В архивах Странбурга, помимо летописей и прочих докумен¬тов, непосредственно относящихся к печально известному месту, хранятся так же мемуары и другие свидетельства, имеющие отно¬шение к городам и областям, и попавшие в Великоградские хра¬нилища от заезжих купцов, или переданные на хранение забывчивыми, окреналиненными особами, и не востребованные обратно после балов, путешествий и прочих безумных историй, образцы которых доставля¬ет читателю редкая в этих местах газета «Ля-ля, мур-мур».
Сегодня, разговор пойдет об истории, произошедшей некогда в Великоградске, в этом прославленном и знаменитом пригороде Странбурга. Итак, в шестидесятых годах прош¬лого или позапрошлого века означенный городок посетили удивительные по своим масштабам события, виной которых стали герцоги де'Флёр, сосланные по высочайшему повелению в глушь, прости господи. А точнее, весьма сомнительному поэтическому дару сына герцога, ма¬ленького Артура, маркиза де'Флёр.
Великоградская знать, смерть как любила посудачить о вели¬ких мира и однажды, даже, собрали N-ную сумму, которую и отпра¬вили в королевскую казну, дабы заполучить, наконец-то, какую ни на есть коронованную особу в личное пользование.
Так опальные герцоги де'Флёр оказались в Великоградске. А надо сказать, что сообщение между городами в то время велось плохо, газеты и модные журналы приходили спустя годы. Так что, одновре¬менно с опальным семейством, до Великоградска дошли самые благопри¬ятные отзывы времен процветания де'Флёр и королевских милостей. Поэтому, к приезду гостей, все дома до шпилей и флюгеров приветст¬венно колыхались знаменами, и только что не подпрыгивали.
Так прошли первые семь лет правления.
В один из дней третьей звезды, маленький Артур, стоя на своей резной табуреточке с кентаврами, должен был читать стихи. Гостей, по такому случаю, а главное: привлеченных запахом жареного, пареного, соленого, сладкого, кислого, горького, горячительного, но, только не безвкусного, собралось превеликое множество, и все только и ждали, ну когда же сын славного герцога примется за чтение, что бы выпить, наконец, за его здоровье, а потом за литера¬туру и поэзию по отдельности.
Выступление это, гости, не сговарива¬ясь, называли «предвкушение», и так как лицезреть Его Милость, розовенького как поросеночка, сладенького и хорошенького приходи¬лось, с благословения божьего, частенько, то через несколько лет у горожан выработался устойчивый и ни чем не перешибаемый рефлекс выделения желудочного сока. Так что и через десять, и через пятнадцать лет, где бы ни появлялся, герцог Артур де Флёр его встречал хор урчащих животов, из-за чего Великоградск, одно время, хотели переименовать в Чревовещатинск. Но, да не о том речь.
А в тот роковой день юный Артур ничего не сочинил, точнее, была одна строчка, которую он и твердил с утра, да только ни словечка к ней не приросло. Но мальчишка был вредный, а казалось, мог бы сказать, мол, не готов. И все, никто бы его ругать за это не посмел. Так нет! Забрался он с видом юного Мефисто-Бонапарта на свою скамеечку, ручонку выставил, и голосом оракула произнес: «Любить поэта может каждый...»
Сказал, постоял при полной тишине и торжественно вышел.
Ну, что тут началось. Маменька мистическая истеричка в об¬морок, кто-то шутил, кто-то истолковывать по умного пытался, как ни как сын хозяина, глупость брякнуть не может. Газеты на следующий день зашевелились, и тут, кто ведает, откуда, такая прорва поэтов в Великоградске объявилась, жуть. Вроде не было их, а тут...
Стрижки а ля Байрон быстренько в моду вошли, будь ты хоть лыс, как колено, а без кудряшек и не показывайся, в пивных закус¬ку исключительно на сборниках народных песней подавалась, а в кафе похлеще сонеты благородные за место салфеток стояли. В общем, куда не плюнь – поэзия. И самое зловредное, что такая им воль¬ница далась, гусары такого не видели. Так скажем, порядочный муж к своей жене в спальню попасть не мог, потому, как, если есть в доме пустая кровать, какой-нибудь поэт, определенно через минуту ее займет. А не пустишь, эпиграмму в газету.
Да, много шума наде¬лала строчка «Любить поэта может каждый», под конец какой-то наборщик творчество решил проявить и «может» на «должен» переделал.
Тут уже Великоградск в Великосрамск переделываться начал, потому как долг свой каждый спешил сполнить. А поэты бледные ходили от люб¬ви такой прятались. Да только ловить их уже научились. Потому как м-ль де'Бош написала в еженошнике «Ля-ля, мур-мур»: «Поймать поэта может каждый», а печатному слову у нас верили свято.
За поимку беглых поэтов медали присуждали круглые. Сама м-ль де'Бош в голубой амазонке их в количестве семи штук поймала, и в доме держала. Да, по началу у мамзелек амазонки в моде были, а потом не до них стало, и как настоящие амазонки на конях по городу летали нагие с воплями, и амурами, до зубов вооруженными, в волосах.
Часть поэтов совсем выдохлась от такого образа жизни, и в церкви прятаться пыталась, да и тут найдены были, пока отец Антимонах не произнес: «Кормить поэта может каждый».
Что тут началось, сердобольные матушки, незадействованные до той минуты, ринулись на поэтов, и давай их, сердечных откармливать. Правда, те, кто не сразу уверовали в добрые их намерения, за волосья, по кухням растащены были.
Аппетитность и приятность начали, наконец, воцаряться в Великоградске, поэты свободные ходили, толстели себе, радовались. Все их на обеды таскали, вот жизнь-то! Благодать!
Да не тут-то было, сестра герцога, на личико чистая мегера, подозрительно долго молчащая, свой закон издала, мол «Иметь поэта может каждый».
Ночь и день, шум да стрельба, надоели, ужас они с этими поэтами, порядочному человеку надолго оскомину набили, так что старый герцог терпел, терпел, и как гаркнет: «Убить поэта может каждый».
Неделю после этого очень хорошо хозяева оружейных лавок жили. Свечки в церкви аш по три монеты ставили. А к воскресенью все стихло. Правда м-ль де'Таль написала в газету «Крызынтема»: «Родить поэта может каждый». Но это же когда еще произойдет? А пока означенная неприятность на нас не свалилась, мир и благонравие, свернув со своей любопытно кривой дорожки, обосновались в Великоградске.