Москва,
1997 г.
Август выдался таким теплым и ласковым, что с дачи уезжать не хотелось. Не хотелось думать, что завтра неизбежно наступит понедельник и надо идти на работу, не хотелось возвращаться в душную квартиру, не хотелось отрывать от стрекоз и кузнечиков , за которыми, смешно подрыгивая, бегал в поле возле дачи мой двухлетний внук Пашутка.
Возвращались часа три в тяжелых пробках. Дачное, благостное настроение таяло, как мороженое в жару, и к девяти вечера, вконец измученные нервной дорогой, мы остановились у родного подъезда.
Мой муж, еще не выйдя из машины и глядя на меня испуганно, спросил:
- Посмотри, это ведь машина твоего сына?
Я посмотрела…и увидела сплющенную, как пивная банка, шестерку, которую спрессовало так, что все четыре двери были открыты, все стекла вылетели…
Как она оказалась у дома ? – потрясенно подумала я. Ведь это просто блин, он не может ездить.
Мой мозг тут же дал команду: не смотри на нее. С ребенком на руках я поднялась на второй этаж в квартиру. Не успела и дверь закрыть, как услышала , мне показалось, оглушительные звонки телефона. Я подлетела к нему, и голос друга моего сына, быстро-быстро выдал текст со скоростью и интонацией телеграфа:
Не волнуйтесь, Любовь Петровна , Ваш сын попал в аварию, он жив-здоров, скорая его отвезла в 67-ю больницу, он лежит в травматологии, не волнуйтесь, у него ничего страшного.
Пока я это слушала, мой муж успел внести «гостинцы» с дачи.
- Не ставь машину в гараж, мне надо к сыну в больницу.
- Тебя никто не пропустит к нему, уже десятый час вечера.
Я никого и ничего не могла слушать. Время прекратило свой бег для меня, исчезло все, не было ни слез, ни паники. Голова была ясная, в ней пульсировало только одно – мне надо срочно видеть своего сына, и нет в мире силы, которая помешает мне сделать это.
Глядя на меня, не сказав ни слова, мой муж схватил на руки малыша, и ринулся к машине. Я заперла квартиру и пошла за ними.
В машине мы молчали. Больница оказалась в получасе езды от дома, в конце Кутузовского проспекта.
Было около десяти вечера и, муж был прав, она очень серьезно, как военный объект, охранялась молодыми людьми в камуфляже,. Подойдя к охране, не плача, я сказала:
- Ребята, у меня единственный сын попал в автомобильную аварию. Мне надо его видеть. Мне надо 15 минут. Любые деньги, говорите сколько?
- Проходи, мать, денег не надо.
Я взлетела не помню на какой , но точно помню, на какой-то очень высокий этаж, где располагалась травматология. Вбежала в палату… У меня не было ни слез, ни пульса. Палата была большой, мои глаза искали: где, где, где????
Он лежал на спине, укрывшись одеялом до подбородка. Я тут же отбросила одеяло и увидела: руки-ноги на месте, ни царапины, только на левом плече и верхней левой части груди огромный черный синяк. Глаза моего сына были потухшими, он молчал.
- Господи, ты жив, ты цел. Все нормально.
Он продолжал молчать.
- Что говорят врачи?
- Завтра будут смотреть, говорят, что все хорошо, но у меня почему-то очень болит спина, она просто огнем горит.
- А кто твой врач?
- Раиса Петровна.
- Не беспокойся ни о чем, завтра с утра я с ней встречусь.
Все. Больше у меня не было сил. Мне надо срочно вылетать из этой палаты, чтобы не упасть рядом с сыном и не зарыдать .
- До завтра. Сразу после беседы с врачом я буду у тебя.
Выйдя из больницы, я не пошла к машине, потому что и в ней не могла дать волю слезам. Ведь там вместе с моим мужем сидел совсем маленький мальчик – сын моего сына.
Выйдя из больницы, я начала плакать, как может плакать только мать.Я прижалась к двери спиной, натянулась струной и дала волю слезам. Их текло столько, что утирать их было бесполезно. Я плакала беззвучно и просто не умывалась, а обливалась жгучими потоками слез… Я плакала молча… К мужу и ребенку вернулась «без соплей».
