Он плохо учился в школе, сложного не понимал, простого не в состоянии был запомнить, любимые школьные предметы - литература и математика - тоже давались ему нелегко: мозги были тяжеловесными, неповоротливыми, и только глаза создавали иллюзию движения мысли, потому что желто-карий их оттенок производил впечатление чего-то глубинного, печального и мудрого - ему часто говорили, что у него умственные глаза. Мудрость сопряжена с печалью, или это было случайным созданием - игрой природы, соединившей в одной радужной оболочке эти старческие знаки жизни: печаль и мудрость отжившего и стоящего на пороге смерти со смирением (или равнодушием?) прожитых лет человека? Смирение прожитых лет стояло в его глазах от рождения, даже если они смеялись или сияли глупым счастьем: тысячелетняя, вошедшая в генетический код скорбь изгоя, скорбь собаки и обезьяны - глаза животных никогда не смеются и не сияют, они скорбят и молят, даже когда их обладатели виляют хвостиком. Мудрость земли, травы и неба говорят глазами и поступками животных, в которых природа вложила окостенелый инстинкт, противостоящий человеческому разуму, не всегда мудрому, но всегда подвижному и склонному к развитию или деградации, склонному к подавлению мудрости травы, то бишь инстинкта, и к разгулу низменных страстей, ведущих к самоистреблению. Природа сотворила человека своим венцом, а всякий венец, как старец, стремится к вырождению и смерти. Что ожидает человечество в ближайшем будущем - золотой век или ядерная зима, - предсказать могут лишь полудебильные провидцы, у которых слабость рациональной сферы выводит на передний план мудрость травы - инстинкт. Мудрость травы и печаль грядущего конца древней и мудрой своей древностью расы стояли от рождения в глазах моего героя. Ему суждено было испытать боль и счастье самоистребления в молодые годы и "пережить свои желанья" - в зрелые.
С некоторых пор он испытывает неловкость и боль от сознания того, что видит себя пустым сосудом, в котором пылает чужой огонь, что чувствует себя холодной планетой, которая сияет отраженным светом согревающей его посторонней звезды. Быть не личностью, но всего лишь зеркалом другой личности - это ли не насмешка природы?
1987 г. Москва