Осколки - отблески - обрывки

Посвящается М. И. Цветаевой (Повесть о духовной жизни Цветаевой)
       ОСКОЛКИ – ОТБЛЕСКИ - ОБРЫВКИ
       НАЧАЛО
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
*************************
Ты сам мне подал – слишком много!
Я жажду сразу - всех дорог!
М.И. Цветаева
***
Внизу раскинулось море. Спокойное, чистое, гладкое, притягивающие взор и будоражащее мысли. Воздух! Как он чудесен! Особенно здесь, на вершине. Она вдохнула полной грудью, улыбнулась и села почти у самого края, где обрывалась гора. Какая высота! Голова закружилась, она представила, как бы она полетела туда, в манящую пучину. Ее думы сегодня, на удивление, спокойны как это море. О, ей ничего уже не надо, она ничего не желает. Она прищурила зеленоватые глаза, стараясь разглядеть черную точку, которая терялась у самого горизонта.
« Наверное, это маяк. Для кораблей – он спасение, то, к чему они стремятся. А для меня, что есть маяк? Кто? Да, никто. Я сама и мои мысли, восходящие к душе моей, исходящие из нее – вот, мой маяк. Как приятно быть для себя самой – всем. Убивать, уничтожать себя и вновь возрождать из пепла»
       ***
Комната. Стол у открытого окна. Буйство зелени и сочных красок неба. Она одна. В неистовстве грызет перо, комкает исписанные листы бумаги и в ярости швыряет их на пол.
« Не то, не то, все не то! О, черт возьми! Как это все мне опостылело! Не могу, не могу ничего написать. Буквы – лгут, слова – не слушаются, строчки убегают. О, жалкие твари, столь любимые мной! Вернитесь! Встаньте в ряд, станьте рифмой, живите! Только живите под моей рукой, оживайте под моим пером, будьте лишь моими, больше ничьими! Она обхватила голову руками, локтями уперлась в стол, взор – к небу. Ясное, светлое, безумно прекрасное, обрамленное ветвями старых сосен. Облака величественно проплывают по нему, принимая различные очертания и формы. Небо говорит само за себя, на нем все уже написано и сделано, ему не нужна творящая рука. В небе будут бури, будут грозы, будут тучи, будет ярость и безумство чувств. А перед нею чистый лист – абсолютно чистый, и лишь, благодаря ее воле, он сможет пережить то, что переживает небо. Как выразить стихию на бумаге? Как? Сегодня, явно, не ее день. Крайне неудовлетворенная, она вышла в сад, села на скамейку, прислонившись к старому дубу.
« О, какая мощь в тебе, древнее древо! Какая несказанная сила! Корни твои, глубоко в земле, а крона стремится ввысь. Ты – между небом и землей. Ты навсегда – на земле, но неумолимо тянешься к небу. Так же, как и я. Стою ступнями на земле, тянусь руками к высоте и молюсь, молюсь о ней, жажду ее, взываю – не снизойти на меня, а мне – дорасти до нее.»
***
Она взбиралась с ним на высокую гору. Он шел впереди, что-то говоря, то и дело оборачиваясь назад, подавая ей руку. Она смотрела на его мощную спину и курчавую копну волос. Настоящий лев! Боже, и он ее друг! Этот человек ее друг и наставник! Как интересно все сложилось. Он сам нашел ее, сам постучался в ее дверь! Вывел в общество людей, захваченных творчеством.
 Они достигли вершины. Боже, какой вид! Кружится голова и дух захватывает! Вдалеке – гряды гор, сокрытых легкой дымкой и где-то, белеющей полосой – море. Он поглядел на нее мягким, теплым взором:
- Вот он – весь мир! Прими его в душу свою и сохрани на века.


