булатово располагался на берегу ручья Гремячий. Прозван он так исключительно из-за своего звонкого голосочка. Порой Гремячий переходил в слегка приглушенный шепот холоднющих струй воды, растекавшихся по небольшой и ровной поверхности. Но вдруг вновь собирался в узкий, весело с переливами звучащий быстрый поток. За мостом, который был сделан безо всяких свай на голых и здоровенных камнях, казалось наваленных как попало, был прудок метров в тридцать. Прозван местными очень метко и по-русски – Бух. Уже, будучи взрослым я понял, что эти камни когда-то в стародавние времена использовались как основание для плотины. На них и располагалась мельница. Перепад воды был и в наше мальчишеское время вполне достаточным для устройства подобного сооружения.
Мама для укрепления моего здоровья и всемерного стремления воспитывать трудом отправила меня к своему дядьке, ветерану финской и Отечественной, сильно раненому, но чудом выжившему Ивану Парменовичу и тете Нюре. Дел по хозяйству было немного, но и они тяготили непоседливого и увлекающегося пацана.
А увлечься было чем. После весенних дождей прилегающие к ручью отмели начинали пересыхать, образуя лужи прозрачной воды, а в них, именно в них и было то, что сначала поразило воображение, а затем проснувшийся азарт древних. Он не давал покоя ни голове, ни ногам, ни рукам. Выпросив у тети Нюры здоровенную дореволюционную вилку, в первый же день принес заколотых щурят, которых с большим воодушевлением дядя Ваня уплетал вечером.
На второй день история повторилась. И глава дома решил пособить мне в техническом оснащении. Сделал острогу и достал свой старый сачок, сделанный в форме треугольника с большой деревянной ручкой. Все, судьба лета была решена, я становился рыбаком-профессионалом. Но изредка все же привлекался на уборку сена и пастьбу немногочисленных сельских буренок. Жизнь покатилась интересная и насыщенная. Лужи были очищены от врагов пескарей за несколько дней. Гремячий уже представлялся пройденным этапом, нужно было завоевывать новые территории. Осторожненько выспросив у тетки Нюры дорогу к речке, в которую впадает ручей и, прихватив оснащение, отправился на рыбалку, на серьезную рыбалку.
Песочня - один из притоков верхней Волги полностью оправдывала свое ласковое название. Дно было усеяно камнями и песком с небольшими наносами ила на островки, где иногда росла ива-бредина или красноватый тальник. В теплых, после холодной речки лужах можно было даже погреться, лежа на спине и оглядывая синее небо с редкими облачками, бегущими в неизведанные дали.
В первый же день заколол здоровенную щуку и небольшого налима. Вечером получил от дядьки нагоняй за самовольное посещение речки. А выяснилось все достаточно просто – в ручье налимов не водилось. Но сквозь его ворчание я уловил и нотки одобрения, рыбу в доме любили. После взбучки он поманил меня пальцем и вынес из сарая ключ на толстой веревке. Объяснил, что у него на Песочне есть плоскодонка, лодка не новая, но для такой реки самая ходкая.
Назавтра я осваивался в новой роли капитана судна. Это было нечто захватывающее и всецело поглащающее моё сознание чувство. Эх, жаль нет рядом моих питерских друзей! Гордость и восторг распирали меня, наполняя мысли мечтами о дальнем путешествии, о диких берегах реки с бродящими по ним страшными и неизвестными людям животными. Но я же был вооружен острогой, я был героем!
Рыбалка, как ни странно, тоже удалась. Я впервые познакомился с раками, но как применить свои новые знания еще не знал. Самое неприятное, что цапались они пребольно. На речке я проводил целый день, заправляясь прихваченным из дому куском черного хлеба, который мастерски пекла в русской печи тетя Нюра. Это была молчаливая, очень добрая и умная женщина из которой слово клещами не вытянешь. Она вырастила двоих сыновей, которые, повзрослев, уехали из дома и обзавелись семьями. Впрочем, изредка они приезжали к родителям и, сидя в красном углу, рассказывали им о прелестях городской жизни. Один из них – Евгений Иванович стал гендиректором китобойной флотилии, в совершенстве владел английским и казался мне величиной почти сказочной и недостижимой.
Река меня захватила, вошла в мою душу, без неё я уже не мог существовать. Я исследовал все выше по течению на несколько километров, добравшись до слияния Песочни с другой рекой - Пырошней. Далеко вниз плавать боялся, возвращаясь, могло статься, по глубокой воде с шестом не смог бы противостоять сильному течению. Обычные уловы дополнились голавлем и окунем, ершом, который хорошо шел для приготовления взвара на уху. В один из вечеров к дяде Ване пришел гость и они пили городское пиво. Дядька воскликнул, что хорошо бы к пивку раков. Наловил я ему через день этих проклятых раков, правда, все пальцы мне пощипали, окаянные. Пива уже не было, но хорошо пошли и под самогоночку.
Однажды дядька взял меня с собой на «фабрику». Это было довольно хитроумное сооружение для выгонки самогона, представляющее собой яму, в которой стояло оборудование и лоток из запруженного ручья, по которому в выдолбленное из дерева устройство для охлаждения пара в змеевике поступала вода. Дрова были из олешника, почти не дающие дыма, а всю «фабрику» можно было увидеть только с небольшого расстояния, случайно на неё наткнувшись. Вообще-то сказать, дядя Ваня любил выпить и никогда при случае себе в этом не отказывал.
Своим зорким глазом рыбака я разглядел в Буху весьма приличных щук, наловил свежих пескарей и, закрепив их на заранее выпрошенные тройники с привязанной суровой ниткой, забросил это устройство недалеко от мостков, куда ходили за водой для хознужд. Поймал здоровенных щук, одну освободил от крючка и отбросил подальше, а вторую, проковырявшись, упустил. Разочарованию не было границ, ругал себя, называя растяпой. Но одна перевесила отрицательные эмоции, завершив свой путь на столе в большущей плоской сковороде.
Август был в своей второй половине, пора было собираться домой. Пошел на Песочню за добычей. А задолго приметил в прибрежной траве ужей и так меня разобрала охота привезти в Питер живого ужика, что не смог себе отказать в удовольствии отловить его и засадить вместе с рыбой в холщевый мешок, выделенный добрейшей тетей Нюрой специально для моих уловов. Поймал и принес все свое добро домой.
Пока ставил в сарай снасти, дядька развязал мешок и вытряхнул добычу на землю. И вдруг с неимоверной прытью, несмотря на раненую ногу отпрыгнул от улова. Я кинулся туда, вспомнив об уже, но родич, перехватив меня стальной рукой, заорал благим матом. На его вопли выскочила тетка и остановилась как вкопанная. Я, пытаясь вырваться и спасти своего ужика, сам ужом вертелся в дядькиных руках. Только потом до меня дошли его истерические вопли, что это змея, гадюка. Я даже с испугу попятился, а дядя Ваня схватил лопату и рассек моего «ужика» пополам. Тетка, вся бледная спросила как я его поймал? Я ответил, что руками. После этого получил от дядьки здоровенную затрещину, при этом он приговаривал, что выпорет шельмеца. Пороть меня не стал, но этот поход на речку был для меня последним.