Я не мадонна. Боже правый, сколько можно объяснять. Великий мастер лишь использовал мою внешность и перестарался. Я была еще очень молода, а он неопытен и создал шедевр не только своего вре¬мени, но и на все последующие века у-веко-вечив и меня. Брошенные семена прорастают к солнцу из звездной пыли. Растут, преодолевая сопротивления почвы, поднимаются, цветут, дарят новые жизни и умира¬ют, обращаясь в пыль.
Я неизменна в своей форме, а внутри живет память о множестве жизней, о звездном откровении зеркал, в которых я год за годом вижу неизменный облик. Я поймана, пригвождена к «мадонне».
В моем внутрен¬нем мире часы благоговейно застыли на моменте написания картины. В старинной шкатулке доставшейся мне от матушки играет музыка, и золотая танцовщица кружится в однообразной пластике круг за кругом, год за годом...
В моей истории все наоборот, несутся с головокружительной ско¬ростью страны и судьбы, в карнавальном хороводе меняющихся масок. Неподвижная в своей античной красоте женщина являет собой центр на котором как на стержне держится все.
Где-то год я упивалась победой мастера, ловя на себе удивленно-восторженные взгляды горожан. Но вскоре истинное положение вещей начало просачиваться в мой развеселый мирок мелкими, вкрадчивыми каплями, образуя ручьи и реки. Деньги скопленные за последние пол года позирования таяли, а новой работы мне не предлагали. Даже друзья, смотрели теперь на меня, как на существо другого измерения, они улыбались и отступали, словно не выдержав сияния Леонардо исходившее от меня. Ночами я убирала галерею, вспоминая свою золотую пору. Именно там, в полутемных, пустых залах, как в утробе бога-храма я поняла предначер¬танное свыше.
А суть была в том, что, вобрав в себя весь свет мастера, я не могла уже покинуть мир похоронив его вместе с собой. Бесспорно я должна была раздать, расточить дарованное сияние. Но как? Я выбра¬лась из мрака галереи и полетела в мир, ждавший и алчущий этот свет. Я вела богемную жизнь, любила и заставляла влюбляться в себя расцветая под звуки итальянских серенад. Мои портреты из века в век украшали стены самых красивых дворцов, хотя сама я так и не смогла чему-либо научиться.
Жизнь сделала меня своей вечно любимой доченькой. А я капризна, ветрена и свободолюбива. Я ревновала Вольтера к очередной слишком умной читательнице, сыпала шутками и историями поры «первой жизни» в салоне Орловых, а потом с удовольствием находила их в журнале «Арман».
Сейчас мой свет уже очень мал, как вечерняя свеча. Я сижу у
окна, мой друг задерживается в пути, а мне еще так много нужно ему сказать. На потрескавшимся образе мадонны сеточка морщинок, которые я с наивной радостью ощупываю на своем лице. Мой свет уже так мал, так мал... Дай Бог, что бы его хватило поцеловать тебя и прошептать:
– Нет, я не мадонна, я обыкновенная женщина, и я улетаю.