В ней было что-то грузинское – тяжелая копна темных волос, едва удерживаемая на затылке деревянным гребнем, прямой, с небольшой горбинкой нос, удлиненный овал лица. Все напоминало полотна грузинских мастеров. Но именно чем-то. Истинная грузинская «масть» угадывается сразу соколиным разлетом бровей, нежной смуглостью кожи, особой кареокостью, где восточная нега словно переплетается с бесшабашностью грузинских наездников; запоминается по взгляду, мгновенно будоражащему душу.
У Надин же, как, оказалось, звали приезжую, кожа была белой, чуть бледно-белой, да и глаза отливали синевой. Держалась она спокойно, даже немного раскованно. Вошла, села за стол, куда была звана вместе с мужем, огляделась, спокойно отвечала на вопросы. Сидящие за столом люди внимательно приглядывались к ней, – что за жену привез наш русский?
Утром она выпорхнула из дому – в коротком сарафанчике, легкие сандалии на ногах. Как будто всегда жила здесь. Ее муж, по одному ему ведомому причинам, со своими коллегами никогда не здоровается, не прощается, не говорит «спасибо». В отличие от него, она здоровается. Но так, слегка. Чуть – чуть. Вроде бы и здоровается, а вроде бы и нет. Понимайте, как хотите.
Но к соседке зачастила. Что-то взять, просто посидеть, рассказать о себе. Рассказывала много, охотно, не ожидая вопросов. Видно, истосковалась по слушателю. Перебрала все свои болячки. Боже мой, живого места на ней нет, – все болит. Медовый месяц провела в больнице, куда попала сразу же после свадьбы. Говорит, тяжелая болезнь почек. Особая бледность, отечность лица подтверждали, что болезнь и вправду держит ее в своих тисках.
Сердобольная соседка терпеливо выслушивала, переживая за молодую женщину, и уповая про себя, чтобы Надин не разболелась в новой для нее жизни. Знала, что лечиться здесь, в Америке, русским очень сложно, так как страховка предусматривает только острые случаи заболеваний. На все остальное, если возникнет нужда лечиться, – не хватит никаких командировочных денег, которые и для всех-то были скромными, а для мужа Надин – аспиранта – совсем малы.
Но то ли особый климат острова, то ли близость Атлантического океана с его, как говорят старожилы, положительной энергетикой, когда океан не бушует, или что-то еще постепенно делали чудеса. Новая русская с каждым днем выглядела все лучше, лицо потеряло бледность, она посвежела, и все меньше жаловалась соседке на нездоровье. Перестала просить и лекарства. Правда, и просить уже стало нечего, все, что у той было, как-то самой собой перекочевало к Надин.
Жизнь в «рекреации», как шутили приехавшие физики и их семьи, протекала по своим законам. Главным в этой жизни была, конечно, работа. Ей подчинялся весь ритм жизни, да и разговоры не только мужей, но и их жен велись, в основном, вокруг работы. Названия экспериментов, часы работы ускорителя, время «митингов» – встреч для обсуждения теоретических вопросов, даже названия элементарных частиц и новой «экзотики», так окрестили сами физики свое открытие, и многое другое – знали, наверное, и дети.
Детей было много, и они, как и все дети на свете, с утра до ночи играли, шумели, неугомонно носились друг за другом. Отличие местного пейзажа с детьми было только, пожалуй, в том, что все это говорилось, кричалось на разных языках. Вот кто-то кричит по-русски: «Андрей, давай, гони сюда мяч». С другой стороны – по-английски: «Please, please hear». Ему навстречу японский карапуз, путая английские и японские слова. Шум, визг, смешение языков, но все прекрасно понимают друг друга. Вот бы взрослым так.
Но и взрослые не так уж сильно отстают от детей. С утра до ночи на территории звучит неизменное «Hi!» - принятое здесь приветствие, независимо от знакомства. Мамаши обсуждают друг с другом свои проблемы, присматривая на детской площадке за малышами.
Много разговоров – о магазинах. Это вторая излюбленная тема живущих здесь жен физиков. Все в магазинах удивляет – цены, сервис, большой выбор товаров, постоянные «сейлы» – сниженные цены. Об этом и идет обычно разговор. Общий язык – английский, но с разнообразным акцентом. Каждая мамочка - со своим, в зависимости от страны. Попривыкнув, можно уже понять, кто, откуда приехал.
