Да, жизнь удивительна. Она полна сюрпризами.
Это произошло давно, когда еще на наших улицах преобладал красный цвет, особенно в праздничные дни. И когда большинство наших граждан верили в светлое будущее, которое, увы, так и не наступило.
Мне было тогда шесть лет. Наша семья жила на окраине города в одноэтажном доме рядом с дорогой, ведущей из центра в аэропорт. Дом был до такой степени старым, что буквально на глазах рассыпался. Его внутренняя часть выглядела сносно, а вот наружная - катастрофически. Но мой отец не помышлял его ремонтировать, ибо говорил, что нам в нем все равно не жить и что мы вот-вот переедим в новую квартиру.
Отец, мать и я радовались перспективе переезда, а вот бабушка, наоборот, очень переживала из-за этого: она, как большинство пожилых людей, держалась за все привычное. Но в один прекрасный день она смирилась с мыслью о переезде. Как-то она сказала: «Все равно мне умирать здесь».
После этих ее слов мне часто приходилось слышать от матери, что бабушка болеет, а потому я должен быть с ней ласковым. Не замечая никаких признаков болезни у бабушки, я не мог понять: чем же она болеет? В итоге по своей наивности, я пришел к тому, что мать говорит мне о бабушкиной болезни только потому, чтобы я всего-навсего не шалил, когда она приглядывала за мной.
Ошибочность своего детского суждения я понял тогда, когда в одно солнечное утро, оставшееся в моей памяти как серое и туманное, я увидел заплаканные глаза матери, печальное лицо и растерянный взгляд отца, а потом бездыханное тело бабушки на ее всегда белоснежной кровати. Мужественная женщина скрывала от меня свою тяжелую болезнь, вот я и не мог тогда разобраться. Я долго плакал у ее кровати: слезы лились из моих глаз так, что все происходящее вокруг я видел расплывчато, будто через стекло, по которому потоком стекала вода.
После смерти бабушки меня, оставшегося без присмотра, определили в детский сад. Поначалу меня провожала туда мать, а потом я стал обходиться без ее сопровождения. Мать лишь переводила меня через дорогу, а дальше, примерно с полкилометра, что оставалось до детского сада, я топал один, напичканный ее инструкциями: ни с кем никуда, не сворачивать с дороги, никого не трогать и так далее в том же духе. Надо сказать, что ее напутствиям я следовал не всегда.
Мать стала отпускать меня в сад одного, потому что, во-первых, считала меня вполне самостоятельным мальчиком, а во-вторых, время тогда было спокойное. Таких уродов, которые могли бы чем-то навредить малому ребенку, еще не было. Во всяком случае, в нашем районе, где друг друга все знали, их точно не было.
Но обратно из детского сада меня не отпускали одного. Воспитатели не могли взять на себя такую ответственность. И это несмотря на то, что по своей смышлености, как считали они, я должен был уже ходить в школу, а не в детский сад. Так что домой я возвращался с матерью и, как правило, из всех детей детского сада его стены покидал последним.
Рядом с детским садом стояло здание, окруженное железной оградой. Дом, где располагался детский сад, тоже был с железной оградой, но она бала такой жиденькой, что через нее с любого места мог пролезть взрослый человек, тогда как через ту ограду могла проскользнуть разве что мышь. Причем, ограда детского сада была красивой, а та – ужасной, придававшей еще более зловещий вид и без того не радевшему глаз зданию.
Это было добротное старинное здание, но со своими темно-серыми стенами и зарешеченными овальными окнами, оно напоминало мне маленькую крепость, это в лучшем случае, а в худшем - тюрьму времен царя гороха.
Когда мы, детсадовские дети возвращались домой, там во дворе дома играли дети нашего возраста. Поначалу я подумал, что этот дом такой же детский сад, как и наш, но потом с каждым новым днем стал понимать, что это не так, ибо дети там были совсем другие. Они были одеты убого, вели себя как-то дико, а главное я никогда не видел, чтобы за ними приходили их родители.
Как-то раз, проходя с матерью мимо этих странных детей, я, указывая на них, спросил у нее:
- Мам, а что это?
Мать, у которой никогда не сходила с лица улыбка, помрачнела и, как бы ни желая об этом говорить, после долгой паузы все же ответила:
- Это детский дом, сынок. Там живут дети, как видишь.
- А почему они не живут дома? - продолжал выяснять я.
- Видишь ли, у них пока нет дома, - сказала она и нежно погладила меня по голове. Сейчас я догадываюсь, что она подумала, погладив меня.
- Что ты говоришь? Если у них нет дома, то где же живут их родители? - не успокаивался я.
- Но у них нет родителей, - пояснила мне мать.
Я возмутился:
- Откуда они взялись, если у них нет родителей?
- У них были когда-то родители, а теперь нет...
