Припомнила вдруг, что когда-то держала в руках рогатку и сделала, по своей глупости, "выстрел".
Училась я в седьмом "Д" классе Истринскоцй семилетней школы №2. В этом же классе учился высокий, красивый паренек Московкин Толя. Он по характеру был, в общем-то, добрым, отзывчивым мальчиком. Но никогда спокойно не сидел на уроках. То разговаривал с соседом, то выкрикивал что-то смешное и класс, конечно, смеялся.
Весь он был всегда в движении: то прыгал, то бегал на переменах, то фокусы показывал. На каждом уроке его одергивали преподаватели или выставляли за дверь. Казалось, что от улыбки рот не закрывался, мальчишки его почему-то побаивались, хотя Толя ни с кем в драку не лез.
Я сидела одна на первой парте, ростом была в классе меньше всех. Однажды на урок вошла классный руководитель Мария Андреевна и сказала:
-Московкин, пересядь на первую парту к Фаине.
А он вежливо спрашивает:
-С вещами?
Опять в классе смех.
-С вещами,- с улыбкой ответила Мальханова,- Отныне, Московкин, это твое классное место.- И вышла из класса.
Толя подошел с портфелем к моей парте, сделал мне реверанс, да так красиво, словно солист балета, и сел рядом.
-Фаина, ты только, когда будешь писать контрольные по алгебре, не закрывай свою тетрадь. Я алгебру плохо знаю,- тихо сказал мне Московкин. Я кивнула головой.
С этих пор на уроках вроде бы воцарилась тишина, но Толя умудрялся смешить учащихся, перекидывался записочками с мальчишками. А те шушукались и смеялись. Мой сосед был непоседой, он не мог долго сидеть на уроке тихо.
Однажды он написал мне записку, в которой были такие слова:"Теперь я твой рыцарь, никому не позволю обидеть тебя!"
"Спасибо"- ответила я ему на том же листе бумаги. Хотя на самом деле меня в школах, где бы я не училась, никто не обижал.
Наступил урок рисования. Преподаватель, кажется его звали Борис Петрович, сказал:
-Рисуйте на свободную тему. Значит, кто что хочет.
Я вообще-то рисовать совершенно не умела: из кувшина получался либо стакан, либо кружка.
"Толь,- пишу я ему записочку,- не умею рисовать. Нарисуй за меня что-нибудь".
И он нарисовал мне такую прекрасную лошадь, что я ахнула:
-Ты же художник, Толя, настоящий!
Я на листочке подписала свою фамилию и сдала учителю. Когда мы получили на следующем уроке рисования свои работы, на моем листочке стояла отметка "отлично". Я показала Толе. Он сказал:
-Рад за тебя.
А преподаватель обращается к Московкину:
-Анатолий, почему работу свою не сдал? Ставлю отметку "очень плохо".
-Борис Петрович, я нарисовал корову, но забыл листок дома. Завтра принесу,- объяснил Толя.
-Принесешь, тогда и исправлю отметку,- закончил преподаватель.
-А сейчас перейдем к новой теме,- обратился к классу преподаватель и повернулся к доске, стал на ней что-то писать.
В это время Толя достал рогатку самодельную, наделал из бумаги пульки, послюнявил их и положил на парту. Потом взял рогатку, зарядил ее и в самый дальний угол класса, на последнюю парту выстрелил. И, кажется, Корчагину попал в лоб. Тот ойкнул.
-В чем дело?- спросил Борис Петрович. Все промолчали. Учитель продолжал работать мелом.
-Фаин, ты когда-нибудь стреляла из рогатки?- спросил меня Московкин.
-Никогда,- ответила я.
-Хочешь попробовать?-не унимался Толя.
-Я не умею.
-А я научу.- и принялся мне показывать, как надо заряжать бумажные пульки и как дергать за резиночку, держась за деревянные ручки рогатки.
Сначала он все сам зарядил, вложил в мои руки и говорит:
- Пока учитель рисует, пульни по доске.
Я потянула за тонкую резиночку и, метясь в черную школьную доску, выстрелила. О, ужас! Попала моя пулька в затылок преподавателю. Он резко повернулся к классу, взглянул на Толю и крикнул:
-Московкин! Вон из класса!
Толя встал из-за парты, подмигнул мне и потихоньку, улыбаясь, пошел к двери и закрыл ее с той стороны. Хорошо, что из класса никто не видел, что из рогатки стреляла я. Но, я сидела за партой в таком напряжении и страхе, что лицо мое, словно, полыхало огнем. Стыд позорный одолевал меня. Я в душе каялась за свой неразумный поступок.
Встретились мы с Московкиным уже после войны где-то в 50-годах и при разговоре вспомнили о случае с рогаткой. Он рассказал, что его вызывали тогда к директору, дали "накачку" и еще пришлось извиняться перед преподавателем рисования.
А я ему сказала, что боялась, что он меня выдаст и в школу приходила долгое время в тревоге.
-Ну, что ты, Фаина, я своих и чужих не предаю!.
Прошло почти семьдесят лет, а я своего позорного выстрела не могу забыть. Совесть замучила.