Вечер перекатывался в ночь желтыми глянцевыми бильярдными шарами, фарами машин. Какой-то праздник, повод для встречи, мы тихо пригубливаем разбавленную “Троечку” , перекидываемся полусловом ,скрипим киями, мы разучились отдыхать или просто устали. Радостно просыпаемся от звонка Киселевского мобильника, наперебой соглашаемся “куда-то срочно”, “куда-то” оказывается к Жанне, необходимость “срочно” приписываем сами. В метро Киселева в захлеб поясняет, что Жанна, которая конечно нам всем родная, и не виделись мы с ней вечность, так вот, Жанна приглашает нас на новоселье во вновь снятую комнатенку, уж не знаю какой раз в этом году, но на это новоселье мы все-таки обязаны пойти, потому как и нога у Жанны вдруг оказалась в гипсе, и от метро это полшага. Нужный дом и второй двор направо, мы окунаемся в колодец трущоб, полуслепые стены в два окна, безымянные темные подъезды, мрак пропускает луч фонарика на две ступеньки сумерек, пахнет кислыми щами и мокрым бетоном, на нужном этаже две двери, пухло обитые кожаной клеенкой, протертой до пакли и рыжей ваты. Обе неопределенного цвета, обе в окружении гирлянды звонков, номер квартир отсутствует. Жанна обещает послать кого-то открыть, минут через десять на площадку врывается яркий свет и тепло. Нас впускает маленькая женщина, соседка Жанны, закрывает дверь, долго возится с замками, мы наблюдаем, потом идем за ней гуськом по длинному коридору, свет и тепло ограничиваются лампочкой у входа, нас вновь окружают сумерки с запахом кислый щей. Конец второго коридора занавешен, за занавеской фанерная дверь, за дверью комната Жанны- тупик коридора с окном и батареей, одной розеткой и лампочкой. Здесь тоже свет и тепло, нам разливают чай, мы слушаем байки Жанны. С каждым словом комната расширяется до уютной квартирки, наполняется голосами из Жанниных диалогов, превращается в кафешку, раздувается в город, а мы сидим и слушаем, и трескаем старый крекер, вслед нами же принесенных пирожн. “Жанночка, ты не могла бы…”-из-за двери выглядывает высушенное крохотное личико маленькой женщины, упирается мышиными глазками в гипс, вспоминает о чем-то, смущенно прячется за дверь, мы подрываемся помочь, по коридору, все так же гуськом, спешим за маленькой соседкой. Оказываемся в квадратной коробочке, заполняя ее всю и предбанник смежного коридора, в этой комнате еще двое- старушка и грузный сонный дедушка в выцветшей синей жилетке, доктор значит, он не спеша перекладывает что-то в своем чемодане, закрывает его с усилием, поворачивается к столу, отодвигает, как будто тоже с трудом, тарелочку с битыми ампулами, пишет что-то, к нам не отрываясь от письма- Бабушку надо б спустить, носилки у водителя в машине попросите- оценивает нас одним глазом, вздыхает печально, продолжает писать. Старушка легкая, на руках снести и одного хватило б, собирается долго, “самое дорогое” с собой, умещается все в одну сумочку, платочки в манжеты, много надо, слезы прятать, глазки красные. В ту ночь мы у Жанны других обитателей и не видели, под утро кто-то чертыхался в коридоре, чихал пьяно, потом опять все затихло, будни. Нас провожала маленькая женщина, закрыла дверь, вручила двух оболтусов до школы. А Жанка на больничном- ей спать.