Приближалось католическое Рождество. Рождество без снега, без настоящей зимы. Магазины незаметно украсились мохнатыми еловыми и сосновыми веточками, везде запахло хвоей, преддверием праздника, улицы стали ярче, насыщеннее.
Всем было хорошо, одной мне - неуютно. Ну да ладно, не привыкать к одиночеству. Рождество я собиралась встречать одна – из города уехать не было возможности, приглашать никого не хотелось, идти к кому-то – тем более.
Праздника тоже не хотелось. Компьютер перекочевал обратно в угол, а вся бумага была аккуратно сложена в столе – от греха подальше. Зеркало теперь радовало. Вместо толстушки оно настойчиво показывало высохшую каргу. Смотреть туда не хотелось, к холодильнику лезть тоже. Отсутствие там продуктов тоже не беспокоило.
Но в тот вечер одиночество почему-то волновало меня особенно. Злодейка судьба, которая, казалось, утратила меня из виду, завернула новый виток событий, но тогда я этого не знала.
Накинув на плечи теперь большое мне пальто, я спустилась вниз и побрела по голому без снега городу. До Рождества осталась лишь неделя. Пройдя мимо костела (как всегда закрыт!), я взглянула на блестящую витрину, прикинула, что таких денег у меня нет и не будет, и побрела дальше. Богатая жизнь манила и злила, на душе было холодно и одиноко. Мимо пробежала, весело смеясь, стайка молодежи и на их фоне я почувствовала себя старой и никому ненужной. В мои-то двадцать три!
– Маргарита Юрьевна!
До меня не сразу дошло, что это я. Рита – это я слышала часто. Ритка – еще чаще, Потапова - так то каждый день, Маргарита – изредка, но Маргарита Юрьевна – это что-то новое! Старею!
Оглянувшись, я пожалела, что оглянулась: во рту пересохло, а ноги стали ватными. Это не может быть он...
– Здравствуйте, Маргарита Юрьевна, – не дождался моего приветствия назойливый мужчина. – Вы уж простите, что так внезапно и назойливо. Знаю, что мы не знакомы... Вернее, не совсем знакомы...
Тут я и поняла – конечно, не знакомы. Этот чуть старше меня, а тот, тот был старше намного... Не может быть... Это...?
– Меня зовут Максим Александрович.
Ну да, тот же был Александр Алексеевич...
– Максим Александрович Меняев, – добавил он.
– Тоже психолог? – ляпнула я, вспомнив наши первые встречи: телефонную и на кладбище.
И как это я сразу не узнала этот голос? Может, потому, что теперь он не напоминал кусок льда? Как тогда, по телефону...
– Нет, – почему-то засмеялся он.
Тепло засмеялся, как старой знакомой.
Мы пошли по темной полосе асфальта. Ближе друг к другу, чем шапочные знакомые и дальше, чем влюбленная парочка.
Я искоса наблюдала за попутчиком. Мимо проехала машина, бросив на Максима столб света. Теперь он уже не казался так похож на отца, и мне стало чуть легче дышать. Одиночество вдруг отступило, оставив вместо себя легкое беспокойство.
Мы молчали. Но слова были и не нужны. Я молча спрашивала, что ему нужно, а он молча отказывался отвечать. Или стеснялся. Я же не психолог!
– Вы знаете, что он сам? – сказал, наконец, Максим. – Сам съехал с того моста.
– Нет, – удивилась я. – Почему?
– Мы не знаем, – хмуро ответил мой новый (или уже старый?) знакомый. – Мама думает, что из-за вас.
Я, мягко говоря, удивилась.
– Вы тоже?
Боюсь, что в моем голосе прозвучало легкое подозрение. Что если сейчас Максим, наподобие своей матери, будет орать на всю улицу, что я убийца? Эта мысль внезапно показалась мне настолько нелепой, что я улыбнулась. Как ни странно, но Максим на мгновение ответил мне теплой улыбкой.
– Я? – усмехнулся Максим. – Я – нет. Я знаю правду. Он из-за меня.
Я вздрогнула, вновь насторожившись... вот только еще одного сумасшедшего мне и не хватало...
– В институте просили замять, – продолжал Максим, избегая смотреть мне в глаза. – Мама согласилась. Как тут не согласиться? Такой скандал...
– Почему так думаете? – прервала его я.
И внезапно разозлилась. Не получается у нас разговор, ох не получается! Чего он от меня хочет? Шел бы своей дорогой и оставил в покое оставил...
Я попала каблуком в ухаб, и Максим подхватил меня, не дав упасть. Проверив целостность сапог, я огляделась. Сами того не заметив, мы оказались в темном переулке, куда не проникали лучи фонарей. Рука Максима отпустила мою руку. На мгновение стало страшно. Все же я так мало знаю этого человека, зато слишком много – его родителей. Хорошо, если Максим выдался в папу, а если – в мамочку?
– Он не верил мне, – вновь начал говорить Максим.
Почему его голос показался мне таким знакомым? Будто слышала я его не только по телефону и на кладбище...
– Думал, что я сумасшедший. А потом пришли вы... – на мгновение я сжалась, вспомнив, где я еше слышала этот голос – Господи, это же Максим ехал со мной тогда в трамвае! – С продолжением моих снов! Когда я увидел, не мог поверить. Думал, что схожу с ума, а теперь, поверив, не могу жить дальше без ваших рассказов! Что, что было дальше, скажите мне!
