Выброски

Станислав Шуляк

Выброски

радиопьеса из цикла «Звуки и голоса»

Слышится ветер, цокает копытами лошадка, впряженная в телегу, скрипят колеса, потом цоканье и скрипенье затихают в отдалении, слышится плеск тихой и спокойной реки, отдаленное гудение пароходика ниже по течению, пение птиц, потом – шаги, будто кто-то идет по дороге, потом останавливается и, подумав некоторое время, сбегает по земляной круче к самому обрезу воды. Это – О н а.

О н а. Эй… Послушай… Как тебя там?.. Ты не беспокойся, я не собираюсь к тебе приставать, если ты совершенно не хочешь разговаривать… Хотя, с другой стороны, отчего бы и не поговорить минуту, прежде чем я дальше пойду по этой мерзкой дороге, а ты так и будешь сидеть на берегу этой гадкой вонючей реки?.. Вот, например, эта река… Куда она течет? Как ты думаешь? Или ты не думаешь об этом? Может, ты не думаешь вообще и не хочешь думать, считая это пустой тратой времени. И ты сидишь просто, смотришь на эту реку, и тебе наплевать, куда и зачем она течет.
О н. К черту.
О н а. Что?
О н. Она течет к черту.
О н а. Почему?
О н. Куда ей еще течь? Зачем она кому-то нужна? И там, в низовье ее, где она разливается на восемь рукавов, там на островах между ними заболочена земля, и люди говорят: что за проклятые канавы – не пройти и не проехать из-за них.
О н а. Как хорошо ты рассуждаешь.
О н. Нет.
О н а. Да.
О н (равнодушно). Убирайся отсюда.
О н а. Извини. Я больше не буду.
О н. Что?
О н а. О чем ты спрашиваешь?
О н. Что ты не будешь?
О н а. Не буду тебя хвалить.
О н. Плевать я хотел…
О н а. Меня сегодня выгнали из дома.
О н. Кто?
О н а. Муж.
О н. У тебя есть муж?
О н а. Вообще-то он не муж.
О н. И у тебя есть дом?
О н а. Вообще-то домом это тоже назвать нельзя.
О н. Нужно все называть своими именами. Сожителя называть сожителем. Собачью конуру – собачьей конурой. Ту мерзость, которую обычно называют жизнью, называть мерзостью.
О н а. И что при этом изменится?
О н. Порядок. Настанет.
О н а. Настанет?
О н. Ну… будет больше.
О н а. Думаешь, это так просто?
О н (безразлично). Убирайся, убирайся отсюда.
О н а. Извини, я больше не буду сомневаться в твоих словах.
О н. Ну, конечно, иногда я думаю, что все действительно очень просто: нужно лишь делать только то, что действительно нужно делать, к тому же не ожидая за это благодарности. Нужно все называть своими именами, так, чтобы вещь навсегда срослась со своим именем. Нужно запретить себе думать, что хоть что-нибудь в этом мире сделано для тебя. И тогда… Впрочем, я не знаю, что будет тогда.
О н а. Наверное, ничего не изменится.
О н. Почему ты не уходишь, когда я тебя гоню?
О н а. Извини, я больше не буду с тобой соглашаться.
О н (бормочет). Это вовсе тебя не украсит.
О н а. А почему ты здесь сидишь?
О н. Вечером может прийти катер.
О н а. И что?
О н. Ничего. Просто придет катер.
О н а. Ты рассчитываешь уехать на нем?
О н. Он людей не возит.
О н а. Катер? А что возит?
О н. Отбросы. Здесь рядом больница. На катере увозят отбросы из нее.
О н а. Ты тоже из этой больницы?
О н. Кто меня стал бы там держать?
О н а. Это верно.
О н. Кто меня пустил бы даже на порог ее?
О н а. Это точно.
О н. Но ты не радуйся. С тобой бы там обошлись не лучше.
О н а. Нам нигде нет места.
О н. Почему?
О н а. Ты знаешь.
О н. Да.
О н а. Тогда и не спрашивай.
О н. Ты такая глупая.
О н а. Откуда мне быть умной?
О н. Да. Это не так просто.
О н а. Но ты-то ведь умный.
О н. Нет. Тоже дурак.
О н а. Мне кажется, кто тебя увидит, сразу оценит.
О н. Меня сегодня с работы выгнали.
О н а. Кем ты работал?
О н. Двор подметал. И еще это… Там капусту рубили и в бочках ее солили, а верхние листья – грязные и червивые – обрывали и выбрасывали. А я эти листья собирал.
