ТОНКАЯ ИГРА.
Вначале мы посетили кое-кого из питерских художников и я убедился, что живопись для меня по-прежнему загадка, а сами художники и вовсе знак вопроса. Один рисовал углем только черное и был собой очень доволен, другой розовых маленьких осликов с глазами генсеков и тоже не сердился на себя. Третья являлась членом Союза и мужики, не утомляясь, липли к ней. Она же, меняя одного за другим, почему-то оставалась неудовлетворенной. Меня сразу невзлюбила, поскольку еще раньше мне не понравилась ее мордочка. По этой причине с непринужденностью бесед совсем не заладилось, хотя желающих из почитателей будущих знаменитостей и хватало. Здесь курили и пили за самый черный день в истории страны, за Октябрь семнадцатого. Говорили об эмиграции, о тех, кого уже не было, совершали словесные совокупления или выдавали себя за лесбиянок и гомиков, а все вместе презирали и не любили власть, что она безусловно заслуживала, превратив порочность и ложь в способ существования. Однако, сколь не плюйся, власть не утомишь, а я в пустой говорильне устал беспредельно и, когда вышли наружу под праздничные транспаранты, славящие Великий Октябрь, втянув в легкие свежий воздух, прокричал: «Да здравствует КПСС!», попрощался с приятелем и уехал домой, в Выборг.
Скоро я заметил, что в компаниях моих приятелей стали часто появляться ребята из органов. Были они с университетским образованием, но не все. И тот, у кого была обычная вышка, однажды за бутылкой попросил меня свести его с питерскими художниками. Я, хотя от выпивки и одурел, его тонкую игру раскусил и сводить отказался, пояснив, что и без меня та компашка нашпигована нужными людишками. А, чтобы он не усомнился, добавил, что осуждаю афганскую войну. Отказ не повлек каких-либо последствий для меня, а, если и были, я о них ничего не знал. С тех пор вербовать меня никто не пытался, но прошло немало лет, а тот случай моя память упорно хранила. И вот однажды….Был праздник. На лабораторном столе, помимо тюльпанов для женщин, ничего не было, а, что, где- то и было, тщательно охранялось. Унылое состояние стола понуждало нас к неуверенности, но только до той минуты, пока не осушили по стопке. В такое-то счастливое мгновение меня и вызвали в первый отдел. Первый отдел не касса при бухгалтерии, куда ноги бегут без понукания. Туда не поспешают, но я поторапливался по причине понятной: очень хотел быстренько вернуться к застолью. Поэтому, когда в отделе узнал, что украден прибор, запираться не стал и признался, что к его созданию имею прямое отношение, надеясь тут же убраться восвояси. Прибор выкрали из вагона товарного поезда где-то в районе Калинина. Решил, что речь идет о небольшом поселке, расположенном под Выборгом. Украсть прибор могли либо совсем бестолковые, либо профессионалы, понимающие его назначение и умеющие пользоваться. По определенным признакам догадался, что профессионалы к этой постыдной краже отношения не имеют. О чем и сообщил, после чего пришлось отвечать уже в качестве эксперта и на другие вопросы, а потом еще писать. Через пару часов был окончательно изнурен рутинной работой и, чтобы от нее избавиться, спешил, что было мочи. Видя мое нетерпеливое желание сбежать на волю, следователь предложил протокол не составлять, пообещав заполнить его без моего участия. Попросил всего лишь расписаться в нескольких местах чистых бланков, что я охотно и сделал. На завершение застолья я все-таки опоздал, поэтому был хмур и остаток дня провел в размышлениях. Дело понятное, все воруют. И я не стану осуждать повара, который из кухни утащит кусок мяса, чтобы накормить голодную жену. Но он не станет воровать мясо из моего холодильника. Случай же с прибором не укладывался в привычную схему. О таких глупых ворах слышать мне не доводилось. А наши воры всегда были показателями нашей сообразительности. Я передаю эти свои мысли вовсе не из- за желания поболтать. Мне нужна была истина и я занимался ее поисками до тех пор, пока не осенила простая мысль. Это же проделки спецслужб! Им всего-то и нужны были пустые протоколы с моими подписями. Теперь я на крючке. Уразумев истину, начал действовать. Для начала предупредил сына, чтобы фальшивкам, меня оскверняющих, не верил. Потом попробовал растолковать свои опасения приятелям. Те тут же начали зубоскалить и так и сяк, мимоходом заметив, что маскироваться меня кто-то научил. Тогда я начал досаждать начальство просьбами организовать встречу со следователем. Едва ли начальство пошевелило пальцем, но такая встреча состоялась: следователь приехал сам. Увидев его усталое лицо, глаза без признаков сиянья, я сам потух. Какой ерундой все-таки обеспокоен? Ежедневно с утра и до вечера разные информационные средства передают сообщения о промерзших теплопроводах, разных катастрофах и похищениях, уничтожая остатки издерганных нервов и последних надежд. Ну, что мои подписи в сравнении с ними? И все-таки попросил показать протоколы.
