(Предупреждение возможному читателю proza.ru. Это момент лично моей жизни, здесь ни слова выдумки и нет героизма, поэтому может скучно – служба армейская понятна только тем, кто служил, Написано очень давно, по горячим, так сказать, следам).
“Все, так называемые, судьбоносные и исторические
события на самом деле являют собой множество
судеб маленьких людей...”
(Из письма к другу)
Уходил последний эшелон...
Последний эшелон последних учений. На серо-бурых платформах стояли серо-бурые тя-гачи, кабины управления, дизель-агрегаты и турели пусковых установок, покрытые серо-бурыми тентами. Все покрывала серо-бурая пыль пустыни. Это была необычная пыль: она проникала в самые мелкие щели, она не просто создавала пылевую корку - разъедала любой металл, она унич-тожала живые ткани, она постепенно уничтожила всю растительность того, что сейчас называется пустыней Бетпак-Дала... Бетпак-Дала... Кому-то было выгодно назвать ее голодной степью, но на наречиях местных тюркских народностей это название имеет другой смысл - анальное отверстие дьявола. А ведь когда-то здесь бегали бизоны, косули, тигры, росли эвкалипты... Когда-то, каких-то 50000 лет тому назад здесь было море... А сейчас сохранились жалкие останки эвкалиптовой рощи, настенные росписи древних охотников и много ракушек на каменистой земле пустыни; а сейчас только перелетные птицы, да стада странных животных - сайгаков перебегают через эти земли, ищи себе скудного прокорма или укрытия от надвигающейся цивилизации - но все это най-ти становится все труднее и труднее.
На громыхающих платформах последнего эшелона находились люди - представители цивилизации - люди, одетые в выгоревшую военную форму серо-бурую от пыли. Их лица были не бриты, поэтому также имели цвет пыли, въевшейся в крепкую щетину коротких бородок. Каза-лось, что все кругом имеет цвет этой пыли - все, кроме участков лица не покрытых растительно-стью, имевших коричневый загар, блестящих глаз и улыбок, и еще голубого неба. Люди на плат-формах радовались уезжая. Они уже знали, что это их последние учения в этой пустыне - в пусты-не, превращенной в полигон. Они были счастливы от того, что вскоре в последний раз отскребут от себя эту ядовитую пыль - отскребут, отмоют и забудут о том, что есть это место на земле. Те-перь им не придется спасаться от жары, бороться с жаждой и тошнотворным вкусом теплой, обра-ботанной дезинфицирующими препаратами, воды; им не придется прятаться от пыли, сухого, го-рячего ветра - они уезжали домой.
На первой платформе был закреплен развевающийся и звенящий от встречного ветра бе-ло-сине-красный флаг, а на борту платформы, стилизованным под славянскую вязь шрифтом, бе-лой свежей краской, не присыпанной еще пылью, как бы улыбалась надпись - “Россия - Смо-ленск”. Эшелон, отгрохотав, скрылся в дрожащей ряби раскаленного воздуха, унося с собой за-вихрения обжигающего запаха сгоревшей солярки - запаха длинного пути. И опять наступила, привычная здесь, тишина.
- “Россия - Смоленск”, хм, - тихо пробормотал рослый офицер в звании майора, смотря во след уходящему эшелону, - а мы кто?..
- Начальник патруля! Кто начальник патруля?! - кричала какая-то женщина у старого здания небольшой станции. - Начальник патруля к коменданту!
- Иду, - тихо ответил не понятно кому майор, про себя подумав, - еще бабы нами не ко-мандовали.
На коротком рукаве зеленой рубашки офицера обычными канцелярскими скрепками бы-ла прикреплена грязноватая красная матерчатая повязка с надписью белой краской “Патруль”. Из-под рубашки с правой стороны оттопыривался кобур пистолета. Рядом с офицером находилось два небольшого роста худеньких солдата казаха. На рукавах их новых темно-зеленых рубашек, которые были явно им велики, как большие грязные заплаты, крепились такие же красные повяз-ки с такой же надписью. Оружия у солдат не было. Это был воинский патруль по железнодорож-ной станции Сары-Шаган.
Офицер медленно пошел к трехэтажному зданию возле вокзальчика. Не спеша поднялся по ступенькам и направился к окошку с надписью “Комендант”. Возле окошка стояла молодая казашка, та которая звала патруль, и весело болтала по-казахски с тем, кто находился за окошком. Видя приближающегося офицера, она отошла в сторону, как-будто временно уступая свое место.
За окошком тихо гудел кондиционер, поэтому из этого небольшого отверстия, как из другого мира, веяло прохладой и ассоциированной с ней свежестью. За окошком тихо работал телевизор, показывали какой-то боевик. А на мягкой кушетке полулежал или полусидел худоща-вый молоденький лейтенант с лицом восточного типа. Это был не комендант, а всего лишь де-журный помощник коменданта. Не смотря на различие в звании, должности, в возрасте, наконец, майор подчинялся этому молоденькому лейтенанту - это была одна из многих не понятных ситуа-ций в армии. К тому же офицеру уже другой армии и другого государства, хотя у них форма была еще одинакова - форма офицеров бывшей советской армии. Но майор не очень стремился соблю-дать предписываемый различными уставами этикет.
- Лейтенант, ну что там случилось? - спросил он небрежным тоном.
Лейтенант нехотя сел.
- Позвонили. В 203-м дембеля буянят. Вы разберитесь.
- Хорошо, - недовольно сказал майор и посмотрел на часы - до прихода 203-го оставалось двадцать минут.
Он, не торопясь, с явным нежеланием отходить от прохладной струйки воздуха, исте-кавшей от кондиционера, уступил место молодой казашке.
- Засранец, - подумал майор о молодом лейтенанте, - начальник, хренов, зад не может оторвать. А ведь это его обязанности все это дерьмо разгребать.
На перроне стояли люди, ожидавшие прихода 203-го. В основном это были представите-ли новой формации, а может даже и национальности бывшего многонационального государства - русскоязычное население - люди, которым легче всего было говорить на русском языке. Были ли они русскими? Трудно сказать, что такое русский человек - Россия она большая по территории, но еще она больше в душе своей, она, как Божья Матерь спасает именем своим каждого, верящего в нее, желающего быть спасенным ею. И как мать она принимала всех угнетенных, изгнанных. Мо-жет поэтому русским может быть каждый, кто страдал в этой жизни или кто находит утешение в ... страдании.
Из представителей коренного населения присутствовал лишь толстый милиционер - он, как и начальник патруля, должен был встречать каждый поезд.