Английский язык учат все охотно. Считается хорошим тоном свободно говорить на английском языке. Многие ходят вечерами на бесплатные курсы, которые проводятся американскими преподавателями прямо на территории лаборатории. Постоянно организуемые встречи, где можно познакомиться более подробно с обычаями разных стран, служат и этой цели.
Надин новая жизнь увлекла без остатка. К соседке она уже забегала «только на минуточку». «А я с японской семьей познакомилась. Кошиба их фамилия. Молодые, но по-английски хорошо говорят», - сообщала она в эту «минуточку» соседке что-то самое важное из своих впечатлений. «Показывали на встрече, как проходит чайная церемония. Я с ними там и познакомилась. Это хорошо, а то я все одна, да одна, - начинала она опять жаловаться. Муж такой чудной, уходит на работу в ночь, и никогда мне не позвонит». «Ой, -быстро заканчивает Надин свой рассказ, - я же договорилась встретиться со своими знакомыми, а мне еще домой зайти надо», - досказывает она уже на бегу, забыв про свои жалобы.
Местный климат действовал на нее все более благотворно. Она загорела, посмуглела лицом, проводя свободное время на берегу океана. Стала играть в волейбол, и не упускала случая включиться в игру, независимо от того, знала ли она игроков или нет, были ли это русские, американцы, китайцы, или так полюбившиеся ей японцы.
«Хочу дальше учиться», - как-то, придя в очередной раз отвести душу, заявила Надин. «Ведь я психолог по образованию. Закончила МГУ». Она обстоятельно, уже не торопясь, пересказала своей терпеливой слушательнице все содержание дипломной работы.
Занявшись поиском учебного заведения, Надин надолго пропала. Ближайший университет в Стони Брук оказался в милях тридцати от места, где жили визитеры. Университет, говорят, проектировал архитектор, который раньше занимался строительством тюрем. Комплекс университетских зданий получился тяжелый, мрачный, давящий. Поднятые над землей строения держатся на массивных стержнях-опорах и выглядят, как, наверное, колосс на глиняных ногах.
Университет Надин не понравился, но она осталась терпеливо дожидаться преподавательницу по психологии, которая, по проведенной ею глубокой разведке, была где-то здесь. Занятия в университете скоро должны были начаться, и она надеялась попасть в группу к рекомендованной ей кем-то даме.
Надин прождала часа два возле офиса, пока не появилась та самая дама. Она узнала ее по описанию. В красном одеянии, высокая, статная. Возраст у таких ухоженных женщин не определяется. Можно дать 30, а можно и 60, но при этом все равно не применишь к ним бальзаковское «вечереющий возраст». Скорее - молодящийся.
Надин бросилась к даме, по русскому обычаю перегородив ей дорогу, встав грудью на ее пути. Забыла сказать обязательное американское «sorry». Стала торопливо, боясь, что ее не дослушают, объяснять свою просьбу. Дама слушала, и, как потом всем рассказывала Надин, брови дамы, ее нос, даже рот начали подниматься кверху, выражая каждой частью в отдельности недоумение, недовольство. Все же лицо в целом, по мере того, как все жарче говорила Надин, становилось холоднее, высокомернее. Дама словно поднялась на цыпочки, стала еще выше, сделала обрубающий жест левой рукой и начала говорить.
Даже при своем не очень хорошем английском языке, Надин поняла, что зря что-то ожидала от этой встречи и потратила столько усилий на то, чтобы найти эти ниточки, которые могли бы связать ее с психологией. «Ты так плохо знаешь английский, а хочешь учиться», - несколько раз, как бы вдавливая в Надю эти «you», «bad», « English», повторяла дама в красном.
Пересказывая потом соседке эту сцену, Надин съеживалась, как бывает, когда защищаешься от ударов. Бледнела больше обычного. Взгляд синел. Лицо становилось беззащитным, и на нем неожиданно проступали веснушки.
«Почему, - в десятый раз переспрашивала она, - нельзя учиться, если плохо знаешь английский. Я бы так и английский быстро подучила. У меня же была одна из лучших дипломных работ на курсе. Я использовала американские тесты, исследуя психологические особенности детей в детском доме. Мне предлагали такую интересную работу».
