Плод любви

 
       "Я все никак не могу избавиться от чужих идей. Проклятая
       теория интертекстуальности в действии" Анна Главацкая
       
       
       
       В своем творческом поиске Писатель наткнулся на нее совершенно случайно. Чужая Идея, молодая и свежая, висела в воздухе и тихо сияла в тумане Безтемья, ни от кого не прячась.
       - Ни фига себе! - залюбовался ею Писатель. - Что ж ты тут делаешь одна, красавица?
       Идея нисколько не смутилась, лишь чуть повела плечом, всем видом выражая оскорбленное достоинство и пренебрежение к людской тупости.
       "Она восхитительна!" - возликовал Писатель. Ее глаза обещали бесконечное наслаждение его долгим бессонным ночам, умный взгляд звал и манил за собой.... Конечно же, он влюбился в нее тут же.
       - Возьми меня, - тихо сказала она, поверив в его восторженные глаза.
       - С радостью! - Писатель потянулся ей навстречу. - Я так давно тебя искал! Я сделаю из тебя королеву в алмазной короне - обещаю! - вознесу тебя к вершинам Литературы, посвящу тебе жизнь! Мы прославим друг друга - я смогу, ты даешь мне крылья!
       - Нельзя, - твердо заявили вынырнувшие из тайных глубин Принципы. - Нельзя трогать чужое. Ты что, забыл как сие называется? Плагиат, дружище, суть форменное воровство!
       - Да, да, - растерянно залепетал Писатель - я знаю. Нельзя, конечно же, нельзя. Плагиат - это ужасно. Я не буду...
       Он тут же осунулся, взгляд его потух, и ватные ноги поплелись прочь, унося тоску и отчаяние.
       - Возьми меня, ну пожалуйста! - ее плач волнами бился о его спину, давя и сгибая.
       - Не могу, прости, - оправдывался он. - Принципы не дают...
       
       Писатель так и не нашел больше ни одной идеи, сравнимой по красоте с той, что не могла принадлежать ему. Долгие годы он продолжал кружить вокруг да около, все возвращаясь к той самой Чужой Идее, но более уже не смел подходить близко, а лишь наблюдал с тоской со стороны. Она все так же висела в воздухе, заметно постарев, утратив призывный блеск. Годы поистрепали ее, лишив былой надменности и добавив морщин.
       "Возьми меня" теперь она шептала каждому, кто только к ней приближался.
       Брали многие, потому как принципы давно вышли из моды, и казалось, судьба ласкает лишь подлость. Брали неумело, второпях, сливаясь на миг и тут же уносясь прочь. В этих актах соития не было радости, как не было и любви, лишь бессилие да тупость, мерзость да насилие. Идея корчилась от боли и отвращения вместе с сердцем Писателя. Его сдавливало отчаяние, и душа давно истекла потоками крови, но неусыпно стоящие на страже Принципы по-прежнему грозили пережать горло.
       Разве мог такое долго выдержать Писатель?
       И вот однажды...
       Он схватил ее и унес к себе, испытав огромное облегчение от своего воровства!
       Никакого стыда не было, а был неописуемый восторг и упоение обладанием, дикое счастье разделенной любви.
       Она раскрылась перед ним вся без остатка, и он перецеловал каждую ее клеточку, каждый завиток. Он творил! Время остановилось, мир исчез - была лишь Она.
       Но все когда-нибудь кончается. Даже любовь...
       В один прекрасный день Писатель тихо вернул Чужую Идею на место. Никто и не заметил адюльтера. Впервые за долгие годы, наконец-то познав друг друга, они расставались без сожаления.
       Плод его преступной любви мирно покоился в ящике письменного стола. Писатель не собирался кому-нибудь рассказывать о незаконнорожденном. Успокоенный и опустошенный, он лишь иногда отпирал заветный ящик и тихо касался дорогих его сердцу страниц. Перечитывать не имело смысла - Писатель и так помнил сердцем каждое рожденное им слово.
       Прошло много лет.
       Он все это время о чем-то писал, с кем-то спорил, беспощадно клеймил плагиат, добивался и доказывал. Писатель был безукоризненно честен, бесконечно мудр, всегда спокоен и рассудителен.
       Со временем к нему пришло кое-какое признание, приведшее с собой некоторую известность и относительный достаток.
       На похоронах Писателя все говорили о том, что он прожил интересную творческую жизнь. Это было сущей правдой.
       Но настоящую славу принесло Писателю посмертное издание его романа, случайно найденного в его рабочем столе. Никто - ни наследники Писателя, ни его коллеги - так и не смогли понять, почему этот Величайший Писатель прятал от всего мира свой шедевр, позволяя тупицам от литературы терзать и насиловать выстраданную им в романе Свою Идею.