***
Какой красивый юноша с большими, полными грусти глазами, сидит на берегу в одиночестве и мечтательным взглядом бороздит море! Что повергло очи его в такую неизъяснимую тоску и горькое отчаянье? Наверное, он много страдал. Боже мой, бедный мальчик! Смогу ли я помочь ему, утешить его? Он кажется таким слабым и беззащитным!
***
Жажда! Жажда! Какая в ней жажда жизни!
Жажда – желание.
Жажда – нехватка.
Жажда – признак жизни.
Но! Ничто не способно утолить! Что же есть эта жажда?
Жажда жизни?
Нет!
Жажда смерти?
Нет!
Жажда жизни, переходящая в жажду смерти. Смерти, как единственному способу утоления, единственному способу покончить с мучениями жажды.
***
Лес. Бродит она меж старых сосен, а где-то вдалеке ярко-красное, предзакатное солнце. Лучи его проникают сквозь деревья, кое-где образуя прозрачную, словно призрачную дорожку. А запахи, какие здесь прекрасные, ни с чем не сравнимые запахи: пряной свежести, вечной молодости, вновь зарождающейся жизни! Она останавливается у старой сосны, которая уносится ввысь, теряется в небе, как шпиль готического собора. Прикладывает ладонь к сухой морщинистой коре дерева. Какое величественное и возвышенное благородство чувствуется в нем, сила прекрасного рыцаря, слагающего по ночам канцоны!
Она задумалась: « Лес – это душа. Как душа – темный, манящий, притягивающий, заставляющий блуждать в нем, плутать – находить новые тропки. Для странника лес и друг, и враг: может дать приют, может – убить и уничтожить. Для этого у него богатый арсенал: дикие звери, темные духи, бесконечные лабиринты и тупики.»
***
Холодная ночь. Веранда. Чувствует приближение шторма на море. Бури эмоций клокочут в ней. Она склонилась над тетрадью и пишет, пишет. Перо летит, не ведая преград, сжигая пустоту чистого листа, обращая его в живую плоть, одевая в одежды, достойные ангелов. Она знает, что некто огромный вселяется в нее, правит ее рукой, наполняя дух ее воздухом божественных высот. Она поднимается все выше и выше, теряя всякую привязь с землей, она призраком парит в неведомых далях, окунается в иное течение иных миров, она зрит, зрит суть и смысл всех вещей и явлений, она срывает цветы вселенной, затерянной где-то в глубине нашего сознания. В такие минуты она вне времени и вне пространства.
***
Вечерело. Она и еще несколько людей сидели на веранде за плетеным столиком. Потягивали вино, разговаривали о поэзии, искусстве, музыке. Она увлеченно обсуждала темы, волнующие ее, бросалась с головою в споры, отчаянно отстаивала свою точку зрения. Люди, окружавшие ее, были захвачены, унесены творчеством, жили им. Ими она дорожила, они были интересны ей, с ними делила свои долгие прогулки.
Они воспринимали ее серьезно, видели в ней новую зарю, силу дня, который еще никогда не зачинался на земле.
***
Порождая томление в душе, к ней пришло одно яркое воспоминание. Зима. Темно. Снег искрится под полозьями саней. Холод такой, что соболий мех не спасает. Они подъезжают к старинному зданию с колоннами, в классическом стиле. Ей открывают тяжелую дверь и галантно пропускают внутрь. Она входит в большую залу, освещенную семью огромными, трехъярусными люстрами. Множество людей с интересом глядят на нее. Она садится за столик и ждет. Вечер только начался. Поэты по очереди выступают: именитые и неименитые, известные и неизвестные. Какие-то ее интересуют, какие-то – нет. Но даже те, кто ей интересны, не возбуждают в ней чувства – ее душа вся охвачена волнением. Но разум чист и силен, всем своим видом она являет сильнейшее хладнокровие. Ведущий вечера называет ее. Она медленно встает и решительной походкой направляется к пьедесталу. Десятки глаз устремлены на нее. Она ни на кого не смотрит, на лице и тени нет улыбки. Восходит. Ровным, четким, чуть глухим, чуть хрипловатым голосом начинает читать стихи. В очах горит огонь, холодный лед блистает, словно добавляя света в зал. Закончила. Гордо вскинула голову, тряхнула кудрями. Секундное восхищенное молчание, и будто рев водопада – аплодисменты, овации, радостные крики. Она слегка кланяется и торжественно идет на свое место. Вся – лед. Вся – пламень.
***
       Осень. Середина октября. Дождь. Ветер несет желтые, коричневые, измокшие листья, роняет их в грязные лужи, швыряет в мутные ручьи. Она стоит у окна и обозревает внутренним оком весь сегодняшний день. Сначала все шло как обычно: литературный вечер, квартира, полная поэтов и писателей, она увлеченно о чем-то с кем-то спорит. Вдруг – Вспышка! Удар! Заворожение! Очарование! Электрический ток! Она продолжает что-то говорить, но взгляд ее пригвожден к рыжекудрой женщине. Боже, с этого момента, она услышала рокот Рока, в самой глубине своего существа. С этого момента она была вовлечена, брошена в дикую, темную, буйную реку, несущую свои воды в море скорби и слез. С этого момента она более явственно поняла, что есть легкая поступь смерти.
***
Духота в воздухе стояла невыносимая. Она вышла погулять, чтобы усмирить чувства, бушевавшие в ней. Неведомая нить привела ее к морю.
« Дайте мне ответ! Успокойте меня! Знак! Знак! Мне нужен знак!» Она взглянула на небеса: над нею неумолимо ясная, кристально синяя, прозрачная пустота. Позади – громады облаков, подкрашенные бледно-красным цветом, они, казалось, застыли на месте и с нежностью взирают на нее. Впереди, на горизонте, сгустились грозные тучи, которые выстроились в ряд, словно войско, опьяненное предчувствием битвы, средь них затерялась узенькая, ярко – розовая полоса, как проблеск меж тьмы.
« Вот оно! Прошлое. Настоящее. Будущее.» Долго так она стояла на земле, но в центре неба, пока не пришла ночь.
***
Все сияет, блестит, сверкает, улыбается. Она счастлива. О, как она счастлива! Растворена в нежных шелках счастья. Солнце! Солнце! Солнце! В душе и повсюду. Ей хочется летать, парить над землей, безудержно и без всякой меры. Кутаться в нежно-голубом небе, в одежде из легких облаков. Она отдана этому без остатка, вся. Она сейчас состоит из одного огромного чувства, вся переполнена этим светом. Если бы это длилось вечно! Ах, если было бы можно, не заглядывать в темное будущее и всегда жить так!
***
Черная, душная ночь, высасывающая мысли и эмоции, поглощающая тебя целиком, не оставляющая ничего от тебя самого, все вбирающая в себя. Она лежала на белых простынях, тупо уставившись в потолок.
« Все прекрасно! У меня есть все! Но что-то гложет меня, не дает покоя. Вкрадывается в меня и начинает свою дикую игру, затевает пляску. Пляску смерти. Мой алчущий дух жаждет всех вершин и высот, на которые только способна душа. Люди? Что люди? Да, я бываю увлечена ими, но они всего лишь топливо, дрова для буйного неуправляемого огня, которое называется вдохновением»
Она достала папиросу и закурила. Сизый дым начал медленно подниматься, окутывая ее.
« И вот, что остается от людей – дым»
***
Сны. Сны тревожные, мрачные. Беспощадные. Она бредет по пустынной дороге посреди поля. Над нею, в глубине неба – луна. Бледная, зловещая, с усмешкой кровожадного убийцы. Вокруг – Тишина. Поле – выжжено, колючая, мертвая трава впивается в ступни, мешает идти. Она явственно чует смерть – ее дыхание повсюду. Она падает, ползет из последних сил, но, вдруг, земля разверзается, и она летит, стремглав, в пропасть. Ни звука. Тишина.
***
Из старой тяжелой книги прямо ей на ладонь упал ветхий пожелтевший листок. Она удивленно поглядела на него и с трудом начала разбирать текст, написанный мелким витиеватым почерком. И прочла она следующее:
« Демон самоубийства, этот юноша с горящим взором, постучался в дверь мою. Боже мой, я знала, что это он, но все равно открыла! Он зашел, улыбаясь, сел в мое кресло. Я онемела, так и стояла, безвольно опустив руки. Он закурил, сквозь дым, продолжая пристально смотреть на меня.
« Что тебе нужно?» - наконец произнесла я чуть слышно, почти шепотом. Он ничего не ответил. Встал, подошел к столу, взял бокал с красным вином и бросил в него маленький кристалл. Протянул мне. Я взяла безропотно. Я давно этого ждала. Он кивнул, я посмотрела на него – его губы вздрогнули: «Пей!» Глаза его засверкали. Ничуть не колеблясь, я выпила красную жидкость до дна, и была она слаще и вкуснее всех божественных нектаров. Он развернулся и вышел. Я упала на ковер, с вышитыми розами. Я знаю, когда я умру, он вернется и будет рыдать над моим хладным трупом»
***
Звенят колокола. Разносится звон их по всей округе. Как приятно внимать этим прекраснейшим мелодиям. В них – торжественность и суровость, благость и нежность. В них тысячи оттенков чувств слились. А над церквями порхают белые голуби, ослепляют своей тихой и спокойной красотой. А над могильными крестами кружат вороны, поражая своим мрачным видом. И она неожиданно поняла - в этих, столь разных птицах отражается весь колокольный гул.
***
Видение:
Старый замок. Полутемная длинная зала. Разливается свет лунный. Она, затаив в душе страх, идет вдоль стен, увешанных портретами предков. Разные их лица: надменные, строгие, сладострастные, усмехающиеся, невинные, наглые, дерзкие. Для того, чтобы их разглядеть, нужно подойти ближе. Она устает от этого странного осмотра и хочет уходить. Неожиданно, взгляд ее падает на картину, одну из всех ярко освещенную. Словно удар грома потряс ее! Она видит строгого мужчину, одетого в черное. На устах – холодная усмешка – лезвие ножа. Тонкий нос с горбинкой. Впалые щеки. Глаза! Глаза его дышат тайной страстью! В них все: лед, пламень, гордость, робость, пролитая кровь, острые кинжалы, неизлитая нежность – дикий танец света и тьмы. Пораженная, она глянула на его ладони: пальцы тонкие, изящные, но сильные, узловатые. И они, они держат толстую веревку, играют ею.
Она подошла как лунатик к портрету, вцепилась в него взглядом и в ужасе отшатнулась. «Судьба» - эта мысль болью пронеслась сквозь ее разум.
***
Тихий предвечерний час. Шепот моря, странный и таинственный. Жара понемногу начинает спадать. Она и еще несколько людей сидят за столиком на веранде. Она согрета лучами солнца и томительного ожидания. Сегодня читать стихи будет женщина с темно-рыжими волосами. Ей нравится, когда та читает большой аудитории. Ей нравится смотреть на ее величественную осанку, слушать мелодии ее красивого сильного полумужского голоса. О, ей нравится схватывать восхищенные взгляды слушателей. Какой неугасимой энергией все дышит, клубится, наполняется.
Решительный тон той, о которой она сейчас думала, прервал ее размышления.
- Начинать? – спросила та, вопросительно смотря на нее.
Она с нежностью глянула, кивнула:
- Да. Начинай.
Женщина встала, тряхнула тяжелой гривой волос и начала читать стихи. Слушая ее, она постепенно впадала в умиленное спокойствие, но с другой стороны – наполнялась торжественным восторгом, чувства клокотали в ней, вспыхивали. Она не отрывала от нее глаза своих, тонула в вибрациях ее голоса.
« Почему? Почему? Почему этот миг не может продолжаться вечно? Почему все исчезнет, погаснет, затопится?»
***
Сны:
Когда она спускалась по лестнице, услышала голос, произнес он: « Не тот!»
« Что это значит? Не тот!» - подумала она. Какой-то бред! Спустилась. Перестала думать об этом.
На улице. Мимо проехала карета, запряженная тремя лошадьми. Остановила. Села. Что-то сказала. Куда-то везти. Куда? Не знает! Почему так сказала? И почему карета, запряжена тремя лошадьми? Какой странный день – ничего не понимает! Какое странное солнце – ярко-серое. Серый цвет сочится из него, проникая, преодолевая пелену громад-облаков. Все окрашивается неестественным блеском неестественного светила. Какие-то блики повсюду. А, вообще-то, куда она едет? Угрюмый извозчик молчит. И она молчит. Что можно сказать в такой нелепый день – соткан он из фраз, бессвязных предложений. Бред!
Выехали за город. Остановились. Вышла. Расплатилась. Карета уехала.
Зеленый луг. Глядит вокруг: множество цветов, синие, розовые, желтые. Лепестки их удивленно выглядывают из травы. Бредет – натыкается на куст роз. Странный какой! Все розы увядшие и лишь две, красная и черная – растут, разливаются цветом ярким. Какую бы сорвать: красную или черную? Эх, не любит она выбирать. Закрывает глаза, наугад – рвет. Красная! Но, что это? В ее руке она превращается в черную, а та, что осталась нетронутой, - в красную! Бред!
