Говорящая Фамилия

       
       А нет, и никогда не было в его имени-фамилии ничего особенно замечательного, равно как и замечательно-особенного. Знакомьтесь: Бабкин. Бабкин, Пётр Семёныч, ни убавить, ни прибавить. Да только довелось ему как-то услышать из уст подруги жены его, что, мол, имя каждому человеку не зря даётся, и влияние своё оно, это имя, на него оказывает. Причём значение у каждого – своё, докопаться, мол, до него только надо – и жизнь сама как по накатанной... ну, правда, только в ту сторону, знаки куда... указывают... вот. А дама эта сама – ой, какая сведущая во всяких там науках эзо... изо... теро... ну, в общем, умная!

       Жена-то тоже слыхала - ей же всё-таки рассказывали. Да ей бы на всё только критику наводить, всё под сомнение. А Петру Семёнычу мысль эта что-то так запала – ну никак из головы не вытряхнуть! И не в том дело даже, что он эту даму как-то внимательно слушал, да мало ли чего там эти бабы друг другу рассказывают. Но сама мысль вот как-то взяла и вцепилась в него, будто занозой в мозгу засела...
 
       А жена по такому случаю ужалить не преминула, как всегда:

       - Конечно, влияет, фамилия-то! Хорошо, ума хватило девичью себе оставить, а то с моим-то чересчур заботливым – давно уж в бабку превратилась бы! То ли дело Комарова – солидно и респектабельно...

       - Да уж... – тоскливо подумал Пётр Семёныч, осознав вдруг всю правильность запавшего в душу принципа, - а ведь и вправду работает – правило-то... Жену он свою, конечно, любил, да и жили они хорошо, - да у кого ж их нет, недостатков-то... в жизни-то семейной... Ну, любит позудеть – а кто ж не любит, да и куснуть при случае, когда он, Бабкин, чересчур разнежится, бывало... Так ведь и вправду двадцать с гаком лет и зудит и кусает, и зудит и кусает, и ЗУДИТ и КУСАЕТ, - уже с нарастающей злостью рассуждал Пётр Семёныч.

       Нет, вы не подумайте, злости на жену не было, Боже упаси! – Бабкин-то, может, звёзд с неба не хватал, но человеком всё же был достаточно интеллигентным, чтобы понимать, что жена-то ни в чём не провинилась. А злился Бабкин исключительно на себя, родимого, - ведь мог же, мог, понять всё и предотвратить, ещё тогда, двадцать с гаком лет назад! Когда ещё и тестю с тёщей кровушки дал своей напиться, пока эту квартирку у профкома выпросил... В самое гнездо угодил – по молодости, по недомыслию, а знак-то ведь был... Ну да что теперь о старом – без толку, чего зря время-то терять! Новых знаков и смыслов искать нужно. А как?
 
       Вот и стал потихоньку тренироваться – навыки, что ли, нарабатывать... Ну, фамилии тех, кого хорошо знаешь, не интересно, - как угодно можно трактовать.

       Вот, скажем, - Перов, друг его по субботнему пиву и душевным разговорам... Писателем, чертяга, хотел быть, - не получилось, правда. Так он, работая в своём «кабэ», всё-таки умудрялся ещё и подрабатывать, статьями в местной газетёнке...

       - Ишь,- с теплотой о друге подумал Пётр Семёныч, - никуда тебе от пера, брат... - Так, - побежала мысль дальше, - Федька Бойко, хороший мужик... самый бойкий из всех, хотя и ушёл из института на втором курсе, всё зарабатывать пытался... Уважал его Бабкин за твёрдость характера, да и за мяском регулярно к нему захаживал в гастроном, где он рубщиком уж года три тому... - Бойко?! Ах, ты, Господи, так ведь работает! – лихорадочно толпились в голове мысли, отдаваясь уже дрожью в коленках.

       Ну а когда решил вычислить, почему Лёша Коновалов завотделения в районной поликлинике получил.... нехорошо что-то Петру Семёнычу стало, как от того лекарства заморского, которым Лёшка в прошлом году его от язвы проклятущей лечить пытался.... И хотя лично против Алексея Степаныча Коновалова – бывшего своего одноклассника – Бабкин ничего не имел и иметь не собирался, тем не менее твёрдо решил на приём к нему больше не ходить. Просто он кое-что начинал понимать – так ему стало казаться...

       И тогда решил он припомнить кого-нибудь, кого не видел давно, да чтоб фамилия позаковыристей, да чтоб не расшифровать... а то уж даже страшно как-то стало. О своей уже и думать не хочется, так не по себе.

       И вспомнился ему тип один, в школе последний раз и виделись, – уже одна эта мысль принесла ему облегчение, – здоровый такой кабан с кулачищами. Тройки свои все получал исключительно благодаря здоровому жизненному цинизму – учительский коллектив-то женский был, сами понимаете...

