Роман
(предыстория — в романе «Другое измерение»)
1
Митя и Аня поженились после того, как он вышел из больницы. Враги Бориса Михайловича Лагутина, казалось бы, остались с носом. И не до старых счетов было депутату Харетунову: проблемы его были самые серьезные. Помимо предыдущих грехов, расследуемых прокуратурой — а там были такие шалости как причастность или, по многим фактам, организация торговли наркотиками и убийства людей, — и грозящих ему лишением статуса депутатской неприкосновенности и заключением в тюрьму, Лагутин не преминул обвинить его во взрыве автомобиля, едва не стоившем журналисту жизни. Так что Харетунову на сегодня хватало забот.
И все же свадьбу играли с величайшими предосторожностями. От ресторана решено было отказаться. На квартиру к родителям Мити сходились родственники и друзья Мити и Ани, хорошо знакомые с ситуацией и понимающие необходимость соблюдения неких правил таинственности, например, запрета любого упоминания по телефону о предстоящем мероприятии, которому эта таинственность и несомненный элемент пусть и недостоверного риска придавали привкус и запах пикантного щекотания нервов, разгорячающего кровь. Ролан Сергеевич, главный редактор, прислал Борису двух охранников от фирмы, обеспечивающей безопасность редакции, — они были весьма внимательны ко всему происходящему и к лицам, заполняющим трехкомнатную квартиру: выходили на лестницу, осмотрели весь подъезд от подвала до чердака, после чего один из них постоянно прохаживался внизу во дворе.
Ненадолго заехала поздравить жениха и невесту Нина Константиновна, хозяйка Ани, в сопровождении мужа, угрюмого и замкнутого, понурого дяди лет сорока пяти, испытывающего чувства стыда, подозрительности, уязвленного самолюбия из-за своей никчемности, задвинутости на вторые, третьи роли: преуспевающее хозяйство с большими международными связями было целиком в руках Нины Константиновны, ей принадлежало и построено было ее талантами и силами и обаянием. Он находился при ней на правах бледного и бессловесного сопровождения, в ее планах было оставаться по видимости замужней женщиной; ему она определила должность шофера большегрузной машины, чтобы он тоже отрабатывал свою зарплату, а порой, как в этот вечер, возил ее на изящном, черном и блестящем как жук «форде». Она поставила себя с ним таким образом, что неделями могла не замечать его, жить своей жизнью. И он смирился с этим, только поугрюмел и понурился, на любые проявления жизни у него была единственная реакция — подозрительно отпрянуть и замкнуться враждебно. У них имелся сын, ученик восьмого класса, конечно же, спецгимназии, и на ответственности отца было осуществлять родительские функции, провожать, встречать, следить за режимом, посещать с ним врача, кататься на лыжах и так далее.
Игорь Куликов — на работе служащие так и обращались к нему запросто по имени, но он и был среди них равный, такой же как все они, может быть вполне неплохой человек — Игорь Куликов, глядя на Аню печальными и тоскливыми глазами загнанного животного, пожал ей руку и взял ее за плечо, а потом забился в угол и, пока хозяйка не кивнула ему, приглашая ехать, не подавал признаков жизни.
Володя Жирный, по широте натуры не пропускающий случая пообщаться и свести новое знакомство, ткнулся было к нему, но и он должен был уступить нелюдимости и замкнутости и отступить.
— Димитрий! — провозгласил он, поднимаясь из-за стола с полным фужером в руке, — не могу не сказать тост в честь тебя и твоей очаровательной молодой жены!.. Которую, я надеюсь, после непродолжительного отпуска, — он многозначительно воззрился на выпирающий живот Ани, безо всякого стеснения заявляющий всему свету о присутствии в нем некоего таинственного незнакомца, — после отпуска мы сможем видеть постоянно и ежедневно в нашей благословенной фирме... на постоянной основе... Нам именно такие сотрудники и нужны...
— Как это то есть!.. Как это! Аня! Что я слышу?!.. Не отдадим тебя!.. Переманивать моих лучших специалистов! — воскликнула Нина Константиновна, изображая шутливое возмущение. — Мы лучше вас к себе пригласим на постоянную основу... Если, конечно, вы заслуживаете того...
— Если условия подойдут мне! — без промедления отреагировал Володя. — Я продавец — вы покупатель.
Она оценивающим взглядом окинула его непомерно крупную фигуру, невиданно жирное брюхо, и кажется несмущаемый нахрап произвел на нее выгодное впечатление. Но, впрочем, не время было продолжать даже и в шутку деловой разговор.
— Так мы слушаем ваш тост, — улыбаясь произнесла она.
— Да! Тост!.. Я хочу пожелать много счастья, чистоты и преданности... — вдруг становясь серьезным, сказал Володя. — Само собой... На долгие годы... Да!.. Так много, как много чистого белого снега намело сегодня, в краснощекий бодрый февральский день... Много-много детишек — это счастье... Да!.. А потом — нежности, и чтобы никогда не соскучиться... Чтобы Аня всегда так смотрела на своего единственного от Бога данного ей избранника, а Митя чтобы так пожирал глазами, — он сделал страшные глаза, — свою вторую половину. И в глубокой старости согбенными старичками они бы так же обнимали друг друга взглядами и сливались душами... Так, как это сейчас написано на их счастливых и светящихся физиономиях. За Митю!.. полюбил я тебя, друг, — и за Аню!.. За их счастье! От всего сердца!
Он единым махом осушил вместительный фужер под одобрительные возгласы гостей, «горько!», «еще горько!», «повторить!» При этом от его внимания не ускользнуло выражение лица Куликова, мужа Нины Константиновны, который, не подозревая, что за ним кто-то наблюдает, казалось, устремился навстречу и словам выступающего и свету, исходящему от счастливых избранников, — выражение дробилось и менялось от завистливого к печальному и, наконец, враждебно угрожающему, когда он бросил быстрый затаенный взгляд на свою жену.
Какое-то глубинное скрытое чувство, да, пожалуй, твердое решение угадывалось за этим лицом и заставило Володю пристальней вглядеться в человека, неприметно засевшего в углу, скованного и бессловесного. В то же время Куликов был рослый, чуть ли не могучий мужичина, «настоящий конь», подумал Володя, такие мужики должны быть независимы и уметь ответить за себя, сами командовать и идти вперед, ведя за собой других, и оправдывать свое назначение. Если их зажать, подчинить чужой воле, — они взорвутся, и взорвут окружающее на большом пространстве. Это не хлюпик какой-то, да и хлюпик скорей еще, чем рослый тяпа, не мытьем так катаньем заставит других подчиниться себе и съест их, опутает, притянет в свою орбиту и заморочит голову.
— Тут пахнет преступлением, — вполголоса произнес Володя, наклонясь к Татьяне. Она тряхнула золотой копной волос и придавила своей рукой его пантагрюэлеву руку, как бы желая притушить излишние фантазии. — Нет, нет, не спорь... Я носом чую такие вещи... Здесь ненадолго тихо. Он не станет терпеть вечно.
— Ну, и что?.. Разойдутся…
— Да они уже разошлись — не видишь что ли? Но она стоит у него на темечке: это очень неприятно... больно... Портит пищеварение и зажимает дыхание. А он мужик покорный — но непокоренный. Настоящий мужик... почти как я...
— Да — это недвусмысленный критерий, — улыбнулась Таня, заглянув к нему в глаза с непритворной нежностью.
Володя хмыкнул и, перехватив ее руку, поднес к губам.