О н а. Зачем?
О н. Говорили собирать – я и собирал.
О н а. Тогда ты правильно делал.
О н. А я был выпимши, хозяин вышел, толкнул меня, я в грязь упал. А он говорит: мне такого дерьма не надо. А я говорю: хозяин, за что? А он говорит: чтобы тебя больше не было! Я говорю: дайте расчет. А он говорит: я дерьму деньги не плачу, иди, пока на тебя собак не спустил.
О н а. Сила на стороне сильных.
О н. Я и пошел. И вот я здесь, а на катер мне наплевать.
О н а. Да, на катер нам наплевать.
О н. Совершенно наплевать.
О н а. Абсолютно.
О н. Смотри.
О н а. Что?
О н. Плывет.
О н а. Где?
О н. Там.
О н а. Я не вижу.
О н. Да вон же.
О н а. И что там?
О н. Сейчас, ближе подплывет – рассмотрим.
О н а. Должно быть, просто коряга.
О н. Тогда уж целое дерево.
О н а. Или покрышка.
О н. Или промасленная тряпка.
О н а. Подплывает.
О н. Это… так я и думал.
О н а. Что?
О н. Утопленник.
О н а. Какая гадость!
О н. Смотри, как его раздуло.
О н а. Мерзость.
О н. Должно быть, целый месяц под водой пробыл. А теперь вот всплыл.
О н а. Ужас.
О н. А чувствуешь запах?
О н а. Меня сейчас вытошнит.
О н. У него внутри все разложилось.
О н а. Меня уже тошнит.
О н. Жаль, лица не разглядеть.
О н а. Слава Богу, что не разглядеть.
О н. Нет, что ты, лучше было бы разглядеть и запомнить.
О н а. Зачем ты говоришь такое?
О н. Это правильно. Это справедливо.
О н а. Что же здесь справедливого?
О н. Что происходит – то и справедливо.
О н а. Пусть он плывет себе.
О н. Да, пусть плывет.
О н а. И никогда не возвращается.
О н. Да, возвращаться не надо.
О н а. Никогда.
О н. Вот я и говорю.
О н а. Да.
О н. А ты где-нибудь работаешь?
О н а. Где я могу работать?
О н. Да, действительно.
О н а. И зачем?
О н. Справедливо.
О н а. А если бы и работала, разве бы это что-то меняла?
О н. Тоже верно.
О н а. Нет, работа – это не для таких, как мы.
О н. А дети у тебя есть?
О н а. Дочь. Была.
О н. А сейчас?
О н а. Понятия не имею. Однажды она привела хахаля и говорит: «Вот, мама, это – Вадим». А сам такой, что смотреть там не на что. «Это – Вадим, – говорю, – а это вот Бог, а это вот порог, – говорю, – и иди, – говорю, – чтобы глаза мои тебя никогда не видели».
О н. Все дочери такие суки.
О н а. Ты думаешь, матери лучше? Меня моя чуть не убила, когда в тринадцать лет застукала в сарае с соседским мальчишкой. Видишь вот, до сих пор шрам остался.
О н. Где?
О н а. Вот здесь, у виска.
О н. Хорошо она тебя приложила.
О н а. С тех пор у меня не было дома.
О н. Отцы тоже сволочи.
О н а. Твой тебя тоже когда-то выгнал?
О н. И меня, и братьев, и мать.
О н а. А потом?
О н. Повесился.
О н а. А вы?
О н. Возвращаться было уже некуда.
О н а. Почему?
О н. Он устроил пожар, и дома не стало.
О н а. Ни себе, ни людям.
О н. Да.
О н а. Я думаю…
О н. Что?
О н а. Хорошо бы лечь в больницу.
О н. Зачем?
О н а. Чтоб за тобой ходили санитарки.
О н. Мерили температуру.
О н а. Подбивали подушки.
О н. Подносили утку.
О н а. Меняли простыни.
О н. Но все будет напрасно.
О н а. Ты будешь болеть, болеть…
О н. А потом сдохнешь.
О н а. И тебя вывезут во двор.
О н. В крематорий.
О н а. А потом урночку с твоим прахом отдадут твоим родственникам.
О н. И те ее зашвырнут с глаз подальше.
О н а. Вот именно.
О н. И больше не будет ничего. (Плюет в воду.)
О н а. И еще я думаю…
О н. Что?
О н а. Ты сейчас плюнул…
О н. Ну…
О н а. И твой плевок поплывет по течению, все ниже и ниже поплывет по реке. А внизу, далеко-далеко отсюда, на берегу реки сидит кто-то и кидает камешки или просто, как ты, смотрит в воду. И он увидит твой плевок, и поймет, что это от тебя сообщение для него. И этот мерзкий утопленник доплывет до того же места. И, когда поравняется с тем, сидящим на берегу реки, вдруг оживет и станет просить прощения за то, что утопился когда-то или был неосторожен и позволил себя утопить. А тот, сидящий, встанет, отряхнет ладони от хлебных крошек или от песка. Но прощать никого не захочет. Потому что тот, сидящий, вовсе не человек, а сам Бог, который снова пришел, чтобы увидеть, что творится на этой мерзкой земле…