Возле отъезжающих стояли огромные чемоданы, баулы, сумки, рюкзаки и мешки. Скла-дывалось впечатление, что, люди стоящие на перроне, хотят в виде ручной клади вывести весь свой скарб - в большинстве случаев это так и было. Многих майор знал лично - это также были офицеры, служившие на полигоне. Они уезжали в отпуск или насовсем. Но в отличии от отъез-жающих на платформах эшелона эти люди не улыбались, скорее всего наоборот некая печать гру-сти лежала на их лицах. Стояли молча, даже непоседливые дети, как бы застыли в ожидании поез-да или ... будущего. Будущее - оно туманное. Всего лишь год назад все было ясно, все было пре-допределено. А сейчас... А сейчас - одни неопределенности, одна сплошная неизвестность. Одно было ясно - лучше не будет. Еще одна из особенностей русских - они знают, что их жизнь будет все хуже, но верят в то, что она станет лучше. Они верят и думают о том, что будет дальше... Многие думают, что извечный вопрос русских “Что делать?”. Нет - русские думают о том, что будет дальше - дальше по времени, в будущем. Русские любят гадать о будущем, жить им, а на-стоящее оно ведь всегда бренное... Как следствие из этого гадания о будущем, появляется вопрос: “Что делать?”. Люди, стоящие на перроне думали о том будут ли места в приходящем поезде, бу-дут ли места в следующем, что их ожидает на таможнях, что их ожидает в их, ставших иностран-ными государствах. Что будет дальше...
СССР исчез из карты мира. Но двести пятьдесят миллионов людей, даже те, кто способ-ствовал развалу такого могучего государства (эти даже больше) живут еще понятиями этой стра-ны. Они привыкли считать себя ее гражданами. Трудно или больно под этим безжалостным солн-цем осознавать себя неким изгоем - “русскоязычным населением”. Но вскоре старые, зеленые вагоны еще с гербом СССР разнесут их по уголкам бывшего Союза и станут они русскими, укра-инцами, белорусами, латышами, эстонцами, немцами, поляками, евреями - иностранцами, евро-пейцами. И никто уже из них не вернется в Азию, в Казахстан, на этот полигон, крупнейший в мире полигон противовоздушной обороны...
Майор и, неотступно следующие за ним, два солдата подошли к тому месту, где стоял толстый милиционер - здесь должен останавливаться девятый вагон, в котором находится началь-ник поезда. Начальник патруля, также как и милиционер, должен был подойти к начальнику поез-да и узнать, нужна ли помощь представителей ведомства, которые они представляют: армии или милиции - армии не понятно какого государства и милиции еще не осознавшей своей националь-ной принадлежности. Но это не главное - важно лишь узнать фамилию начальника поезда и запи-сать ее в журнал. Этот журнал, вроде бы, должна проверять комендатура и случись что-то и если это “что-то” не будет отмечено в журнале, то ... Впрочем, ничего не случится. Комендатура уже очень давно не проверяла достоверность этих записей, а поэтому почти все начальники патрулей записывали туда то, что им хотелось или просто переворачивали несколько страниц назад в жур-нале и оттуда списывали фамилии начальников поездов и напротив каждой из них писали фразу “Замечаний нет”. Даже, если и были бы эти самые “замечания”, то требования военной формали-стики и бюрократии не допускали вольностей и излишеств в освещении тайн военной службы.
...Сначала на казахском, затем на русском прозвучало объявление о приходе 203-го.
- Сначала на-казахском - уже независимые, а ведь русских-то в Казахстане подавляющее большинство, - отметил про себя майор.
Поезд подошел. С девятого вагона вышла полная женщина с нашивками старшего поезда и сразу подошла к милиционеру. Они о чем-то поговорили и с девятого начали сгружать какие-то ящики, по всей видимости предназначавшиеся для милиционера, довольно осматривавших и даже похлопавших их своей пухлой, несоизмеримо маленькой с таким толстым телом ладонью. Неко-торое время на начальника патруля не обращали внимания, он молча наблюдал за снующими пас-сажирами. Потом к нему подошла женщина, начальник поезда.
- Шамраева, - сразу представилась она, зная, что в первую очередь интересовало военно-го, - у меня в пятнадцатом какие-то солдаты понапивались и дебоширят, Вы займитесь ими.
- Опять все командуют, - недовольно подумал майор и негромко спросил, - А что же ли-нейная милиция?
- А что милиция - они же военные, - недоуменно пожав плечами, сказала начальница по-езда.
- Что же, если военные будут убивать гражданских, - начальник патруля повышенным тоном выделил слово “гражданских”, - то милиция будет безучастно ждать патруля...
Но женщина уже не слушала военного, она начала выяснять у милиционера “все ли в по-рядке с грузом”. Милиционер самодовольно раздувал и без того толстые щеки, да так, что его узкие глаза исчезали совсем, превращаясь в две тонкие складки кожи.
До отправления поезда оставалось минут десять-пятнадцать, но начальник патруля не спеша пошел к пятнадцатому вагону.
В вагоне было душно и противно пахло потом, грязной человеческой плотью и испраж-нениями. Двери, ведущие из тамбура в купейную часть, были разбиты. Начальника патруля встре-тил нетрезвый начальник вагона или, как его еще называют, проводник.
- Смотрите, что они сделали, - начал он обиженно показывать на сломанную дверь.
- Стойте в тамбуре, - приказал начальник патруля своим подчиненным солдатам, будете нужны - позову, - и затем, обращаясь к проводнику, - Показывайте, где они.
В купе лежало, сидело и полулежало восемь потных, с взлохмаченными волосами моло-дых парней лет двадцати, судя по всему эти самые “пьяные дембеля”. Все они были без рубашек - по пояс голые или в полосатых, бело-голубых майках десантников. На крючках висели их кителя и рубашки, разукрашенные различными знаками и значками, глядя на которые посвященный в премудрости военной знаковой символики мог сделать вывод, что обладатели их являются отлич-никами всех видов вооруженных сил, были спортсменами-разрядниками по многим видам спорта, совершили немыслимое количество прыжков из парашюта и некоторые сумели побывать в даль-нем морском походе. В действительности все эти значки покупались, обменивались, воровались и врядли хоть один из них был заслужен. На откидном столике купе стояли вскрытые банки из-под тушенки, валялись корки от дыни, куски засохшего хлеба, крошки, пластиковая бутылка от како-го-то прохладительного напитка наполненная, по всей видимости, обычной питьевой водой. Над этими остатками пиршества летали толстые ленивые мухи. На грязном, заплеванном полу лежали пустые бутылки, этикетки которых сообщали, что в них раньше находилась “Москва Арак”, что должно было означать “Водка Московская”.
Один из развалившихся в неудобной позе солдат открыл глаза и посмотрел на молчащего офицера с повязкой патруля, задержав взгляд на его руке, опирающейся на кобур пистолета. В глазах молодого парня мелькнул страх и он опять закрыл глаза, наверное, собираясь прикинуться совершенно пьяным и ничего не соображающим. Но что-то изменило его планы. Он опять открыл глаза и с вызовом смотря на начальника патруля, нагловатым тоном спросил:
- Что, майор, уставился - не видел что ли?