— Боюсь, скоро... очень скоро — я ведь не знаю, сколько у них продолжается, — фирма ихняя останется без руководства...
— Ну, уж так прямо...
— Да, так — я вижу. Поверь мне — точно, точней не бывает.
— Напророчишь...
— Нет, дело не во мне. Они и без меня попали в эпицентр землетрясения. Умная женщина — безусловно... как она не чувствует? Какая-то тайная причина? играет с огнем? опасность горячит кровь и делает жизнь интересней? Или не чувствует опасности? Которая не просто так — пару синяков на роже... опасность смертельная...
— Ой, Вова... ты на меня нагнал страху... Ну, если ты провидец... серьезно — может, долг предупредить? Удобно это?
— Это — рок. Судьба. Посторонним лезть запрещается. Им назначено. Вмешательство ничего не исправит. Все равно они, связанные одной ниткой, придут к тому страшному, что назначено им. Если бы только она сама догадалась разлететься с ним так далеко, чтобы не достигнуть ее... Но я про другое. Шикарное направление, красиво сделанное и оформленное, на полном ходу, прибыльное, — остается ничье... А? Мысль ясна?.. Диме надо сказать. Мы подхватим.
— Что они делают?
— Международные поставки со всего света — принадлежности живописи, канцтовары... единственная фирма у нас в таком роде... есть, конечно, другие... Но с такими налаженными связями и ассортиментом поставок нет. Это тебе не колбасой торговать. Но не менее выгодно. Лапонька, не пора ли нам с тобой тоже?..
— Что?
— О ребенке подумать — вот что!
Она рассмеялась. И прильнула к нему. Они поцеловались, так что по соседству с ними на них стали оборачиваться и весело шутить, обвиняя в удвоении свадебного торжества.
— Слоник, любимый... — шепнула она, — как я счастлива... А Митя с Аней славные ребята... Она мне нравится.
— Что ты. Я его открыл. Парень наш... он, знаешь, в моей бывшей фирме — провались она! рэкетиры чертовы, еще хуже... — они на него наручники надели в особой комнате за стальной дверью... Хотели ночью увезти и убить, конечно... Он с связанными руками охранника уделал, от наручников освободился, другого охранника выключил — и дернул к тестю: вот он сидит, это Лагутин. Борис Лагутин.
— Лагутин, тот самый?
— Да. Тот самый... За секунду до взрыва добежал. Спас его.
— Ой, правда? Я читала, в газетах писали...
— Что ты. Парень наш... Лагутина сам Дима полюбил — помнишь, они встречались? когда я в Склифосовского дуба давал? Моя прекрасная фирма тоже меня хотела отправить... далеко... Меня медбрат отбил. Та-акой бессеребреник... я его должник по гроб.
В это время по соседству с ним зазвучал зуммер. Он поворотил голову и увидел маленькую аккуратную девушку, которая вынимала из кармана жакета сотовый аккуратненький телефончик — все в ее облике, ее личико и носик и ручки, было миниатюрное, чистое и, на его вкус, слишком хрупкое. Но он был опытный слон, и он понимал, насколько обманчива внешность — такая девушка может быть и умной и талантливой и стоить даже двадцати таких слонов, как он.
За ее плечом, с другой стороны, возвышался худощавый — тоже не на его вкус — вполне нормального роста юноша, и пьющий, и едящий в нормальном режиме, не уступая никому из присутствующих, в том числе ему, Володе, — с узким лицом, внимательными, веселыми глазами, подвижный, заметно было, не очень хорошо способный усидеть долго на одном месте.
А вот я сейчас напрягусь и открою, чьи они, подумал Володя. Если, конечно, не родня — тут уж, как говорится... чего Господь пошлет... если не родня — он дружок Мити, из его секции каратэ. Похож — глиста подвижная. А оба они неженаты, у них пока что детская любовь. И непростая она девочка. Так, так, папа богатый? Или сама фирмачка? Да нет, чего я? малышка еще. Интересная пара. О чем говорит и с кем — ни черта не слышно. Такой галдеж.
Девочка и ее юноша нечаянно заинтересовали его. Одно слово долетело до его слуха, и он насторожился и огляделся по сторонам, выискивая откуда, от кого исходит опасность. Опасность... Он как-то сразу поверил, что слово прозвучало не просто случайно в контексте ее разговора, а что опасность здесь, сию минуту, для кого-то из пирующих беззаботно людей.
И в то же время от кого-то из них...
— Нет, папа... все тихо и спокойно, — сумел расслышать Володя. — Спасибо. Я попробую внимательно... Но мне не видно... тебе видней. Хорошо, здесь все парами, почти все женаты. Не вижу, кто...
Она закончила разговор, убрала телефончик в карман. Шепнула на ухо юноше. И они оба стали медленно и тщательно обводить глазами людей за столом.
Володя включил всю возможную для него легкость и обаяние. Из ее слов он ничего не понял, и тем более сделалось любопытно, интерес его стократно возрос.
Когда взгляд девушки, наконец, достиг его, он подался ему навстречу:
— Если вы ищете, кому и от кого угрожает опасность — я могу с большой вероятностью указать... Но скажите, пожалуйста, как ваш папа из другого места лучше вас может знать? Почему ему видней? Вы меня заинтриговали, признаюсь. Простите, я случайно услышал. Пожалуйста, не сердитесь. Я не злоупотребляю чужими тайнами. Не имею пошлой привычки — подслушивать или лезть не в свои дела. Не занимаемся!
Он так без напора и без малейшей фальши произнес это, легко и беззаботно, что невозможно было усомниться в его порядочности.
Девушка, напрягшись вначале и, видно было, готовая заподозрить злой умысел, — через секунду ответила улыбкой при виде его доброго, полнощекого, улыбающегося лица.
— Видите ли... видите ли, — повторила она, очевидно, не придумав еще, какое сказать объяснение; он это хорошо увидел и так сразу оценил. — Мой папа... в некотором роде экстрасенс... И сейчас ему привиделось, что мне тут... или рядом со мной — должно что-то случиться нехорошее... Мы все шли с мыслью, что идем в не очень благополучное место. Он, естественно, волнуется... он сначала не хотел пускать меня. Но на самом деле все очень мило и весело. И люди... и... всё.
— А что вы сделаете, если готовится преступление?
— Перезвоню папе... И он, конечно, предотвратит...
— Удивительно. Экстрасенс может влиять на расстоянии?
— Я больше скажу. Он уже повлиял. Просто он хочет, чтобы я определила, кто здесь несет угрозу, и проверила на всякий случай, насколько подействовало... И держалась подальше — он волнуется за меня. После того, как мамы не стало, он стал очень... очень незащищенный.
— Она должна была быть молодой женщиной.
— Да...
— Несчастный случай?
— Автомобильная катастрофа.
— Давно?
— Только что. Мне было двенадцать лет... я очень хорошо помню.
— Да. Тяжело. Простите. — Он удержался и не спросил, сколько ей сейчас; определить было трудновато, могло быть и семнадцать, и двадцать два. — Вы в каком институте?
— В Университете Управления. Я программист компьютерщик.
Он так и не понял, учится она на программиста-компьютерщика, или работает в каком-то Университете Управления; что это такое, он не знал. Да, эрудиции маловато, надо спросить у Мити. После.
Он наклонился к собеседнице, в то же время Таня тянула его за рукав. И он взял ее ладошку и слегка сдавил, испрашивая терпения с ее стороны.
— Вот там человек... В углу... Не смотрите на него долго... А там его жена... хозяйка Ани, невесты...
