О чудесном ребенке
Из записок небывалого монаха
В то время, тогда солнце походило на апельсин, а луна на драгоценную черепаху в селении под высоким небом родился чудесный ребенок. Чудесный потому что от его пяток исходило завораживающее свечение, словно он совсем недавно бродил по млечному пути, а язык без умолку болтал «Песнопения чужому богу». Родители так испугались этого, что бросили ребенка в лесу под кустом усни травы, а сами скрылись.
Толи звезды оберегали мальчика, толи от звуков его сладкогласных молитв, в которых был он особенно силен, звери лесные становились добрее, и со слезами на горящих в темноте глазах, внима¬ли народившемуся праведнику.
Через неделю сжалились над ним родители, пошли в лес, отыскали то место, а ребенок жив и здоров, не иначе оборотень, – решили супруги и снова сбежали.
Только видел все из тайного окошка высокой молельни седой монах, имя его не сохранилось, а может, и не было у него ни какого имени. А может, и его самого не было. Да только пришел он в лес, младенцу поклонился, а того и след простыл.
«Не иначе как небожители побрали». Подумал монах и запел.
А меж тем ребенок странным образом оказался в доме своих родителей. Тем делать нечего, взяли. А в то время пост был, и мать ребенка ничего скоромного ни ела. Взяла она чадо в руки, грудь свою смуглую обнажила, сыну дала. А он не ест. Почитай весь пост к молоку не прикасался. Пришел тут в деревню седой монах, прослышал о чуде, не поверил, велел проводить его к младенцу. Вошел в дом, видит на полу на циновках женщина сидит, а в углу ребенок странный улюлюкает, пузыри пускает. Пятки его вместо лампочек комнату освещают, чакры разноцветными огнями горят, подмигивают. В углах ангелы сидят, перешептываются. И ни худобы, в нем, не болезни нет.
Удивился монах и спрашивает, – дитя, не грех тебе и в пост вкушать молоко своей матери, ибо слаб ты, и мал, не ведаешь что творишь.
– Ошибаешься уважаемый, – отвечает младенец. – Я помню свое предыдущее воплощение монаха с острова Хансю. Сутры же, что читаю, и накормят и напоят. Так что я сыт и пьян и нос в табаке. И скажу еще, как я монах, не могу до женщины дотронуться, будь-то и моя мать.
Подивился старик, но сомнение его взяло.
– А не гордыня ли в тебе играет? Где это видано, чтобы младенец и матери коснуться не смел?
– Твоя правда, – неожиданно согласился ребенок, только пост я все же соблюдать буду. – И расплакался, раскричался, словно настоящий младенец. Но пост, сорок дней ни чего в рот не брал.
Подивился монах и притчу о чудесном ребенке в назидание потомкам написал, а сам захлопал глазами и полетел...
Похвала завершается словами: «Осознал семена гордыни ребенок святой, с корнем их вырвал младенческой дланью и тридцать лет и три года ни чего, кроме материнского молока не ел.
Удивлялись люди, удивлялся седой монах, но было ему видение, будто богиня о тысячи грудей, а не мать вскармливала безымянного монаха с острова Хансю.
Как в то не поверить?!