Начальник патруля стоял молча, никаким образом не реагируя на то, что раньше могло расцениваться, как воинское преступление - не подчинение старшему должностному лицу. Майор понимал, что его бездействие может послужить причиной агрессивных действий этих пьяных мо-лодых людей. В принципе. если бы было желание, то не составляло особого труда восстановить некое подобие порядка. Но предполагаемый сценарий развития событий. включавший задержку поезда, вызов комендантского взвода и даже устройства небольшой пальбы, его не устраивал. Да, по всей видимости это было и не возможно: никто не стал бы срывать и без того нарушаемый график движения поездов, в комендантском взводе не было людей даже для несения караульной службы, в комендатуре не было бензина, а за каждый выстрел с штатного оружия пришлось бы очень долго и нудно отчитываться и даже быть наказанным за особое рвение по службе. Поэтому он инстинктивно немного развернулся, чтобы в случай чего защитить себя от неожиданного напа-дения и почему-то подумал о холодном душе, о прохладном свежем воздухе. Но холодный душ был далеко - в городе; а прохладный и свежий воздух еще дальше - где-то за пределами Казахста-на, на севере - а вот здесь мог возникнуть нежелательный конфликт.
- ... Уставы, законы, инструкции - какой бред, - подумал майор, - какие законы и уставы в государстве в котором ничего этого нет...
В любом случае нужно было принимать решение. Не принимать никаких решений - это тоже принятие решения, как бы не парадоксально это звучало. Майор решил ничего не делать, тем паче до отправления поезда осталось не более минуты - дежурная по вокзалу объявила об отправ-лении.
Видя нерешительность офицера, солдат открыл глаза, привстал и, побеждая в себе страх, каким-то не естественным голосом, похожим на окрик и визг одновременно, пробовал кричать:
- Ну что, майор, что ты мне сделаешь? Ничего - потому, что я плевал на эту армию, на этот Казахстан. Дембель я, понимаешь - дембель! Дембель и гражданин независимой Украины. Ха, иностранец я - никому я здесь не подчиняюсь.
Майор слушал спокойно, глядя по верх голов спящих или делающих вид, что спят, сол-дат, ожидающих развязки этого небольшого скандальчика. Начальник патруля вел себя так, как-будто ничего особенного не происходило, он посмотрел на часы и подумал, что пора уходить, сказав расхохорившемуся солдату:
- Когда тебя - иностранца, выбросят из этого вагона не иностранцы, за то, что ты разбил их независимую от суверенной Украины дверь, то ты подумай, когда будешь лететь на ходу с по-езда, куда ты обратишься за помощью, - майор сделал небольшую паузу, - если останешься жив. И кто тебя здесь будет искать, и будешь ли ты кому-нибудь нужен кроме армии. Иностранец, твою-мать...
Выражение страха мелькнуло в глазах молодого парня. Прозвучал гудок тепловоза и майор быстро пошел на выход. Поезд уже начал трогаться, когда начальник патруля и два его подчиненных соскочили на перрон.
- Иностранцы, твоюмать, тихо прошептал майор, - он подумал о солдате с темно-фиолетовой наколкой “САВО” под бело-голубой майкой и о надписи “Россия-Смоленск” на пер-вой платформе, последнего эшелона. И, уже обращаясь к своим солдатам, с неким оттенком сар-казма сказал, - пошли, родимые не иностранцы, доложим об успешном выполнении задания ино-странным легионом.
Согласно требованиям различных Уставов, любой подчиненный всегда и обо всем дол-жен докладывать тем, кому он подчиняется, особенно это касается выполнения чьих-то приказов. Так как в армии все военнослужащие так или иначе вступали между собой, порою, в очень запу-танные отношения подчиненности, то могло сложиться впечатление, что вся армейская служба состоит из одних приказов и докладов. Но это не так. Докладывать любили те, кто ничего не лю-бил делать, на удивление они быстро продвигались по службе, изобретая все новые формы при-казных документов и форм отчетности. Но те, кто прежде всего любил себя в действии - доклады-вать о них не любил. Могу с уверенностью сказать, что большинство офицерского корпуса не очень стремилось соблюдать формализмы армейской субординации. Начальник патруля в звании майора не был исключением - он не стремился выполнить свой “служебный долг”, доложив об исполнении приказания или распоряжения молодому лейтенанту - ему хотелось немного протя-нуть медленно текущее в бездействии статичной службы время, а еще ему хотелось еще раз ощу-тить прохладное касание охлажденного кондиционером воздуха. Поэтому он медленно (в жару нельзя спешить) пошел к зданию, где находился дежурный помощник военного коменданта же-лезнодорожной станции.
- Товарищ майор, товарищ майор! - услышал он знакомый голос лейтенанта.
- Так он здесь был, говнюк, а в вагон на разборки с дембелями не поднялся, - подумал начальник патруля, нехотя развернувшись на голос.
- Товарищ майор, я возьму ваших солдат на пару минут, - то ли спрашивал, то ли сооб-щал о принятом им решении (начальник же) лейтенант.
- Идите к нему, - сказал майор солдатам, - потом сразу в дежурку и нигде не шляйтесь.
Солдаты ускоренным шагом направились к дежурному помощнику коменданта, стояв-шего возле каких-то ящиков, похоже с фруктами и овощами. В этой пустыне ничего не росло - все, чем был богат юг, доставлялось из оазисов Чуйской и Ферганской долины. Работники транс-портных служб пользовались своим положением и доставляли себе дефицитный товар по бросо-вым ценам, реализуя их на местных рынках - большой бизнес всегда начинался с мелкооптовой торговли. Очень скоро самые ушлые из них начнут торговать вагонами ворованного списанного или сокрытого в ворохе накладных или “пропавших финансово-отчетных документов”.
Солдаты-патрульные начали носить ящики куда-то в помещение железнодорожной ко-мендатуры.
- Хотя бы для приличия поинтересовался теми дембелями, тоже мне комендатура, - недо-вольно про себя отметил майор, снял фуражку и не торопясь, пошел к помещению, называемое им “дежуркой”.
Старое, покрытое трещинами, выгоревшее на солнце и покрытое пылью, неопределенно-го цвета здание, в котором размещалась транспортная милиция станции, имело еще один вход, на красной фанерной двери которого была прибита табличка “Патруль”. Возле этой двери стояло четверо смуглых мужчин с чемоданами и баулами. Они были не бриты, в помятой, не богатой одежде крестьян - было видно, что они долго находились в пути.
- Вы ко мне? - спросил начальник патруля у посетителей.
- Да, товарищ майор, мы приехали к брату, помоги найти его, - обратился один из них, судя по возрасту самый старший, он говорил с явно выраженным кавказским акцентом.
- Попробуем, заходите, - жестом подтвердил свое приглашение майор, толкнув дверь ру-кой - дверь была не запертой.
За фанерной дверью оказался небольшой темный коридорчик, в котором стоял неболь-шой столик с очень грязной двухконфорочной газовой плитой, газовый баллон, металлический грязный шкаф, хранившем в себе сломанную швабру, несколько лопат и самодельных веников. В коридорчике была еще одна дверь, ведущая в комнату патрулей по железнодорожной станции. Комната патруля - это небольшое, четыре на четыре метра помещение. Напротив двери стоял ста-рый канцелярский двухтумбовый стол, а на нем полевой телефонный аппарат ТАИ-43, что озна-чало - год разработки такого вот средства связи - 1943, хотя выпущен он мог быть не так уж и давно. Возле стола стоял топчан или, другими словами, небольшая кушетка. Такой же стол, но с отломанной дверцей, стоял возле смежной стены справа от входной двери, а слева находилась такая же кушетка. На этой кушетке лежал солдат почти близнец тех, кто остался на перроне но-сить ящики. Увидев входящих, он быстро вскочил, надел фуражку и начал торопливо поправлять форму.