Вдруг, видит: идет кто-то! В черном фраке, в цилиндре, чинной такою походкою. Кто-то знакомый! А, это же поэт, видела его на собраниях. Читал что-то, стихи свои, какие-то.
Подходит. Улыбается. В поклоне снимает цилиндр:
- Здравствуйте, мадам!
- Добрый день! – отвечает она.
- Цветочки рвете? – ухмыляется.
- Рву!
- Позвольте, И я сорву, – милая улыбка.
Она равнодушно кивает. Срывает он красную розу. Но, что это? Красный цветок в его ладони делается черным, а в ее – красным!
- О, какая странность, мадам, вы не находите? – в голосе ни тени удивления, ирония.
- Действительно странно! – раздраженно отвечает.
Ее все это безобразие начинает выводить из себя. Не день, а – бред!
- Мадам, позвольте взять Вас под руку, погуляем по прекрасному лугу!
Идут. Молчат. В руках розы. Скамейка. Садятся.
- Мадам, мы ведь знакомы?
- Дорогой мой, знакомы. Совсем недавно.
 - Знакомы давно. Просто Вы меня забыли. А я напомнил, что был, есмь и буду!
Что за странный день?
***
«NOMEN EST OMEN» - прочла она и задумалась.
Имя – это, действительно, знамение. Но, не для всех, только для избранных. Лишь некоторые наделяются этим неземным совпадением. Она входит в эти единицы. Она знает, что в ее имени – бури, волны, ураганы, ветры, спокойствие, нежность, смертоносная и живительная сила – слились. Ее имя неотторжимо, неотсоединимо от ее сущности. И с презрением относится она к тем, кто не достоин своего имени. Кто ниже его, кто не знает истинного начала его. Слова – символы, выражающие суть. Как нелепо пренебрегать этим! О, почему многие так слепы!? Отчего?!
***
Серебряный иней на деревьях, на дороге, на домах, и на ее шубе. Она, умиротворенная, идет по старой улице, прищуриваясь от яркого снежного блеска. Мысли ее спокойны. Она рада – все хорошо, все только начинается. Она еще молода, но про нее уже говорят, ее творчество обсуждают, ею заинтересованы. Она зажгла папиросу, и прошедший мимо мужик в огромных валенках косо на нее посмотрел, она услышала его недовольное бурчание: «Барышня, а дымит!»
Она улыбнулась. Даже это ей было приятно. Она подошла к мосту, облокотилась о перила и стала любоваться рекой, скованной льдом.
« Когда-нибудь лед растает, тронется, и буйные, неуправляемые воды затопят все!»
К чему эта мысль промелькнула в ее голове, она не знала. Она постояла еще немного и неспешно пошла домой.
***
Все кончено! Яростно вдыхает обжигающий воздух, глотает его как умирающий. Дыхание учащенное, неровное, голова идет кругом. В бессилии падает на скамейку, занесенную снегом. Скрипит зубами. « Нет. Рыдать я не буду. Будь ты проклята! Будьте все вы прокляты! Ненавижу! Верни мне все: мои стихи, мои письма, мои слова, мои чувства! Верни!»
Дрожащими пальцами достает папиросу, несколько раз пытается поджечь – тщетно. Наконец, затягивается, немного успокаивается. Вот он – Рок! Терзающий. Убивающий. Мучающий. О за, что! Кто обрек ее на эти страдания!
Она потушила папиросу о снег и быстрым шагом пошла, сама не зная куда.
***
Он пришел к ней, когда у нее гостила сестра. Он был словно из другого мира. Он начал говорить, и глаза его излучали тепло, и отражался в них блеск звезд. У нее возникло ощущение, будто она уже знала его, чувствовала где-то в глубине времен.
Он искрился, как холодная комета, своими ломаными стихами, израненными, тысячей кинжалов. Он был весь – чернота, весь – траур, весь – жар мглы. Глашатай, певец смерти. Взгляд его, вечно горящий, освещал странным сиянием всю комнату.
В нем жила сила иного мира и полное бессилие – этого. Он был там, здесь – лишь внешняя оболочка, от которой веяло безумием.
Она зажглась от него, к нему обратила приливы нежности. Это был краткий миг соединения во Вселенной двух нездешних душ. Но она быстро вернулась в саму себя, а он еще долго не мог отойти от столь сильного столкновения.
***
А глаза-то у него, как ночь – черны, а ресницы-то – тени ночи. Милый мальчик, да еще и поэт. Или по другому: поэт да еще и милый мальчик. Что вернее?
Она исподволь наблюдала за ним, прищуриваясь, стараясь уловить, уяснить, запомнить. Каждый жест, каждый взгляд, каждый оттенок голоса.
Она ощущает, что стоит у пропасти, чтобы с головой бросится в новые эмоции. Хотя старая боль еще не изжила себя, она уже готова к новым подвигам.
***
Невыносимая печаль в ней. Она носится по сонному городу в поисках забвения. Пустые окна домов блистают холодом. Улицы безлюдны. Она переходит из одной в другую, идет, идет, идет все дальше и дальше. Но ничто не способно утешить ее. Я довитые мысли с новой силой вгрызаются в нее. Нет пути для избавления. О, такие мучения может утолить лишь смерть. Или время. На последние, надеяться – опасно. Но все же, оно заглушит, погложет. Вопрос: когда? Не важно! Важно одно – ей плохо сейчас, в данную минуту.
У нее закружилась голова от бессонной ночи и долгой ходьбы. Она решила пойти домой и лечь в кровать. Да, она быстро уснет. Но пробуждение, пробуждение будет страшным! Первые мысли, которые ее посетят, когда она откроет глаза, будут те, от коих она бежит.
***
Имя. Это имя впивается в нее и разрывается в груди, снарядом, разливая по всей душе горечь и непреодолимую нежность. Как изжечь из себя сие? Как? Нет ответа. Придется, стиснув зубы, признать, что это будет продолжаться долгое время. Признать и принять. Нет, не примет! Тысячу раз – не примет! Будет бороться. До конца. Чтобы забыть. Забыть навсегда.
***
Молчание. Раскат грома вдали. Тоска. Небеса озарились яркими вспышками. Тоска. Черно-серые облака пронзены блестящей молнией – насквозь. Тоска. Насквозь. Тоска. Ветер, ветер воет. Он беспощаден к ней. Ветер, ветер сбивает ее с ног. Чисто поле – негде укрыться. Зеленая трава – вмиг почернела. Дождь. Сильный. Ураган: ветер, дождь, гром, молнии и она. Она, одна среди этого, безумно воет. По ее лицу текут ручьи: теперь уже не понять, где ее слезы, а где слезы небесные! Она падает на колени, рвет на себе одежду. Да, она безумствует, и все вокруг нее – безумствует. Но в душе, в глубине души – молчание. Ни шороха, ни трепета. Молчание и покой. Две стихии борются между собой!
***
Старые могилы. Черные, покрытые плесенью надгробия и кресты, склонившиеся в разные стороны. Она любит гулять здесь. Атмосфера этого деревенского кладбища, рождает в ней торжественное спокойствие, и задумчивость охватывает ее.
Когда-нибудь, и она будет лежать в земле, но пока – жива и смотрит на могилы тех, кто умер. Память мертвых охраняют столетние деревья. С их помощью, они разговаривают, перешептываются, вселяясь в зеленую листву. Они говорят, холодом потустороннего мира, о загробной жизни; смеются, зловещим голосом, над теми, кто ступает по ним.
Зимой они молчат. Лишь изредка доносятся их крики, когда под силой ветра дрогнет сухое дерево или если вслушаться, можно различить их стоны в рокоте метели.
Она бредет среди могил, влекомая умершими. Слушает их неясные речи. Ей кажется, что в эти минуты она заглядывает в другое измерение, ждущее и манящее ее. И странно ей возвращаться в мир живых людей. Еще несколько часов не может отвыкнуть она от погружения в иное.
***
Запах дыма. Где-то горит лес. Где-то сжигают жизнь. Слышит она, как вопят деревья, снедаемые пламенем, кричат в смертельных муках, валятся в бессилии на землю. За что? За какие грехи? Чем мы вам мешали? Слезы их текут, выливаясь красной смолой. От ярости чернеет, краснеет небо. Земля вздрагивает Вся природа – страдает, наблюдая как убивают ее детей.
***
Это начала конца! Катастрофой веет повсюду. Каждый камень, каждое древо, каждый дом с немыми окнами, каждая пустая улица – всё кричит: «Конец!» Неужели никто не замечает этого? Некоторые – знают, но за знание им придется заплатить.
***
Старый мир рушится. Города, села, леса, моря, реки охвачены бездумным безумием, остервенелым сумасшествием, которое пожирает и поглощает все на своих путях. О, путей у него много!
Лишиться всего в один миг! Пожалуйста! Только душу и стихи не отберете, не заберете, не сожрете. Она выше временных сдвигов в коридорах истории, она – в вечности, а вы убийца – лишь грязь под ее ногами.
***
По всей земле да по всей стране – горе. Летит над полями, городами, дорогами, кричит звериным голосом, воет страшным воем. Валит наземь древние деревья, выжигает зеленую траву, иссушивает дотла глубокие реки и моря, горами двигает. День превращает в ночь, собирает как жнец неиссякаемые потоки слез и свежей крови. Сколько силы у него, сколько разрушающей энергии! Ни один не сможет сразиться с ним, ни один не сможет поставить преграду ему, одолеть его! Полно и безраздельно его царствие – черно, темно, красно; от слез – кристально.
Помолимся о поверженных им!
***
Темный зал, слабо освещенный несколькими лампочками. Он читает. Нет – поет. Уводит ввысь. Каждым словом, каждым слогом – ввысь. В неведомый мир невиданных пространств и времен. Она идет ему вслед, вслед звучанию и мелодии его голоса.
Он светится, сияет, источает невидимые лучи. Ореол над его головой немеркнущий, нетающий – вечный. А позади, притаился черный зверь, который скалится и огромными лапами тянется к нему, безумными глазами водит в разны стороны. Прочь! Прочь! Тварь адова! Не сейчас. Оставь нам его. Эту яркую пучину света во тьме льдов. Оставь! Прочь!
***
Улицы были запружены толпами солдат. Они шатались по городу, кричали, горланили песни, пили. Иные просто бродили, понурив голову, не зная, чем бы еще заняться. Прохожие их сторонились, старались вовсе не выходить из дома, все вокруг было заполнено сбродом. Ей было все равно, она ничего не боялась. Солдатам смотрела прямо в глаза, не опускала взгляда при их виде. Она ходила по буйному городу как неприкаянная, возвращалась домой поздно, затемно. Она бросала вызов черни и была горда собой.
***
Холод стоит ужасный. Жить можно только в чердачной комнате. Потому что внизу – ледяной ад. Вся мебель – в щепки – на растопку. Деревянную лестницу – туда же. Весь уют квартиры, как и весь уют страны – сметен. Напрочь сметен лихими делами. Целый день бегает по городу в поисках еды, вечером возвращается усталая до смерти. Но все это дает ей неумолимый запас внутренней энергии, которую она выплескивает в стих. Все это заряжает ее и гонит прочь унылые мысли. В воздухе витает страшная сила, которая двигает событиями. Она чует ее, наполняется ей.
***
Маленький серебряный ангелочек с огромными глазами. Мой верный спутник во всех бедах. Ты – мое спасение в этой разрухе. Продолжение моей души. Я знаю, со временем, ты изменишься и отношение твое ко мне – изменится. Я перестану быть единственным твоим миром. К счастью, это будет еще не скоро, а пока ты спишь, и я с нежностью гляжу на тебя и не могу поверить, что Господь дал мне такое счастье. Спи, мой маленький, спи! Сон – сладок, а пробуждение - горько.
Я вливаю в тебя всю себя, ращу тебя как любимое древо, оберегаю от всего темного. И ты, ты платишь мне огромной, не по годам серьезной любовью. Мы с тобой два луча света, потерянные в темном хаосе. Я обозреваю наше царство и дивлюсь, как в таком беспорядке мы чувствуем себя королевами. Ответ прост: жизнь наших душ все преображает, всю черноту стирает, раскрашивает в яркие краски, и все воображаемые серафимы порхают над нашей обителью.
Спи, маленький, спи…
***
Душа ее улетает и порхает где-то в небе, вбирая в себя прелесть и суровость воздушного пространства. Пронзает вспененные седые облака, купается в темном зареве туч, ощущает на себе прикосновение горячих солнечных лучей, чувствует зарождение дождя, ведет беседы с птицами, глядит с высока на землю. Потом на секунду возвращается в тело, шепчет, сообщая об увиденном и уносится прочь, вновь парить в неведомых далях.
***
Раз. Два. Три.
Три раза постучали. Ах, кто это так поздно? Смерть? Ужель, ли? Смерть или любовь? Любовь и смерть! Открывать? Ах, нет, дверь давно не на замке. Ну, заходи, входи.
