Во вторник с самого утра шел снег. Проснулась я страшно разбитой и усталой. Будто спать не ложилась, а провеселилась всю ночь. Только вот веселья не было, а похмелье осталось.
Пушистые хлопья за окном казались нереальными, в голове клубился туман. Из тумана выплывали полузнакомые образы, чужие голоса, тихий смех, плач, потом снова смех...
Стало плохо. Плохо так, как не было даже раньше. Только боль теперь была другой – к горечи несчастной любви прибавилось жгучее желание писать. Везде! Все, что угодно! Но писать! Выплеснуть боль на бумагу, не оставив в душе ни капельки!
Но дальше желания, как всегда, не пошло. Хоть и включила я компьютер, но мысли не складывались в слова, хотелось чего-то, неизвестно чего, а жалость, к себе ли, к всему миру ли, сжимала горло железной рукой.
Александр не мог мне помочь. Еще вчера он предупредил, что уедет на неделю, но оставил номер телефона.
- Не бойтесь звонить, Рита. Не бойтесь обращаться за помощью. Я рядом, помните об этом. Помните?
- Да, - сказала я тогда, сегодня не решалась позвонить. И за компьютер сесть не решалась. Всю неделю тоска, будто ожидавшая отъезда Александра, подтачивала меня изнутри. Я даже стала худеть. Сохла я так явно, что близкие подруги тайно начали искать предмет моей страсти, естественно, в моем окружении. Ничего лучше Димки они не нашли. Недаром же он мне компьютер отдал? Мне, не Ленке...
А мне было все равно. Сплетни обтекали меня, не доходя до сознания. Голова горела так, что весь мир плавал в океане боли... И есть не хотелось, ничего не хотелось. Все стало побоку, а разум целый день боролся с тяжелой тоской. В разгоряченном болью мозге бились с переменной интенсивностью только две мысли: “За что? Может, все же написать?” Но и писать я не могла. Включала компьютер, смотрела на монитор, и не могла выдавить из себя ни строчки. Где-то внутри стоял барьер. Я не могла выдавить из себя ни строчки. Желание писать расползалось, как только я заходила в Word, и вновь всплывало, стоило мне выключить компьютер. Тогда я слонялась из угла в угол и писала, писала, но только в своем воображении, будто рассказывала что-то невидимому собеседнику, и в такие моменты казалась себе великой, неподражаемой, новым Толстым в юбке...
К концу недели стало совсем невыносимо.
Вечером ко мне из углов пробирался страх, я боялась темноты, целыми ночами жгла лампу, оставляла включенным телевизор. Только бы не оставаться одной, хотя бы иллюзорно, только бы не отдаться во власть переменчивых снов... Воображение рисовало странные картины, будто тот мир имел свой разум, и втягивал меня в свои объятия.
Мне стало так страшно, что не могла даже спать. Фантазии, воспаленные безумием, шептали мне – если засну, то больше не проснусь, так и останусь в этом кошмаре...
Подошли выходные. А вместе с ними и мишкин день рождения, на который я, против обыкновения, пошла. Завернула в оберточную бумагу привезенную кем-то, уж и не помню, кем, бутылку дорогого вина, и пошла. Пошла с одной целью – чтобы хорошенько напиться. Не одной, как последняя алкоголичка, не этим противным вином, как псевдоаристократка, а мишкиным дешевым пойлом и в знакомой компании, как нормальная студентка. И напилась, не сомневайтесь! Правда, Мишка весь вечер на меня смотрел с явным удивлением, смешанным с интересом: такой он тихенькой Ритки никогда не видел... Да и никто не видел.
Странным образом вокруг меня стали виться парни, чего раньше не бывало. Почему-то им очень нравились мои печальные глаза побитой собаки, постройневшая фигура и полное безразличие к их персонам. Нравились преграды. Но мне-то что до этого?
Я пила, пытаясь забыться, но чем более мой мозг затуманивался перед этим миром, тем более вставал передо мной тот. Я закрывала глаза и видела Захра. Смеялась и слышала его голос. Улыбалась и видела его глаза. Он был везде, он сидел напротив меня, он протягивал мне новый бокал, он же смотрел на меня с укором.
Спиртное не помогало, делало только хуже. Весь мир стал мне не мил. После второго похода к унитазу и приступа рвоты, мне захотелось громко и истошно завопить в такт внезапно разоравшемуся под окном коту. Это уже клиника!
Это клиника! Я повторяла про себя эти слова, глупо улыбаясь Мишке и отодвигая от себя очередной стакан. Хватит на сегодня, хватит...