К восьми утра следующего я примчалась дня в больницу, и охрана подсказала где мне найти Раису Петровну. Войдя в довольно большой кабинет, я увидела женщину в белом халате, чуть более сорока. Она сидела за столом. На столе лежала газета. На газете -…вобла. Узнав у этой женщины, что она и есть Раиса Петровна, я представилась и спросила:
- Как мой сын?
Она лихо, как заправский любитель пива, разделывая воблу, пояснила мне:
- Ваш сын в полном порядке.
-Раиса Петровна, мой сын жалуется на сильные боли в спине и у него на левой части груди огромная гематома.
- О, матушка, какими терминами Вы сыплете- удивилась она , и продолжила:
- Обезболивающие ему назначены.
Зная, что в окружных больницах могут быть проблемы с лекарствами, я спросила:
- Может надо купить какие-нибудь лекарства, может быть у Вас их нет , я готова сделать это в течение часа.
- У нас все есть.
Беседуя со мной, она с таким аппетитом ела воблу, как будто была на сносях и не могла сдержать жгучего желания поесть солененькой рыбки. Она отломила от останков воблы крупное ребро и стала орудовать им вместо зубочистки, вытаскивая застрявшие в зубах кусочки рыбы. Я поняла, что если я буду продолжать смотреть на нее, жующую и вытаскивающую наманикюренными пальчиками воблу, я тихо сойду с ума тут же, в ее кабинете.
- Спасибо, до свиданья. – попрощавшись с ней, я помчалась к сыну.
Он выглядел хуже, но держался хорошо.
- Приходила Раиса Петровна. Мама, у меня жутко болит спина.
- Не беспокойся, я беседовала с ней, она- твой лечащий врач. Она уже назначила тебе обезболивающие препараты .
Я привезла сыну куриный бульон, фрукты, соки. Оглядевшись, я увидела, что в палате полно мужчин, кто со сломанной рукой, кто с ногой, кто с чем. Все они небритые, курят прямо в кроватях. На окне стоит трехлитровая банка с водой, доверху наполненная окурками. В палате просто нечем дышать. Поцеловав сына , я поехала на работу.
А она у меня очень напряженная: за день у меня может быть множество переговоров и на русском, и на английском,посетителей - тьма. Но тот день для меня тянулся мучительно долго. Я повторяла свою любимую восточную мудрость: время имеет свойство тянуться, как резина, и утекать, как вода. Не дождавшись конца резинового дня, я помчалась в больницу.
Слава Богу, я снова в палате. Подхожу к сыну и столбенею: передо мной не мой сын, а … его отец. Точнее, лицо его отца, который будучи военным летчиком, ушел из жизни в 25 лет и его лицо впечаталось в мою память навсегда. Передо мной тот же заострившийся нос, те же длинные ресницы прикрытых глаз…. Мне стало страшно.
- Ты спишь? – прошептала я , ни жива, ни мертва.
- Нет, мне очень больно- открыл он измученные глаза
- А что тебе делали?
- Ничего.
- Как ничего ?!- изумилась я.
- Мне велели сходить на рентген, я поднимался туда по лестнице очень долго, лифт не работал, там была большая очередь, от боли я не мог сидеть, но терпел, долго ждал, но не смог дождаться и еле приполз обратно в палату.
Потрясенная услышанным и увиденным, я огляделась и обнаружила, что принесенная мной вчерашняя еда стоит нетронутой. Я не знала что делать, как и не знала , что сказать. Не желая показать свою растерянность, я решила хоть на несколько минут выйти из палаты, чтобы взять себя в руки и сосредоточиться. Схватила банку с окурками и полетела в туалет. Я выбросила окурки, и до блеска мылом вымыла банку, я ее мыла, мыла, мыла…. Вернулась в палату, голова по-прежнему ничего не соображала. Посмотрев на нетронутую сыном еду, решила выбросить ее во все тот же спасительный туалет. Теперь по коридору я не неслась, как с банкой, а брела..
- Что делать? Что делать, помоги мне , Господи.- колоколом гремело в голове.