- Они умерли, как наша бабушка? - предположил я.
- Да, - с грустью сказала мать.
Еще свежа была рана, полученная мною смертью бабушки, а я вновь содрогнулся ужасной стороной жизни. По моей еще неокрепшей натуре был нанесен второй удар, вызвавший у меня невыносимую боль и горечь. Представив себя на месте этих детей, я испытал страх и всепоглощающую тревогу.
Наконец, я узнал, что это был за дом. Я искренне жалел его маленьких обитателей, которые часто прилипали к ограде и смотрели на нас, когда мы - детсадовские дети - проходили с родителями мимо них - детдомовских.
С того дня это заведение невольно стало приковывать мое внимание, и я заметил такую картину: в уголке детской площадки у ограды всегда сидела одна и та же девочка. Она ни с кем не играла, ничего не просила у прохожих, как это часто делали другие дети, а только по своему обыкновению смотрела на дорогу своими полными грустью глазами. Почему-то мне было жаль ее больше других. Очевидно, оттого, что из всех детей она была самой маленькой и выглядела совсем беззащитной. Она неподвижно сидела, подобно кукле в детской комнате, которую по ненадобности забросили на полку.
Однажды я случайно забрел к детскому дому вместе со своими дворовыми друзьями. Мы носились по улице, кидали друг в друга свои шапки, футболили консервные банки - словом, тратили свою энергию, переполнявшую нас через край.
Когда я присел на минутку на бордюр тротуара, чтобы перевести дух, мой взгляд упал на эту девочку. Рядом с ней, но только со стороны улицы, стоял какой-то постриженный наголо мальчишка лет семи и, как мне показалось, он обижал ее. Взяв в руки первый попавшийся мне на глаза камень, я подошел к ним.
- Ты что здесь делаешь? - сказал я лысому. - А ну чеши отсюда, а не то я тебя сейчас этим камнем огрею.
Драчуном я был страшным, но бросать в него камень не собирался. Я хотел только напугать его, что мне и удалось. Испугавшись моей угрозы, он тотчас убежал, чуть ли не плача.
- Ты никого не бойся, - гордо сказал я девочке. - Если тебя кто-то обидит, ты скажи мне.
- А меня никто не обижает, - она улыбнулась, и ее румяные щечки превратились в два алых шарика.
- А мальчишка, что сейчас был, он разве тебя не обижал? - спросил я.
- Нет. Он просто дурачился.
- Тебя как звать, - поинтересовался я.
- Оля, - ответила она, а я опять увидел два алых шарика на ее лице.
- А меня Дима, - представился я, почувствовав себя при этом очень взрослым. - Я тут каждый день прохожу, кроме выходных.
У меня в кармане были шоколадные конфеты. Вынув две из них, я отдал их Оле. Едва я это сделал, как передо мной очутилась целая гурьба детей, и десятки рук были обращены ко мне. Я машинально вынул из кармана оставшиеся конфеты и вложил их впервые протянутые мне руки. Дети, которым не достались конфеты, а их оказалось большинство, окружили счастливчиков, чтобы выпросить у них хотя бы кусочек.
- Вам что, конфеты не дают? - спросил я у Оли.
- Дают, но очень редко, - сказала Оля, успевшая съесть свои конфеты. - А такие нам никогда не давали.
Меня это так глубоко затронуло, что на следующий день я, достав из своей копилки деньги, купил на них целый килограмм шоколадных конфет. Довольный собой, я побежал к детскому дому, чьи дети словно ждали меня. Едва заприметив меня, они подбежали к ограде. Прикинув, сколько их примерно, я в каждую протянутую ко мне руку положил по одной конфете. Оле же я дал пять конфет.
- Смотри, сразу не ешь, а то еще живот заболит, - предупредил я ее.
- Хорошо, - с трудом проговорила Оля, чей рот был забит сладкой массой.
- Оля, а почему ты ни с кем никогда не играешь? - полюбопытствовал я.
- Я боюсь пропустить маму, - тихо поведала она.
«Что такое? - подумал я. - Значит, она не знает, что у нее нет мамы? Или же здесь все-таки есть у кого-то родители?»
- А что она должна прийти? - уточнял я.
- Да, - уверенно ответила Оля.
Бедная девочка ждала свою маму. Она никогда ее не видела, но все ее ждала. Когда я об этом вспоминаю, у меня по всему телу пробегают мурашки. А тогда я вместе с ней хотел верить, что ее мама обязательно придет. Однако пролетали дни, а Оля продолжала сидеть на своем печальном посту.
За короткое время мы с ней подружились. По мере общения с Олей я все больше убеждался в ее непросвещенности. Да и что можно было знать, сидя за решеткой.
Я приносил Оле книжки с картинками, рассказывал ей известные мне сказки, одним словом, хотел ей дать как можно больше приятного и интересного. А однажды и такое ей предложил:
- Ты хочешь покататься на каруселях? Знаешь как это здорово!