Следователь растерянно объяснил, что оставил бланки в сейфе и их еще предстоит заполнить. Вяло подумал не закусить ли немедленно удила, но не закусил, а просто предложил выехать и заполнить эти проклятые бланки. Следователь не согласился, пояснив, что в Выборге у него еще есть дела, а возвращаться из-за протоколов в Калинин далековато. Действительно поселок располагался от города километрах в десяти. Не понимал только значения малюсенького поселка, для которого и полутора милиционеров много. Глаза сыщика при этом слегка округлились и чуть- чуть вылезли из орбит.
Он походил на изможденного и страждущего, на лице появилось недоуменное выражение, которое расшифровывать не стал, потому что не мог. Ограничился лишь намеком о возможности размещения над подписями любых текстов. Например, моего доноса на порядочного человека или мое признание в изнасиловании десятка женщин или детей, если пустые бланки окажутся в не хороших руках. У следователя раскрылся было рот, но я вдруг засомневался и устыдился, после чего ретировался, так и не решив, как нужно поступить? Но по мере того, как удалялся, всякие мысли все более назойливо одолевали меня, задавая вопросы, на которые я не мог ответить. Может быть, этот парень и связан с угрозыском, но с другой стороны, посмотри кино, как тонко они там работают? Мне не хотелось оставаться в дураках и я решил переиграть чью-то тонкую игру своей, более тонкой. Только из всех тонкостей, кроме выпивки, в голову ничего не лезло. Пришлось воспользоваться этим привычным подручным средством. Но воспользоваться оказалось делом не простым Едва вознамерился, как из сообщения радио узнал, что мой народ вымирает. Представил, что остался без народа. Если так, то думать о подписях просто аморально. Да и кому они понадобятся? И так день за днем. Пожары в шахтах, взрывы домов, в метро, убийства, наводнения и землетрясения. Наконец среди хаоса и кошмаров выдался безбедный денек. Тогда-то в пивной среди знакомых ребят из КГБ я излил душу. «Худо, - сказали они, - нельзя быть таким качком, но, если нальешь, поможем». В результате весьма активных действий вокруг меня незаметно образовалась атмосфера из голосов, шепота и чужих мыслей. Через ту атмосферу мне стало известно, что кто-то организовал утечку информации, да так тонко и умело, что я теперь точно знал, что я Эксперт и что этот Эксперт уволен за разглашение служебной информации диссидентам, но кем уволен и откуда, этого я не знал, а догадываться боялся. Однако теперь мог успокоиться, поскольку в случае космической катастрофы или, что еще хуже, очередной Перестройки из открывшихся архивов любой мог узнать, что меня кто-то откуда-то вышвырнул, а со своими свои так не обходятся. Огорчала лишь возникшая причастность к диссидентам. В основном из-за самого слова, какого-то чужого и неприятного.
Успокоение, однако, не оказалось затяжным. Очень скоро получил повестку в суд. Вызывали в качестве свидетеля. Тут же начал судорожно припоминать, свидетелем каких преступлений являюсь? Их было очень много и некоторые вспомнил без труда. Вспомнил, что Гриша уволок в свой сад трубу. Кеша спер двигатель. Тоже в сад и тоже в свой. Какое-то товарищество, возглавляемое замдиректора, умыкнуло заводской корпус, да и сам не попался. Гуляем на свободе и ни о каких судебных исках речи никогда не было. Значит, собака не здесь зарыта. Я внимательней перечитал повестку и обратил внимание на существенную деталь: вызывали меня в Тверь. Сразу вспомнил следователя и его Калинин, до которого по его мнению было далековато! Стало быть, он не вел против меня игры, а я все выдумал. Нескладно получилось, но такому исходу дела я мог только порадоваться, что немедленно и сделал.
В Тверь не поехал, но радость, которую первоначально испытал, прошла. Радость, как и любовь, относятся к лучшим из чувств, а, разве хорошее и лучшее продолжительны? Нет, конечно. Так вот, я начал спрашивать себя: «А что, если все было тонкой или толстой, но игрой? А что, если суд был липовым? И кто-то знал, что я никуда не поеду». Конечно, знал. Приходилось признать, что я влип и влип навсегда. Но интрига ли это чья-то или происки моих впитавшихся в плоть и кровь подозрений совсем не важно. Судьба решает все проблемы и приводит туда, куда надо. Нужно лишь совсем не вспоминать о ней. Не в Швеции живем, уравновешенной, разумной и не плутоватой.