Оторвав от стакана разочарованный взгляд, я встретилась взглядом с Мишкой. Уловив в серых глазах бесшабашного обычно именинника страх и беспокойство, я подавилась угрызениями совести, сбавила обороты и оставила Мишку в покое. Мой друга такого “подарка” не заслужил.
А вечером, когда перед глазами растекались пьяные образы, я потянулась к компьютеру. Потянулась, потому что захотелось все выложить. Все!!! Кому? Этой бездушной машине, психологу, даже соседке, всему свету, в конце-концов, какая разница! Пусть! Пусть все читают, мне все равно! Только бы писать, только бы стряхнуть часть тяжести на клавиатуру, на чужие плечи...
В тот миг Александр мне казался самым прекрасным на свете человеком. Потому что он знал его, не видел, не любил, но знал! Он слушал меня, ему это было надо! Я чувствовала, что надо! Как, оказалось и мне! И этот миг я убила бы любого, кто попытался бы мне помешать. Потому что он жил не только в моих снах, но и в этом стареньком компьютере. И я на время умерла, расплылась по этим серым клавишам с полустертыми буквами, с заедающим пробелом. Как же мне хорошо! Как же мне плохо!
“Я скучала по Далу, разливалась тоской над осенним пейзажем, и ждала, ждала вечера, но мне приснился не он. Приснилась плохо освещенная комната, в которой стоял застаревший запах непроверенного помещения и дыма. Странным был этот запах – смутно знакомым. Колыхал он во мне невиданную ранее тоску, и теперь даже память по Далу отошла на задний план. Потому что я была в шоке – слишком знакомым мне показалось все, что я видела. Знакомым и щемяще тоскливым. Будто приснился дом, который навсегда для меня потерян, будто с этими стенами было связано множество воспоминаний. Радостных и грустных, но таких родных... Воспоминания подкрались ко мне, задышали в затылок, но тут что-то щелкнуло в сознании, невидимые призраки поддернулись дымкой, исчезли, и все вокруг вновь стало обычным, незнакомым.
Скинув с плеч дурное предчувствие, я огляделась. И чувства, что я все это уже увидела, как-то само собой пропало.
Здесь было красиво. Каждый сантиметр стен и пола украшали темно-бурые ковры, расписанные золотыми цветами. На такую красоту смотреть было кощунством, не то, что по ней ходить... В высоких жертвенниках дымились белые кубики, истощающие тонкий, но быстро надоедающий аромат. Мебели не было – лишь множество подушек и небольшой помост. И не единого окна, от чего помещение сразу же показалось мне склепом.
На помосте, удобно усевшись, сидел, выпрямив спину и скрестив ноги по турецки, старик. Рядом с ним, на низком столике, стояли всевозможные кушанья. Супов здесь, видимо, не знали – вся еда была подана на плоских блюдах и представляла собой политые подливкой кусочки чего-то. Были тут и фрукты, половину из которых я и в глаза не видела, и плоские пиалы с какой-то жидкостью. Мне почему-то захотелось всего этого попробовать, но во сне не едят. Во сне вообще многого не делают – например, не чувствуют голода. А я знала откуда-то, каковы на вкус эти яства и даже почувствовала особенный, ни с чем не сравнимый привкус, которым, как мне казалось, должны было обладать каждое из этих блюд.
Старик был сед. Такой седины я не видела уже давно. В нашем мире седина – что-то немодное, постыдное, неблагородное. А седина старика отливала снежной красотой, дышала свежестью и приобретенной годами мудростью. При этом у незнакомца не было даже следа обычной в этом возрасте плешины: волосы старика, длинные и слегка вьющиеся, были густы и опускались аккуратным водопадом на плечи. Чтобы этот водопад не почувствовал себя чересчур вольно, его слегка придерживал тонкий, серебряный обруч.
Нос у старика был, на мой вкус, был большеват, и похож на клюв, губы слишком тонки, а морщинки, как сговорившись, собрались в районе лба горизонтальными волнами. Сам незнакомец казался излишне худощавым, но это не удивляло. Такова уж старость – она либо толста, либо худа, и редко средняя. Одет он был под стать обстановке: длинный, черный плащ, расшитый золотом, просторная темно-синяя туника до пят, скрепленная на талии широким поясом, золотые браслеты на руках, и вышитые золотом тоненькие тапочки на ступнях.
Такая одежда и обезьяну сделает величественной. Старику же величие было присуще в любом наряде: такое шлифуется поколениями и впитывается с молоком матери. Таким приятно подчиняться.