- Знаю, но меня не пустят, - с сожалением произнесла Оля.
- А ты убежишь, - загорелся я своей затеей. - Я пропилю ограду, и ты
незаметно сможешь выйти.
- Я боюсь, - вздохнула она. - Если узнают, меня побьют.
- А вдруг не побьют, а поругают только.
- Нет, побьют. Нашего Сашку так побили, что у него кровь из носа пошла.
- А за что?
- Он нечаянно тарелку с супом опрокинул.
- Может, он нарочно это сделал?
- Нет - нет, не нарочно. Я видела, - тихо сказала Оля, будто боялась, что ее услышит кто-то еще.
Я испугался за Олю и свою затею оставил. Я не был пугливым ребенком, но этот дом наводил на меня некий страх. Меня удивляли живущие там дети, которые могли смеяться и играть совсем как мы - счастливчики, кому не выпала их участь.
Я ходил к Оле каждый божий день, ведь кроме своей мамы, она ждала еще и меня. Но как-то я заболел ангиной, и пойти к ней не смог. С температурой я сидел на кухне у окна и смотрел во двор, поджидая своих друзей, чтобы попросить кого-нибудь из них сходить к Оле и сказать ей о моей болезни.
Первым появился толстяк и зануда Юрка - вот уж кого я хотел видеть последним.
Из-за своей патологической лени он идти к Оле не хотел, но я знал, как можно уговорить этого гаврика. Я дал ему один большой апельсин, после чего он с радостью согласился выполнить мою просьбу. Еще я дал ему два апельсина для Оли.
- Только эти не ешь. Если съешь, отлуплю, - предупредил я его.
Видя, как он поплелся, я понял, что раньше, чем через час, он не вернется.
- Шевелись! - крикнул я ему вдогонку.
Я был оптимистом по части его возвращения, ибо он вернулся только спустя два часа.
- Ты где шлялся? - налетел я на него.
Юрка молчал, а на его лице сияла глупая улыбка.
- Тоже мне, жених и невеста, - наконец сказал он и протянул мне белую розу, которую прятал за своей спиной. - Это она тебе передала.
Юрка продолжал улыбаться, а я подумал о том, как рисковала Оля, срывая для меня эту розу с палисадника детского дома.
Я торопился выздороветь, чтобы навестить Олю. Но вместо скорого выздоровления я попал в больницу, где мне вырезали гланды. И когда меня выписали, я приехал уже в нашу новую квартиру, которая находилась по отношению к нашему старому дому в противоположенном конце города. Та перемена, которая должна была привести меня в восторг, привела меня в унынье.
В разлуке с Олей я тосковал по ней, что отразилось на моем поведении - я стал замкнутым и раздражительным.
Мое неважное расположение духа не могли не заметить мои родители, но они ошибочно посчитали, что я переживаю по поводу потери своих друзей со старого двора. И я не винил их за это, ведь они находились в неведении, а открыться перед ними у меня не хватило смелости. К тому же я тешил себя мыслью о поездке к Оле при первом же удобном случае. А он так и не подвернулся - помешал день, который не забыть мне до конца дней своих.
Начался он обычно: встав с постели, я сделал зарядку, умылся и поел. Перед выходом из дому в школу - я уже учился в первом классе - мать мне сообщила:
- Вечером тебя ждет сюрприз.
Не придав маминым словам никакого значения, я подумал, что, скорее всего, мои родители решили купить мне велосипед, обещанный ими с тех пор, когда мы еще жили в старом доме. А он перестал меня интересовать, потому что я полюбил футбол и, кроме как гонять мяч, ничего другого не хотел.
Возвратившись со школы домой, я сделал уроки. Потом я включил телевизор и просидел перед ним до вечера.
Родители с работы задерживались, и я, не дожидаясь их, лег в постель, прихватив с собой кота Шустика.
Я уже засыпал, когда услышал звон ключей, а после - голос матери и отца. Тут я заинтересовался обещанным сюрпризом и пулей вылетел в прихожую. Я опешил - передо мной рядом с родителями стояла подросшая Оля.
- Ура! - закричал я, ошеломив своим радостным воплем отца и мать.
- Дима! - в ответ мне прокричала Оля.
Мои родители не могли заиметь еще одного ребенка, но чтобы после их смерти остался кто-то родной для меня человек, да и просто потому, что они были добрыми и неравнодушными к чужой беде людьми, они и решили взять ребенка из детского дома. По чистой случайности этим ребенком оказалась Оля.
Ныне, когда уже нет в живых моих родителей, я знаю, что меня всегда рада видеть моя сестра Оля - кукла, которая когда-то по ненадобности пылилась на полке, а два ее алых шарика озаряли все вокруг.
Д