Странно, но иногда так случается, что явные, неприкрытые недостатки той или иной особы не воспринимаются совершенно или воз¬водятся в рамки определяемые обществом как шарм, или поднимаются до небес, откуда они могут уже диктовать своё безобразие как образ¬чик для подражания.
Я думаю о мадонне Литте Леонардо да Винчи, Мадонне с обгрызенными ногтями. О существе, или точнее сказать создании художника, ведь мог же он, что называется, привести руки бедной женщины в надлежащее состояние, хотя бы на полотне, а не копировать модель, будто это бог весть какая правда, сокрыть которую смерти подобно.
Скорее всего, Леонардо просто не предал этому недостатку ника¬кого значения. В сущности, не его это дело, божественный облик мате¬ри от этой неприятной детали ни чуть не исказился.
Но вот что странно – сделай Леонардо обгрызенные ногти бо¬жественно прекрасной натурщицы центром композиции, чтобы они бук¬вально бросались в глаза – эффект был бы меньшим.
Предай он означенный дефект развеселой Мадонне Бенуа, называ¬емой также Мадонной с цветком, всё было бы в норме. Озорная, пух¬ленькая, несмотря на материнство и нимб эта девчонка продолжает ос¬таваться сущим ребенком.
А Мадонна Литта – магнит.
Допусти художник короткие ногти на холеных руках Джоконды, миллионы людей упрочили бы наконец-то хоть на чем-то свои версии о странностях Леонардовой заказчицы, дали бы какую-либо твердую фору домыслам, что, мол, не всё до конца ясно с этой дамочкой. Да и была ли она вообще женщиной или фантазией художника, лунным отражением его души, темной демонической или чисто женской половиной личности?
Или возьми, да и надели он обгрызенными ногтями своего Иоанна Крестителя, чья лукавая усмешка и озорные глаза долго еще будут ли¬шать покоя ищущих любви и её не нашедших. Вот где обгрызенные ног¬ти могли бы занять центр композиции указуя на светлый крест и под¬разумевая за ним небеса. Так нет же, Леонардо такие мелочи не заботят, не трогают.
Художник просто создал бессмертный шедевр и всё, а тут потом мучайся, разгадывай, как какой-то ребус. И главное вопрос – как он – этот шедевр будет жить и развиваться, уже после того как его написали? Какое почти что колдовское очарование будет исходить от прекрасной женщины? Как будет она воздействовать на неокрепшие умы и чувства людей простых, не ставших еще частые вечности.
А происходят странные вещи. Ну, случаи последования, поклонения, самоубийств и повальной деторождаемости я сознательно исключаю, об этом и так довольно-таки много писали. А вот – странная вещь – установлено, что где бы в домах ни весела «Мадонна Литта» будь она хоть в копиях, хоть в репродукциях, а если там растет маленькая впечатлительная девочка, то, будьте уверены – ногти ее всенепременнейши обгрызены, иногда даже до крови. И как с этой проблемой бороться, одному богу ведомо.
Во-первых: грызение ногтей неминуемо приводит к их поеданию, а это каниболизм, слизывание крови – вампиризм, радость от причиняе¬мой в связи с этим боли – садизм и мазохизм.
А еще, они – эти дамочки, иногда уходят куда-то в ночь, и падают с мостов в воду, причем некоторые исчезают почти что совершенно бесследно, по¬тому что перед ними раскрываются синие, как плащ мадонны Литты, врата в другой мир, куда и летят они, летят, летят...
Новообращенные Литты могут возникать в больших городах и не чем не приметных селениях, их узнают по белизне кожи, обгрызенным ног¬тям, репродукции Леонардо да Винчи, и странному, почти фатальному стремлению в Питер.
Я сам искал и находил нескольких из них. Находил и неминуемо терял снова, оставаясь опять и опять без каких либо доказательств. Вслед за Литтами я перебрался в Петербург – город, который подобно магниту затягивал этих странных созданий, чтобы убить или затянуть дальше в другой мир, другую жизнь…
Однажды выйдя ночью на улицу, я выслеживал девушку даже внешне напоминающую Литту, я наблюдал за ней до этого около недели. На небе горела пленительно яркая лунища. Я заметил, что Литты подобно всей нечистой и чистой силе любят полнолуние.
Девушка медленно шла по направлению к Троиц¬кому собору. Я старался держаться другой стороны улицы, как вдруг заметил, что мы не одни. Мягко говоря, ни одни – ото всюду на сколько хватало взгляда шли, нет выплывали длинноволосые сомнамбулы с лилиями в волосах, и глазами выражающими всё и одновременно с тем ничего, в руках многих были свечи, так, что я в первый момент было вздохнул с облегчением, думая, что присутствую на каком-то древнем языческом обряде связанным с водой, свечами и венками. Так нет же, с каким удовольствием я бы наблюдал, например, эротические ритуал осеменения земли, хотя вокруг нас был почти что сплошной асфальт, ну чисто теоретически.., или хотя бы даже и черную мессу. Но это…
Одна за другой девушки собрались в симпатичную живую гирлянду и потекли в сторону набережной. Я потерял счет времени, следя за стран¬ным спектаклем, и совершенно уже не скрываясь от зачарованных краса¬виц. Ведь известно же, что сомнамбулы не способны видеть и воспринимать, что-либо кроме своего собственного внутреннего мира.
Меж тем небо посветлело, некогда яркая и полная луна давно исчезла за тучами. Серые, почти что платиновые небеса, дополняли чисто питерский пейзаж. Я поежился, несмотря на ранний час на небе еще не было даже намека на другие цвета кроме серого. Я взглянул в сторону воды и невольно отшатнулся – серая, похожая на асфальт уны¬лая масса вздрогнула как бы в ответ на мои мысли и потекла…
Казалось, что ползет и расплавляется втихомолку весь город, тает Троицкий собор, рынок, сползают в воду набережные и дома…
И тут первая из девушек беззвучно полетела в воду. Как безумный я уставился взглядом туда, где исчезла несчастная Литта.
Все знают, что вода не сохраняет следов, но что бы на ней не было и кругов!..
Несколько потоптавшись на месте, вторая девушка взметнула вверх руки, и тоже исчезла под водой.
Я едва подавил в себе крик, кругов не было. Всё пожрала пла¬тина воды.
Третья, четвертая, пятая…
Сердце бешено колотилось. Я сел прямо на асфальт. И сидел так, пока на улицах не начали появляться первые прохожие.
Взглянул на мост. Никого.
Вода уже нормального утреннего цвета медленно и молча текла куда-то, унеся в себе страшный груз. Мне было больно смотреть на нее.
«В следующее полнолуние надо попытаться остановить их». Мельк¬нуло в голове, не пожелав в ней задержаться. Я думал о Литте, Литтах, и о своей недавней любимой.
«Господи! Но почему я никогда не видел, как она грызет свои ногти? Какой ужас»!
Вторая мысль показалась мне намного абсурднее первой, но и первая, сущий мрак. Кто знает, может тающий Петербург явление бо¬лее заслуживающее внимание, чем даже все в мире Литты, в конце концов, судя по всему, женщин любящих кровь и жертвенность не так и мало, а этот город – нет – я просто не могу представить себя вне его, как не могут себя представить без него и Литты, Лизы, Офелии добро¬вольно падающие в воду.
В этом-то и прослеживается моя с ними глубинная связь, на этом базируется уважение, любовь и печаль. Вечная печаль…