Мой восторг вполне разделял молодой слуга с серебряным ошейником. Увы, сразу поняла я, но гибкий юноша был рабом. Однако в глазах смуглого мальчишки с длинными ногами вовсе не было страха, скорее, уверенность любимчика.
– Что? – спросил старик, отрываясь от еды с легким раздражением. Я его вполне понимала: такие яства стоили и большего неудовольствия.
– Посланец из Ланрана, – почтительно ответил слуга.
Безмятежность исчезла с лица старика и он вскочил на ноги, опрокинув столик, и даже не обратив внимания на хрустнувшие суставы:
– От Врана? Боги меня услышалиЙ
Старик с улыбкой воздел глаза к небу и сделал множество жестов, для меня совершенно бессмысленных и даже опасных для хрупкого старого тела. Но движения со стороны казались красивыми и походили на танец. Мне бы так танцевать – от кавалеров на дискотеке не было бы отбоя! И вновь подошли ко мне привидения, заныло тело, просясь в странный танец, сами собой заходили по далекому одеялу руки... Сон подернулся легкой дымкой, я уже была готова проснуться, но мой дух был сильнее: комната снова приняла привычные глазу очертания, а я уловила звуки чужих голосов.
– Не знаю, мой повелитель, – остудил восторг хозяина предполагаемый раб.
Их язык отличался от слышаемого мною раньше мелодичностью и обилием звука “л”, но почему-то, как и прежде, был мне понятен. Мало того, эти звуки я могла бы с легкостью повторить, чего нельзя было сказать о языке Захра.
– Чего же ты стоишь, зови, зови! Впрочем, нет, – старик внезапно осекся, и на его лице появилось настороженное выражение. – Нельзя показывать, как сильно нам нужна помощь. Где мой внук?
– В саду, мой повелитель.
– Позови его... И... Ансара. Надо одеться к приходу посла...
В покои вошел молодой юноша, которому едва минуло восемнадцать. Господи, как же они ходят! Будто танцуют! О такой походке мечтает любая современная красавица, такого юношу только за несколько плавных шагов с руками оторвут в любой подтанцовке.
А кожа у мальчика! У нас даже у младенцев нет такой кожи, и волосы, волосы! К ним хочется коснуться, как хочется в полнолуние лететь по лунному свету!
Мальчик был не только красив и изящен, но и талантлив. Его нежные, быстрые руки как бабочки летали вокруг повелителя, поправляя то тут то там, и вскоре старик преобразился. Никогда не знала, что можно достичь такого эффекта только с помощью одежды. Мне хотелось стать на колени и внимать каждому слову этого сверхчеловека, и эта страна, этот мир мне стали нравиться все меньше. Слишком хорошо знали они нас, людей, чтобы стать настоящими. Слишком опасно...
Вошедший стройный юноша казался привычным к таким зрелищам. Без следа почтения подошел он к старику и, скорее по привычке, чем по велению духа, преклонил перед ним правое колено, коснувшись губами подола длинного плаща из тяжелой ткани. Раб продолжал свою работу, а вошедший, встав по знаку старика, уселся на подушках и взял с принесенного хрупкой девушкой блюда спелую светло-желтую ягоду величиной с крупную черешню. Вонзив зубы в плод, он распространил вокруг себя такой аромат, что мне захотелось разбиться в лепешку ради подобной ягодки.
На юношу смотреть было приятно. Светлые волосы были обычными, знакомыми, голубой плащ сделан из обычной человеческой ткани, похожей на тонкую шерсть, а в белоснежной улыбке не было ничего сверхъестественного. Я хорошо знала этот тип мужчин. Этот парень мог бы стать в моем мире хорошим другом, с ним могло бы быть легко, но голубые глаза таких, как он, умели сверкать сталью и связываться с таким опасно. С такими глазами люди давили врагов, как клопов – без единой нотки жалости. Если честно, не люблю таких. Они не ведают компромиссов и идут вперед, сметая все на своем пути. Человек, неудержимый как любви, так и в ненависти.
И мне вновь показалось, что я его хорошо знаю. Будто стояла рядом, когда он расправлялся с врагами, будто улыбалась его выходкам, будто знала его запах, как свой, и часто ощущала прикосновение его волос к своей щеке...
Пока я справлялась с удивлением, он невозмутимо потреблял одну ягоду за другой. Я уже успела привыкнуть к приятному кисло-сладкому запаху, как слуга, закончив работу, бесшумно удалился, и старик начал говорить:
– Ты уже достаточно большой, чтобы знать...
Рука юноши на мгновение застыла у рта, и молодой человек, тщательно прожевав ягоду, заметил:
– Разговор будет неприятным, не так ли? – я вздрогнула.
