Глубоко под землёй царит неумолимый, мрачный брат Зевса, Аид. Никогда не проникают туда тучи яркого солнца. Бездонные пропасти ведут с поверхности земли в печальное царство Аида. Мрачные реки текут в нём. Там протекает всё леденящая река Стикс, водами которой клянутся сами боги.
Из греческой мифологии.
Я шёл по мощёной улице, уходящей под гору, и уже не обходил мусор и грязь, перемешанные и превратившиеся в сплошную чёрную массу, хлюпающую и зловонную. Вдоль улицы высились полуразрушенные дома с обгоревшими стенами и выбитыми стёклами. Отдельные люди спешили семенящей походкой, прижимаясь к домам. Слышен был какой-то гул, словно работал большой завод. По улице плыли редкие и размытые клубы пара или тумана, они были тёмно серые, и какая-нибудь фигура, попавшая в них, выскакивала со сдавленным криком и бежала прочь, пока не падала в грязь. Я дошёл до перекрёстка. Зрелище предстало жуткое и пугающее. Людей было гораздо больше. Они брели плотными массами, серая одежда была одинакова у всех, лица, лишённые всякого выражения, смотрели вниз, руки безвольно висели, кто-нибудь падал, а остальные спешили обойти его. Страшной обречённостью веяло от этой толпы, и я не мог прийти в себя, я не знал, как попал сюда и куда идти дальше. Гул сменился глухим ритмом, кроме него и топота ног, не было никаких звуков. Редкие деревья, лишённые листвы, стояли неподвижно. Не было птиц и случайных собак, была одна лишь бесцветная масса людей, похожих на призраков. Над всем этим кошмаром висело низкое стальное небо. Тяжёлые тучи громоздились бесконечной грядой, из них моросил холодный дождь, проникающий во всё и окунающий этот затерянный и несчастный мир в пелену сырости. Никто и ничто не отбрасывало тени. Не было солнца, вечные сумерки царили вокруг.
Из-за угла показался сгоревший остов трамвая, я был страшно удивлён, что он всё ещё движется и вообще существует. Он остановился, выпуская серых людей, они молча присоединились ко всем и растаяли в толпе.
В трамвай никто не заходил, он тронулся, и я едва успел запрыгнуть на подножку. Он медленно катился вниз, дрожа и глухо гремя. Мимо проплывали здания. Уцелевшие окна были грязны, и чьи-то бледные лица, показавшиеся в них, тут же прятались, едва завидев трамвай. Многоэтажные дома сменились маленькими обшарпанными хибарами, сколоченными из обломков досок, грязного картона и кусков шифера, окон в них не было. Хаос разрухи и запустения царил вокруг, всё было вымершим и страшным. Трамвай остановился, и я вышел.
Идти было некуда, и я побрёл наугад. Грязные опустевшие переулки сменялись такими же, и я понял, что совершенно заблудился. Вокруг не было ни души. Я был весь напряжён, сердце выбивало бешеный ритм, сознание перестало искать выход из этой нелепой ситуации, и начинало паниковать. Вдруг справа раздался тихий шорох, и я резко обернулся. В нескольких шагах стояла девушка. Такая же, как и у всех одежда была заляпана бурыми пятнами и порвана в нескольких местах, спутанные грязные волосы висели космами. Весь её вид кричал об отчаянии, и она стояла, потупив глаза. Руки нервно теребили ткань, она явно чего-то ждала...
- Скажите, ради Бога, где я?! – Слова сами вылетели, и мне показалось, что она убежит, услышав их.
- Ты только пришёл. – Тихий ровный голос исходил, казалось, изнутри. Она подняла глаза. Они жили - в них был свет! – Но здесь Бога нет. Пойдём. Я отведу тебя в твоё жильё на эту ночь, а завтра ты сам решишь свою судьбу, как все мы.
И мы пошли такими же убогими улочками, обходя по возможности большие кучи мусора, моя спутница не проронила ни слова. А потом остановилась перед перекосившимся сараем, несколько гнилых деревянных ступеней вели в чёрный провал двери. Я вошёл во мрак, и всё исчезло, я остался один на один с безысходностью и неизбежностью предстоящего. Я знал, что завтра будет что-то важное, то, что решит моё будущее, если оно, конечно, ещё осталось.
Затем я заснул на грязном топчане из досок и не видел никаких снов...
Утром меня разбудила та же девушка и сказала, что пора, что меня ждут. В глазах была грусть, она что-то скрывала, хотя очень хотела сказать, я это чувствовал! Мы вышли в серое, убитое утро...
Мы шли по грунтовой дороге, и мёртвый город остался позади. Впереди показалась река. Дорога плавно поворачивала влево, река же уходила вправо, вместе они образовывали гигантскую букву Х. Я остановился, девушка выжидательно смотрела на меня, в её взгляде чувствовалась тревога. А я смотрел на реку и не верил своим глазам.