- Саркысбаев, сходи за водой, поставь чай, убери коридор и курилку, - не громко, слегка не довольным голосом приказал майор.
- Есть, - ответил солдат и быстро вышел во двор.
- Садитесь, товарищи, - предложил майор, вошедшим за ним мужчинам, указывая рукой на топчан, хранивший еще тепло тела солдата, другой мебели, предназначенной для сидения в комнате не было, - слушаю вас.
- Товарищ майор, - говорил опять старший, как-то виновато смотря в глаза майору, ос-тальные с интересом осматривали практически пустое помещение, - мой брат здесь служил, вэ-чэ 02885, Бахтырев Шамиль Рамазанович, мы хотим его найти.
- Как это “служил”, что его уже здесь больше нет - перевели, что ли?
- Нэт, товарищ майор, он служил здесь, но его судили и теперь он не служит - он сидит.
- Так у нас здесь нет ни тюрьмы, ни зоны - это точно. Так что он здесь сидеть не может.
- Нэт, майор, он здесь. Нам пришла телеграмма - он сказал, что будет ждать нас здесь.
- “Здесь” - это где?
- Приозерск, вэ-чэ 02885.
- Хорошо, разберемся. - Майор снял трубку телефонного аппарата и сделал несколько энергичных оборотов ручкой привода генератора тонального вызова, - “Бахча”, “Бахча”, “Бурю” пожалуйста.
- Соединяю, - тихо, нараспев женским голосом ответила незнакомая “Бахча” и в наушни-ке раздались трели, свисты и гудки.
Сквозь эти шумы в наушники прорывались какие-то звуки, которые можно было принять за ответ позывного “Бури”, а можно было и не принимать за таковой. Майор знал, что связь может быть и односторонней, и в надежде на это прокричал в микрофон черной эбонитовой трубки:
- “Буря”, дежурного по 2885!
Кроме шума в наушниках ничего не было слышно, да и шум вскоре прекратился - это оз-начало, что загадочная “Бахча” рассоединила линию связи. Майор опять начал крутить ручку ге-нератора вызова и опять начал тревожить загадочную “Бахчу”, добиваясь от нее связи с не менее загадочной “Бурей”. Но связь напрочь отсутствовала.
- Ну, Вы видите, - бархатным, завлекающим голосом говорила “Бахча”, - что связи нет.
- Не вижу, а слышу, - негромко констатировал факт майор, положив трубку. Ему было неловко перед незнакомыми мужчинами, в глазах которых он был представителем одной из наи-больших армий мира и в которой, как утверждала пропаганда было все самое лучшее (а в какой армии мира не все самое лучшее?), - каких-то тридцать километров, пешком легче дойти, чем связь установить...
Глаза приезжих с надеждой смотрели на офицера. Майор, немного подумав, снова начал крутить ручку телефонного аппарата. Теперь он просил эту самую всесильную “Бахчу” соединить его с дежурным по караулам. С дежурным по караулам связь была.
- Виталий, привет. Это Богдан с Сары-Шагана, если не трудно, посмотри, пожалуйста, в списках осужденных или подследственных рядового Бахтырева Шамиля Рамазановича. Здесь к нему приехали, а я никак не могу связь с частью установить.
- Без проблем, - ответила телефонная трубка.
Прошло несколько минут в ожидании ответа. Все молчали. Гости осторожно осматрива-ли помещение, начальник патруля делал вид, что смотрит в окно, а сам, кося, рассматривал при-езжих.
- Трудяги, сразу видно - какие руки мозолистые. А этот их братишка, наверное, просто очередной гавнюк, возомнивший из себя “деда” или крутого парня. Почему кавказцы такие про-тиворечивые - вроде бы скромные, трудолюбивые, но вдруг ни с того ни сего стают бешеные..., - размышлял майор, рассматривая уставшие лица и крепкие руки приезжих, впитавшие в себя грязь физической работы.
- Ало, Богдан, - отозвалась трубка телефона спокойным мелодичным баритоном, - здесь он у меня сидит, уже получил свое и ждет этапа, за убийство. Как там у тебя дела?
- Все нормально. А у тебя?
- Мухи надоели и начальники разные со своими вводными.
- Как всегда. Ну, пока. Смотри, завтра меня отсюда вовремя забери.
- А это как проставишь, - раздался смешок. - Давай служи, а чуть что звони. Может и спасем, если бензин будет.
- “Армия: бензина нет, денег нет, ни хрена нет - только “честные” и “преданные” генера-лы и маршалы на Арбате, - подумал майор, а затем начал говорить, внимательно прислушиваю-щимся к разговору мужчинам. - Ваш брат на гауптвахте в городе. Скоро будет автобус, подъедете на нем до КПП, там изложите свою просьбу и представите документы. В городе спросите оста-новку “Гостиница 130”, а от нее вам любой покажет, как дойти до комендатуры. В комендатуре все ваши вопросы будут решены положительно.
- Спасибо, спасибо, майор, - старший начал горячо благодарить начальника патруля и на-чал доставать из огромной сумки какие-то свертки, - возьми, возьми, пожалуйста.
- Прекратите, товарищи, все гостинцы приберегите для брата, да и вам здесь придется пожить некоторое время.
Мужчина со свертками застыл в нерешительности.
- Товарищ майор, это мы по-кавказски - от души. Это мясо копченное, буженина, мы са-ми делаем, попробуй. Не обижай.
- Спасибо, огромное спасибо. Ничего не надо. Я выполнял свою работу и для этого я здесь поставлен. Все - на этом прекратим прения, мы здесь не депутаты, чтобы дискутировать. Пойдемте, я вам покажу остановку автобуса, - решительно сказал майор.
Все вышли из помещения и направились в сторону вокзала.
- Интересно, знают ли они, за что сидит их братец, - думал майор, глядя на этих уставших людей. - Это надо же, в наше время при таких сумасшедших ценах ехать почти через весь Союз, чтобы узнать, что их братец убийца. А может, они уже это знали и приехали его вызволять. А мо-жет они уже иностранцы, тогда все понятно - спешили, пока не появились все эти границы, та-можни, национальные валюты...
- А вы откуда приехали? - спросил майор у старшего молча шагавшего рядом.
- Из Чечни, поселок Шали, слышали может?
- Нет, ни разу. Я не был на Кавказе и уже, вряд ли, побываю.
- Почему? Приезжай майор в гости, я тебе адрес оставлю.
- Спасибо. Я, наверное, домой поеду - на Украину, пока еще пускают... Что эти придурки наделали.
- Да-а... Ни ваш Бог, ни Аллах им этого не простят...