— Ага... Ага... Спасибо: я совсем его не заметила... Да, он единственный, кто не принимает участия в веселье.
— Может быть, за рулем? Кстати, если вы без машины, я с удовольствием вас подвезу. Это жена моя Таня.
— Познакомил бы нас. Ты такой общительный, — сказала Татьяна, — что рядом с тобой меня никто не замечает.
— А я что делаю? Она у меня красавица. А вас звать?.. И вашего?..
— Мой друг, — произнесла миниатюрная девушка твердо, показывая несмущаемую самоуверенность, свойственную взрослым и немало пожившим людям, — мой друг Миша. Меня зовут Маша.
— О-очень приятно! Меня зовут Володя... Таня, ты слышишь? Их зовут Маша и Миша. Чудесно!.. Мне кажется, что умысел его скорей всего против жены... Что он замыслил? И когда? Если ваш папа увидел, значит ли это, что сейчас? сегодня? Что именно?..
— Ну, я не знаю, он мне не сказал. Но если он заметил, значит, это серьезно и определенно.
— Я смог заметить, он ее ненавидит лютой ненавистью. Но я не экстрасенс и могу ошибиться. А если это вовсе не он? И кто-то другой? и что-то тоже другое?
— Не знаю. Папа все направит в нужное русло. Все учтет — уж если он за пультом... — Она вдруг запнулась, Володя с любопытством смотрел на нее: краской смущения покрылись ее щеки. Он отвел в сторону глаза и сделал вид, что ничего не произошло. Она продолжала: — ...это всего лишь такое выражение у нас... для внутреннего пользования...
— Конечно. Понятно... — любезно подтвердил Володя, который принял решение во что бы то ни стало закрепить знакомство и проникнуть в тайну; он не сомневался, что здесь что-то не совсем так, мягко говоря, как она объясняет. — У людей всегда какие-то свои внутренние словечки и выражения...
— Да... Много раз он подтверждал эффективность своих способностей.
В это время у нее в кармане снова заверещал зуммер.
— Да. Хорошо, мы не станем спешить... Произойдет снаружи? после того, как они уйдут из помещения? Хорошо... Примерно я знаю, кто... не на сто процентов. За сто процентов, ну, как я могу поручиться... миллион народа... Один угрюмый, в стороне — но вдруг как раз наоборот, кто-то самый развеселый?.. — Разговаривая, она будто поневоле скользнула взглядом по лицу Володе; он прочел подозрительность, вполне понятную в таких обстоятельствах; как в армии, в казарме, когда заводится вор — подозреваешь всех... — Конечно, не беспокойся. Не попадем. Досидим до самого последнего ухода. Помешать не можешь? предупредить? Слишком много участников?.. не тянет?.. Да, попрошу Мишку утащить из нашей лаборатории... Не тужи, папа, плевать на деньги — я с тобой... Завтра ждешь перемен?.. Нет, ты несправедлив к нему. Да, я ручаюсь. Ты неправ... мне-то ты веришь? Никого постороннего не подпустим. Я ему ничего не рассказала — но он не посторонний. Не бойся ничего... Не волнуйся. Целую... Не волнуйся.
— Волнуется? — спросил Володя.
— Да, — сухо ответила она и отвернулась.
Пять минут откровенности канули в бездну, чтобы, похоже, никогда не повториться.
Он молча раздумал несколько секунд — и решил не форсировать знакомство, не навязываться, доверившись естественному ходу событий.
Нина Константиновна собралась уходить — задолго до начала разгульного веселья.
— Едем? — сказала она мужу.
Игорь не произнеся ни слова поднялся.
В это время опять зазвонил сотовый телефон в кармане у Маши. Она поднесла трубочку к уху и долго молча слушала.
— Да, кажется, — произнесла она. — Но сделать ничего нельзя? По крайней мере, до? А потом поздно? Ну, буду смотреть... Если что-то произойдет... Ну, конечно, конечно — мы же договорились: не приблизимся.
«Хозяева» раскланялись и пошли на выход. Игорь пропустил жену вперед.
Позднее стало ясно, что он с сообщниками предусмотрели все, кроме одного — что на празднестве будут присутствовать профессиональные работники службы безопасности. Именно этот день и вечер он определил как день своего освобождения от ига. Вдалеке от привычных мест посещения — от дома, службы, партнеров по бизнесу, знакомых, казалось бы, случайное место, и он пребудет вне малейшего подозрения. Но охранники...
Они недаром ели свой хлеб.
А может, подумал впоследствии Володя, ознакомленный с новым, необычным фактором, вторгшимся в ситуацию, может, господин папа сделал свое дело, несмотря на трудности — «слишком много участников», «не тянет», «плевать на деньги»... Кто не тянет? или что не тянет?
Любопытство мучило его, и он поднялся из-за стола и вышел следом за Ниной Константиновной и ее мужем наружу. Спустился на полпролета лестницы и стал глядеть сквозь окно седьмого этажа вниз: довольно широкий обзор открылся ему. В этот обзор попадала красавица-машина, стоявшая среди сугробов снега как раз напротив подъезда.
2
Вот показались Нина Константиновна, и Игорь следом за ней.
Он сел за руль, нагнулся открыть правую дверцу для нее. Она стояла рядом с автомобилем в норковой шубке, небрежно накинутой на плечи. Смотрела на дверцу, спокойно ожидая. Подняла на секунду голову вверх и поглядела на небо давая отдых глазам. Ранние сумерки окрасили снег и воздух в осязаемо плотные сиреневые тона. Красиво это кроваво-фиолетовое окрашивание атмосферы на переходе от света в вечернюю тень зимой в феврале, в безлунную таинственную ночь.
Она и не заметила ничего — пока не услыхала два оглушительных для слуха выстрела прямо над своей головой. Стрелял охранник, упредив убийцу, с близкого расстояния целившегося в нее. Пока она спокойно любовалась небом. И пока ее муж с непонятной медлительностью открывал дверцу для нее. Позже он скажет, что что-то заело там. Но его быстро уличат во лжи — потому что в новом автомобиле все работало и открывалось легко и без задержки.
Один убийца был убит выстрелом в голову. Ошибка его состояла в том, что он не обратил внимания на человека, гуляющего по ту сторону подъезда. А охранник взял его на мушку, только что увидел пистолет у него в руке.
И сразу же стрелял во второго наемника, заметив, как тот подкрадывается за автомобилями к своей жертве. Он попал ему в правое плечо.
Затем внимательно оглядываясь по сторонам охранник встал над вторым убийцей и приказал ему лечь на живот, поместив руки на затылке. Надел на него наручники. Из подъезда выбежал ему на помощь другой охранник. Но все уже было сделано.
Они без промедления связались с милицией.
Игорь хотел уехать с места происшествия вместе с женой.
Но они не позволили ему. Попросили выйти из автомобиля.
— Хотите — возвращайтесь в квартиру, — сказал охранник Нине Константиновне. — Покушение на вашу жизнь... До приезда работников милиции... вам надо оставаться... Следователи зададут свои вопросы... Один живой. У меня впечатление, что охота была именно на вас: именно вас ждали, а не просто случайный грабеж и угон автомобиля. Тем более, что когда угоняют автомобиль — нет необходимости в убийстве. Один факт мне показался необычайно странным.
— Какой факт?
— Ну, я сейчас... затрудняюсь сказать вам...
И охранник, заглянув ей в глаза, как бы случайно взглянул на ее мужа.