Этот бархатистый голос... я знала уже давно. Как часто он тревожил мой слух по ночам! Часто смеялся надо мной в моих снах, ласково шептал что-то на ухо или пугал серебристой сталью... Неужели, я и в самом деле схожу с ума?
– Я рад, что ты вырос мудрым.
– Нет, я ошибся, – кисло усмехнулся юноша. – Разговор будет очень неприятным. Чего вы добиваетесь, мой повелитель? Ведь я всегда был послушен вашей воле.
– Послушен, – подтвердил старик, присаживаясь рядом с юношей. – Но мне нужно не только это.
– Вы хотите, чтобы я одобрял вашу волю? – серьезно спросил юноша. – До сих пор так и было...
– Малиния маленькая страна, – начал старик, и юноша оставил ягоды в покое, застыв в почтительном внимании, – но, к нашему счастью или несчастью, крайне богатая. И тебе это известно. Как и то, что у большого богатства всегда найдутся завистники.
– Для этого у нас есть наемники, – нахмурился мой знакомый незнакомец. Как я хорошо знала этот жест, когда он суживал глаза, а на идеально гладком лбу появлялась тонкая морщинка! Откуда?
– Наемники не слишком верны, мальчик мой, – ответил повелитель, слегка поворачиваясь, чтобы проверить, как сидит одеяние. – Сегодня они на нашей стороне, завтра на стороне более сильного или богатого. Нет, не наемники, а покровительство более сильного соседа делало и нас сильными. И этим соседом был Ланран.
– Ланран тоже может стать завистником, – медленно ответил юноша. – Большое государство поглотит маленькое, и из союзников мы можем стать рабами.
– Ланран достаточно близкая к нам страна, чтобы знать характер наших жителей, – покачал головой старик. – Мы не потерпим рабства. Наш народ не будет сопротивляться, но завоеватель не обрадуется новому приобретению. Наши люди умеют бороться как змеи – ужалить и скрыться. Ланран уже через это проходил. Поэтому и решил, что мир с нами лучше войны. Но многолетней дружбе, завязанной на мудрости, взаимной выгоде и узах крови, пришел конец. И ты знаешь, почему.
Юноша опустил голову, и в его глазах застыла сталь. Он явно понимал, о чем говорил дед, но не хотел произносить вслух.
– Я знаю, что Вареон – твой друг. И именно по твоему настоянию я приютил твоего кровного брата на нашей земле. Я не знаю, куда ты его спрятал, и никогда не интересовался этим. Но теперь положение изменилось. На нашу независимость стал точить зубы другой сосед – Саранад. Если я сейчас не заключу мира с Ланраном, но обреку нашу страну на погибель. Именно поэтому я прошу тебя о том, о чем бы иначе не попросил никогда – отдай Вареона Врану! Отец не причинит зла сыну!
– Осмелюсь возразить...
– Вареон – наследник трона, – перебил внука старец. – Его нельзя убивать. Народ не позволит. Слишком большое влияние жрецов в Ланране, а жрецы полностью на стороне юного наследника. И ты знаешь – почему.
– Но...
– Не надо, Наран! – прервал его старик. – Я стар, и вскоре тебе придется занять мое место. Я прошу тебя, если посланник Ланрана потребует – отдай Вареона. Это внутреннее дело Ланрана, а мы и так многим пожертвовали ради твоего друга. Я знаю, что для тебя значит Вареон, прекрасно понимаю. Мне очень жаль, но иногда приходиться сделать тяжелый выбор. Перед таким выбором стоишь и ты – либо твоя страна, и люди, которые на тебя надеются, либо друг, который погубил твоих родителей!
С этими словами дед величественно развернулся, а юноша, устало поднявшись с подушек, тщательно оправил одежды и последовал за ним. Он был задумчив, но не переживал. Голубые глаза оставались спокойными, лишь в глубине мелькал вопрос. Будто он был слегка... смущен.
Вслед за ними я прошла в огромный зал, завешенный, как и другие помещения, коврами. Вместо дверей здесь были резные решетки, а у дальней от дверей стены на небольшом возвышении стоял низкий трон. Здесь явно были похожи на меня – я тоже любила сидеть так запросто, скрестив ноги. По крайней мере, повелитель сел именно так. Все тот же раб, суетясь вокруг, придал его плащу изящество мягких складок, поправил широкий обруч, заменяющий корону, а наследник, взяв одну из подушек, сел на ступеньках трона. Сел просто, как сидят европейцы – вытянув вперед одну тонкую ногу, а другую согнув рядом колене. Раб постарался и тут, придав Нарану надлежащий случаю вид.