И майор, и пожилой чеченец понимали о каких “придурках” идет речь. “Волей народов” они разъединили эти народы, бросив их в водоворот неизвестных событий, посеяв среди них вра-жду и ненависть, отрезав их от привычной жизни “развитого социалистического общества”.
На небольшой площадке за вокзалом стояла небольшая группа людей - это приезжие ждали автобуса в город, в город которого нет на тех картах бывшего Советского Союза, которые можно купить, достать вполне легальным путем - это был город Приозерск. “Потенциальные вра-ги” знали об этом городе больше, чем его “коренные” жители, потому что этот город был голов-ной базой 10-го полигона войск ПВО страны или, как его называли американцы, полигона Сары-Шаган. Это был самый большой полигон ПВО в мире - в большой стране много чего было самым большим в мире... “Коренными” жителями в этом городе, приозерцами считались временно про-живающие и несущие свою службу офицеры и члены их семей, солдаты, представители могуще-ственного ВПК (военно-промышленного комплекса). Офицеры служили здесь долго - многие поч-ти весь срок службы, что давало им право говорить: “Мы приозерцы”. Это действительно была своеобразная популяция людей, не поддающаяся никакой классификации. У них не было нацио-нальных различий, они были высокообразованны (больше половины жителей города имели выс-шее образование), они подчинялись особому укладу жизни военных городков, выполняя разные функции, они все были вовлечены в единый процесс - процесс обеспечения задач, которые они считали очень важными для себя. Они отмечали свои сугубо “приозерские” праздники и даты, у них даже Новый год был растянут на несколько часов - по числу часовых поясов, охватывающих почти всю территорию бывшего Советского Союза. У этих людей было две малых родины: одна где-то там, где они родились и другая город на Балхаше, где они прожили, как многие из них счи-тают, лучшие свои годы, может потому, что это были годы их юности, молодости...
- Вот эти люди ждут автобус в город, сказал майор своим попутчикам, - желаю вам быст-ро решить все свои вопросы.
- Спасибо, товарищ майор, если будете на Кавказе, заходите в гости. Бахтырева Рамазана в Шали все знают.
- Так это отец того убийцы, - подумал майор. - Приятного мало ожидает его...
- Товарищ майор, разрешите спросить, - молодой худощавый парень обратился к началь-нику патруля.
- Да, - коротко ответил он, рассматривая парня.
Молодой человек был светловолос, голубоглаз, высокий и поэтому слегка сутулился. Он был одет в тертые джинсы и черную футболку с вышитой желтой надписью “BOSS”. В руках он держал небольшой чемоданчик и большой целлофановый пакет.
- Скажите, пожалуйста, как мне попасть в штаб 03080?
- А Вам зачем?
Юноша извлек из заднего кармана джинсов новенькое удостоверение личности офицера в котором лежал вчетверо сложенный белый лист бумаги.
- Вот мое предписание, меня сюда служить направили, - сказав это, парень подал началь-нику патруля удостоверение и листик бумаги.
“Предписание”, резко выделяющаяся на общем фоне листика бумаги, надпись говорила о том, что приехал служить молодой офицер.
- Присылают зачем-то еще, - подумал майор и вслух сказал, - Вам, товарищ лейтенант, лучше всего ехать на автобусе до гостиницы 130, в ней оставить вещи и попытаться договориться об устройстве, а затем пойти в комендатуру и там взять направление в эту гостиницу или в дру-гую, в которой есть места...
Майор посмотрел на часы и вспомнил, что когда-то и ему говорили тоже...
* * *
...!979 год, конец августа, таже самая остановка, такая же еще непривычная жара. Он то-гда тоже был лейтенантом. И тогда возле него стояло два здоровенных чемодана - “мечта окку-панта”, наполненные до отказа полным набором разнообразных видов форм: две шинели - парад-ная и полевая; парадная, повседневная и полевые формы одежды; сапоги хромовые, юхтевые, ботинки и туфли установленного образца; тетрадки с конспектами, Уставы Вооруженных Сил - полный сборник; банка тушенки и баночка варенья к чаю... У него было все только для службы - он собирался служить. Он ехал в незнакомое место, где, как его учили был резкоконтинетальный климат, где были не понятные условия службы и совсем не понятная перспектива ее. Тогда хоте-лось верить в громкие слова о “служебном долге”, о “чести и доблести офицера” - хотелось не только верить, хотелось жить этими понятиями. Многое из этих объемных чемоданов не пригоди-лось, особенно конспекты по сложным предметам и парадная форма...
* * *
- ... Вещи отправил контейнером? - по негласному праву старшего переходя на ты, спро-сил майор лейтенанта, указывая глазами на маленький чемоданчик. - Могут и не прийти вовремя, а то и вовсе исчезнуть - время сейчас не понятное.
- Да нет, это все, - пренебрежительно махнул рукой лейтенант. - Я не надолго. Уволюсь и домой.
- Так быстро это не делается, нужно было еще в училище попытаться.
- Нет так нет - возьму и просто уеду. Я россиянин и не желаю служить казахам. Да вооб-ще сейчас служить в армии не выгодно.
- А что сейчас выгодно?
- Вот мои ребята...
И начал парень рассказывать о каких-то “своих ребятах”, которые занимаются бизнесом, то есть тем, что майор понимал, как спекуляцию, обман, мошенничество и бандитизм. И очень часто молодой лейтенант говорил о деньгах. Деньги, деньги, деньги - в этом новом времени они решали все. А в том времени...
* * *
1979 год. Июль. Комната курсантского общежития. Ночь, не спится.
- Богдан, какого черта ты попросился в этот Приозерск - это же дыра. Стоило четыре года горбатиться на этот красный диплом, чтобы иметь право выбрать задницу.
- Знаю, Дима, но ехать на Кубинку не хочу. Эти дурацкие построения, дебильные учеб-ные сборы с вечной проверкой причесок и вымытых противогазов; старая, не нужная техника и потолок капитан - ради этого не стоило горбатиться, это уж точно.
- Да брось, ты. Какой капитан. Мы же не дураки - мы сильные личности, прорвемся...
Отец Дмитрия был командиром части, мать директором школы в военном городке. Сын “командно-начальствующего состава” небольшого военного поселения с раннего детства впитал в себя жизнь военных гарнизонов и другой жизни он себе не представлял. С первых дней учебы в училище он был независимым и гордым, всегда почти на равных разговаривал с младшими офи-церами, казавшимися такими грозными и всесильными особенно сельским мальчишкам. Помнит Богдан, как вздрагивал при малейшем окрике офицера.
- Да чего ты их боишься, - успокаивал Дима, - это же сцыкуны. Да их в части любой дед за пять минут обломает. Это они здесь такие герои, потому, что все или выскочки или стукачи, устроенные по блату.
У Дмитрия был красивый торс сильного мужчины, в голосе была уверенность в своей правоте, поэтому он долго оставался образцом для подражания. Но вот сейчас, за ночь до выпус-ка, Богдану Орлику стало ясно, что пути их расходятся и каждый по разному понимает свое при-менение в армии: Дмитрий решил идти по командной линии; Богдан - по технической - и каждый мысленно ставил перед собой максимально возможные цели.