Игорь стоял кажется все такой же молчаливый и насупленный. Но... но для опытного глаза слишком беспокойно подергивалось лицо, и руки нервно и суетливо двигались, и потирали одна другую и впивались в непокрытую голову и в одежду на бедрах и плечах и не могли остановиться. Словно их хозяин восклицает внутренне «Ах, ах!.. какое несчастье!» И глаза его то и дело со страхом останавливались на убитом человеке, но с еще большим страхом на живом в наручниках.
Он ничего не мог поделать. Даже зная о присутствии охранников, он уже не имел возможности остановить готовящееся преступление, предупредив сообщников. Это была судьба. Его судьба.
Володя без пальто и шапки спустился вниз и вышел наружу.
— Зайдите в дом, — сказал ему охранник. — Здесь нельзя находиться.
— Да брось ты, друг... Я сам из службы безопасности... подполковник ВДВ, в Афгане четыре года... Что? один сыграл в жмурики?
— Тогда тем более ты должен знать, что посторонним нельзя. Мы тебя не знаем.
— Ну, и я тебя не знаю... Я ж тебе ничего не запрещаю.
— Ладно, не мешай, уходи.
Володя обратился к Нине Константиновне:
— Поздравить можно? С счастливым избавлением?.. Все мы под Богом. А муж ваш, сдается мне, натерпелся страху еще сильнее... Был еще третий в банде? — неожиданно спросил он у него напрямую.
— Нет, я больше никого не видела, — сказала Нина Константиновна. — Вот этот и вот второй... А вы видели?
— Да, я видел, — подтвердил Володя.
— Я тоже никого не видел, — произнес охранник. — Откуда вы знаете? — спросил он, подозрительно глядя на Володю.
— Смотреть надо уметь, — был ответ. И могучего телосложения молодой человек поворотился к ним спиной и двинулся к подъезду. Но вдруг повернулся к Игорю и Нине Константиновне и спросил их обоих: — А у вас есть оружие? Для самозащиты?
— Конечно. — Нина Константиновна сделала жест в сторону Игоря.
— Так у него оружие... Ты, друг, — сказал Володя охраннику, — если не хочешь остаться с неприятностями, отбери все пушки себе. До выяснения. Так будет спокойнее. Вот мой совет.
Охранник — тот что сделал свою работу во дворе — соображал быстро и без колебаний. Он встал вплотную к Игорю, впритирку к автомобилю, закрыв Игорю все пути к перемещению.
— Пистолетик пожалуйста. После верну.
— Когда? — тупо спросил Игорь.
— После...
Игорь был явно не в себе. Он плохо понимал окружающее и перспективу событий. Но какую-то одну навязчивую мысль он не только хорошо понимал — она захватила его целиком и не давала подумать ни о чем другом.
Внезапно он отстранил охранника, и когда тот чуть было не применил против него прием, воскликнул едва ли не с надрывом, на одном рывке произнося слова и двигаясь вокруг автомобиля:
— В машине у меня пистолет!.. Пустите!.. Я сейчас! я сейчас! сейчас!..
Но как только на секунду он оказался вне опеки охранника — он бросился к человеку в наручниках, изображая гнев, ярость, будто бы только теперь дошло до него, — на бегу выхватывая оружие из-под пальто, из кармана пиджака:
— Гад!.. Убийца!.. Людей убивать!.. Я тебе! Я!..
— Не сме-еть! — взревел охранник, кидаясь следом за ним.
Второй охранник, увидев, бежал с другой стороны.
Игорь прицелился в голову лежащего на снегу человека.
Но не успел выстрелить.
— Не балуй, друг... Нельзя... Вот так оно хорошо... Я же сказал тебе мой совет... — Володя мягко выговаривая охраннику держал в охапке нападавшего и перенимал у него в свою руку опасный предмет из его руки. — Нельзя стрелять в людей связанных и беззащитных — нехорошо. Пристегнуть его, — обратился он снова к охраннику, — хорошо. До выяснения. Слушайся старших, друг. Я — подполковник. А ты кто?
— Майор, — неожиданно всерьез воспринял его вопрос охранник.
— Вот то-то, — назидательно произнес жирный молодой человек, передавая ему нападавшего. Охранник тут же защелкнул на нем наручники; Игорь уже совсем не реагировал. — Ну, стало быть, я свободен. Теперь все хорошо, мизансцена окончена. Тебе тоже все ясно? — В глазах его — при совершенно серьезном выражении лица — притаился шутливый огонечек.
— Ясно! — ответил охранник таким тоном, что недоставало лишь добавить «товарищ подполковник».
Человек в наручниках на снегу — вывернул голову и хрипло выкрикнул, с ненавистью глядя на Игоря:
— Хер болотный!.. Ну, ты гляди какой!.. ловкий! Хана тебе! Не прощу!.. тварь!
3
В веселой квартире никто не подозревал о происшествии во дворе. О том, что рядом со свадьбой, веселыми разговорами, шутками, молодыми ухаживаниями, счастливыми предвкушениями — нависло черное крыло смерти и, кажется, чудом не унесло преждевременно одну из их толпы в мир недоступный нашему пониманию и любопытству.
Володя, войдя, сразу направился к миниатюрной Маше и рассказал ей обо всем, что случилось.
— Да, тот человек... он хотел убить свою жену, — сказала Маша. — Я уже знаю... Она жива. Все хорошо закончилось...
Наискосок стола, подле новобрачной Ани, раскрасневшейся и возбужденной от общего праздничного настроения, ее подруга по работе Наташа схватила свой бокал и плеснула его содержимое в лицо человеку, пытавшемуся оказать ей внимание. Тот сидел, близко глядя ей в глаза и с улыбкой произнося обычные в таких случаях любезности, и даже не помышляя о том, что может натолкнуться на девушку, которую они так сильно способны возмутить.
Он прыжком поднялся на ноги, сделав растерянное и возмущенное восклицание.
Подоспел Митя.
— Идем в ванную... Что ты ей сказал?
— Да ничего я ей не сказал обидного... Наоборот!.. Дикая дура... какая-то! — в сердцах произнес молодой человек. — Таких надо в зоопарке держать — за двойной решеткой!..
— Ну, ты бы спросил сперва... Она с большими бзиками... Ты в таком виде не единственный — раньше она откалывала номера, и еще похуже... с кока-колой и пирожными. Тебе повезло.
— Да что с ней такое? Она больная?..
— Не знаю. Может быть. Такое у нее искаженное восприятие, что-то ей кажется не то... Не знаю: если б не Аня, я бы ее сто лет не приглашал к нам. Она ее любит...
— С виду симпатичная девчонка... что надо... Ну, дает!..
— Влюбись и сделай из нее полноценную женщину.
— Думаешь, она еще не...
— Я ничего не думаю, — рассмеялся Митя. — У меня своих забот хватает. Может, слишком умная. Может, каких-то гормонов недостает. В любом случае, у нее не все дома.
— Да, она умная. Я успел заметить... до того что она в меня плеснула...
— Займись ею. Аня будет счастлива — очень переживает за нее. Только, чур, без глупостей... либо по серьезному, либо ничего...
— Без клятв и гарантий.
— Да ну какие в наше время гарантии? Но — по совести, без подлых задних мыслей изначала хотя бы. Ладно?
Молодой человек — его имя было Веня Бережной — пожал плечами.
В конце вечера Володя посадил в машину к себе Машу и Мишу, и они с Татьяной отвезли их к дому Маши, где и оставили.
Ни Митя, ни Аня, никто из хозяев и гостей ничего не узнали о трагедии во дворе. Нина Константиновна не возвратилась; Володя никому не сообщил; а больше некому было устраивать сенсацию.