К тому времени растерянность юноши уже стала очевидной, и дед не раз бросал на внука настороженные взгляды. За повелителем тем временем встали телохранители (откуда я взяла, что это именно телохранители!?), растворились в тени невидимые слуги, уселось у ног старца несколько советников.
Когда все приняли надлежащие позы, старик подал рабу знак. В хрустальную чашу на тонкой серебряной подставке бросили маленький шарик, все помещение огласилось тихим звоном. Стоявшие по обе стороны дверей стражники распахнули резные створки, внутрь вошел низенький, плешивый человечек. К тому же посланник был слегка толстоват, обладал маленькими, неопределенного цвета глазками и крошечными ножками, выглядывающими из-под длинного, заляпанного грязью плаща. Так я впервые увидела собственными глазами гонца.
После обычных приветствий, представляющих собой сеть простых, едва различимых движений (в этой стране явно ничего не обходилось без танцев), гонец опустился на одно колено и вынул из-за складок плаща маленькую пирамидку из переливающегося всеми цветами радуги метала. Раб мгновенно оказался рядом, осторожно подхватил пирамидку и подал ее повелителю.
Затем произошло чудо. Представлял ли кусочек метала какой-то механизм, или просто был тем, что называли чудом, судить не берусь, но пирамидка вдруг всплыла над ладонью повелителя, завертелась, испуская разноцветное сияние, и заговорила. Заговорила на том языке, на котором говорили Наран и его пока безымянный для меня дед. Заговорила с легким акцентом, и мягким, просящим голосом.
Этим голосом кто-то испрашивал у повелителя Малинии личной встречи. Кто-то, кого звали Манрад. Кто-то, один звук чьего голоса заставил сталь засверкать в голубых глазах наследника, но уже через мгновение Наран справился со вспышкой гнева и язвительно, с некоторым облегчением, спросил слегка испуганного гонца:
– Почему твой господин просит встречи за спиной своего короля? Или, одолев наследника, он пытается одолеть своего законного повелителя?
– Мой господин предвидел такой вопрос, – осторожно ответил гонец, и мое мнение о нем резко изменилось: гонец явно знал, что делал. – Он не враг ни вам, ни вашей стране. Много лет он удерживал своего повелителя от мести... Забвение, это для вас было лучшим подарком в данной ситуации. И подарил его мой господин.
– Так забывал бы дальше! – язвительно ответил Наран. – Что изменилось?
– Многое, мудрый сын своей страны. Манрад, как истинный патриот Ланрана, помнит об огромной цене, которую вы заплатили за обеспечение безопасности опального наследника.
– Теперь эта цена стала для нас непомерной? – холодно спросил Наран.
– Я не могу ответить на ваш вопрос, мой господин. Он выходит за рамки данных мне указаний.
– Я согласен на встречу, – прервал новую реплику внука дед.
Наран нахмурился, гонец, слегка улыбнувшись, послушно скрылся за дверями, а молодой человек в синих одеждах, приказал рабам унести с пола ковер и начал что-то быстро чертить голубоватым мелом на темном камне. Наконец синий незнакомец закончил свое произведение искусства, походившее на обычную пентаграмму, дополненную по краям неведомыми мне символами, и отошел в тень. Все замерли. Все на миг затихло, тихий шорох живого дома сменился мертвой тишиной, а в этой тишине явственно раздался шепот Нарана:
– Ты рискуешь, дед. Манрад опасен. Мы не можем потакать ему и идти против Врана.
Но повелитель не слушал: расторопные рабы быстро притушили светильники, и, так как окон в помещении не было, в тронном зале затаился полумрак. Лицо Нарана в этом полумраке показалось мне подозрительно белым, волосы старца выделялись светлым пятном, телохранители подошли чуть ближе к трону, рабы замерли, стараясь слиться со стенами, а все тот же одетый в синие незнакомец начал тихо напевать под нос какую-то мелодию. Все остальные молчали и чего-то мучительно ждали.
Стала ждать и я. А что мне оставалось? Я стояла по другую сторону повелителя, чем Наран, и смотрела туда же, куда смотрели они. В центр пентаграммы. Но ничего не менялось. Мне уже порядком надоела заунылая мелодия синего незнакомца, как что-то начало меняться. Сначала в центре пентаграммы появилось крошечное пятнышко света, которое постепенно начало расплываться, заливая собой всю форму нарисованной звездочки. Я огляделась в поисках источника, необходимого, если верить физике, для подобного фокуса, но ничего похожего не нашла, зато пропустила момент, когда на святящемся пятне появилась призрачная фигура, склонившаяся перед повелителем. Рассмотреть этого человека подробнее я не могла: в подернутой волнами дымке можно было узнать лишь того, кто встречался много раз, но этого мужчину я видела впервые.