Любовь и смерть. Ставим знак равенства. А между ними бури, вьюги, ветры, зияющие пропасти, бессмысленные слова и стенания, зажженные огни во тьме, тьма посреди снега, вечный полет и вечное падение вниз!!!
***
На письменном столе, в беспорядке, лежали листы, исписанные ее почерком. Она любовно смотрела на них. Здесь – вся она, все, что составляет ее сущность. Какое тепло исходит от этих бумаг! Жар! Жар ее души, выраженный вовне. Дрожь пробирает, когда она представляет, что они могут исчезнуть, сгореть, потеряться! Это было бы страшнейшее горе.
***
Сон:
Чердак. Луна высоко висит в небе и заливает светом своим всю комнату. Крест на стене – тень от окна.
Она лежит на кровати. Рядом – серебряный кортик. Как он здесь очутился? Ничего не понимает. Вдруг, подле нее, появляется сияние, окутанное туманом. Из него медленно выплывает женщина в белых одеждах. Указывает на кортик и звучным, доносящимся из глубин голосом, говорит:
« Ты призвана. Ты должна вступить в битву. Я дарую тебе это оружие. С его помощью ты никогда не погибнешь. Врагов своих – повергнешь в прах. Иди же, иди, заклинаю тебя!»
Видение начинает медленно исчезать, разгораясь небесным огнем, сливаясь с лунным светом.
       __________________
Она просыпается в холодном поту. Шарит рукой по простыне – пытается найти кортик. Наконец, понимает, что это был сон. Страх, как скользкая змея, обвивает ее, сжимает в своих объятиях.
« Что значит, увидененное мной? Боже, как все было реально! До боли – реально!»
Она берет папиросу, поджигает. Руки ее дрожат.
***
Холод поникал в ее жилы. Темнота уже спустилась на землю и на черном небе горели звезды. Вокруг стояла тишина – не слышалось ни звука. Она чиркнула спичкой ( лицо ее на миг озарилось, и можно было увидеть глаза, полные светлой печали) и зажгла папиросу.
«Звезды. Далекие и холодные. Манит к себе их мерцающий лед. Так бы и полетела, унеслась – к ним. Ощутила бы силу вечной мерзлоты. А луна! Как красива и зловеща, проклятая! Я сижу и смотрю на нее, и сотни лет назад, кто-то иной также сидел и смотрел на нее. Она – всечеловеческое достояние Объединяет поколения и людей, устремляющих на нее свои взоры. Люди – разны, она – одна. И торжество вселяется в тебя, когда чувствуешь ты, биение пульса этой истины.
***
Маленькая комната тонула в терпких клубах папиросного дыма. Она сидела на кровати, подбородком упершись в ладонь, и раздумывала. Что было бы с ней, если бы она, с детства, не выражала свои чувства на бумаге. Что? О, она бы умерла, взорвавшись ими. Они, в ней, бушуют, бунтуют, взвиваются, неистовствуют! А ведь, действительно, она бы погибла от разрыва эмоций. Сердце бы не выдержало.
***
Она глядела на кольцо с жемчугом. Подарок печали. Как ей хочется сжать его в своей ладони и зарыдать! Хотя, в то же время, она полна необычайного спокойствия. Отстраненно, словно за другим человеком, наблюдает она за брожениями своей души. Она видит рождение в себе – иного. Иной личности, которая внешне будет равнодушна, незаинтересована. Это крайне нужная двоякость, чтобы держать себя в руках, не выдать своих чувств – не задеть собственную гордость, а против нее она не пойдет.
***
Умерла. Умерла. Умерла. Дочь ее умерла. Такая маленькая и красивая! Она не может в это поверить – со всем недавно она была здесь, с ней. Теперь ее – нет, и никогда больше не будет. Жизнь, столь недавно зародившаяся, – оборвалась.
Слезы подступают к глазам, она в бессилии роняет голову на стол и рыдает. Она одна. Совсем одна. Никто не придет, не утешит. О, какая рана, какая боль! Как же это произошло? Как могли так, по роковому, выстроиться в ряд случайные обстоятельства?! Пока она выхаживала старшую дочь, младшая умирала где-то далеко! Почему? Почему это произошло? Почему ей пришлось заплатить за жизнь старшей дочери, смертью младшей? Кому нужны эти страшные жертвы? Кто жаждет и требует смертей? Кто? Отчего нельзя обойтись без этого, обойти это?
Рыдания душили ее. Она содрогалась, охваченная ими.
« Какое счастье, что мой первый ангелочек жив! Я бы убила себя, если бы и она ушла. О, за что мне эти мучения? За что?»
***
Свеча догорела. Комната погрузилась во тьму. Она отложила перо, и глаза ее налились слезами. Раз! Первая капля потекла по лицу. Два – вторая. И вот, она уже рыдает безудержно, но беззвучно. О, Боже, как она одинока! Ни души рядом. Как ей хочется, в этот миг, человеческого тепла и понимания! Она прислушалась – на улице начался дождь. Даже погода вторит ей. Нет. Не вторит, а забирает ее слезы, превращая их в дождевую воду.
« Ну, что ж, отдаю свою грусть небесам!»
На душе стало легче. Она закурила, с наслаждением втягивая табачный дым.
« По крайней мере – у меня есть я!»
***
Старые пламенные чувства возвращаются к ней вновь, после трагических событий, чуть не уничтоживших ее. Она словно выходит на свет Божий из затхлого темного склепа. Медленно выбирается, отряхивает пыль с изодраннанной одежды, прикрывается рукой от солнца, которое слепит ее глаза.
Да, она оживает! С новой силой кидается в бури, с головой бросается в жаркий огонь, вспоминая о том, что еще молода. Кипучая энергия в ней заглушает былую боль и безудержно рвется наружу. С требованием, с криком, с воплем: дайте выразится, выйти, воплотиться, обрести форму – снова жить, взлетать, падать – метаться по ломаной линии бытия!!!
***
Она принялась за большую поэму. Идею она вынашивала давно, но только сейчас нашла в себе силы к ее осуществлению. Теперь – живет, дышит лишь этим. Все остальное – проходит за бортом. Ничего вокруг она не замечает. Полностью поглощена тем, что пишет. Творческий пыл с каждой секундой разгорается в ней все сильнее и сильнее. Она пропускает сквозь себя потоки слов, рифм и строчек. Все свои впечатления кидает в жертвенный костер своего произведения
Неописуемая прелесть есть во временном заострении всех чувств на одной теме, которая становится больше тебя и вбирает в себя все – без остатка.
***
Внутри духа горит, пылает огонь. Невыносимый. Он вырывается наружу и уничтожает все на своем пути. О. как он своеволен! Нет никаких преград! Он мечется по земле, поглощая все живое. Имени ему – нет, и слов для его описания – не подобрать! Сей огонь стремится разрушить серые границы мира, желает влиться в иное течение иных миров.
***
Пули в тело. Расстреляли. Расстреляли и убили. Героя. Почтили его. За все воздали. Наградили свинцовыми шариками за доблесть и отвагу. Повесили кровавый орден на грудь. В добавление к Георгиевскому. Жизнь поэта, потерянного во тьме пространств и времен – оборвалась.
***
В далекие времена одно королевство вело бесконечные войны, завоевывая все новые и новые земли, обращая врагов своих в прах. И был среди воинов доблестный рыцарь, предводитель одного из войск. Слава его гремела по всем краям. Мужество и доблесть его не знали предела: вражеские стрелы отлетали от него, ни один меч не мог коснуться его, а он, он сам сражался, не щадя сил своих, бился с таким остервенением и отчаяньем, что казалось – сама божественная сила вселилась в него. Нигде не было равных ему. Некоторые поговаривали, будто видели, что в пылу битвы исходит от него нестерпимо яркое пламя.
Слава его разрасталась день ото дня, и, конечно же, королю досаждало это. Да и верные, прожженные коварством, слуги нашептывали ему: « Избавьтесь от него, Повелитель! Он столь силен и столь любим, что может без труда свергнуть Вас с трона!»
Король, нахмурив брови, размышлял – ему не хотелось терять воина, принесшего столько побед. Но страх все же одолел его, и он отдал приказ схватить рыцаря. Сказано – сделано, и вот уже несколько дней рыцарь томится в темнице.
Наконец, настал день казни: рыцаря молчаливого и мрачного затащили на эшафот. Палач вознес над ним топор. Резко опустил. Но, что это? Лезвие разлетелось в щепки, а на шее жертвы не осталось и следа! Король от удивления вскочил, народ в ужасе зароптал, а он, он стоял и улыбался.
Посоветовавшись с ближайшим окружением, король решил его повесить. Но! Тщетно! Веревка оборвалась!
Решили утопить – связали, посадили в мешок, бросили с моста в воду. Но через несколько минут, он вышел на берег! Как поразителен был вид его в те секунды! По его телу стекали капли, он гордо воздел голову, и, глядя на короля, в изумлении стоящего на мосту, молвил:
- Повелитель! Ты решил убить меня! Я не противлюсь твоей воле. Но знай же, от меня можно избавиться одним способом – огнем! Назначь на завтра эту казнь.
Король вздохнул и согласился. И вот рыцарь вновь готовится к смерти. Его привязали к столбу, и зажженный факел уже тянется к сухим веткам. Как вдруг раздался повелительный голос воина:
- Стоять! Я хочу сказать напоследок несколько слов.
Рука палача невольно остановилась, он посмотрел на короля. Тот дозволительно кивнул.
Рыцарь продолжил:
- Повелитель, знай же, я сражался не за тебя и не за славу страны! Я бился от отчаянья. Я осознавал всю бренность и нелепость земного бытия, и мечтал забыться в пылу битвы, уйти с головой в пламя боя, растратить в нем все свои кипящие чувства. Сейчас – вижу, что мне пора уйти, по сему не противлюсь смерти. Я ухожу в стихию. Поджигай!
Палач бросил в ветки факел – пламя разом взметнулось ввысь, и разгорелся невиданных размеров костер, потушить который оказалось невозможно. Так и горит он до сих пор, освещая землю.
***
Она сидела за столом, заваленном тетрадями и бумагами, глаза ее были устремлены в тающую пучину облаков. Тысячи мыслей роились в ее голове, но вдруг ясно промелькнула и обрела форму мысль об Ангеле. И ее воображение нарисовало удивительную картину. В голубом зареве небес вспыхивает искрящийся свет, лучи его насквозь пронзают свинцовые тучи. Появляется Ангел. Как прекрасен он! Темные волосы вьются непослушными кудрями, на губах – сладкая нега, очи манят и притягивают светлой глубиной, божественной, непередаваемой словами. В руке его сверкает серебряный меч, источая тихое свечение. Крылья его – огромны и белоснежны, белоснежны настолько, что слепят глаза. А вокруг гремит, гремит торжественная музыка, доходящая до самого дна души. И призывает, призывает - на подвиги и свершения, рождает, рождает - множество необъяснимых чувств. И ты, ты не ощущаешь тела своего, ты – в эфире, ты – дух прозрачный, но насыщенный…
***
Прощай! Прощай любимая, родная страна, в один страшный миг ставшая далекой и чужой! Тебя обескровили и обезвожили, втоптали гордость твою в черную, черную грязь, святыни твои обесчестили. Видишь, как в темном зареве ночи, пылают кресты? Видишь, как тысячи камней, летят в окна твоих церквей? Видишь, как бесчисленное количество рук, разбирают по камням твои часовни? Видишь, как продают с наглой усмешкой, древние иконы твои? Видишь, как плавят могучие твои колокола? О, закрой глаза – не смотри! Не смотри на обгорелые остовы домов, на выжженную землю, на поваленные деревья!
Родная, кровью тебя обагрили, закидали костями лучших из твоих мужей, принесли тебя, тебе же в жертву! Только не стань жестокой! Не уподобься, в день, когда воспрянешь духом, своим мучителям! Заклинаю тебя! Молю!
***
Серебряная смерть прошла по саду. Забрала в свои хищные объятия лилии и розы. Видят странники серебренные цветы и дивятся: «Как красиво!». Но не знают они – то серебряная смерть. Рассыпалась. Распростерлась. Разметалась.
Сад, милый сад, некогда цветший всеми яркими бликами, помнишь ли ты, как наливались кровью изящные бутоны роз твоих? Как сияли белым светом, невинные лилии? Ты молчишь – лишь тяжко вздыхаешь. Покорно закрываешь свои древние очи. Нет сил у тебя, бороться. Испили силы твои, заковали запястья твои в кандалы, связали мощное тело твое. Умирать бросили одного, беззащитного, древнего.
***
Любимая квартира, вынесшая вместе со мной столько счастья и горестей! Ты видела мою радость, мои слезы, ты стерегла мой сон и поддерживала бодрствование. Ты была наполнена стихами, вдохновением, полетами мыслей! Тебе я оставляю свою светлую и страшную молодость, часть моей души, отдаю тебе. Храни. Береги. Вспоминай обо мне, когда я буду далеко. Прощай!