Приехавшая милиция забрала всех, кроме охранников. Нина Константиновна поеживалась в своей теплой шубке от внутреннего холодка и невеселых мыслей. Она заперла замки в своем автомобиле, и по телефону вызвала одного из шоферов, уточнив адрес отделения милиции, чтобы он взял ключи у нее и затем пригнал автомобиль за нею.
В милицейской машине сидели все плечом к плечу — и киллер, и заказчик, и помилованная Богом жертва. Киллер матерился и делал попытки лбом, зубами протаранить Игоря Куликова, а тот вяло отпихивал его наручниками и обессиленно откидывался на спинку сиденья. Нина Константиновна, забившись в самый уголок, брезгливо сторонилась прикосновений мужа и чуть не плакала от потрясения.
4
На следующий день в другом конце Москвы, расположенном ближе к центру, человек на вид лет сорока восьми или пятидесяти — с грустными глазами и седеющей бородкой — одетый небрежно и не по моде, в неглаженых брюках, в простой ковбойке под темно-серым пуловером — произнес, отвечая на вопрос собеседника:
— Да, разумеется, мне известно, что существуют люди, которые умеют читать мысли. Но я говорю совсем о другом.
Хозяин огромного, помпезного кабинета повторил в задумчивости:
— Умеют читать мысли. Вы сами были знакомы с кем-либо?
— Несколько лет назад на моей работе был такой человек. Он умел видеть, что находится внутри головы у любого присутствующего или отсутствующего; он это видел в зримых словах, как бы читал написанное.
— Любопытно. Нам бы заполучить такого.
— То, что я предлагаю, превосходит всех подобных умельцев, вместе взятых, будь их хоть целая тысяча... Собственно, знакомство с тем человеком натолкнуло меня на мою идею.
— И вы построили машину?
— Сопряженное с компьютером электронное устройство. Абсолютный Глаз. Я покажу его вам — при условии, что я отвезу вас одного, с завязанными глазами. Вы не будете знать, куда вас привезли, и вашу охрану вы оставите здесь, в своем офисе, и никто не будет следить за нами.
— Но я не появляюсь без охраны!..
— Всю ответственность я беру на себя. Мы отправимся вдвоем. В противном случае — я исчезаю, и считайте, что я вам пригрезился. Я не стану рисковать, раскрыв местонахождение моего Абсолютного Глаза, до тех пор пока мы обо всем не договорились и не скрепили своими подписями договор о взаимных обязательствах и ответственности... Нет, нет — и не думайте, что вам удастся выпытать что-либо, силою захватив меня. Мой помощник немедленно обрушит на вас и ваших людей всю мощь, на какую способен Глаз. Я предупредил вас: ваши мысли и чувства и намерения ежесекундно фиксируются. Мой помощник постоянно не только в курсе того, что происходит здесь у нас с вами, но и того, что должно или может произойти, и что вы хотите, чтобы произошло, и какие ходы вы рассчитываете в уме...
— На расстоянии? — удивился хозяин громадного кабинета.
Сидя в кресле в ленивой позе, Антон Вавилов задрал кверху седеющую бороду и рассмеялся — немного как-то грустно рассмеялся, пожалуй, даже язвительно. Потом подался вперед и заглянул серьезными, грустными глазами в лицо нового российского магната, владельца банков, нефтяных и газовых разработок, влиятельнейшего властителя дум, поскольку имел в своем подчинении средства массовой информации — газеты, радио, телевидение, — Станислава Андронова, полнощекого, моложавого, с гладкой, здоровой кожей на лице:
— Вы, при всем вашем уме, не догадываетесь, откуда и как забирается информация. Догадаться невозможно. Никто никогда не догадается. Одно могу сказать — расстояние от Глаза до исследуемого субъекта ни при чем. Он и не поворачивает свои... э-э... локаторы к нему. Все, что он получает, он получает из другого источника, помимо субъекта, совсем из... иных сфер.
— Это невозможно — помимо субъекта!..
Вавилов, словно не услышав, продолжал:
— Я пришел к вам по очень простой причине. В военном ведомстве, еще более в структурах безопасности меня бы приняли с распростертыми объятиями, предоставив неограниченное финансирование и льготы и техническую поддержку. Но я человек принципов. Я не мыслю, чтобы мое изобретение с его невиданными возможностями было взято на вооружение безнравственным государственным механизмом. В целях самоутверждения кучки грязных политиков. В целях подавления и переустройства психической и сущностной начинки любой группы населения, отдельной личности или всего населения страны и других стран, даже всего Земного Шара... Не глядите на меня, как на сумасшедшего. Всему, что, как я понимаю, выглядит для вас на первый взгляд странным, сказочным, безумным, — вы получите точные и осязаемые доказательства.
— Вам нужны деньги?
— Да. И признаюсь сразу — много денег. Работа еще не закончена. Необходимы комплектующие узлы и детали весьма дорогого свойства из Японии и США. И главное — необходимо достойное архитектурное обрамление, проще говоря, здание особой конструкции, разработанной мною, из строго подобранных материалов. Обслуживающий персонал, охрана... У меня нет таких средств. Нет! Поэтому я пришел к вам с предложением о взаимовыгодном сотрудничестве.
— Если правда, что ваша машина может и узнавать секреты, и воздействовать на поступки людей, — зачем вам просить? Не проще ли приказать — и вам принесут деньги на блюдечке с голубой каемочкой?
— Я ведь вам сказал: я человек принципов. Я не хочу заниматься вымогательством. Не хочу заниматься бандитизмом.
— Любой подросток хакер, при желании, вскрывает банковскую сеть и выкачивает миллионы. А вы с вашей супермашиной просите у меня? Кстати, почему я удостоился такой чести?
— Я наблюдал за вами. Вы наиболее честный, наименее кровожадный из числа новоиспеченных наших богатеев. Короче, на их фоне вы вполне добропорядочный человек.
— В самом деле? Благодарю, — не без иронии поклонился Андронов. — А без их фона?
— Если вы позволите мне быть откровенным — в публичном доме нет смысла говорить о невинности его обитателей... — Изобретатель с некоторой опаской подождал реакции собеседника, но когда тот расхохотался откровенно весело, произнес со вздохом облегчения: — Даю разъяснение на ваш первый вопрос. Хакер мог бы вскрыть банковскую сеть — но почти никто никогда не занимается этим. Самое большее, на что посягнул я, — попросил, скажем так, вашего заместителя устроить мне эту аудиенцию у вас. А то как бы я к вам попал? я не министр и не звезда эстрады и не секс-бомба...
— Он сам не понимает, как и зачем договорился со мной о часовой беседе с человеком, фамилию которого раньше ни разу не слышал... Итак, ни вымогательством, ни бандитизмом вы заниматься не будете. Равно как и манипулированием другими людьми... На кой черт тогда вам все это надо?
— А вы как думаете? — довольно невежливо ответил вопросом Вавилов, пристально вглядываясь в магната: может быть, хотел выиграть время и найти более четкие формулировки; может быть, предвидел насмешку, с какой большинство людей, в особенности деловых, встречают все, что им кажется громкими словами, воспринимая их как жалкие слова. — Вот вы, господин Андронов, с какой целью вы сконцентрировали в своих руках несметные, умопомрачительные богатства?
— Ну... это моя работа. Я живу этим. В руках у меня ничего нет. Капитал находится в постоянном обороте. Предприятия работают. Тысячи людей находятся при деле, получают зарплату, живут этим...
— Средства массовой информации?