Начались приветствия. Не взаимные, а однобокие, как здесь, видимо было принято. Тем не менее, повелитель изволил кивнуть, а принц чуть вздрогнул, будто раздавшийся в то же мгновение голос был ему неприятен:
– Простите за столь неожиданную просьбу, повелитель, – твердо, но с почтением, сказал пришедший. – Надеюсь, мое появление не слишком вас встревожило.
– Ближе к делу, Манрад, – вмешался принц. – Вы не за этим пришли!
– В таком случае исполню просьбу милостивого принца, – незнакомец сделал ударение на слове “просьба”, – и начну с главного. Моему повелителю, конечно известно, что... после некоторых происшествий в наших странах, мой король стал одинок. Такое одиночество привело к вполне ожидаемому результату. У нас появилась новая фаворитка.
– Нас не интересуют пикантные подробности, – холодно ответил принц, и я усмехнулась – мальчик еще “молод” и явно недооценивал женщин. Заодно поставила галочку – почему меня так задела недальновидность принца?
– Я знаю это, – заметил Манрад. – И не стал бы выносить грязь за пределы нашей страны, если бы эти ... пикантные подробности не влияли бы на нашу политику. А наша политика - на судьбу вашей страны.
– Мы слушаем тебя, – мягко сказал повелитель, аккуратным жестом положив на плечо внука худую ладонь. Этот простое движение заставило принца прикусить острый язычок.
Манрад, немного язвительно поклонившись повелителю и его наследнику, продолжал:
– Наш король очень тяжело пережил убийство одного сына и бегство другого.
– Да если бы не ты! – прошипел принц, и телохранитель повелителя, выйдя из-за трона, тихо попросил принца успокоиться, а Манрад, как бы не заметив вспышки наследника, продолжал:
– Подобное происшествие делает человека слабее, даже такого великого человека, как мой король.
Манрад выдержал паузу, то ли желая привлечь к себе слушателей, то ли из почтения к старому сластолюбивцу, который, к сожалению, был его королем.
– В руках фаворитки оказалось гораздо больше власти, чем надлежит женщине ее положения, – быстро начал Манрад. – Но власть даже самой лучшей фаворитки недолговечна и Сарадну это не устраивает. Стать королевой она не может – в моей стране, как вы знаете, слишком сильна власть жрецов, Сарадна была замужем, а закон не позволяет вдове стать королевой. Поэтому фаворитка нашла нестандартное решение, решив стать матерью короля. Сделать это не сложно: для начала надо уговорить Врана выдать дочь за ее сына. Как вы знаете, Анлерина является единственным признанным ребенком царской крови. Вран уже согласился на этот брак, – Наран побледнел так сильно, что телохранитель сделал к нему шаг, боясь, что принцу стало плохо. Но юноша властным жестом отодвинул от себя непрошенную заботу, продолжая внимательно слушать. – Однако плану фаворитки мешает одна незначительная деталь. Вареон, младший сын повелителя и наследник трона, еще жив, и может захотеть после смерти отца взойти на трон. На его стороне жрецы, и фаворитка понимает, что, не смотря на страшные обвинения в убийстве брата, Вареона скорее поддержат, чем никому до последнего времени неизвестного сына бывшей фаворитки.
Принц дернулся, но вновь промолчал.
– Сначала Сарадна пыталась уговорить короля надавить на вас и заставить выдать Вареона. Но король непреклонен. Думаю, он подсознательно не желает быть виновником смерти собственного сына и предпочитает скрыться от назойливой проблемы, сделав вид, что Вареона не существует и никогда не существовало. Стену такого упрямства не пробить даже женскому обаянию, и Сарадна перестала настаивать, иначе бы ее стабильное сегодня положение могло бы пошатнуться. Но живой сын Врана – угроза будущей власти матери короля. Поэтому фаворитка пошла по другому пути – более сложному и извилистому. Она тайно послала повелителю Саранада гонца с целью заключения тайного договора. Суть договора предельна проста: Ланран не станет поддерживать своего более слабого друга-соседа в войне, если среди убитых во время оккупации нечаянно окажется наследный принц Ланрана. Повелитель Саранада согласился. Дело только за гарантиями соглашения, и Сарадна их уже почти получила. Вран согласился проигнорировать ваши просьбы о помощи. Осталось совсем немногое – проинформировать об этом повелителя Саранада. Гонец будет послан завтра. После этого повелитель пошлет послов, подпишется договор и начнется война.
