Каша ты моя рисовая…
В свои неполные два годика Славка уже прекрасно орудовал столовой ложкой и с аппетитом уплетал свои любимые каши — рисовую и манную. Насладившись кашей и запив её теплым чаем или молоком, он вставал в своём раскладном столе-стульчике и громко говорил, кланяясь при этом и вытирая салфеткой губы так же, как делал после еды его отец:
– Спасибо, рр-ребята.
Малыша почему-то никак не могли приучить к мясным блюдам, а его мать — воспитатель детского сада, вспоминая, какой нелюбовью пользуются каши в детсаду, удивлялась и радовалась одновременно, что её сын как раз кашам отдаёт предпочтение.
По части же насыщения ребёнка витаминами особенно старалась бабушка. Когда внука приводили к ней с ночёвкой, она варила ему супчик-разноцветку из всего, что только было припасено в доме: картошки, свёклы, морковки, какой-нибудь заготовленной приправы и зелени. Свой особенный супчик бабушка наливала в детскую тарелку, на дне которой был нарисован медвежонок. Он держал большую ложку и словно приглашал поесть с ним за компанию. Когда суп приостывал, бабушка натирала в него свежий огурчик, добавляла укропчика, размельчённого чесночка, и внук уплетал эту разноцветку за обе щёки, стараясь быстрее увидеть толстяка медведя. При этом на столе лежала «приглядка», на которую можно было лишь смотреть, и съесть которую разрешалось только после того, как опустеет тарелка с супом. Это было что-нибудь особенно вкусное, необыкновенное... Но иногда не случалось «приглядки» на столе, и аппетит пропадал. Тогда бабушка шла на другие выдумки. Зная, как малыш любит плескаться в ванной, она наполняла большой таз тёплой водой, усаживала в него Славку и наблюдала, как он забавлялся утками, рыбками, лягушками. Потом бабушка доставала любимый Славкин красный кораблик с белым парусом, опускала его на воду, и пока малыш управлял кораблём, потихоньку исчезала из ванной, а затем возвращалась с новым сюрпризом. Это была пластмассовая статуэтка: белая чайка на прозрачной голубой волне. Славка внимательно изучал статуэтку, потом осторожно откреплял чайку от волны и, забыв про уток, рыбок, лягушек и даже про кораблик, занимался уже только ею. Чайка долго кружила над тазом, ныряла в воду, садилась Славке на коленку и возвращалась на пластмассовую волну. А Славка, укутанный в большое махровое полотенце, отправлялся в кровать. Но прежде чем он засыпал, бабушке приходилось рассказать ему не одну сказку и спеть не одну песню.
Да, вот чего он не любил, так это спать днём, но мама, пытаясь соблюдать режим, уговаривала его поспать хоть самую малость. Славка же не поддавался на уговоры и озадачивал маму неожиданными расспросами и вопросами. Она порой с трудом находила подходящие слова для ответа. Зато отвечала всегда правдиво. Но Славка почему-то всё равно отправлялся к папе перепроверять. И если мамины ответы совпадали с папиными, её авторитет в Славкиных глазах вырастал так, что он подкатывался к ней под бочок, сдавался и засыпал. Папе он верил безоговорочно, не перепроверял его никогда, хотя как раз папа-то и мог навыдумывать разных небылиц. И это для мамы была загадка.
Спал Славка чутко. С тех пор, как перекочевал из детской, ставшей ему тесной, кроватки в родительскую постель, он даже во сне нащупывал мамину щёку, гладил её и успокаивался.
Однажды ночью он наткнулся на небритую щёку отца, отдёрнул ручонку, сел на кровати и долго вглядывался в большого колючего ежа, лежащего рядом с ним, потом перевёл взгляд в другую сторону, нащупал знакомую мамину мягкую щёку, погладил её, облегчённо вздохнул и, не убирая руки, уснул, теперь уже до утра. Утром колючего ежа он не обнаружил («ёж» брился в ванной). Рядом была мама. Он приложил маленькие ладошки к её щекам и, глядя ей в глаза, загадочно и очень нежно стал говорить:
– Мамочка моя. Прекрасная. Красная. Синяя. Чайка. Под морем летаешь.
А чтобы заверить свою любовь к маме, добавил:
– Каша ты моя рисовая. Мадная-мадная!