— Средства массовой информации вещают, перерабатывают информацию. Это моя жизнь, — повторил магнат. — А чего хотите вы?
— Не знаю, смогу ли я внятно объяснить...
— Иными словами, способен ли я понять ваши высокие материи.
Вавилов улыбнулся:
— Да, вы умный. И это естественно, раз сумели сотворить могучую империю за каких-нибудь три-четыре года.
— За шесть лет. Я начал в девяносто втором с маленького бизнеса, после того как в научно-исследовательском институте, где я служил, зарплата превратилась, благодаря обвалу инфляции, в насмешку и издевательство.
— С какого бизнеса?
— Мы с приятелем мыли окна в многоэтажных домах. Весь Калининский проспект, высотка на площади Восстания — это все наши подопечные.
— Ваш заместитель?..
— Да, это он.
— Прекрасно. Вы мне еще больше нравитесь. Прекрасно!.. Станислав, послушайте, я знаю, у вас нет плана мотануть с семьею из России куда-нибудь в Англию или Швейцарию. Вы живете здесь. Хорошо работаете. Ваши дети растут, ходят в школу, а после ее окончания поступят в Университет. Вас не может не заботить, что общество наше неблагополучно, оно больное общество. Преступность, коррупция разъедают его. Болезни сводят в могилу полноценных, отнюдь нестарых людей в расцвете сил. В прошлом в разных странах и в разных обстоятельствах находились безумцы, которые пытались лечить общество, мечтали о всеобщем человеческом счастье. Заканчивались такие мечты, стоило начать их внедрение в практику жизни, плачевно. Всегда — плачевно. Природа человеческого общества, натура человека таковы, что не терпят единообразия, даже если оно счастливое; всегда происходит расслоение, разброс значений по закону Гаусса. Вы, конечно, знаете о нормальном распределении? Графически оно представляется кривой Гаусса: крайние точки справа и слева — это абсолютное довольство, нирвана; и абсолютное неудовольствие, горе. Количество таких случаев минимально, но они обязательно присутствуют в любом обществе. Пик в середине — среднее, приемлемое существование, ни то, ни се, ни счастье, ни несчастье: то ли повезет и сдвинешься вправо, в область нирваны, то ли спихнет судьба влево, в неудовольствие, в неудачу, не дай Бог в страшное горе.
И вот я сейчас владею способностью, действительно владею способностью помочь обществу излечиться. От преступности. От безнравственности. От зверства. И от физических болезней, таких как грипп, или СПИД, или рак...
— Рай на земле? Вы меня пугаете, — произнес магнат. — Есть некие закономерности в природе вещей. Если бы вы мне сказали о каких-то локальных, конкретных целях, я бы разделил ваш восторг по поводу грандиозных свершений. Но всеобщее благо... ни много, ни мало, всеобщее счастье — нет, это мы уже проходили. Господь с вами, вы меня положительно пугаете... Известно, чем заканчиваются разговоры маньяков, «загоняющих железной метлой» всех нас во всеобщее счастье.
— Мне от вас нужны будут не одни только деньги, — вкрадчиво произнес изобретатель. — Я разделяю вашу тревогу. Представьте себе ученого, гения не от мира сего. Он может сделать необыкновенное открытие, переворот во всех наших представлениях. Но нельзя допустить, чтобы он сам практически стал э-э... нажимать на кнопки своего открытия — если с помощью открытия целиком перестраивается общественный уклад. Страшно помыслить, какие возникнут пертрубации, катаклизмы. Какие силы включатся в борьбу за обладание этим открытием. Узнать каждую мысль, чувство, память, каждого мозга, всё без исключения прошлое. Все намерения и планы каждого человека. Повсюду — здесь в России, в Латинской Америке, в Австралии. Влиять на психику в целом любого человека. Изменить его потребности, самую природную сущность. Да за обладание такой возможностью сотни и тысячи людей и организаций не остановятся ни перед какими преградами!.. Представляете, какие являются трудности, с одной стороны, в плане применения открытия, а с другой стороны, соблюдения его в безопасности, в строгой изоляции, не потеряв контроля над ним?.. Здесь нужна сугубо практическая личность, умная, незаурядная, гений организационного свойства. И эта личность, этот гений — вы, господин Станислав Андронов! Я — создаю инструмент. Вы и я, мы вместе — отрабатываем шаги его практического применения, детали и малейшие нюансы — чтобы добыть пользу, а не вред — для людей, для каждого человека. Для человечества. Для прогресса. И чтобы охранить наш — наш инструмент — от посягательства каких-либо корыстных, недобросовестных, злых, преступных негодяев!
Он говорил, продолжая сидеть в кресле в ленивой позе, и только глаза словно загорелись вдохновенным пламенем, излучая яркий, пронзительный свет, проникающий в душу собеседника.
— Вы полагаете, я соглашусь, — после некоторой паузы спросил магнат, — вступить с вами в договорные отношения?.. И принять на себя руководство практическими шагами в реализации вашего изобретения? в фантастическое содержание которого я мало верю? — если не сказать точнее, совсем не верю?.. И вложить в него большие деньги, оголив другие мои проекты?.. Почему вы с такой уверенностью открылись мне? Откуда в вас эта уверенность, что со мной можно говорить, будто я такой же... простак подвижник, как и вы?
— Может быть, я знаю вас лучше, чем вы сами? — мягко спросил Вавилов. — Ведь в глубине души вы знаете, вы хотите поверить, что на земле имеется что-то еще, помимо рвачества. Что-то настоящее. Идеалы. Милосердие. Любовь. А злоба, ненависть, преступления калечат и убивают их. Сужают их круг. Загоняют в резервацию страха и разобщенности. Пакостят настроение. Мешают жить. Станислав, не бойтесь... Пожалуйста, позвольте себе не бояться быть самим собой. Подумайте о любви — в противовес злобе. О любви, которая посетит сознание окружающих нас людей. Ведь мы живем здесь, сейчас, на этой Земле. Что мы оставим детям и внукам? Подумайте.
— Хотелось бы поверить вам, — неожиданно произнес магнат, испытывая странное чувство, как будто внутри его существа начинает распухать рыхлое беловатое облако, расслабляющее и разнеживающее. Одну секунду он пробовал сопротивляться, чтобы сохранить силу и твердость характера, и сухую расчетливость, но тут же забыл об этом. Какое-то странное полузабытое чувство, сладкое и трепетное, какое возникало мимоходом на одно мгновение при контакте с дочуркой или со старшим сыном, и гораздо раньше в первые месяцы после женитьбы по отношению к любимой жене, — шевельнулось в сердце и стало разрастаться, заполняя его целиком, и его кабинет, расширяясь за его пределы на город, страну, весь мир. Он смотрел на сидящего перед ним Антона Вавилова, как тот задумчиво теребит и накручивает пальцами седеющую бороду, и морщины на лбу, и спокойный, открытый, умный взгляд, — и он любил его, он теперь уже знал, что чувство внутри него есть любовь. — Хорошо, Антон. Я еду с вами. Немедленно. Узнавать мысли? память, а стало быть, совершаемые человеком поступки? Всего лишь за одну такую информацию об одном... двух человеках — я готов вам выложить пять миллионов долларов! Хотите наличными? — Он расхохотался громко и весело, не сдерживая свой детский восторг — шутку, игру, к которой он решительно подключился. — Если то, о чем вы мне только что рассказали, окажется правдой, — я с вами. Вы убедили меня. Вы увлекли меня. Но — уговор дороже денег: вы посвящаете меня во все, во все тонкости. Во-первых. А во-вторых, занимаясь спасением мира, наказывая преступников и вытягивая униженных и оскорбленных, — мы не будем игнорировать денежный вопрос. Будем умножать капитал, умно его применять и накапливать — вы тоже нуждаетесь в деньгах. Без них никуда. Согласны?