- Дима, мне кажется, что там вдали от центра люди занимаются делом. Ведь там полигон - все самое лучшее, передовое.
- Да брось ты, в армии все одинаково. Быт определяет сознание, а не бытие. А с бытом там плохо. Мой отец часто туда ездил на стрельбы. Эх, нужно было тебе с ним поговорить.
- Дмитро, все будет о’key! Впереди целая жизнь. Главное, закончилась нудота, называе-мая учебой, диплом в кармане. А если что не так, то уволюсь к чертям собачьим и на гражданку, поднимать народное хозяйство.
- Тогда и не стоило начинать...
* * *
- Тогда и не стоило начинать...
- Что вы сказали, товарищ майор? - спросил юноша.
- Да я говорю, что может и не стоило начинать с этой армией, а сразу поступать в граж-данский ВУЗ.
- Сам не знаю, как меня угораздило. Учился плохо, а военное училище было поступить легче - было бы здоровье нормальное.
- Когда я поступал этого было не достаточно...
* * *
Подъехал желтый городской автобус. Пассажиры не спеша вошли в него.
- Счастливо, - пожелал кому-то майор.
Автобус, подняв шлейф пыли, уехал и опять наступила тишина, наполненная неподвиж-ностью зноя. Тишина - это естественное состояние природы. Чего добился человек в своей дея-тельности, так это то, что он нарушил тишину. Человек нарушил тишину леса, вырубая его. Он нарушил тишину рек, ставя на них плотины, строя мосты и города на их берегах. Он нарушил тишину гор, взрывая их ради камней, называемых полезными ископаемыми. Но кто бы мог поду-мать, что человек нарушит безжизненную тишину пустыни. Зачем человеку пустыня - ведь здесь ничего нет?... Единственное чем владеет пустыня - это уходящие за горизонт мертвые пространст-ва, тишина и ветер. Пустыня - это дрожащий от жары, сухой воздух и безбрежное ослепительной голубизны небо днем. Пустыня - это сумасшедшее черное, засыпанное золотым песком звезд ноч-ное небо. Пустыня - отсутствие жизни. Кому-то было выгодно назвать эту пустыню Голодной Степью. Но Бетпак-Дала в переводе с тюркского - анальное отверстие Дьявола - вот что такое пустыня.
И человеку вдруг понадобились эти громадные площади, не пригодные для жизни - че-ловек решил бесполезное превратить в полезное, человек уже давно возомнил себя царем приро-ды. И на безжизненном пространстве он решил испытывать свои кровожадно бесполезные, бес-смысленно вредные для природы и для человека ракеты, бомбы, самолеты - человек решил по-строить в пустыне полигон. Но вначале здесь были найдены урановые и медные руды, и был по-строен КарЛаг - тюремная зона величиной с Францию, за колючей проволокой которой, в основ-ном невиновные, зэки примитивным способом, теряя здоровье, добывали эти руды для строитель-ства ракет, полигонов и всего того, что предназначено людей уничтожать. Люди добывали себе смерть... Так будет продолжаться еще долго: люди трудом своим будут приближать кончину свою...
Полигон... Сотни километров кабелей, трубопроводов, дорог - хитроумным переплетени-ем покрыли пустыню. Десятки “точек” - небольших военных объектов, ощенившихся антеннами, как лимфоузлы, как нейроны соединяют нити этой вязи, образующей почти живой организм, ис-кусственно созданный богом войны, сидящим в каждом человеке. Может это звучит и парадок-сально, но люди, служащие на полигоне, люди, обеспечивающие создание оружия, меньше всего хотят его использования, может потому, что лучше других знают, как действует это оружие.
Люди полигона... Это своеобразная социальная группа. Никто однозначно не ответит на вопрос в чем отличительная особенность этих людей. Но проходят годы, они встречаются, как родные, даже не зная друг друга - для них, как пароль, как отличительный знак, звучат роднящие их слова: “Сары-Шаган, Приозерск, полигон...” Многие искренне считают, что им повезло быть там...
- Счастливо, пацан, может тебе и повезет, - подумал майор о молодом лейтенанте и не медленно пошел к помещению коменданта станции.
Другого молодого лейтенанта - помощника коменданта на месте не оказалось. Но возле двери его комнаты стояли ящики только что сгруженные из поезда. Возле ящика, как часовые стояли подчиненные майору солдаты-патрульные.
- Где лейтенант? - спросил у них майор.
- Не знаем, - ответил один из них, - комендант сказал ждать здесь и охранять ящики.
- Не комендант, а дежурный помощник коменданта, - сердито поправил майор, глядя на ящики, из которых вызывающе соблазнительно выглядывали персики, баклажаны, помидоры. Майор перевел взгляд на солдат, - закончите здесь свою “почетную службу” и сразу в дежурку. Ясно?
- Так точно, - ответили одновременно солдаты, испуганно смотря на майора, не понимая почему тот сердится.
“Бесплатная рабочая сила - вот что такое наша армия. Служит пару месяцев, а солдат для него уже раб. И для кого пишутся все эти уставы и инструкции... - размышлял майор, которому, согласно инструкциям, нужно было патрулировать с этими солдатами по поселку Сары-Шаган.”
Майор развернулся и медленно пошел в сторону от здания станции к помещению пат-рульных.
В коридорчике оставшийся в нем солдат пытался разжечь газовую плиту - у него ничего не получалось. Майор подошел к нему, молча забрал спички, открыл вентиль баллона и зажег газ. Перед тем как ставить чайник на огонь он открыл крышку и понюхал воду.
- Саркысбаев, где ты брал воду? - спросил он в настороженно наблюдавшего за дейст-виями офицера солдата.
- С крана на улице.
- Не с крана, а технической водяной колонки. Саркысбаев, это техническая вода - она с озера и пить ее нельзя. Эту воду вылить. Пойдешь вдоль колеи и слева, возле депо, увидишь цис-терну с питьевой водой. То нормальная вода, из Чу. Будешь разжигать газ, позовешь меня, я тебя научу как это делается. Ясно?
- Да.
- Не “да”, Саркысбаев, а “есть, товарищ майор”, - назидательно сказал начальник патруля и затем с видом размышляющего человека тихо добавил, - черт, а может я уже не товарищ, а ка-кой-нибудь “майор-бай”...
- Есть, товарищ майор, - улыбаясь ответил солдат, ему стало смешно от того, что майор назвал себя “майор-баем”.
- Ну, валяй, Саркысбаев, только к цистерне и назад. И не вздумай цепляться к местным красавицам.
- Хорошо, товарищ майор, - опять, широко улыбаясь, сказал солдат. Он взял чайник и вышел.