О н. Его нет.
О н а. Кого?
О н. Того, о котором ты говоришь. Бога.
О н а. Разве Его тоже выбросили? Как нас?
О н. Нет. Он шел по дороге. По пустой и жалкой дороге. И что-то тяготило Его. Он запустил руку в карман и достал оттуда массу полезных для Себя предметов. Но не заметил, что из кармана у Него выпало еще что-то, не слишком для Него важное и значительное. И не стал даже поворачиваться, чтобы рассмотреть это или – тем более – подобрать.
О н а. И что это было?
О н. Наша Земля.
О н а. Значит Он все равно есть?
О н. Нас нет, значит и Его нет.
О н а. Я когда шла сейчас, в дерьмо вступила.
О н. В собачье?
О н а. В человечье.
О н. Собаки и кошки срут, где попало. Но кошки дерьмо свое закапывают.
О н а. Собаки иногда тоже закапывают.
О н. Нет, не закапывают. Они вроде человека стали. Все, что сделают, тут же и бросают.
О н а. Вообще-то, конечно, мерзее человека никого нет.
О н. Мерзее человека только другой человек.
О н а. Да.
О н. Смотри: катер.
О н а. Где?
О н. Там.
О н а. Там?
О н. Да не там же! Смотри за моей рукой.
О н а. Ах да, вижу.
О н. Видишь?
О н а. Ну да, вон он же.
О н. Точно. (Слышится тихое постукиванье двигателя. Постукиванье понемногу нарастает.)
О н а. Какой большой!..
О н. Ничего.
О н а. Поближе подойдет – будет еще больше.
О н. Да.
О н а. И как быстро идет.
О н. Быстро.
О н а. Он огромный. Он сильнее нас.
О н. Да, а мы меньше, мы слабее его.
О н а. Катер! Катер! Мы здесь! Ты слышишь? Мы здесь! Катер, мы здесь! Здесь!
О н. Что ты кричишь?!
О н а. Мы здесь, катер! Иди к нам!
О н. Прекрати сейчас же!
О н а. Иди к нам! Возьми нас! Катер!
О н. Заткнись!
О н а. Ты видишь? Он ближе!.. Он идет к нам!..
О н. Он идет мимо.
О н а. Нет, к нам! Катер!
О н. Заткнись! Заткнись!
О н а. Он нас видит!
О н. Он удаляется!
О н а. Он сейчас развернется и подойдет задним ходом.
О н. Он все дальше и дальше.
О н а. Он возьмет нас.
О н. Он возит отбросы.
О н а. Если мы попросим его…
О н. Ему на нас наплевать…
О н а. Если мы будем умолять его…
О н. Его уже почти не видно.
О н а. Если мы пообещаем ему, что станем другими… (Плачет.)
О н. Вот он уж скрылся за поворотом.
О н а. Если мы будем жить в мире с собой…
О н. И, может быть, появится здесь только завтра или через три дня.
О н а. Катер!.. Катер!..
О н. Такой же грязный, мерзкий и закопченный.
О н а. Красивый мой, любимый…
О н. И ему так же, как и сегодня, будет наплевать на нас.
О н а. Вот и всё!
О н. Всё!
О н а. Я пошла.
О н. Иди.
О н а. Пошла?
О н. Иди же.
О н а. Иду.
О н. Иди.
О н а. Так и пошла я одна по той же гнусной, пыльной, отвратительной дороге и больше никогда не видела его и ничего не слышала о нем. И никогда не думала о нем и не вспоминала его. Да и вообще – меня нет.
О н. В тот день у меня отнялись ноги, и я остался на том берегу. Мимо больше не проходил никто, позвать на помощь было некого, но, если бы даже и были прохожие, я не стал бы никого звать. Сначала я пытался ползти, но потом выбился из сил и больше уж не стал даже двигаться с места. И был дождь, и был ветер, и дождь прекращался, и начинал идти вновь. Я лежал на спине, и над головою моей было бездонное, безнадежное, промозглое небо. Я вспомнил всю жизнь свою от материнской утробы и до разверстого зева могилы. Оттуда – туда, всего лишь оттуда – туда, говорил себе я. (Пауза.)

Слышится ветер, слышится плеск реки, отдаленное гудение пароходика, пение птиц.

К о н е ц