       С утроенной силой заработал любовно отлаженный Петром Семёнычем механизм, ибо фамилия этого отморозка совершенно мирная была – Астров. Даже какая-то артистическая, можно сказать. И так и сяк крутил в голове шараду Бабкин. Всячески измылив образ цветка, сколько ни пытался представить себе этого бегемота Астрова садовником, продавцом цветов, ну, хоть агрономом каким – никак не срасталось. Потом его посетила шальная, как августовский метеорит, мысль. А по-латински-то «астра» - вовсе никакой не цветок, а звезда... Уже покрываясь капельками пота, Пётр Семёныч попытался представить себе повзрослевшего и сильно поумневшего Астрова, выучившегося на астронома... или космонавта?... нет, они маленькие все.. .а-а-а, вот! Астролога! Почему бы и нет? Шарлатаны всяких габаритов бывают...

       В общем, потерял наш Бабкин покой и сон, пока удалось ему, наконец, выяснить, – куда подевался и кем стал этот загадочный Астров. А выручила опять же подруга жены – не та умная, разумеется, другая – много их у неё везде. Комары ведь твари довольно кучные, общественные... Нашла у кого узнать, короче, тем более что и самой стало интересно. Узнала , да ещё и дразниться вздумала:
       – Угадай, - говорит, - умник! А человек не тебе чета, между прочим!

       Бабкин, уняв лёгкую дрожь в голосе:

       - Астрологом, что ли, известным стал?...

       Увидев, как жена выразительно покрутила пальцем у виска, Петр Семёныч, с облегчением выдохнув, выдал уже самую дурацкую, «цветочную» версию, точно зная, что уважительное «не чета» сюда точно не подходит:

       - Неужели садовником? - Он даже вскинул брови в притворном удивлении, предвкушая, как они с женой сейчас весело посмеются. Она – над ним, изрядно покусанным жизнью недотёпой, а он над своей серьёзностью в таком... странном и труднообъяснимом вопросе.

       Но веселья почему-то не получилось. Жена вместо этого бросила зло:

       - Деньжищи у него сумасшедшие... – и добавила, - ты знаешь, каких ЗВЁЗД он продюсирует....

       Звёзды... От одного этого слова – "звёзды" – несметное количество маленьких звёздочек замелькало перед глазами ошарашенного Бабкина.

       Жена, конечно, истолковала всё по-своему, по-бабьи. Думала, сразила его, Петра Семёныча, масштабами огромной личности, выросшей в немаленьком теле «того самого», презираемого неуча Астрова.

       Но Пётр Семёныч и не думал чувствовать себя подавленным. Ощущение мощной, космической, доселе неведомой силы, охватило его сознание. Теперь уже ни презрительные смешки жены, ни собственная неуверенность не могли остановить этих ранее неведомых его скромному организму процессов...

       - Ну и дурак же ты, Бабкин! – сказала, будто плюнула, жена и отправилась укладываться спать.

       - Д-а-а, вот так всегда – дождёшься от неё слова доброго, всё дурной да дурной... Бабкин я, да... - прицепилось, не отпуская, - дурной бабкин, дурной бабкин, - словно заезженная пластинка, пилило его это словосочетание. И как будто что-то новое привиделось ему в звуке этих привычных слов.

       Вдруг - словно молния пронзила измученную напряжённой работой голову! Буквально вчера, привычно щёлкая пультом телевизора, Бабкин неожиданно завис на объявлении призового фонда лотереи... «Послушай, дорогая, ты можешь представить у себя в руках такие деньги?», - мечтательно спросил он, пытаясь нащупать тему, которая была бы приятна его жене. К чести Петра Семёныча следует отметить, что, пусть изредка, но тему ему найти удавалось. Не удалось. «Дурные бабки это», - урезонила жена и переключила на сериал.
 
       - Дурные бабки, - вот что это! – повторил он вслух, пробуя эти слова на вкус.
 
       В ту ночь Бабкин так и не уснул. Думал. И чем больше он думал, тем больше убеждался в правильности своих размышлений. Терпеливо дождавшись утра, он первым делом, идя на работу, не поленился заглянуть в киоск.

       Да, а что же вы думали? Именно за лотерейным билетом! Прочно угнездив его между проездным и удостоверением в бумажнике, он окончательно успокоился.

       Неделя шла своим чередом, а уверенность Бабкина крепла с каждым днём. Теперь он твёрдо знал, что понял знак и действует так, как должен действовать только он – а как же? Поэтому в конце недели он не волновался ни чуточки. Он ЗНАЛ. Оставив все переживания и волнения на долю своей едкой и не в меру придирчивой жены.
 
       Единственное, чего он не знал тогда, так это того, что выигрыш окажется таким огромным.

       Но это уже были частности. Главное для Бабкина было совсем другое – он ПОНЯЛ! Что вы думаете, он раньше билетов лотерейных, что ли, не покупал?...

       Только страшно ему маленько стало – а ну, как помер бы, так и не узнав про себя ничего?

       Успел...