       СЕРЕДИНА
Сивилла: выжжена, сивилла: ствол.
Все птицы вымерли, но Бог вошел.
М. И. Цветаева

- Не нужен твой стих –
Как бабушкин сон.
- А мы для иных
Сновидим времен.
М. И. Цветаева

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно –
Где совершенно-одинокой
Быть…
М. И. Цветаева


***
Она сидела за столиком в кафе, вокруг – издатели, писатели, которые шумно что-то обсуждали. Она только что приехала в этот старинный европейский город. В руке ее тлела папироса, взгляд ее был устремлен в никуда. Вот оно – начало новой жизни! Приняли ее тепло и с огромнейшим интересом, тут же напечатали о ней в газете. Щемящее чувство радости и необъяснимой тоски – слились в ее душе. Что ее ждет?
Она тряхнула головой и вышла из задумчивого состояния, улыбнулась себе, своим мыслям и вступила в беседу с окружавшими ее людьми.
***
Поезд – стрелой вдаль. За окном меняются картины: лес, поле, деревушки, города. И ей хочется также на всех парах, огнеподобно, стремительно лететь. Лететь. Лететь. Лететь. Проноситься мимо. Изредка – останавливаться, на несколько минут, и снова в путь, не помня ничего!
***
Он поразил ее своею силой. Силой своего стиха. Мощью ритма, звука, рифмы. Она не забудет тот миг, когда она открыла его книгу и рассеяно пробежала глазами строки. Не забудет, как удивленный взгляд ее впился, пораженный, в черные буквы на белой бумаге. Не забудет, как несколько часов напролет, она пила эту терпкую влагу, и каждый звук вливался в нее, будоража мысли. Как она, наконец, оторвалась от чтения и вдохновленная, узрела, как дух ее парит где-то высоко, в заоблачных широтах. Ей хотелось лететь, бежать – обгонять время.
Она схватила карандаш и начала писать ему письмо. О, нет, не грифелем, а эмоциями – вопящими и стенающими. В этот день она больше ни о чем не думала! Ничего не желала! Она была переполнена прекрасной музыкой. Сильнейшей магией!



