… Екатерина Сидоровна сердито заворочалась в постели. Вот, теперь музыку включили. Эти сумасшедшие Иволгины с шестого эта-жа никогда не были идеальными соседями, вечно у них что-нибудь не так. И девчонка-то, Алиска, не лучше родителей. Пока маленькой бы-ла, так куколка куколкой, а выросла в такую стерву. Шестнадцати лет выскочила замуж, собралась рожать. Потом от ребенка избавилась, да и мужа по боку. А мужик-то славный – при машине, при хорошей ра-боте. Да и лицом вышел, и статью. Вот Таньке бы такого, а то все с шаромыгами вожжается.
Екатерина Сидоровна вздохнула по непутевой дочке. В три-дцать восемь лет Танька так и оставалась незамужней, зато успела ро-дить двоих ребят. Танька меняла сожителей, все искала свое счастье, а сожители попадались как на подбор – пьяницы, да лодыри. Внуков Екатерина Сидоровна не любила, называла байстрюками, и не особен-но привечала. Ни в чем-то ей не везет, даже внуки, и те, не как у лю-дей. А у этих Иволгиных – какая благополучная была семья. Ходили по двору, задрав нос, особенно эта чистюля и гордячка Альбина. А когда мужик сбежал к другой бабе, так быстро скисла. Злорадная мысль немного подняла настроение Екатерине Сидоровне. Вот так-то с ними, чистенькими. А тут еще девка пузо нагуляла…
А девка-то вытянулась, повзрослела, вылитая Альбина в моло-дости. Завистливая горечь опять залила думы Екатерины Сидоровны. Своя-то Танька высохла, как щепка, и вся морда в морщинах, как у старухи. О-хо-хо…
Наверху что-то протащили по полу, потом уронили, разбили стеклянное. Идолы, первый час ночи, а у них то музыка, то возня ка-кая-то. Ни дна им, ни покрышки. Екатерина Сидоровна поднялась с постели и, как была, в застиранной ночной рубахе вышла на балкон. Из верхних окон широкими полосами лился яркий свет. Нисколько элек-тричество не экономят, оглоеды. Или Альбина так уж много зарабаты-вает? Алиска-то в своем магазине сильно не разбогатеет.
К Екатерине Сидоровне вновь вернулась мысль о том, что не-плохо было бы продать к чертям эту трехкомнатную квартиру, зачем она ей, старухе. Танька все равно в своей общаге сидит, подальше от матери, Мишка, вряд ли сюда вернется, женился в России, в примаки пошел. Только вот, продать-то не проблема, как бы потом на бобах не остаться. Танька денежки-то повытянет, и останется Екатерина Сидо-ровна на старости лет в однокомнатной хрущевке и без гроша. Нет уж, пусть все остается, как есть. Со своими хахалями Танька сюда не су-нется, матери боится, а квартира – что ж, есть не просит. Только вот за отопление много выходит, платить за пустые комнаты…
И снова старухины думы съехали в привычную колею. Иволги-ны-то живут, как ни в чем не бывало. Мужик сбежал, девка в подоле едва не принесла, а они ходят, словно дворянки какие, чистенькие, благополучные. Черт бы их взял. Екатерина Сидоровна ни в бога, ни в черта не верила, поэтому преспокойно поминала черта, когда ей взду-мается. И уж, конечно, никто не помешает ей употреблять наименова-ние сатаны в желчных мыслях о соседках сверху. Сулила она черта и собственной бестолковой дочери с ее приблудными сыновьями, все равно толку ни от кого из них не будет. Какого толку ждала от домо-чадцев Екатерина Сидоровна, она и сама знала весьма приблизительно. Ну, чтобы были красивыми, да ухоженными, мальчишки чтоб умнень-кими были, а главное – чтобы Танька наконец-то заарканила богатень-кого мужичка, пусть даже и в два раза старше ее, лишь бы деньги во-дились. А зачем еще женщины на свете живут? Сама Екатерина Сидо-ровна вышла за своего Ваську только из-за того, что работал дально-бойщиком, зарабатывал хорошо. Васька уж восемь лет, как помер, с тех пор и бьется она одна с бестолковой Танькой. Хорошо, хоть, что Мишка далеко живет, все одной морокой меньше.
Грузные ноги Екатерины Сидоровны зазябли под коротким по-долом рубахи, и старуха вернулась в спальню. Неприязненно глянула на смятую постель и пошла на кухню, пить чай. Все равно ведь не ус-нуть, думы не дадут.