Она была широкая, абсолютно чёрная вода, казалось, была очень тяжёлой, и большие валы поднимались и опускались медленно и без всякого всплеска, и внезапно я понял вдруг, что это за река, что она катила свои чёрные валы вечно, она сама была вечностью, и не было у неё ни начала, ни конца.
А за рекой не было ничего – ни света, ни тьмы, ни земли, ни неба, ни жизни, ни смерти... Там вообще НИЧЕГО НЕ БЫЛО!!!
И река, эта жуткая, нереальная река была границей между страшным, умершим, но миром, где есть засохшие, но деревья, серые, но люди, где есть эта странная девушка с живыми глазами, и тем нечто, чему нет названия. Сковывающим холодом и животным страхом тянуло оттуда, и, по сравнению с этим безымянным, мир, в котором был я, казался родным и тёплым.
А через реку был переброшен замшелый каменный мост, и к нему вела от дороги тропа.
- Я пойду, посмотрю. – Не смотря на страх, мне было очень интересно увидеть тот берег, которого не было.
- Нет!!! Туда нельзя! Там очень страшно. Оттуда нет возврата. Это река смерти, и путь туда очень долог. – Девушка держала меня за рукав, а в глазах была мольба и бесконечная усталость. – Не ходи туда, я очень прошу!
- Пустяки. Я только посмотрю. – Я повернулся и ступил на тропу.
Сзади кричала и умоляла вернуться девушка. На втором шаге её стало не слышно. Я сделал ещё два и остановился. Точнее, меня остановило: весь этот кошмар, начавшийся вчера, странный и страшный мир, плачущая девушка, эта река, за которой не было даже пустоты... Всё пронеслось роем, я увидел всё это в мгновенье ока, я стоял и смотрел в никуда, и понял, что оттуда действительно нельзя вернуться, что там смерть, небытиё, отсутствие всего, чему есть название, и что надо жить! Жить, во что бы то ни стало, пусть даже в таком мире, который всё-таки жив, хотя бы потому, что в нём есть эта девушка с плачущими глазами.
Я оглянулся. Дорога была далеко, очень далеко!!! Но я ведь сделал всего четыре шага!!!
И тут ворвался леденящий ужас, нечто чуждое до кошмара задышало в затылок, я растворился в паническом страхе, я сам стал страхом, бесконечным, липким и вязким страхом...
Я побежал обратно. Сделав три прыжка, я выскочил на дорогу, но в то же время я бежал много лет, эта тропа не кончалась, три прыжка растянулись, и силы были на исходе; несколько секунд стали годами, и все эти годы я бежал, а сзади гнался ледяной холод смерти.
Девушка рыдала у меня на плече. Слёзы радости оставляли на грязном лице чистые полоски.
- Как вас мало таких! Это было испытание. Если бы ты испугался и не пошёл туда, то остался бы с нами, а, если бы сделал ещё хоть пол – шага, то никогда не вернулся. Мало тех, кто всё – таки ступает на эту тропу, но тех, кто возвращается – единицы. Ты вернулся. Теперь тебе ничего не страшно. Иди по этой дороге, и ты вернёшься домой, а мне пора к своему миру. Иди. И знай, что ты победил то, о чём поймёшь может через много лет, а может и никогда. А эта тропа... Каждый шаг отдаляет от дороги с невероятной прогрессией, и, чтобы вернуться после пятого, не хватит жизни.
Она перевела дух.
- А их ведь не пять, а гораздо больше. Это бесконечность. Нам этого не понять. Иди с Богом.
Она повернулась и пошла в свой страшный город, а я долго смотрел ей в след, не в силах осознать случившегося...
Потом я медленно повернулся и... открыл глаза.
Было утро, и в окно лился солнечный свет. Звенел трамвай, и протяжно зазывала молочница: «Мо-ло-ко!», за окном на жестяном сливе топтался голубь и подбирал вчерашние крошки...
Зазвонил вдруг будильник, и я вспомнил про работу – надо вставать. Накинул халат и побрёл умываться. В коридоре чем-то не очень явно, но гадко пахло. Подумалось – из парадной. Поставив кофе и разбив на сковороду яйца, пошёл одеваться и...
На стуле не было одежды, и я в растерянности вышел в коридор.
У входной двери на полу валялись какие-то лохмотья, а стоптанные и грязные ботинки стояли в лужице бурой слизи…
И ещё был запах... Какой-то плесени и болота... И... смерти...
ХХХ
На кухне вдруг забулькало и зашипело, и я очнулся. Пока вытирал с плиты убежавший кофе, вдыхал жадно его свежий, горьковатый аромат и улыбался наступающему дню...
1993 г.