***
Ночь. Шуршание листвы. Прикосновение руки. Дрожь. Колкий воздух. Дыхание, от волнения – неровное. Жаркое томление. Взрывы чувств. Тихий шепот. Сладкие слова. Вкус поцелуя на устах. Далекая музыка, звучащая в душе. То – любовь.
***
Когда она подносила чашку ко рту, рука ее дрогнула. Кофе расплескался по столу. Она тупо уставилась на остатки черной жидкости. Все кончено! Все кончено! Все кончено!
« Интересно, дрогнула бы рука, если бы я подносила револьвер к виску? Думаю – нет!»
Сегодня она спокойна. А несколько дней назад, она в бешенстве металась по квартире, рыдала, рвала на себе одежду, не могла ни на секунду закрыть глаза. Все ее чувства были взметены до предела. Как вихрь, как ураган, как буря, как извержение вулкана! Но все прошло, и в ней лишь полное опустошение. Только изредка проносятся обрывки чувств. Ей придется расстаться с ним, оторвать от своей души, никогда больше не видеть, забыть – навсегда то сладостное безумие, что бурлило в ней, накрывало с головой, уносило в пучину страстей. Забыть его взгляд (о, невозможно), улыбку (нестерпимо), его руки (немыслимо), его голос (о, никогда), его – всего!
Она стиснула зубы. Пусть ей будет невыносимо больно, пусть! Она выдержит. Она выжжет его из памяти, но сначала напишет о нем. Выплеснет, выразит, выльет эмоции, чтобы он остался на бумаге, не в сердце. Поставит точку. Оборвет нить. Навсегда.
Она приняла решение – стало легче. Надолго ли?
***
Сон:
« Следующая остановка – бессмертие»
Все пассажиры встрепенулись, собрали свои вещи и опрометью выбежали из вагона. Она подивилась: « Что это с ними?»
Мнет в руках билет, написано: « Бессмертие. Конечная остановка»
Неужели, никто не едет с ней в бессмертие? Вот, и ладно, тем лучше!
Поезд тронулся, не разогнался – сразу помчался стрелой. Глядит в окно – ничего не понимает: картины столь быстро сменяют друг друга. Становится скучно. Решила прогуляться по составу. Идет по вагонам – никого! Как странно! Пустой поезд! Заходит в кабину машиниста – никого! Поезд сам мчится вперед! Как интересно! Садится на место машиниста. Ощущение, будто она управляет, ан, нет – сам несется. Странное противоречие.
Впереди – туннель – бессмертие.


***
Расставание. Страшная наука. Она идет по старой улице с ним, с тем, кого любит. Она уходит из его жизни, из своей любви. Какая боль! Ей хочется плакать. Нет сил.
Любовь разбивает, разрушает, уничтожает. Нет слов выразить это. Почему все так жестоко? Он идет с ней рядом, она чувствует его тепло, его близость, но он уже – далеко. На самом деле, он всегда был далеко. Он никогда не понимал ее. Какое страшное это неразделение, непонимание!
Ей придется расстаться с ним. Долго так не может продолжаться. Иначе, она забудет то, чем жила, дышала. Если из-за него уйдет в стихию любви, она – погибнет.
Она вспоминает его, таким каким любила. Его лукавые глаза, манящие глубиной. Его ироническую улыбку на холодных стальных устах. Его строгие суровые брови.
О, Боже! За что? Сейчас его уже нет, хотя он здесь с ней. Сейчас, он – ее боль. Разрывающая. Убивающая. Уничтожающая. Темная, глухая боль. Как ей вынести это? Как снести эту ношу? Боже! Боже! Боже!
***
Узкий мост через широкую реку. Темно. Только свет от фонарей тусклый и неяркий, полосками блестит на водной глади. Воздух чист и свеж. Звезды ярко сияют на, мраком объятом небосклоне.
Она прогуливается вдоль моста, глядит то вверх, то вниз. Останавливается, облокачивается о перила, опускает взгляд в ледяную муть. Ее притягивает холодная мгла реки. Туда бы со всеми чаяньями и бесплодными надеждами, туда бы раз и навсегда – утопить свою беспомощность и потерянность, найти себе достойное место на дне. Но, нет. Время еще не пришло.
***
Старый город, потерянный в лабиринтах времен. Поражает мрачной торжественностью, суровой красотой. Он дышит, живет страшными и таинственными легендами. Улицы, храмы, мостовые и набережные, все – насыщено ими.
Этому граду не к лицу – солнце, тяжелые тучи и полная луна – вот, его истинные лики. Он хранит в глубинах своих древнее безумие, хорошо спрятанное под массивными фасадами соборов. Печать его проступает, когда на землю опускается темный занавес ночи.
Тогда на волю выходят неясные видения, бледные призраки и потусторонние сны, которые вселяются в спящих людей и бродят по их душам. А по каменному мосту при свете тусклых фонарей проезжает невидимая карета, и лишь черные воды реки видят ее очертания на своей глади.

***
Легенда, услышанная в старом городе, овладела ее мыслями. Открыла в ней темные очертания древних страхов, живущих на самом дне души.
Вот, история, которая увлекла ее:
« То было в давние времена, темные и мрачные как вечная ночь. Они уже прошли, но отблески их, еще доходят до наших лет, и заставляют трепетать восприимчивые души.
В старинном мрачном городе, архитектура которого поражает своей величавостью и торжественной безумностью, истинными владельцами которого являются готические храмы и постройки, жил молодой художник. Он обучался в одном из почетнейших университетов. Вместе со своими друзьями-студентами все ночи напролет кутил: шатался по злачным заведениям, путался с недостойными женщинами, играл в карты. Нрава он был беспутного и жестокого За неосторожное слово мог заколоть любого в кровавом поединке.( В этом ему не было равных ).Но все же дар к живописи был у него велик, и многие восхищались красотой и изысканностью его картин.
Но однажды произошло событие, которое роковым образом повлияло на странный исход его жизни. Ему предложили за хорошее вознаграждение написать сцену мучений грешников в аду, в только что возведенной мрачной часовне. Он ни за что бы не согласился, но деньги, присланные его родителями, были почти пропиты. Делать было нечего - и он взялся за работу.
На третий день труда он принялся рисовать весьма страшную сцену: грешнику, попавшему в ад, выжигают глаза. На удивление ему было крайне неприятно изображать это. Он и сам не понимал – почему.
И в этот вечер после работы он сидел в кабаке со своим собутыльниками. Он уже успел изрядно накачаться и веселил всех своими пошлыми историями. Вдруг, неожиданно он замолк, словно увидел что-то. Резко встал, шатаясь вышел из-за стола, упал на колени и прижал руку к глазам, будто закрываясь от невидимого света. Приятели в недоумении воззрились на него. Наконец, он очнулся, с полными ужаса глазами вернулся к ничего не понимающей компании. Он уставился на них, и произнес сдавленным, безжизненным голосом:
- Что-то я совсем допился. Увидел свет, яркий, безмерный и манящий.. Некто внутри него, вышедши из него, позвал меня и велел, чтобы я начал рисовать свой портрет.
Он закончил, вздохнул, сел на скамью, залпом выпил стакан с вином. Товарищи громко заржали и похлопали его по плечу.
С тех пор он становился все мрачнее и мрачнее, вся реже и реже появлялся в своей разгульной компании. Весь день он проводил в часовне, а ночью запирался в своей мастерской. Те, кто видел его, утверждали, что взгляд его был безумен и отрешен.
Он с неимоверной быстротой расписал стену в часовне и совсем перестал выходить на улицу. Однажды ночью дом, где он снимал квартиру, пронзил нечеловеческий рев. Люди выломали дверь, вбежали в его апартаменты, и при дрожащем мерцании свечей увидели следующее:
Мастерская была в невероятном беспорядке. Повсюду валялись пустые бутылки и всяческий мусор, а холсты с его картинами были изрезаны в клочья, и лишь в центре стоял его автопортрет. Он был ужасен в своем великолепии. Бледным было лицо художника, ярко-красные губы растянулись в дьявольской усмешке, темные волосы небрежными прядями спадали на высокий, отмеченный печатью греха, лоб. Но самое изумительное было в глазах: огромных, блистающих безумным, мелькающим светом, прожигающих пространство. В них горел древний жар ада, а на дне пряталась удавка обреченности. От этих глаз нельзя было оторвать взгляда, словно это – два пылающих огня, зажженных в темноте.
Вдруг кто-то вскрикнул и указал на что-то большое, лежащее в углу мастерской. Тотчас люди подбежали туда и увидели бездыханное тело самого живописца. Лицо его исказила мука ужаса. Темными провалами сквозили пустые глазницы. Некто выжег ему глаза!»
***
Поэт и Бог: и тот и другой – творец. Бог влил в поэта силу творящую, созидающую.
Христос был на земле: его никто не слушал, не понимал, не воспринимал, а ежели слушали – не слышали. Вспомним ту фразу: « AURES HABENT ET NON AUDIENT» - это крик, вопль, стенание всех истинных поэтов. Да, да могут сочувствовать, интересоваться, но познать, разделить с поэтом суть – не может никто. Лишь избранные, их было двенадцать.
« Ты гонишь меня, и я уйду, но ты, ты дождешься моего возвращения»
Вечно – гонимые…
***
Она с недоумением смотрит на свою фотографию: что-то выискивает в ней, что-то ее беспокоит. Она никак не может понять что. Какой странный у нее здесь взгляд! Взгляд… Вспышка! Озарение! Она вспоминает: этой ночью ей снилось, что она так же, как и сейчас, держала в руке свое изображение, и какой-то глухой голос, идущий одновременно из глубин неба и земли, говорил:
« Взгляд, ищущий незримое, уходящий вглубь непостижимого. Такой взгляд всегда в поиске, будто погружен в осязаемую тьму. В таких глазах грусть и сила тайного знания, пустота и вечное биение пульса неба. В таких глазах – величайшее непротиворечие явлений, противоречащих друг другу. Такие глаза – врата во внутреннее, стражники и глашатаи его. Пленники души».
***
Нищета. Бедность. Убогость. Грязный квартал в городе блеска и шика, грации и богатства. Она глядит из окна на серые и унылые стены неказистых домов. А не это ли истинное лицо города? Возможно, но только – для нее. Для нее, здесь – сквозняк. Все эти люди, вся эта умничающая толпа – как сквозняк. От которого можно простыть, от которого чувствуешь себя крайне неуютно, от которого желаешь избавиться. Но! Как бы ты не закрывал, не закупоривал, не затыкал – ничего не получится, все равно – дует, сквозит.
***
Сидеть, уронив лоб на руки и смотреть в плоскую доску стола – невыносимо! Мыслей – никаких. Ничто. Просто, полное, неизгладимое – Ничто. Пустота, не такая как в юности, от которой можно было уйти, убежать. Нет. Сейчас – сосущая пустота, невосполнимая, ничем незаменимая.
Ярость медленно закипает в душе, мучит, вырождается в дикую непонятную внутреннюю агрессию. Кризис. Ненавидит она это слово. КРИ-ЗИС. Как мерзко звучит. Словно песок на зубах. В пору биться головой об этот стол, за которым было так много прожито, выстрадано, вылито – написано. Он был участником драмы, где она идеальное превращала в материальное, как колдунья, ворожащая над бурлящим котлом. Времени прошло немного, но для нее – каждая секунда подобна вечности. Почему? Почему все так жестоко?
 Почему она теперь лютый зверь, ревущий в своей берлоге, а не птица, гордо летящая ввысь?
Проще – умереть, чем влачить за собою тяжкие оковы пошлого быта. Неутоленная жажда приводит к иссушению.
***
Вспышка презрения блеснула в ее взгляде, она небрежным движением швырнула окурок в пепельницу. Голос ее был возмущенно-закипающим:
- Как, простите, вы сказали? Писать проще?
- Ну, если, не проще, то хотя бы, понятнее! – Издатель поелозил на стуле и с легким испугом посмотрел на нее.
Она прищурилась:
- А вы ничего не понимаете в моих стихах?
Издатель уставился на свои ладони:
_- Не то, чтобы не понимаю. Скажем так – он быстро поднял голову, - Не все ясно. Пишите яснее!
Она резко встала:
- Тогда идите вы все к черту!
Гордо вскинула голову и стремительно вышла, хлопнув дверью.
Издатель тяжело вздохнул, снял очки и начал с горестным видом их протирать.
Она взбешенная до предела быстро шагала по улице, ничего вокруг не замечая.
« Идиоты! Тупицы! Подавай им одну любовную дурь, одни косности и плоскости. Недоумки! Пытаются выставить из себя эстетов-философов! Пустые головы, насквозь прожженные фальшивыми идеями! О, ослы! Вы, весь ваш клан, еще будет бороться за то, чтобы печатать мои стихи! Помяните мое слово! Господи, услышь меня!»
***
Видение:
На бешеном, черном, как вороново крыло, коне она мчится прочь. Через темный лес, через мрачные ущелья, через глубокие пропасти. Мчится по одной, выложенной красным кирпичом, дороге. Ветер бьет в лицо, ветки царапают ее, молнии попадают в сердце, дожди хлещут по ней, дикие звери преследуют. Но ей все равно. Плащ ее развевается, она в ярости сжимает зубы, набирая все большую и большую скорость.
О, нет, конь ее не издохнет, и она не свалится с седла! Нет. Она полном скаку сорвется в бездну без дна и очертаний, заполненную холодным туманом. И тысячи звезд, и огромная пустота луны взвоют в один миг, и наполнят землю чудовищным криком. И будет разноситься он по всем округам, и будет он звучать во всех головах. И люди будут зажимать уши, дабы не слышать его. Но Тщетно! Тщетно! Тщетно!
***
Alter ego. Второе я. Она молча наблюдает за ним. Пока, лишь в душе чувствует его. Но вот оно медленно, проекцией появляется перед ней. В глазах – безумие. В нем все то, чего нет в ней. Это оно совершает сумасшедшие поступки, ведет крамольные речи, это оно – пылает и кипит в ней. Оно – Alter ego.
Оно смотрит на нее, а усмешка на устах говорит:
« Ты знаешь, в чем сила? Ты знаешь – мы едины. Ты видишь мою тень везде, повсюду. На стене твоей – я, в дыму твоем – я, в глазах твоих – я, в голосе твоем – я. Я древнее, истинее, я общее, я лишь проявляюсь в тебе, без тебя я – никто. Но кто ты без меня?»
На этом вопросе усмешка сползает, и на лбу проявляется печать горечи. Оно кланяется слегка и, надменно, с вызовом – исчезает.
Она зажигает папиросу и безмолвно, бессмысленно смотрит, блуждая взглядом по пустоте.
***
- Ты видишь этот свет?
- Да.
- Ты чувствуешь его сияние, как оно проникает в твою кожу, вливается в твои жилы, делает тебя материей света?
- Да.
- Ты пойдешь к нему через тьму, через тернии, пусть даже ступни твои будут в крови, а лицо - истекать слезами?
- Да.
- Ты веришь в мириады иных миров, разбросанных вокруг тебя?
- Да.
- Ты знаешь, что тебе дано размывать их границы и жить в них?
- Да.
- Ты понимаешь, что в жизни тленной, ты всего лишь гость, призрак, листок, случайно занесенный ветром иных измерений?
- Да.
- Ты уверена, что только там ты живешь, а здесь – существуешь?
- Да! Да! Да! Тысячу раз – да!
- Что ж, я вдохну в тебя воздух вечности! Услышь его вибрацию! Следуй за мной!
- Иду…
Голос умолк, и незрячие глаза широко распахнулись. Сердце забилось в такт лунного ритма.
***
Вот и все! Только обрывки жизни. Словно душу ее заламывают, выворачивают, гнут. Она, в немом отчаянье, стояла на отвесном берегу реки. Она и сухое дерево. Она заприметила его давно, но то ли не хотела, то ли не решалась подойти. И вот ее просто ноги принесли к нему: отчаянную к отчаянному.
Она, не отрываясь, смотрела на него: на фоне синего неба – одно. В мольбе простирает иссушенные руки-жилы, с крючковатыми, тонкими пальцами-когтями. Это – застывший крик грешников в аду. Это – хрип умирающего. Это – безмолвный вопль: « Убейте! Убейте! Убейте!»
 А чуть поодаль растет, пышущий здоровьем, цветущий клен. В его кроне всегда купается солнце.
А над ее хрипящим древом – пустота!
***
Видение:
Лес, окутанный туманом. Огромные деревья в полумгле – не видно, где кончаются, теряются где-то в облаках. По земле рассыпан мелкий струящийся снег, неярко искрящийся. Вокруг, полнейшая тишина – не слышно ни звука
Она слоняется по таинственному лесу и ищет. Что – сама не ведает. Вдруг перед ней как из-под земли, появляется старый волк. Он с интересом смотрит на нее, в его глазах отражаются блики полной луны. Она улыбается ему, и он подходит к ней. Она садится на корточки и обнимает его за крепкую шею, зарывается в его серебряную шерсть. По ее лицу текут слезы, а волк, милый волк, начинает тихонько выть. Проходит несколько минут, она медленно поднимается и, понурив голову, уходит туда, откуда пришла.
 Волк, с тлением боли во взгляде, медленно исчезает.
***
Кап-кап-кап. Монотонный звук капель. Резко отдается в голове. Раздражает. Бесит. Медленно убивает. Она лежит на нескладной кушетке и смотрит в никуда. Опять бессонница. Тысячи острых – отточенных – ножей – мыслей впиваются в мозг. Как ужасны они, как навязчивы. Чем дольше, ты пытаешься отогнать их, тем сильнее они жалят тебя. Они нетворческие, непозитивные, они серые и пустые. Нужен сон, он все усмирит, загладит, успокоит, излечит. Но его – нет, не приходит. И она курит папиросу за папиросой, мечтая провалиться в забытье.
***
Горы грязной посуды и тихая ненависть.
Рынок, со снующими туда-сюда покупателями и тупое оцепенение.
Продукты, ждущие своего часа, и закипающие раздражение.
Руки, уставшие от работы: моют, несут, готовят.
А им велено было: « Писать!»
***
Пламя огня медленно пожирало сухие поленья, превращая их в пепел и дым.
« Так и меня жизнь сожрет. Ничего не оставит. Но знаю, чувствую, что через много лет, люди кинутся по моему следу, будут изучать написанное мной, будут вспоминать, сказанное мной. Они – будут, меня – не будет. Я, окутанная белым дымом, увижу их с высоты и улыбнусь. Если сейчас никто, ничего не понимает, что же они смогут понять потом?»