– Почему вы все это рассказываете нам? – закричал Наран. – Почему не скажете Врану? Почему идете против своего короля, которому столько лет были верны?
– Я не иду против короля, – с истинно ангельским терпением возразил Манрад, – и я не изменяю ему, придя к вам. Просто я понимаю, что если позволить сесть на трон сыну фаворитки, то пойдет ко дну как король, так и я, советник и верный слуга короля. Как вы думаете, сколько проживет Вран после того, как Сарадна достигнет своей цели? Когда король станет ей ненужным и даже опасным? Вместе с моим королем полечу в пропасть я и мой род, потому как не собираюсь служить такой женщине, как нынешняя фаворитка.
– Мы поняли ход ваших мыслей, Манрад. Но вы бы не пришли к нам только с предупреждением, не так ли? – заметил повелитель. – У вас есть решение, и вы ждете от нас поддержки...
– Восхищаюсь вашей мудростью, повелитель, – облегченно ответил Манрад. – Только на нее и уповаю. Вы же понимаете, что пока Сарадна будет опасаться появления Вареона, она не тронет моего короля.
– Это все слова, – хмуро ответил повелитель, вызвав улыбку на лице наследника, – чего вы хотите от нас?
– Вареон должен уйти из Малинии, – резко ответил Манрад. – В таком случае наш враг быстро изменит тактику, а ваш излишне алчный сосед не осмелится напасть на Малинию. А если осмелится – на вашей стороне выступит Ланрад.
– Почему? – усмехнулся Наран. – С чего бы потенциальной королеве-матери нас щадить?
Манрад слегка замялся, подыскивая слова:
– Потенциальной королеве-матери самой очень нравиться ваша страна, вернее, ее богатства. И она с огромным неудовольствием отдает кому-то еще этот лакомый кусочек. Поэтому вы должны понимать: даже в случае благоприятного исхода для вас сейчас, как только Сарадна сядет на трон, ее взор обратиться на вас. Отъезд Вареона решит проблему лишь временно. Но вы получите передышку. Учитывая то, что вы предупреждены, это не так уж и мало, есть время подготовиться. В лучшем случае – к свержению Сарадны, в худшем... к войне...
– Хорошо, – после некоторого молчания ответил повелитель, и по его лицу нельзя было определить реакцию на слова Манрада. – Надеюсь, вы закончили объяснения. Мы выслушали ваше мнение, и теперь ждем конкретных предложений. Или это еще не все?
– Это все, повелитель. Все, что я имею смелость вам сказать, все, что было сказать необходимо. Большее, если вы позволите, я оставлю при себе. Вы же понимаете, что я и так сказал слишком много. Я предлагаю послать моего человека в Кансу и забрать Вареона. Тем временем я задержу гонца Сарадны. Когда Вареон будет в безопасности и за пределами Малинии, вы объявите, что ваше государство не дает более прибежища опальному принцу, и этим отвратите от себя опасность. Дальнейшее предоставьте мне – я подготовлю почву для возвращения принца на его законное место. Этим я отвращу беду от вашей страны в будущем. Думаю, что это выгодно как для вас, так и для меня и моего короля.
– Кто даст гарантию, что вы не убьете принца? – спросил повелитель. – И с чего вы взяли, что он в Кансе?
– Гарантом может послужить мое слово, повелитель, а я его еще ни разу не нарушал. Если вы в этом не уверены, спросите своих шпионов... – Наран усмехнулся. – То, что принц в Кансе, знаю не только я, но и Сарадна. Вы понимаете, как это опасно. На наше счастье монастырь неприступен для чужих – вы выбрали место на славу. Сарадна многократно пыталась подкупить монахов, но пока ее попытки были безуспешны.
Повелитель вопросительно посмотрел на внука, и тот, поняв, чего от него ждут, обратился к советнику без былой ненависти, но с подозрением:
– Откуда Сарадна знает о Кансе?
– Прошу прощения, принц, – гораздо почтительнее, чем перед этим, обратился Манрад к принцу, – но этого я не знаю.
– Но вы знаете остальное, – не унимался принц. – Можно спросить, как и откуда?
Манрад слегка повременил с ответом:
– Мне приходиться изображать... доверенное лицо Сарадны, принц.
– Вот как? – начал Наран с легкой насмешкой. – Видимо, вы идете на большие жертвы ради вашего короля, Манрад. Однако должен вас разочаровать. Мне очень жаль, советник, но я не могу отдать вам вашего принца. И не только потому, что не хочу, а я этого очень не хочу, а и потому, что я действительно не в состоянии этого сделать. Я рад, что сложный выбор, перед которым вы меня поставили, решился без моей на то власти. Ваш план исполнится. Частично. Мы можем прямо сейчас послать гонца к Врану с уведомлением, что его сына нет в Малинии. Потому что это правда. Уже год, как Вареона нет в Кансе. И я не знаю, где он.