Вдруг я услышала слабый голос:
- Тетя, тетя.
Меня кто-то звал. Я остолбенела. В коридоре, вдоль стены стояли старые кровати, на которых кучами лежало какое-то серое, рваное белье и я решила, что его просто не успели отнести в стирку, временно свалив его здесь. Но на одной кровати белье зашевелилось, и я поняла, что именно оттуда меня и звали. Я увидела лицо мальчика, мне показалось, что ему лет 14-15.
- Тетя, дайте хлеба – тихо попросил он.
- Бери, вот тебе хлеб, курица, ешь, пожалуйста.
Помогла ему приподняться на тряпье, которое заменяло ему подушку. Когда он начал есть, я поняла, насколько он был голодным.
- Что случилось, сынок?
- Мы с матерью приехали продавать картошку, мы из Тамбовской области. Всю продали. Мама взяла все деньги и пошла в магазин. Я ее ждал-ждал, а потом решил тоже посмотреть себе что-нибудь. Перебегал дорогу и меня сбила машина. Сюда привезли на скорой, сказали, что в палатах мест нет , вот и положили в коридор. Уже третий день лежу, а матери все нет, и меня и не лечат, и не кормят.Закончив свой рассказ, он заплакал.
- Не плачь, сейчас принесу тебе фруктов. Придет твоя мама, никуда не денется, Москва большая, но она скоро найдет тебя. Все у тебя будет нормально. Пока мамы нет, я тебя буду кормить.Сбегала, отдала ему яблоки, апельсины, а сама все думаю, что же мне делать с сыном. Примчалась в ординаторскую и увидела незнакомого мне врача.
- Как мне увидеть Раису Петровну, лечащего врача моего сына?
- Ее нет. Она будет завтра.
- А с кем из врачей я могу поговорить о сыне?
- Ни с кем. Вы же сами сказали, что его лечит Раиса Петровна. Завтра ее и спросите.
- Странно, почему этот аул называется Москвой и является при этом столицей огромной страны России?- заторможено подумала я, выйдя из кабинета. Стояла в коридоре и старалась все-таки найти ответ на вопрос что делать. Вдруг я увидела охранника, того самого, который пропустил меня к сыну, когда я примчалась в больницу впервые.
- Мать, забирай отсюда сына. Из травмы чуть не каждый день возим вниз.- очень серьезно посоветовал он .
- А что у вас внизу?
- Морг.
- А как мне его забрать?
- Ты на машине ?
- Да.
- А вот выводи в чем есть, и увози.
Я побежала в палату. Сын, как лежал с закрытыми глазами, так и продолжал оставаться безучастным ко всему.
- Сыночек, мы уезжаем, давай я тебе помогу.
- Куда?- прошептал он .
- Домой.
Идти он едва мог, но даже если бы не мог, я бы его несла, я бы его тащила на себе, только бы подальше от этого страшного места.
В машине ему стало совсем плохо, видимо его настолько исполосовала боль в спине, да и плечо…. Приехали домой, дотащили уже с мужем в квартиру, уложили. Сын, уже не скрывая страданий громко стонал, я его успокаивала , как могла.
- Ни одной слезы, не смей, думай, только, что делать – голова была ясная и работала, как часы.
Тут же слетала в свою поликлинику, договорилась о рентгене верхней левой части груди, где уже абсолютно стала фиолетовой гематома.
- Осколочный перелом ключицы в нескольких миллиметрах от сонной артерии- очень спокойно и профессионально сказала рентгенолог, получив от меня сто рублей.Так, понятно, куда, что?. Тут же позвонила на работу своему шефу и рассказала, рыдая, о проблеме.
- Немедленно вези к нам , в Сокольники, я обо всем с авиационным госпиталем договорюсь сам.
Приехали в приемное отделение авиационного госпиталя. Куда-то позвонил дежурный солдат-медбрат, тут же прибежали врачи, сына , сразу же , чтобы не простудился, укутали суконным одеялом, улоложив на носилки.Сразу же в приемном покое осмотрели и спросили:
- Вы ему кто?
- Мать.
- Зайдите, пожалуйста, к врачу.- сказал солдат.