Майор зашел в комнату отдыха патруля. Подошел к топчану, сел, снял фуражку, взял по-трепанный журнал и сделал запись: “15.45, 203-й, Шамраева, замечаний нет”. Возле топчана стоя-ла коричневая спортивная сумка. Майор расстегнул ее, вынул оттуда стакан, кипятильник, книгу, папку с листами бумаги, небольшой радиоприемник. Положил перед собой несколько листов бу-маги, исписанной черными чернилами. Начал читать записи, затем извлек из папки чистый лист и начал что-то туда записывать. Написав несколько строк, открыл книгу и начал внимательно всматриваться в формулы - это была книга по одному из разделов математики. Вскоре лист бума-ги был исписан и майор начал что-то чертить и писать на новом листе - ему нужно было доказать теорему, доказывающую верность предложенного им алгоритма решения одной из задач в систе-мах называемых искусственным интеллектом. Решение было близко, но что-то мешало закончить начатое.
“Кому все это нужно? - подумал майор, отложив ручку и посмотрев в грязное окно на за-хламленный двор. - Ведь понятно, что полигон закроют и никто и никогда не вспомнит, что кто-то и когда-то разрабатывал алгоритм вывода, построенный на процедурах Эрбано...”
Он включил радиоприемник, настроенный на “Маяк”, диктор очень беспокоился о здо-ровье президента страны, затем начал рассказывать о Кавказе.
“Началось: опять зажравшиеся пасынки делят шапку Мономаха, а народ, потакая им, от безысходности дерется между собой...”
Мысли, мысли... Никакие человеческие мысли не могут найти оправдание происходив-шим событиям.
Начала играть музыка. Майор взял чистый лист бумаги и начал писать: “Пусть множест-во S - эрбановская база...”
Неожиданно громко зазвонил телефон. Начальник патруля снял трубку. В наушнике раз-дался знакомый спокойный голос дежурного по караулам.
- Богдан, прими вводную на розыск. Готов? Записывай...
Дежурный передавал данные об очередных дезертирах или, как их еще называли, “бег-лецах”. Очень много солдат убегали из разваливающейся армии, разваливающегося государства. Дезертиры, как крысы из тонущего корабля, предвещали гибель этого государства. Нельзя гово-рить о могуществе государства раз есть дезертиры в нем. И можно было ли их обвинять в дезер-тирстве, обвинять по законам того государства, которого уже не было? Конечно же нет. Но отла-женный механизм жизнедеятельности такой могучей, в количественном выражении, структуры, как армия, был очень инертен. Поэтому формально объявлялись розыски и формально организо-вывались “поиски” дезертиров, которые особо и не скрывались - практически все они убегали домой. Убегали от неопределенности, от правового беспредела еще более усугубившем казармен-ный беспредел, убегали от голода, а может и от смерти...
“Убегали” с армии и офицеры. Беловешская Пуща в одно мгновение сделала их фор-мальными иностранцами и даже “врагами”. Офицеры в спешном порядке, под любым предлогом увольнялись, стараясь приобрести маленькую толику льгот, предусматриваемых в законах любых государств, боящихся людей умеющих быстро организовываться и умеющих пользоваться оружи-ем. В основном эти льготы сводились к получению права на бесплатный провоз скудного багажа и членов семей к новому месту жительства и еще, как некий гарант финансового обеспечения, пен-сия за выслугу лет - размеры которой, в лучшем случае, позволяли оплатить коммунальные услу-ги... не существующего жилья. Офицеры бросались в крайности новой жизни - крайность это лучше чем неопределенность, хотя и является порождением ее.
- ...Все, - резюмировал голос в трубке и после небольшой паузы он добавил, - Богдан, ты слышал, какой-то приказ передали, вроде бы, кто хочет на Украину, то пускай пишет рапорт и его увольняют из СНГ, командируют в украинскую армию. Ты как?
- Виталий, я никак, мне осталось девять месяцев до двадцати лет, как-то протяну. А там - “прощай оружие”.
- Тебе легче, а мне еще два года. Я написал рапорт. Но мне кажется, что это туфта или очередная проверка на надежность - уж больно этим заинтересовались “голубоглазые”.
“Голубоглазыми” порою в армии называли сотрудников КГБ. Почему - никто не задумы-вался. Может за то, что сотрудники этого ведомства любили носить форму летчиков, а не форму общевойсковиков с темно-синим кантом, кстати, предписанную им соответствующими приказами. Они всегда оправдывали такую привязанность к летной форме “условиями легенды”, обмана, то есть, врагов и лазутчиков. Но “секрет” был не в желании обмануть “врага” - просто летчикам была положена кожаная куртка, а какой же чекист без кожанки...
* * *
...У низкорослого, полноватого полковника в форме летчика глаза были не голубые, а маленькие, узкие и темно-коричневые, и смотрели они не то что бы зло - не добро они смотрели на всех пред собой. Лицо его было изрезанно крупными морщинами, а на левой щеке, как будто приклеенная искусственная бородавка. Он долго и молча смотрел в лицо майору. Майор заполнял “артистическую” паузу рассматриванием сероватых стен, портрета Андропова на стене, здоровен-ного серого сейфа в углу комнаты, черных толстых решеток на окнах. Ему уже приходилось бы-вать в подобных кабинетах и ничего нового для себя он здесь не увидел. По старшинству, полков-ник первым нарушил молчание, как положено, представившись:
- Полковник Хренов Михаил Михайлович, - пауза, - начальник особого отдела полигона, - и опять пауза, наверное, собеседник должен был “проникнуться положением” и “осознать все свои даже не совершенные поступки и предательства” коими должен был заниматься особый от-дел.
Майору вдруг стало весело и он с трудом подавил на своем лице улыбку. “Ну и фамилия, как пароль кагэбиста. С такой фамилией в КГБ, во времена перестройки - смешно, - почему-то подумал он”.
- Я давно хотел с Вами встретиться и поговорить, Богдан Алексеевич, - после продолжи-тельной паузы опять раздался голос полковника. Тембр голоса был слегка глуховат, безэмоцио-нальным. Говорил полковник в меру тихо и в меру громко, как говорят люди, уважающие себя и желающие кого-то услышать еще.
И опять пауза.
“Говори, если хочешь, мне наплевать, - так подумал майор и внимательный физиономист тоже самое мог прочесть и на его лице”.
- Я хочу поговорить с Вами о Вашем знакомом Крызько Сергее Ивановиче, - и опять пау-за, и пристальный взгляд темно-коричневых глаз. Казалось, что вся суть разговора скрывается в этом взгляде и этих паузах.
“Серега залетел где-то? Вряд ли - он слишком прост для интриги и честен для предатель-ства. Скорее всего это “раскрутка” для другого разговора. Ведь все их учебники списаны из при-митива рассуждений Карнеги - начинают с общих тем, общих знакомых, а потом, как будто невз-начай вопрос о главном. А главное что? Может быть это я главный шпион и резидент всех разве-док? Ну-ну, спрашивай, полковник хренов... - Рассуждал майор.”
- Вы знаете, что он успешно закончил адъюнктуру?
- Да, - ответил майор, подумав, - письмо от Сереги пришло недавно, значит читали, вот и “зацепились” за него.
- Какое Ваше мнение о нем?
- Самое лучшее: прекрасный специалист, отличный офицер, трудолюбивый, - и, немного подумав, добавил, - военную тайну хранить умеет.
- Это хорошо, что наши мнения совпадают. Есть решение направить его на ответствен-ную работу в Москву. Сами понимаете, мы уточняем...