– И ты мне не сказал! – впервые изменился в лице повелитель.
– Но вы же сами говорили, что ничего не хотите знать о Вареоне, – с ноткой почтения ответил принц. Раньше за ним таковой не наблюдалось. – Я всего лишь исполнял ваш приказ. Как исполняю и теперь, доверяя этому человеку действительно дорогую мне тайну.
– Я ценю ваше доверие, принц, – без тени усмешки ответил Манрад.
– Надеюсь на это, советник, – холодно ответил принц, мгновенно сменив тон. – Год назад ко мне пришел гонец и дал последнее послание от моего друга. С тех пор я о нем ничего не знаю.
Наран шепнул что-то стоящему рядом рабу, и тот выбежал из залы, вернувшись спустя несколько минут с небольшой шкатулкой, усыпанной драгоценностями. Осторожно откинув крышку, принц с некоторым волнением достал сложенное письмо со сломанной печатью и протянул послание рабу. Раб, с почтением приняв ценную бумагу, поднес ее Манраду, показав печать. Тот кивнул. Раб повернулся к повелителю и начал читать красивым, хорошо поставленным голосом.
Письмо было написано на малинийском, написано грамотно и с некоторой претензией на изящество. Из-за своей не очень хорошей памяти я не в силах восстановить его содержание, но было там что-то вроде:
“Мой единственный и терпеливый друг! Я высоко ценю оказанную мне помощь в сложные времена горя, постигшего наши семьи, но более не в силах подвергать твою страну опасности и разжигать и далее огонь вражды между твоим дедом с моим отцом. Я возвращаюсь домой. Возвращаюсь, как побитая собака, с целью вернуть хотя бы толику вероломно у меня отнятого и отомстить предателю, бывшему другу моего брата. Прости, что не смог проститься как следует. Оставляю тебе все, что у меня осталось, последние свидетельства моего высокого когда-то положения. Оставляю с надеждой, что однажды мне это пригодится. Оставляю рядом с тобой мое разбитое сердце. И возвращаюсь домой, хотя... Есть ли у меня дом?
Если мой отец когда-нибудь позовет своего опального сына, передай ему... Впрочем, не передавай ничего. Все равно не позовет. Прощай!
Твой повергнутый друг Вареон.”
На некоторое время в зале воцарилось молчание, которое неожиданно подозрительно дрожащим голосом нарушил советник:
– Пусть лучше меня, чем... – Манрад не закончил, внезапно взяв себя в руки, и ниже, чем до этих пор, поклонился Нарану, добавив уже прежним, ровным тоном:
– Спасибо за доверие, принц. Теперь я знаю, что Вареона надо искать в Ланране.
– Вы ничего не поняли, советник? – холодно усмехнулся Наран, принимая у раба письмо и осторожно помещая драгоценную бумагу обратно в шкатулку. – Не поняли, что именно вас поминает добрым словом мой друг? И меня удивляет, что вы ничего не слышали о Вареоне. Настораживает...
– Я доложу Сарадне, что Вареона больше нет в Малинии, – холодно ответил Манрад, вновь обращаясь к повелителю. – Если принц и в самом деле в Ланране, я найду его. Надеюсь, что раньше фаворитки короля. Спасибо, что выслушали, повелитель, могу ли я вам быть еще полезен?
– Я более вас не задерживаю, советник, – ответил старец. – Вы можете возвращаться к своему королю. И если все, что вы говорили – правда, то я прошу богов подарить вам удачу.
Манрад исчез, мир померк, и мои мысли переметнулись в обычное сновидение. Снился мне тот музыкант с верхней площадки, он что-то пел для меня тонким голосом и рисовал ноты на моих запястьях”.
Руки упали с клавиатуры. Посмотрев на часы, я ужаснулась – Боже, неужели уже второй час ночи! Завтра Мишка обещал с утра позвонить... Посмотрев на телефон, я смело отключила звук и пошла спать. Естественно, выключив компьютер. Так что первым – монитор или системный блок? И Димку не спросишь – на смех поднимет!
Я заснула сразу, как положила голову на подушку. Впервые за время отсутствие Александра мне спалось комфортно.
Снег на улице больше не шел, показались из-за тонкой теперь пелены туч шаловливые звездочки, а слякоть постепенно сменилась легким морозиком. Мне вновь захотелось жить.