— Да, главное, чтобы я не ошибся в вас. Но я... уверен, что вы честный человек. К вашему уговору — еще один пункт. Незыблемый. И тогда по рукам.
— Какой пункт?
— Все у нас будет на равных. Но последнее слово всегда — вы слышите? всегда — остается за мной. Никакого головокружительного бреда о господстве над миром, о личной корысти не должно возникнуть. В этическом плане мы договариваемся о той единственной цели, о которой я говорил, — всеобщее благо. Даже малейшего намека на химеру мирового господства не будет?
— Вашу руку, Антон, — и едем! Я увлечен. Я очень сильно увлечен... Я иду на риск.
— Никакого риска нет, — сказал изобретатель. — Все уже сделано. Остается воспользоваться плодами. Не далее как вчера мы смогли предотвратить убийство женщины-бизнесмена. Кстати, здесь вдруг выявилась новая проблема. Один человек все равно был убит: киллер, которого наняли совершить убийство женщины. Я думаю, подобные проблемы постоянно будут озадачивать нас. Практика выдвинет их перед нами. Мы обязаны будем в дальнейшем внимательней просчитывать возможные варианты. Во что вправе мы вмешиваться? во что нет? Как относиться к смерти, убийству — если нельзя защитить человека, не подставив под удар другого? даже если этот другой заведомый убийца?.. О, множество всевозможных проблем нам предстоит разрешить, о которых мы сегодня не подозреваем. Нам придется разработать общую концепцию, и выработать в деталях некие механизмы, диктуемые юридическими и этическими соображениями... Да, да — и юридическими...
— Это не так страшно. Просто вы далеки от всяких формальностей, и вам кажется, что здесь возникнут неразрешимые трудности... — Магнат, испытывая редкий душевный подъем, смотрел на Антона Вавилова совсем не так, как должен бы смотреть человек его уровня и возможностей на просителя, целиком зависящего от его прихоти, — они словно поменялись ролями, и теперь изобретатель был главной и определяющей фигурой.
— Я полагаюсь на вас в таких вещах. У вас опыт... Знаете, меня ждет на улице приятель — в самом что ни на есть захудалом «жигуленке». Мы сядем в него и поедем, и в нем вам будет покойно и ничто не будет угрожать — надежней, чем бронетранспортер с толстенной броней. Кому придет в голову, что в такой серенькой захудальщине помещается сам Андронов?.. Ну, а здесь при выходе пусть охрана проследит на всякий случай; как только отъедем — ваша безопасность на моем попечении. А потом... надеюсь, вас не обидит мое требование приехать в лабораторию с завязанными глазами?
— Нет, нет... — Магнат сделал жест поднятыми ладонями, показывая, что не может быть никаких обид.
— Я ведь с этой минуты, — сказал Антон Вавилов, — полностью доверяю вам, но есть правила... назовем их правилами техники безопасности — их нельзя нарушать.
5
Они вошли в трехкомнатную квартиру стандартного панельного дома, по-видимому, где-то в окраинном спальном районе Москвы.
По дороге много кружили и меняли направление — наверное, Антон и его приятель так договорились заранее. Станислав Андронов сидел в непроницаемо черных очках и, продолжая разговор с изобретателем, посмеивался внутри себя над двумя «конспираторами», которые были невероятно довольны выпавшей на их долю игрой в подпольщиков и шпионов — это проскальзывало порой в некоторых их репликах, в деловитых и напряженных интонациях.
Что касалось непосредственно разъяснений о существе открытия, сделанного Антоном Вавиловым, — тут все было логично, и чем глубже Антон залезал в основы, тем увлекательней. От приятеля у него секретов не было; тот был его доверенным лицом, и, кажется, одним из немногих помощников в его безумном начинании.
Из трех комнат квартиры только одна самая маленькая оставалась жилой — да и в той помещалось кое-какое оборудование. Прочие две комнаты заставлены были электронными шкафами анализаторов всевозможных модификаций, до потолка построенные стеллажи набиты были контрольными приборами, какими-то мигающими цветными индикаторами, всюду тянулись провода, толстенные кабели и соединительные шины. Непонятно было, откуда изобретатель черпает непомерно высокие для квартирной сети мощности электроэнергии, необходимые в таком солидном, с точки зрения потребления, хозяйстве. Несколько экранов компьютеров светились по углам и у окна. Два лазерных аппарата печати как раз в это время распечатывали на стандартных листах бумаги информацию; Станислав, мимоходом заглянув в листы, увидел ряды цифр и знаки плюс-минус, а также короткие слова по-английски, которые он не успел разобрать. Беглого взгляда стало достаточно, чтобы понять, какого масштаба устройство задействовано в этой квартире — ясно, что на его создание ушел не один год. И также ясно, что изобретатель должен был вести абсолютно изолированный образ жизни, не впуская к себе ни соседей, никаких случайных людей, не позволяя себе ни на миг расслабиться, тем более что на приобретение дорогостоящих составных частей он вынужден был зарабатывать немалые средства. Возможно, кто-то помогал ему — но этот кто-то должен был обладать такой профессией, которая приносит зарплату, во много раз превышающую средне достаточную.
Электронные приборы стояли и на кухне, и в небольшой квадратной прихожей. Одна только постель имелась во всей квартире — в жилой маленькой комнате на специально освобожденном ограниченном пространстве. И как понял Станислав, эта постель принадлежала дочери Антона Вавилова, поскольку она присутствовала тут же и из нескольких слов, сказанных между нею и отцом, явствовало, что и живет она тут же. Где преклоняет на ночь голову сам изобретатель — было любопытно Станиславу, и непонятно.
— Антон, если не секрет, где вы работали в прежние годы? и кто вы по специальности? — спросил Станислав.
— Я радиоинженер... Работал... там, где требовались мои знания... по монтажу, наладке... если честно, работал на космос... Но это было довольно давно в прошлом.
Антон Вавилов, войдя в квартиру, заметно нахмурился, когда увидел рядом с дочерью, сидящей за экраном компьютера, молодого человека, которому она что-то объясняла. Тот при появлении изобретателя быстро поднялся на ноги, с преувеличенным почтением кланяясь ему и восторженными глазами устремляясь навстречу.
Дочь Маша из-за спины молодого человека мимикой старалась передать отцу успокоительные и нежные послания.
— Папа, все хорошо... не переживай!.. Блок третьего уровня работает идеально. Я сидела на нем, а Миша подпитывал меня с первого блока — я ему объяснила, и он большой молодец: я бы одна не справилась. Тебя нет, дяди Романа нет...
— Спасибо, — произнес Антон Вавилов. — Сегодняшние данные проходили без помех?
— Да, — ответила Маша. — Совершенно чистые.
— А уровень глубины?
— Тоже. Мы могли наблюдать отчетливо до... не знаю какого — двенадцатого или четырнадцатого уровня... Это, наверное, два месяца?
— Пока не могу знать — но не меньше двух-трех месяцев...
— По дороге зацепили, — сказала Маша, — накладку из чужой ячейки. Мужчина тридцати пяти лет и жена его с ненавистью перебрасываются сыном девяти лет, как костью, — хотят кольнуть один другого побольней; но где это в координатах земли, не было времени...
— Разброс фокуса, — сказал Антон Вавилов. — Нужно придать выборке б;льшую остроту. Работы много еще...