***
Она с презрением отшвырнула журнал. Ее оскорбила критика собственных стихов.
«Критика! Да, что такое эта критика?! Бессмыслица! Господи! Не смешно ли это?! Писать, говорить, рассказывать поэта аналитически! Истина – в чувствовании его сердцем! Сердцем поэта – чувствовать поэта! Вечен огнь поэзии, его описать – слов нет! Критика – бред, логически обоснованный.
Математика и поэзия – вещи разные, так же, как наука и религия. Недопустимо смешение, ни в первом, не во втором случае. Смешение сие приводит к отмиранию сути поэзии, к усреднению ее, низведению до уровня серости и обыденности.
***
Зажала виски ладонями. Уставилась в стену. Следит за чудной игорой теней - то ветки за окном шевелятся, шепчутся.
Странный огонь внутри нее, чуть теплится. Этот жар сильнее полымя. Это – музыка Богов. Она слышит ее.
Хлопнула дверь. Кто-то зашел. Что-то говорит ей. Она выходит из забытья. Отвечает механически.
Когда же они поймут, кто она? Когда же догадаются? Неразделение. Неприятие. Непонимание.. Лишь поверхностное – понимание.
« И если вы не можете – оставьте в покое. Не мучьте. Уйдите. Уйдите. Все уйдите!»
Она зарыдала, ударила кулаком в стену.
« Уйдите!»
***
Письма – ее страсть. Сколько же, она их писала! Писала безудержно. Изливала свои чувства. Адресаты? До них, в глубине души, ей не было дела. Это был ее внутренний монолог, искусно обрамленный во внешние события. Монолог – один, события и адресаты – разные.
В письмах слышны отголоски старины, отблески прошлых веков. В них – жизнь. Жизнь слов и эмоций.
***
У нее жар, высокая температура, она мечется по кровати, временами, погружаясь в бред. Все бегают вокруг, носят лекарства, щупают лоб. Но она никого не видит. Лишь ощущает прикосновение чьих-то рук, смутно чувствует вкус микстур. Перед ней наяву встают картины из прошлого, смешиваясь с видениями больного сознания. Странные образы роятся и витают, окружают ее. То представляются ангелами, то ужаснейшими тварями. Весь мир теперь сосредоточен в этих отблесках угасающего разума. Она знает, что не запомнит ничего, что ей достанется одно послечувствие. От этого становится больно. Ведь все так ярко и реально, ведь так интересна странная игра мрака.
Она отворачивается к стене и погружается в забытье. Издалека до нее доносится слабый голос, она с трудом открывает глаза, видит чей-то нечеткий силуэт и несколько слов срываются с ее усталых уст: «Не ищите меня. Не возвращайте. Я – ушла.»
***
Лица. Лица. Лица. День за днем – одни и те же. Только маски у них разные и она ведет себя с ними по-разному: мило, холодно, нежно, безразлично, со злостью. Но эффект один – ни одна маска не вызывает в ней ритма, не призывает ни одной строчки, не возбуждает ни единой рифмы. Внешне – она может что-то чувствовать, внутренне – нет. Ничто, в глубине, не трогает ее, словно мертвые листья падают на сухую землю, и ветер разносит их по всем концам света. Она придумывает вновь и вновь пламенные эмоции, а затем сама обращает их в холод. В вечный холод полярных льдов…
***
Она сидела на берегу и зорко наблюдала за собеседником, который рассказывал странную легенду. Море, спутник и его слова будоражили непонятные мысли и порождали вдохновенные чувства.
Вот о чем он поведал ей:
« На вершине скалы, что возвышалась над миром, жили мы. Было нас одиннадцать. Познавали мы вечные тайны мироздания, что прятались в глубине седых веков. Сидели мы на больших камнях, которые расположились кругом, и внимали гласу Учителя, стоящего в центре. Учитель говорил с нами, мы молчали, погруженные в неизъяснимо е блаженство, переводя взгляды свои то на лик его, окруженный светом, то на белый жемчуг облаков. А, внизу, далеко-далеко, видели мы землю, окутанную дымкой сизого тумана. И рады были мы, что рождены не в юдоли слез и печали, а здесь – в прибежище древнего знания, неизвестному никому из обитателей старой планеты.
Когда наступала ночь, и бледная луна ярким сиянием освещала наши лица, мы изумлялись красоте, разливавшейся вокруг нас. Учитель в белых одеждах на фоне темно-синего неба, воздымал руки ввысь и призывал к звездам, разбросанным по краям небосклона. Они отвечали ему, и голос их был тих и спокоен, дышал умиротворением вечности.
Учитель вещал нам: « Когда придет время непонятной тоски и грусти, говорите со звездами, ибо они знают о вас, в ваших душах заключена частица их природы!»
Так жили мы, внимая наставлениям Учителя, и глядя друг другу в глаза – улыбались.
Однажды тучи затмили наше солнце, лучи с трудом пробивались сквозь их плотную завесу. Учитель, как и прежде, собрал нас вместе, но заметили мы странную печаль, затаившуюся на дне его глаз. С удивлением глядели мы на него, когда призвал он нас к вниманию, своей речью, торжественно-громко звенящей в сгустившемся воздухе.
« Пришел час! Братья мои! Вы многое познали и закончилось время вашего пребывания здесь. Душа ваша прошла первый круг. Теперь же, вам предстоит спуститься на Землю и начать поиск нового пути!»
Услышав это, содрогнулись мы. Но не смели произнести ни звука. Учитель прошептал слова, доселе неизвестные нам. И расступились тучи, и облака сплелись в широкую лестницу, ведущую вниз.
И спустились мы…
__________________
Мы были рождены на Земле. Ничего не помнили мы из нашей прежней жизни. Лишь, иногда во сне, в глубоком сне, видели знакомые лица, но, просыпаясь, не могли ничего понять. Мы были погружены в мелкие житейские заботы, были полностью захвачены мнимыми чувствами – нам не было дела до снов.
Так мы существовали, пока в наши души не прокралось запустение. Мы узрели наше ничтожество, и постепенно в нас начали вселяться мысли, что есть нечто большее, чем тело и совокупность эмоций. Мы уверовали в высшее и отправились в самое трудное путешествие – в духовные поиски. Многое пришлось претерпеть нам: наше старое мироощущение полностью разрушилось и от этого было невыносимо больно.
День за днем к нам возвращались воспоминания: обрывками, отрывками, осколками, затем – восстановились полностью. Мы вспомнили! Мы поняли, кто мы!
Пришел час, когда мы вновь встретились! Какое безудержное счастье охватило нас! Наши лица ничуть не изменились, но выражение глаз – стало иным. Кто-то прятал в них скорбь, кто-то – тихую грусть, кто-то – глухую тоску, а кто-то – светлую печаль.
Мы стояли перед старым готическим храмом, шпили которого уносились ввысь, к родным небесам. Двенадцать раз пробил колокол, и появилась лестница из облаков.
Мы поднялись…
____________________________
Когда мы увидели Учителя, приветствующего нас, мы, раздираемые рыданиями, упали на колени. Невозможно описать те чувства, что сотрясали нас, будто сама вечность рвала нас на части.
Учитель промолвил: « Встаньте, Братья мои! Каждый из вас исполнил свою судьбу на Земле. Но каждый из вас вспомнил и о Высшей судьбе. Я вновь буду учить вас, но более сложному знанию. Затем вы опять спуститесь! И так будут продолжаться вечно…»
***
Два голоса из будущего:
Первый голос: - Какая в ней должна быть сила, чтобы через годы, после ухода, вливаться в других и заставлять любить ее!
Второй голос: - Она не заставляет. Нет. Она медленно проникает в твою душу, и у тебя есть выбор любить или нет. И, ты просто – любишь!
Первый голос: - Она – колдунья!
Второй голос: Она пламя, покоряющее, несущее свет!
Первый голос: - Из-за нее страдают!
Второй голос: - Она освобождает!
Первый голос: Чем ты оправдаешь страдание?
Второй голос: Ты бредишь!
Первый голос: Я прав.
Второй голос: Ты – глупец! Ты видишь поверхностно, внешне. Ты не можешь зреть в глубину. Для тебя не важна истинная суть. Лишь оболочка – твой предел чувствования.
Первый голос замолк. Минутная тишина.
Первый голос: По сему, я и страдаю.
Второй голос: Твой удел…
***
Боже мой, в ее глазах непролитые слезы! Она вспоминает ветви милой ее сердцу березы; зеленый широкий луг с пестрыми цветами; сине-синее небо, и звонкую песню, разносящуюся по всей округе. Красная рябина живо встает перед ее взором, и душу щемит от нахлынувшей теплоты. Где все это? Где? Какою властью все было затоплено? Каким разрушителем уничтожено? Кто наслал этот морок? Кто?
Судьбина страшная. Злая.
***
Печать смерти на лицах ею любимых поэтов. Злая судьбина пожрала, подкосила их во цвете лет. Они – ушли, а она прозябает среди пошлого быта. Вечная уборка, походы за продуктами, безденежье! Это убивает ее, высасывает все жизненные силы, не оставляет никаких творческих идей. Ее руки огрубели от работы, но ей все равно, ей уже давно все равно.
Вдохновение не сходит к ней, она сама бьется за него, вырывает из лап обыденности. И рождаются в этой битве выкованные, гордые, колкие стихи – подобие ее сражений.
***
Тени из прошлого приходят неожиданно. Идешь по улице, читаешь книгу, или смотришь в окно. Вдруг случайное слово, звук, видение, неожиданным ударом ножа впивается в твою память. Сердце замирает, кровь застывает в жилах – вся твоя жизнь сосредоточена в одной единственной секунде озарения. Бурный поток теней пробивает плотину настоящего и будущего, захватывает тебя и уносит в океан темной, неясной печали.
Игра теней, приносит невыносимую боль и сладостную тоску. В такие минуты ты потерян для всего мира, ты – призрак, лунатик, ведомый ярким сиянием своей бледной и холодной хозяйки.
***
Судьба. Трогательная и жестокая госпожа со сладкой улыбкой и разумно-безумными глазами. Ее черные длинные волосы растрепаны и небрежно лежат на красивых плечах. В руках ее – цепи, она идет, громыхая ими, четким, размеренным шагом, и полы ее белых одежд развеваются, от вечного сквозняка пустых комнат жизни.
Иногда походка ее становится неровной. Она идет, шатаясь, и во взгляде ее горит слепое, кровавое сумасшествие и по лицу текут слезы. И страшно, страшно на нее смотреть. Но вот вновь она приходит в себя. Шаг ее делается ровным, и прежнее выражение появляется во всем облике. Ладони крепко держат цепи, и величественно проплывает она по глухим залам и темным коридорам. Безжалостный смех ее разносится эхом и, проникая, терзает безмолвную душу.
***
Простой лист бумаги, и из всего текста, она видит лишь одно – смерть! Глаза ее прикованы к этим строкам. Внутри все кипит, бурлит и рушится.
Она падает в пропасть, в бездонную бездну, погибает, умирает. Но внешне – холодна, цинична и безразлична. Никто. Ни один не заметит, что ей плохо, что сама – отравлена этой смертью, что сама – готова уйти вслед. Но ей остается - влачить свою ношу, тащиться по жизни, меняя города и пустые маски вокруг себя. Вот, бы сейчас – петлю на шею, яд в стакан, пулю в лоб, кинжал в сердце, и прощай! И – здравствуй!
***
Панихида. Темная церковь. Всего несколько человек. Она стоит со свечой в руке и с тоской на сердце. Слушает заупокойную мессу о нем. Его здесь нет: нет гроба, нет тела, он там – далеко. Двойная дальность от нее. Но ей кажется, что он где-то близко, рядом. Так ясно видит она его прозрачные безумные глаза, сверкающие путающимися мыслями. Его резкие взбалмошные жесты, его седые непокорные волосы. Его полные глубокого смысла нелогичные речи. И самое главное, что она хранит о нем, в памяти своей – его светлое сияние. Оно исходило то него. Тихое, спокойное, будто детское, будто он – ребенок.
Нет. Он не умер. Он – жив. Белым голубем поэзии реет над землей. Согревает ее.
***
Раньше черпала вдохновение из всего: из слов, из улыбок, из жестов, из глаз, из случайно брошенных фраз, из деревьев, из моря, из стихов, из встреч и расставаний – из жизни. А сейчас, увы, из смерти и одиночества.
***
Черные реки печали медленно несут свои воды в океан скорби. Она спускается по крутому обрывистому берегу и погружается в эту муть. Где-то вдалеке звучит траурная музыка, и течение несет ее мимо неведомых серых пустошей, иссушенных деревьев, мертвые корни которых тянутся к ней, моля о помощи; мимо пустых домов, разрушенных храмов, страшных замков. Она с тоской смотрит в небеса, которые поглощены мраком и, красное солнце слепит глаза, насылает пелену. О, как медленно движется она, отдавшись этому беззвучному течению! О, как быстро льются ее прозрачные немые слезы, срываясь в темную воду. Никак не выплыть к земле. Никак.
***
Жнецы – годы, собирают свои плоды, срезают их. А суровый маятник времени раскачивается и опускается все ниже и ниже, все ближе и ближе – к телу. Его мерное движение, при каждом новом взмахе отсекает чувства, мысли и надежды. О, глядя на его блещущие стальное лезвие, ощущаешь подкрадывающуюся безысходность, тупиковость. Иногда, хочется ей закричать: « Да опустись же, наконец! Освободи! Разом разрежь тугие путы, смертью! К чему это иссушивающее ожидание? К чему эти ползучие муки?»
Но нет, он будет работать ладно, по встроенному в него механизму, и достигнет тебя тогда, когда выполнит заложенную в нем программу. Вот он какой, этот маятник судьбы! И зовется он – смерть!
***
Голос из будущего:
- Вы – вдохновение, сила, мощь. Неугасимый поток, что бьет из бездны вечности. Ради Вас – хоть в воду, хоть в огонь, хоть в жизнь. Ваши мелодии заставляют трепетать, поражают насквозь, острым кинжалом чувств. Вы – повсюду, везде – в шуме трав, в блеске солнца, в свете луны. В биении рек, в говоре моря, в росте деревьев – во всех жилах, во всем сердце природы. Ваш взгляд с бледной фотографии, врывается в самую глубину души, зажигает в ней огонь, призывает к полету и пению в небесах. В ваши глаза можно смотреть вечно. Наслаждаться выраженной в них тоской; сокрытыми на дне мыслями. Гипноз. Заворожение. Проникновение. Ваша тоска бродит по земле и заставляет думать о Вас, переживать Ваш путь, проходить его вместе с Вами, вникать в каждую ноту Ваших эмоций, заряжаться ими, слышать каждый звук Вашего голоса, идущего издалека, впускать его в себя. Он пробуждает самые лихие ветры и ураганы. Он приносит забвение от всего ненужного и неистинного. Он обнажает, открывает правду, в самой своей сути; правду, в самом своем лучезарном свете. О, Вы – живы! Живы! Вы никогда не уходили – Вы, Вы были всегда!!!
***
Видение:
Эшафот в центре пустой площади. Раннее, только начавшееся утро. Город – спит. Не слышно ни шагов, ни голосов, ни цокота копыт. Абсолютное беззвучие, поглощающее все. Но! Через несколько часов, сюда хлынет безумная толпа. Она будет яростными криками, невежественными речами заполнять пустоту - упиваться видом смерти. Ведь через несколько часов приведут человека, обреченного на казнь. Он взойдет на эшафот, ведомый солдатами. Палач неспешными движениями подставит шею его, под острое лезвие гильотины. Арестант в последний раз взглянет на обитателей земли, и губы его искривятся от отвращения. Миг – его душа покинет тело.
***
Вот и все! Это начало конца! Теперь бесповоротно приняла она тягостное решение – возвращаться. Возвращаться туда, откуда бежала, туда, где ее ее ждут, дабы казнить, туда, где ее никогда не примут, туда, где царит формализм и беззаконие, облаченное в волю государства, туда, где все старое и милое сердцу – выжжено и вытоптано. О, за что ее эта доля! Почему не может произойти что-нибудь, что будет препятствовать отъезду? Что-нибудь – по велению судьбы? Но она знает – чуда не произойдет.
Здесь, ситуация плоха, но ( как странно) из двух зол ей придется выбирать – худшее!!!













