Мне кажется, что только в выходные дни можно наблюдать, как на маленький город опускается сумрак. В остальные рабочие будни только из окна офиса или кабинета видно, как зажигаются фонари, темнеет небо, а значит, скоро разрешат идти домой. В субботу, а чаще в воскресенье, люди выходят на улицы города, но уже не спешат на работу, не гонятся за маршрутками и не толпятся в автобусах. Они ходят по тем же улицам, смотрят в те же витрины магазинов, заходят в те же кафе, но только теперь это делают осмысленно, прогулочно – размеренно, осматривают всё глазами приезжих туристов. С годами этот пейзаж приедается, и все улицы, дома, рекламные вывески отчётливо въедаются в мозг, глаза устало пробегаются по привычным предметам, и отсутствие хотя бы одного элемента городского ландшафта вызывает удивление и беспокойство. Она тоже стала частью этого города, частью моей маленькой вселенной.
Впервые я увидела её несколько лет назад, когда в компании своей лучшей подруги прогуливалась по вечерним улицам. Тогда витрины местных «бутиков» и лучших кафешек казались недосягаемыми, ведь в кармане было ровно на проезд обратно, домой. Но это совсем не огорчало нас. Можно было мечтать, что когда мы вырастим, тогда-то и начнётся лучшая жизнь. Настоящее совсем не рассматривалось, было только смутное прошлое и совершенно конкретное «прекрасное будущее». Прогулки по центральным улицам доставляли не только эстетическое, но и физическое удовольствие. Мы впитывали всё происходящее в городе выходного дня. Особенно радовали уличные музыканты, для которых НАШ законный выходной был днём рабочим. Они играли музыку или пели, а иногда и то, и другое. Перед ними на асфальте лежали головной убор или коробка, в которую прохожие должны были бросать деньги. Конечно, никто никому ничего не должен был. Это так говорят, ведь музыканты работают, а значит, невольные слушатели их талантов должны платить за удовольствие. Причём, это самое удовольствие тоже необходимо было получать. Такие вот торгово-рыночные отношения.
Её песню мы услышали издалека, ещё в самом начале широкой центральной улицы. Пела женщина довольно преклонных лет (определить её возраст было сложно, да это было не столь важно). Заунывно-протяжно, даже слегка гундосо, как не пел ни один уличный музыкант. Она пела без аккомпанемента – так поют на свадьбах или праздниках родственники за столом, уже порядочно выпив и выгнав детей из комнаты.
Я до сих пор не знаю как зовут нашу певицу. Но мы окрестили её Мариной. В день нашей первой встречи с ней, она пела песню «Марина, Марина…» Остальные слова разобрать было сложно из-за её голоса, да я никогда больше не слышала этой песни в исполнении каких-либо именитых певцов. А, услышав, не поняла бы, что это именно та самая песня. Что-то в песни Марины было особенное, личное, душевное.
При этом перед ней не лежала ни шапка, ни коробка с мелочью, она даже не вытягивала руку для подаяния. Она просто пела. Когда кто-то подходил к ней и вкладывал в морщинистую руку монеты, Марина кивала в знак благодарности и продолжала петь. Её голос пересиливал попсу, долетавшую из машин и ближайших кафешек, пересиливал шум города и пустые разговоры прохожих.
С той первой встречи Марина стала для нас необходимой частью уличной программы. Мы никогда специально не останавливались перед ней, чтобы слушать, но, когда проходили мимо неё, то замолкали и вслушивались в песню. Невольно, не сговариваясь. Это был ритуал. Марина участвовала в нём ни смотря ни на какие погодные или сезонные изменения. Иногда она меняла свой репертуар, исполняя новые песни, которые я также никогда не слышала больше нигде. Сложно представить, что эта женщина без определённого возраста и профессии, днём живёт чем-то другим и также проходит по этим улицам, только уже в качестве прохожего. Что у неё есть семья, дети, а может и внуки. Что эти дети и внуки знают, что их мама или бабушка вечерами поёт для других людей, но они стыдятся этого занятия и, когда проходят мимо, высоко поднимают воротники пальто. Поздно вечером, когда Марина возвращается с «работы», они смотрят на неё с укором и прячут глаза. А она вытряхивает мелочь и смятые денежные купюры из карманов, устало садится за потёртый кухонный стол и пересчитывает «зарплату».
Мне проще поверить, что днём она сочиняет песни, наигрывает их на старой гитаре мужа и тихонько поёт. Тогда её слушает только собака или соседка, пришедшая выпить чашку чая. Вечерами она собирается и выходит в город.
Вдруг она исчезла. Мы исходили все центральные улицы, все места, где пела Марины, но не могли её найти. Вслушивались и не могли услышать её голоса. Марина исчезла. Я испугалась только от мысли, что больше никогда не будет нашего ритуала. Она появилась намного позже, когда течение жизни вновь унесло в круговорот событий.
Она снова вышла на улицу и пела «Марину…». Я позвонила подруге и рассказала, что вернулась наша Марина. Будто вернулся мой родной и близкий человек из далёкого странствия. Всё снова стало на свои места.
…Однажды я ходила по делам в городе. Это был выходной день. Прохожие ёжились от пронзительного ветра и забегали в магазинчики, скорее, чтобы погреться, а не делать покупки. Я шла по улице и уже издалека услышала голос Марины. Его нельзя было перепутать ни с одним другим. Одетая в потёртую чёрную шубку, она пела какую-то неизвестную мне песню. Я уверена, что ни один прохожий в этот момент не почувствовал радости от встречи с Мариной. А я улыбнулась и прошла мимо. Её голос затих, но в душе зашевелилось что-то тёплое и мягкое. Наверное, это счастье.