И тут до меня дошло... Что говорил Александр: “Сперва Макс, потом вы...” Макс, или Максим, его сын...
– Да отстань ты! – сама того не ожидая, взорвалась я. – Забудь!
– Не могу! – тихо ответил он.
– А я – могу! – разозлилась я, физически чувствуя, как меня засасывает в новую ловушку. – Хватит с меня! И сна твоего хватит, и отца твоего хватит! Слышишь, знать ничего не хочу!
– Девушка, тебе помочь? – спросил пьяный голос из открытого окна.
– Нет! – резко ответила я.
– Тогда, парень, – не угоманивался голос, – тебе помочь?
Внезапный порыв ветра всколыхнул подол моего пальто и ударил мягкой тканью по ногам Максима. Внезапно сообразив, как близко он стоит от меня, я на миг задохнулась. Обычно я держу дистанцию, а теперь стою в полушаге от него и чувствую себя... нормально чувствую, естественно, будто рядом стоит кто-то очень близкий...
– Рита, пожалуйста, – взмолился Максим, – я тебе денег дам!
– Парень, уймись, тут у меня девок много, любую дам, – посочувствовал тот же голос. – Бросай эту ломаку, и денег не надо.
– Отстань! – бросила я.
Только вот кому? Пьянице над головой или Максиму? Или обоим?
– Рита, я не могу, не могу больше их видеть, – продолжал молить Максим, провоцируя во мне волну паники. – Ты – можешь. Рита, Риточка, Ритуша, милая, я прошу! Хочешь, на коленях?
– Дурак ты, парень! – заявил пьяный голос, и окно с треском запахнулось, я вздрогнула от неожиданного звука, а Максим плюхнулся дорогими брюками прямо в лужу и обнял мои колени. Сказать, что было неприятно, значит солгать. Приятно. И тошно. И страшно, потому что Максим явно еще более сумасшедший, чем его отец.
– Почему? – спросила вдруг я, уже не совсем соображая, что происходит.
– Не знаю, Риточка, действительно не знаю. Больно мне.
– И мне... – внезапно призналась я, начав таять.
Почувствовав, как на глазах выступили слезы, я вдруг поняла – ведь это было первым настоящим чувством после смерти Александра! Мне стало страшно, и и опять черным туманом заклубилось внутри жуткое предчувствие. Как и тогда... В ту проклятую воскресную ночь, когда Александр... Голос Максима так напоминал его, нотки отчаяния такие же, как тогда... А если еще раз? Не пущу, не дам! Не отдам и его, ни за что!
И вдруг я заплакала, безнадежно, бесшумно. Потому что больно, или потому что не знала, что делать, может, потому что он был рядом, не знаю. Максим замер. Внезапно он рывком поднялся с колен и обнял меня, прижал к себе крепко-крепко, так что дышать было сложно. А я и не хотела дышать. Продолжая плакать, я прижалась у нему, ответила объятиями на объятие и пила его запах... такой чужой и такой знакомый, забыв обо всем на свете.
Он был настоящим! Не как тот Дал, а живым, настоящим! К нему можно было прижаться, сказать что-то! Он слышал, он отвечал мне, он меня чувствовал, он был рядом...
– Испортили нас наши фантазии, погубили, – прошептал Максим. – Сначала отца, потом – меня. Я ведь тогда твою дискету нашел. А как нашел, так и обмер, потребовал у отца сказать, кто ты. Но тот молчал, кричал, что многим пожертвовал для меня. Чем? Мы поссорились. Он что-то орал о снах, и я не выдержал, ушел. А он... Он, через час... С моста... Сам...
– Максим...
– А потом ты пришла, на те похороны. И я узнал тебя, понимаешь, видел во снах!
Я замерла и холодно переспросила:
– Где?
Он замолчал и лишь после долгой паузы ответил.
– Не помню... – я не поверила, но промолчала. – Ты мне расскажешь?
– Напишу, – сама того не заметив, пообещала я.
– Я буду ждать, – просто, по-домашнему, ответил мне Максим. И мне вновь стало тоскливо – он сын Александра. Ему тоже больно, больнее, чем мне, а он меня успокаивает... неправильно, все это неправильно... – Нет, сам приду.
– Когда?
– Завтра, – выпалил Максим, мягко меня отталкивая. Сразу же стало холодно, неуютно.
– Я не успею.
– В среду, – ответил Максим.
Сегодня было воскресение.
– Хорошо.
Слезы на моих щеках высохли, Максим наскоро простился, и мы пошли в разные стороны. Как чужие...
Период траура закончился так же внезапно, как и начался. Я шла по улицам и чувствовала, как ожидание праздника входило в каждую мою клеточку. Внезапно я поняла, чего мне не хватало для нормальной жизни... Почти нормальной... Личного психолога. Желательно сумасшедшего... Как Максим или его отец.
Тучи внезапно разошлись, и прямо надо мной мелькнула звездочка. Моя душа запела. В морозный вечер я была согрета теплом и чувствовала себя по-настоящему счастливой – ведь я опять обрела своего единственного и неповторимого читателя. Пусть даже немного сумасшедшего, но ему я уйти не дам... Ни за что!
Откуда взялась эта уверенность?