       КОНЕЦ
Но боль, которая в груди –
Старей любви, старей любви.
М.И. Цветаева
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…
М.И. Цветаева
В мыслях об ином, инаком,
И ненайденном, как клад,
Шаг за шагом, мак за маком
Обезглавила весь сад.

Так, когда-нибудь, в сухое
Лето, поля на краю,
Смерть рассеянной рукою
Снимет голову – мою.
М.И. Цветаева
***
Видение:
Окрашенные в темно-красные полутоны декорации. Тусклая мигающая лампа в центре пустого зала. Черный занавес, обрамляющий бахромой, сцену. Это – театр. Театр скорби.
Она стоит посреди сцены: волосы ее растрепались, взгляд горит, голос срывается, но продолжает твердить стихи - раскидываться ими. Руки, словно в какой-то безудержной пляске, жестикулируют в такт словам, эхом разносящимся по пустому залу. Сломанные кресла тяжко вздыхают, сухие половицы трещат, ветер играет в окнах, пробиваясь сквозь выбитые стекла. Вдруг лампа гаснет, на секунду становится темно, всего лишь на секунду – тут же, в центре зала – зрителем - вспыхивает пламя. Оно разрастается, подбираясь к ней все ближе и ближе. Она словно не замечает его – продолжает искриться стихами. Вот, пламя уже пожрало черные портьеры, и она взглянула на него, полная радости.
« О, вот он, ты, мой верный слушатель и ценитель! Унеси меня домой – в стихию!»
***
Что-то мучит ее. Дикий, безумный страх навис над нею. Она, уже какую ночь, не может спать. Она предвидит наступление страшных событий, словно смотрит в непроглядную темноту и чувствует – там кто-то есть. Кто-то тихо-тихо дышит, стараясь, не выдать себя, еле слышно переступает ногами, подбираясь все ближе и ближе.
***
Страх. Страх. Дикий, безумный, бестелесный – везде, всюду проникающий. Доходящий до самых недр, глубин сознания. Страх, уничтожающий душу, обрекающий ее на вечное трепетание, во мраком объятом зареве. Вокруг – враги, каждый взгляд – нож, каждый шорох – удар в висок, каждое слово – боль. Ей хочется тепла и понимания. Хочется обрести в ком-нибудь спасение и спокойствие. Но все усилия тщетны. Она – обречена. Никто, никто – не поможет. Голова кругом идет от ужаса пляшущего по всей округе.
***
Год за годом, она опускается, все ниже и ниже, в мрачное царство Аида. Вот, она переплывает на лодке через Ахеронт, и угрюмый Харон не удостаивает ее взглядом. Вот, она погружается в тихие воды Леты, но забвения от всего земного – нет. Ядовитая отрава воспоминаний проникает в нее сквозь бездны и пропасти.
***
Почему она не родилась в другое время? Почему именно в эту страшную больную эпоху, которая зверствует, рвет и мечет. Она одна среди бурь! Хватается за последние жалкие ветки, но ураган поднимает и несет ее в огневой поток безысходности. На ней словно лежит проклятие.
Впиваются острые иглы Рока и оставляют красные следы крови на ее пути. Кричать. Молить о пощаде – бессмысленно. Огромный молох пожирает все! Горящие глаза его опьянены страданиями жертв. Он громоподобно идет вперед, бездумно стирая все с лица земли, не оставляя ничего живого.
***
Сон:
Ночь над городом. Просыпается она, с трудом сползает с кровати. А ночь-то серая и небеса – серые. Странно. Она чувствует тяжесть в голове. Умывается. Одевается. Выходит. Бредет по пустым улицам – никого. Идет она к старому храму, что в центре города. Вот, он какой в ночной пелене: высокий, величественный, освещенный луной, освященный мглой. Открывает тяжелую дверь. В глубине – одинокая свеча. Падает на колени, молится.
« За что? За что? Почему я больна духовно, душевно? Духовно или душевно? О, не знаю! Почему, теперь, никто не поймет ни душу мою, ни разум? Потому что до предела искажен разум, до конца затуманена душа!»
Одна. Одна. В своем безумии. На всем белом – черном – сером свете. Одна. В безумии. Как больно. Как плохо.
Плачет. Рыдает. Статуи святых взирают на нее. Свеча трещит. Гаснет. Она вздрагивает. В темноте кажется – святые тоже плачут. Уходит, понурив голову.
На мосту – взгляд заворожен глубокою водою. Вот, бы туда! Но, нет, нельзя! Спускается вниз по ступенькам. Отвязывает лодку, ложится в нее. Пахнет сыростью, затхлостью. Плывет по течению, смотрит в небо на громады домов - черных, пустых. Медленно проходят они мимо нее, словно не она движется – они. Нигде не горит свет, лишь в одном окне. О, она знает чье это окно! В его окне горит свет, а в ее – нет! Он за это заплатит! Злость. Жажда мести. Лодка, неожиданно, ударяется о стену канала и останавливается прямо перед лестницей. Полная решимости, она бежит к дому, взлетает по узким ступеням, дергает дверь. В полутьме он сидит в кресле. Курит. Ярость – в ее глазах.
Он спокойно:
- Я знал, что если я зажгу свечу, то ты – придешь, а ежели – нет, пойдешь мимо.
Она садится рядом с ним на шаткий табурет.
- Что мне делать? – шепчет она.
- Я тоже безумен. Будем же едины в нашем безумии!
***
Потрясение! Ее тайные страхи – стали явью. Они пришли. Тихо-тихо подъехала машина к дому, послышались осторожные шаги к двери, несколько раз раздался стук. Они зашли и забрали. Сначала одну, затем другого. Увели.
 Она сидела, уставившись в стену, не смея осознавать происходящее. Какой ужас! Какой мрак! Что же делать дальше? Как быть, жить? Больные мысли медленно текли в голове, словно она специально замедлила их лихорадочный темп. Что же делать? Бежать! Бежать! Бежать прочь отсюда! Из страшного, серого, мертвого дома! Слезы текли по лицу, но она не замечала их. Вот и все, вот, и пришел бесславный конец, вот, и загнала судьба в самую глухую и глубокую яму, куда с огромной силой швыряют камни. Они падают прямо на нее. Кровью она истекает, из последних сил дышит, медленно теряет разум.
***
Темный город спит. Сей город не тот, что был ранее, что был – ее. Ныне – обитель мрака. Небо – не то, земля – не та, дома – не те. Отобрали, смяли, растерзали его – ее град, как душу. Смотрит она, из светом освещенного окна маленькой комнатушки, на пейзажи уныния. И больно ей ощущать свою заброшенность, одиночество, мученичество, неприкаянность. Отчего она так истерзана? Отчего? За что? Продержится ли еще хоть чуть-чуть? Мысли о смерти ни на секунду не покидают ее. Если был бы тот, кто вобрал бы ее в себя, накрыл, закрыл, зарыл в себе; унес, загладил бы всю ее вулканическую боль! Но нет того! Нет! Нет! Нет! Все чуждые и чужие! Или остерегаются ее или просто милые знакомые с улыбками натянутой фальши. « Прочитайте нам то. Прочитайте нам это…» А как читать, как петь, когда отчаянье нарастает в груди, готовится сорваться безумным рыданием! Неужто, слепы? Неужто, не видите, как ей плохо? Как она медленно, мысленно убивает себя? О, она знает – еще одно потрясение и – положит конец всем мучениям. Сама. Собственноручно.
***
Далекий. Холодный. Отчужденный. А она-то, так любит его. Все для него делает. Живет сейчас из-за него.
 Одиночество накладывается на одиночество.

***
Видение:
Темница. Мрак. Холодный пол. Блеск стальных обручей на запястьях. В безумии кусает губы. Скоро час казни. О, лучше сразу, чем мучить ее здесь так долго! Надежды – нет. Спасения – нет. Ни один жалкий лучик солнца не проникает сюда. Как тягостно, тягостно с ума сводящее ожидание.
Неожиданно успокаивается, устремляет взгляд в одну точку и погружается в глухую тоску.
« Что ж, желаете убить – убейте. Только поскорее.»
***
Они - здесь! Они - близко! Скоро в крови потонет – все! Скоро! Скоро! Совсем скоро! Ничего не останется. Они всех убьют, порежут, обезглавят, растерзают! Всюду будет простираться черная смерть. Наичернейшая. Наистрашнейшая. Наибезумнейшая.
 Полчища черных тварей сметают все на своем пути. Они ведомы их главарем – безжалостным, сумасшедшим фанатиком. Глаза его – угли адовы, латы его – металл адовый, меч его – морок адовый. О, это конец! Конец истории! Конец земли! Конец света! Кругом – безумие. Кругом – обреченность. Разуму не выдержать. Разум гибнет.
***
Видение:
Торжественный и мрачный храм. Таинственная полумгла. Тяжелая, обитая кованым железом, дверь с грохотом закрывается за ней. Она озирается по сторонам: высокие своды, лики святых на стенах, в стрельчатых окнах горят разноцветные кусочки мозаики. А в центре – сгустился непроглядный туман. Она, с опаской, идет к нему. При каждом ее шаге, он постепенно развеивается. Она подходит все ближе и ближе и, вот, уже видны очертания некоего большого предмета. Что же это? Наконец, пелена спадает – перед нею, сделанный из серебра – трон. Удивление появляется на ее лице и слышит глас она:
- Не бойся. Скоро ты взойдешь на него и навсегда останешься его полной и беспрекословной владелицей. Ты будешь царицей!
***
Тусклый взгляд.
Пути назад – нет.
Боль – в сердце.
Боль – в разуме.
Боль – в душе.
Миг – руки вьют петлю.
Миг – устанавливает табурет.
Миг – восходит.
Вдох – последняя слеза.
Вдох – накинута петля.
Миг – табурет валяется на полу.
Добила. Добили.
Ушла. Ушла. Ушла.
По лестнице – в небо.
Покинула землю.
Прощай!!!


___________________________________________

Два голоса из будущего:
- Ты слышишь, ее крик затих и сменился торжественной речью?
- О, да!
- Ты видишь, как она всю жизнь страдала, а после смерти, наконец обрела покой и владычество над умами?
- Да!
- Ее хвалят, ее почитают, ей служат, о ней спорят, о ней выведывают, о ней написано множество книг! Как ты думаешь, она предвидела это?
- Несомненно. Она знала, зрела своим острым взглядом, как лучом, сквозь тьму грядущих веков.
- Как ты считаешь, а сейчас, она слышит, видит нас?
- О, да! Она навсегда останется вечно зримой и зрячей! Из глубины иного мира доносится к нам ее голос, и мечи ее глаз пронзают нас. Она – ЖИВА!!!

____________________________________________
Видение:
Черное озеро, окруженное скалами. Посредине его – на водной глади – распростерся белый лебедь, пронзенный стрелой. Из груди его течет кровь, окрашивая все, вокруг себя – красным. Еле слышится трепыхание его изящных крыл. Миг – и он уже неподвижен. А над ним, появляется, витая в воздухе, серебряная лира. Струны ее издают чудесные звуки, которые переплетаются в неподражаемую мелодию. И слыша ее, невинные лилии восходят со дна озера и доверчиво распускают свои лепестки навстречу непобедимой музыке. Вода становится прозрачной, ночь сменяется зарей, лебедь оживает ( стрела выскальзывает из сердца – исчезает ) и, гордо выгнув шею, улетает прочь, сливаясь с чистотой утренних небес.













1 АВГУСТА – 26 СЕНТЯБРЯ 2005 ГОДА