Надя, как ее стала звать соседка, долго, в который раз пересказывала содержание своего диплома, словно спасаясь им от пережитого унижения. «Эх, если бы у меня были деньги». Она замолчала, вынашивая какой-то план. Потом тихо, незаметно ушла.
Через несколько дней Надин вновь пришла, и, едва присев на краешек стула, принялась за рассказ. «Я работаю», - неожиданно удивила она свою собеседницу. «Как? Где? Расскажи подробнее!». Соседка не могла скрыть удивления, хотя и знала, что муж Нади подавал заявление в американское консульство, чтобы его жене изменили визу с В-2, по которой нельзя работать по законам США, на визу В-1, которая дает право на работу в этой стране. Визу дали, но это было уже давно. А тут – такая новость.
Но Надин за тем и пришла, чтобы поделиться своей новостью. «Работаю в одном американском доме. Дом большой, двухэтажный, девять комнат. Там трое детей, их маме нужна помощь», - рассказывала она.
«Так ты с детьми сидишь? Ты их хорошо понимаешь?».
«Да нет, - нетерпеливо отмахнулась она от назойливых вопросов. – Я посуду мою, квартиру убираю. Платят 7 долларов в день. Поработаю месяца два, смогу маме что-то послать».
Выглядела она усталой. Опять пожаловалась, что болит поясница, все болит. Попив чаю, отдохнув, повеселела. Да и за окном послышалось что-то близкое к ее имени. Там, переиначивая на все лады ее имя, и напоминая своими возгласами, то ли крики чаек, то ли других птиц, звали погулять ее знакомые японцы.
Деньги она действительно собрала, и отправила с попутчиками маме в Москву 200 долларов.
Со временем появилась у нее новая работа – бебисистер, но не на дому, а в детском саду. В определенные часы Надин можно было видеть на улице с другой девушкой из детского сада. Они толкали впереди себя коляску с четырьмя малышами, как это принято в детских садах Америки. О чем-то оживленно переговаривались.
К соседке Надин заходила уже редко. «Занята, - сетовала она, - работаю, деньги надо собрать на учебу, да вот еще машину водить учусь, хочу права американские получить».
«А кто тебя учит-то?», - спрашивала ее знакомая.
«Витек», - помедлив, отвечала с улыбкой Надя. Улыбка была смущенная и загадочная. Во всем ее виде появлялась нега, глаза устремлялись куда-то ввысь.
Она на глазах хорошела, и грузинские предки уже отчетливо проступали в ее облике, удивительно соединяя в себе строгие черты грузинских княжон и крестьянскую непосредственность героинь Пиросмани. Ее новый вид радовал и чем-то страшил.
Экзамен на права Надин сдала с первого же раза.
В свою первую самостоятельную поездку на машине Надин попала в аварию, не справившись с управлением. Она чудом осталась жива. Машина же была разбита так, что легче было купить другую машину, чем заниматься ремонтом.
Жить в США без машины практически невозможно, так как почти нет общественного транспорта. Машину в американских семьях, как правило, имеет не только семья, но и каждый работающий человек семьи.
Все заработанные Надин и ее мужем деньги ушли на приобретение другой машины. Она была старенькой, подержанной, но машину, как говорят, на ходу, меньше, чем за тысячу долларов купить в Америке нельзя.
Это случилось накануне нового учебного года. «Я могла бы пойти уже учиться, - с тоской в голосе говорила Надин своей уже хорошей знакомой. - Я так мечтала. Что делать, что делать? - вслух размышляла она, вынашивая какой-то план. Потом тихо и незаметно ушла. Видимо, что-то придумала. Жизнь продолжалась.
Через 9 месяцев Надя родила девочку. «Пусть теперь попробуют не принять ее в колледж или университет», - говорила она знакомым.
И виделось: в университете Стони Брук по коридору бежит девушка в красном платье, с копной темных волос, и навстречу ей, раскрывая руки для объятья, идет Надин. Прохожие оборачиваются, смотрят на похожие фигурки, с удивлением слыша незнакомую русскую речь. Радуются.