“За дурака принимают. Какая ответственная работа - МНС-ом в институте. И это без вас давно решилось, - подумал майор, но кивнул головой, мол, понятное дело, нужно уточнять...”
- А что у Вас была история с полковником Чевычаловым? - Был задан, вроде бы, не по теме вопрос неподвижным полковником. Неожиданный вопрос, по идее, должен был сбить с тол-ку напряженного и ожидающего чего-то неизвестного, человека. Но майор был расслаблен. Не столь далекое спортивное прошлое научило быть расслабленным - расслабленное состояние луч-шее из состояний для принятия решений.
- Ничего особенного, - ответил майор, снизав плечами, подумав, - “А при чем здесь Че-вычалов, это же было так давно”.
- Ну что-то было, - не унимался кагэбешник.
Вдруг майор подумал или скорее всего прочувствовал, что можно немного подерзить.
- Майор Чевычалов (он специально назвал звание того времени, а не этого) оказался ха-мом, ему казалось, что если он из КГБ, значит ему никакие правила приличия не писаны. А когда я ему сделал замечание, то он угрожал меня сгноить в Сибири и еще по стенке размазать.
- А у меня другие сведения.
- У Вас сведения - у меня свое мнение. Мне кажется, что это давняя бытовая история и в ней для контрразведки нет ничего интересного.
- Почему Вы сказали “контрразведки”?
- Так это Чевычалов говорил, что он двадцать лет в контрразведке и переловил множест-во шпионов, а я, по всей видимости, должен был быть одним из них.
В этом кабинете такие слова считались дерзостью и притом неслыханной - никто и нико-гда в этом государстве раньше не смел усомниться в правильности действий любого сотрудника КГБ - они были выше закона, выше морали и выше всякой логики. Но что-то менялось в стране, что... Страх - основа любого сильного государства постепенно исчезал. Это было начало конца великой державы.
- А что у Вас произошло с партией, с утерей партийных документов?
- Мне кажется, что Вам об этом лучше знать, ведь не без вашего (имелся ввиду комитет) участия произошли эти события.
Майор Орлик знал, что говорил. Со временем друзья сообщили ему, что его кандидат-ская карточка была похищена тайными осведомителями, его сокурсниками, и по приказу их тай-ных начальников. И Орлик ждал вопроса о предполагаемом участии комитета и откуда у него такие сведения или на основании каких фактов он строил свои догадки. Но такого вопроса не по-следовало - по видимому, это было не столь важно или комитетчики знали гораздо больше, чем можно было даже предположить. Они действительно знали очень много, но не того что было нужно для обеспечения безопасности страны...
- Так что же тогда произошло, почему Вы решились на такой поступок? - допытывался полковник.
- Ничего особенного. Юношеский максимализм, желание верить во что-то. Начитался Маркса, Энгельса, Ленина и понял, что партия не соответствует тем идеалам - изложенным у классиков. Написал заявление о не желании быть коммунистом. Ну, а у меня похитили партийные документы и исключили за их потерю.
- Кто похитил? - Казалось, что полковника совсем не интересует этот вопрос. Но именно это показное равнодушие было признаком повышенного интереса.
- Я так думаю, что человек от вас и ... по вашему приказанию, - слегка приглушенным го-лосом остерегающегося сказать что-то лишнее ответил майор.
Выражение лица полковника не изменилось, но глаза как-будто замерли и смотрели вро-де бы на собеседника, но мимо его глаз - это означало, что человек думает и что он не предпола-гал такого развития диалога. А Орлик почувствовал, что ему начинает надоедать этот беспредмет-ный разговор, не имеющий серьезных причин для продолжения и беспокойства. Скорее всего он был вызван выяснением каких-либо косвенных сведений его не касающихся или явным бездельем представителей органов госбезопасности на полигоне - на полигоне сворачивались практически все работы, представляющие хоть какой интерес.
“Нечего делать мужикам, - подумал Орлик, - вот и решились пройтись по старым “клиен-там”, авось отловят компромат какой-нибудь или заговор.”
- И Ваше мнение не изменилось? - Это все что мог придумать полковник в минуту разду-мий, именно раздумий, ибо в данном случае преднамеренные паузы означали бы потерю инициа-тивы разговора или импровизированного допроса.
- Я об этом даже не думаю. Но бывает вспоминаю, когда узнаю, как очередной чин вору-ет, злоупотребляет и при этом сам себя награждает, а ведь все они коммунисты.
- Но от них избавляются.
- Но сначала их порождают...
* * *
“Интересно, что сейчас делают кагэбэшники, когда великую страну, вопреки ее законам, Конституции, растаскивают те, кто должен верой и правдой служить или хотя бы быть олицетво-рением такой службы. А ведь все эти новоявленные президенты - преступники. Почему их не лик-видировали - времени было мало, искали “шпионов” и “врагов” среди порядочных людей, - поду-мал майор...”
В прихожей был слышен шум и приглушенный разговор.
- Эй, вы, что вы там задумали!? Ану, откройте дверь! - Громко скомандовал майор, не вставая с топчана.
Дверь открылась, в ее проеме майор увидел своих троих подчиненных, теснящихся возле газовой плиты.
- Мы, товарищ майор, хотим ужин делать, - робко ответил один из них.
- Что всей толпой? Что вы там на троих соображаете, что это там у вас? - Майор поднялся с топчана и подошел к солдатам.
Самый маленький из них держал в руках грязный целлофановый пакет, наполненный мелкой картошкой.
- Где взяли? - спросил майор, пытаясь быть хоть немного строгим.
- На рынке дали, - ответил тот, кто держал пакет.
- Не украли?
- Не-е-е, - широко улыбаясь, ответил державший пакет.
- Хорошо. Но нечего здесь толпиться. Ты, - офицер указал пальцем на того, кто держал пакет, - как тебя зовут?
- Рядовой Бахтыр Толубаев, - четко ответил солдат.
- Так вот, Бахтыр Толубаев, возьми казан, пойди к колонке, помой эту картошку. Затем, вместе ее почистите, сварите и бросите туда вашу пайковую тушенку - получится отличное жар-кое. Мусор не разбрасывать, а вынести на мусорку. Вперед орлы и с песней.
“Ничего не умеют. Ничего, научатся - на то она и существует армия, чтобы научить вы-живать, - думал майор, смотря как солдаты начали выполнять его распоряжения”.
Он опять сел за стол. Вынул из сумки большую флягу с водой, налил ее в стакан, в стакан вставил кипятильник, когда вода закипела, бросил в кипяток пучок чая. Открыл книгу, взял листы бумаги и начал писать. Мысль работала четко, идея алгоритма получала свое практическое во-площение. Майор разрабатывал тематику по внедрению в автоматические системы обработки того, что в математике называется “искусственный интеллект”. Работа увлекала, но мысли о жиз-ни не искусственной, а реальной все настойчиво занимали естественный интеллект, наверное, только поэтому работа была прервана и на листе бумаги появилась надпись, стилизованным под славянскую вязь шрифтом, “Россия - Смоленск” и был поставлен большой знак вопроса...