- У вашего сына , кроме перелома ключицы, сломан позвоночник.
Я уже не могла не то чтобы плакать, просто что-то говорить.Для меня началась вторая серия фильма ужасов, где главными героями были я и мой сын. Доктор, не глядя на меня, по телефону созывал специалистов: рентгенолога, травматолога, анестезиолога..
Я отключилась, просто потеряла сознание. Очнулась, когда солдатик в белом поил водой, а ни сына, ни врачей уже не было.
- Не волнуйтесь, мамаша, Вашего сына будет лечить сам Пакидов, он заведует травмой. У него там и солдатиков из Чечни, и летчиков по частям собирают.
- Компрессионный перелом трех позвонков пояснично-крестцовой части позвоночника, очень не удачный перелом ключицы- вердикт врачей, я приняла спокойно. Я,не знаю почему,но поверила им сразу же. Поверила навсегда.
Я не буду рассказывать, как лечащий хирург разрешил мне ночевать в палате сына до шести утра, потому что в шесть утра начинали проверять палаты. И не буду рассказывать , что в ту пору я курировала самую крутую в нашей стране ювелирную выставку , и мне надо было выглядеть супер круто, и я одевала не мнущийся и не гнущийся костюм, в котором я ночевала в палате сына. Он лежал на досках абсолютно голый и просил меня объяснить, почему он должен умереть , как и его отец, в 25 лет. Он плакал и просил меня рассказать ему его любимые сказки, которые он любил слушать еще в детстве. Я брала его за руку, 25-летнего мужчину и рассказывала ему сказки, которые сочиняла сама , когда его папа , штурман стратегической авиации, улетал, а я оставалась с ним одна, и рассказывала ему , рассказывала сказки. Эти сказки были такими разными...
Я не буду рассказывать, как его выхаживали врачи и сестрички, которых он стеснялся, так как они были молодыми красотками, а он нуждался в утке и гигиенических процедурах.
Я не буду рассказывать, как наш лечащий хирург Володя , принес из дому маленькую дрель и просверлил в гипсовом корсете моего сына дырочки, и принес ему тоненькую палочку, чтобы он мог чесать зудящую спину.
Я не буду и не хочу вспоминать об этом. Почему? Потому что я вспоминаю аул по имени Москва.
Как лечили моего сына в авиационном госпитале – это отдельный рассказ о врачах от Бога. Это сюжет для другой, очень душевной истории. Я обязательно об этом напишу. Называться эта история будет очень тривиально: «Клятва Гиппократа».
Когда моего сына выписали из госпиталя, я решила вернуть вещи в 67 больницу: изношенную пижаму и тапочки. Охрана меня пропустила, хотя уже прошло более трех месяцев, они меня вспомнили.Но, честно говоря, мною владела одна мысль: с того самого дня , когда я увидела врача Раису Петровну, поедавшую воблу, ее лицо выплывало и средь белого дня , и во сне. Казалось, ее лицо приследует меня.
Я рисовала себе нашу встречу: вот я покупаю воблу, вот я захожу с воблой к ней в кабинет, вот я тычу ей в лицо эту воблу, и говорю: Ешь, ешь, это тебе за сына.
- Нет, не могу, мне стыдно.
- Почему стыдно ?
- Нет, хватай ее за волосы, и тычь лицом в воблу, даже если она будет не одна. Тычь ее, как паршивую кошку, тычь, лицом в воблу.
К ней я даже не пошла. Я не хотела ее видеть. Я не хотела ничего ей рассказывать о своей материнской боли и страданиях. Не хотела и никогда не захочу.
Я уверена, что она еще много съест воблы, она будет есть только ее, вобла будет очень соленой, а воды ей никто не даст, но это случится с ней, в другой, неземной жизни.
Каждый из нас, живущих на Земле, ответит за свои , только за свои деяния.
У ВСЕХ У НАС ЕСТЬ ТОЛЬКО ОДИН СУДИЯ….
P.S. В юности у меня была мечта. Я хотела стать врачом. Не педиатром , не хирургом, а психиатром. Возможно, именно поэтому врачи для меня – святое.