Последние слова он адресовал Станиславу. И продолжал:
— Здесь вы можете видеть макет... только макет. Правда, работающий на редкость устойчиво... Не то, что в советские времена делались макеты, лишь бы получить акт сдачи-приемки, затвердить официальный отчет — а там хоть трава не расти. И, конечно, премиальные получить...
— Знакомо мне по опыту моего НИИ, — улыбнулся Станислав. — Скажите, пожалуйста, каким образом вам удается залезть в мозги человеку? группы людей?
— Я беру информацию, содержащуюся в мозгу... не из головы.
— А откуда? — Станислав с недоверчивой улыбкой присматривался к изобретателю, быть может, соображая, не разыгрывает ли он его.
— Из информационного пояса. — Антон Вавилов подвел Станислава к большому шкафу, на передней панели которого, над ручками управления, светились пять цифровых индикаторов, в каждом из них отщелкивались двойки, четверки, девятки. — Пятиразрядный анализатор. Начинал я с трехразрядного. На всю разработку у меня ушло более десяти лет. Когда я приступил к работе, дочь пошла во второй класс — а сейчас она на втором курсе Университета. Время ушло не только на проверку и отработку идеи, но и на добывание, выискивание, закупку технического оснащения — вам понятно, как это было непросто в моем рядовом положении в те годы. Да и теперь не так легко...
Итак!.. Итак, слушайте внимательно. Откройте уши, внемлите здраво... даже если поначалу покажется нереальной фантастикой.
Начнем с летучих мышей и дельфинов. Как известно, у этих живых существ развились необычные способности. Они могут испускать ультразвук определенной волны, и у них имеется слух, с помощью которого они улавливают отраженные волны и прекрасно ориентируются. Они мало того что определяют расстояние с точностью до микронов — они различают объемную форму предметов со всеми деталями. Вот такое зрение: безошибочное, четкое, надежное. Кстати, некоторые другие живые существа, являющиеся лакомством для этих первых двух, также приспособились в процессе эволюции воспринимать ультразвуковые волны летучих мышей и дельфинов, и либо испускать шумовой сигнал на той же волне, искажающий первичный сигнал, либо просто спасаться в укрытии.
Вот так с появлением мыслящего человека, разума, духовного плана, души... на Земле возник ряд явлений, определяемых физикой мозговых процессов. Нагнетание мыслительных процессов шло постепенно, и когда был перейден некий порог, образовался информационный пояс. Причем, этот пояс присутствует в тех же самых четырех измерениях, свойственных всем прочим физическим процессам в Природе — три координатные оси плюс время. Интересно?
— Очень! — немедленно отозвался магнат.
— Каждая духовная единица Земли имеет строгую координатную привязку в этом информационном поясе и имеет нечто, напоминающее программное поле чисел в памяти компьютера, однозначно и безусловно характеризующее эту и только эту единицу; это как бы ее запредельный слепок, точная копия содержащейся в ней информации — духовной, эстетической, этической, чувственной, памяти, планируемых намерений. Здесь уместно говорить об энергии мысли, напряженности чувств для каждого отдельного человека, группы людей, или всего информационного пояса. Мы все излучаем волны мыслей, волны настроения, чувства, например жестокости или нежности, — а там образуются круги и уровни и колебательные волны, вихри и возмущения — этические, мыслительные, чувственные, включая такие производные, как стеснительность, злобность, жестокосердие, совесть, ехидство и так далее. Мрачные и светозарные вихри.
Мне удалось добраться до пояса и расшифровать его сигналы. На этой основе можно знать всё, что было, есть, все поступки, желания, события планируемые и происходящие в прошлом и в настоящем, а если предположить, что имеется некое круговращение жизни, то и в будущем. Информационный пояс отражает нас, сохраняет информацию о нас...
— Увековечивает?
— Этого я пока не знаю. Я многого еще не знаю. Здесь работы на долгие годы в самых различных и непредвиденных направлениях — для громадного коллектива. Только дай Бог чтобы для честного коллектива, чтобы на пользу людям — не приведи Господь не во вред!
— Где помещается информационный пояс?
— Думаю, в прилегающем к Земле космическом пространстве.
— На небе?
— Можно сказать, на небе.
— Удивительно, — сказал Станислав, — что еще шесть тысяч лет назад человеческие представления об умерших были связаны с переселением душ людских на небо, именно на небо...
Антон Вавилов произнес каким-то сниженным голосом и с понурым видом:
— Насчет увековечивания... мне не удалось ни в одной доступной мне области информационного пояса обнаружить ничего об умершем человеке... Да... Ни-че-го...
— Пока что не удалось?
— Да, может быть, пока что... Надо работать.
— Сложная процедура? — определение смыслового содержания того, что вы изымаете из информационного пояса о конкретной личности? По времени это долго?
— Нам удалось создать транслятор, преобразующий поступающие оттуда сигналы сразу в привычный нам земной язык. Не совсем привычный — но понимать, что происходит, и влиять на происходящее мы умеем вполне осмысленно. И поскольку это электроника — все преобразования практически мгновенные. Наблюдение осуществляется в реальном потоке времени. Это — одна из множества новых, пионерских наших разработок.
— Результат получается в русских словах?
— Нет. Компьютерная техника и программное обеспечение к ней — на английском. Не было смысла усложнять себе жизнь. Приспосабливая имеющиеся программы к нашим задачам, влезая в программные блоки и корректируя их, а также создавая новые, свои программы — не было смысла еще и заниматься переводом с языка на язык... Зачем? Надо знать, что и весь итог не совсем в привычных фразах или сочетаниях слов. Пришлось вводить символику, своего рода шифр — тоже для упрощения взаимодействия с Абсолютным Глазом... Но — зная секрет трансляции... и конечно же, секрет десятикратной защиты входа в информационный пояс и получения конкретной выборки из него — можно в реальном масштабе времени исследовать любую личность, группу людей... Но, впрочем, об этом пока умолчим: всему свое время... Кроме того, мы имеем возможность наблюдать итог непосредственно на экране в виде графических окрашенных картин и тут же вводить свои коррективы — когда они требуются; так нагляднее и быстрее всего. Много методов получения результата — для разных целей различные: это у нас хорошо отработано. Выбираем для конкретного случая наиболее удобный.
— Скажите, пожалуйста, вы действовали не один?
— Да. Вот Роман, — Антон Вавилов показал на приятеля, — тоже радиоинженер, и к тому же блестящий программист. Он воплотил мои идеи в программный язык и сделал возможным ускоренное, практическое отслеживание результата... Без Романа я бы ничего не добился в плане технической реализации... Привлекали других людей на конкретные задачи, не посвящая их в общую проблему... Маша уже года три... четыре умеет работать на Абсолютном Глазе как оператор...
В этот момент белый смешной пудель с висячими ушами, бантиком на шее и белой шишкой-хвостиком — услыхав имя молодой хозяйки — стал скакать вокруг нее и лаять призывно; потом он рванулся по направлению к хозяину и, не добежав, бросился, скользя лапами на полу, опять к Маше, смешно подпрыгивая и подавая голос.
Обычно он вел себя тихо: когда они трое вошли в квартиру, он подошел к хозяину и молча повилял хвостиком. Сейчас, возможно, подоспело время прогулки или что-то иное потребовалось ему. Он требовал внимания, ласки.
Станислав удержался и не спросил, где жена изобретателя. Позднее, узнав о трагедии семилетней давности, он благодарил судьбу за свою сдержанность. Он наклонился и погладил смешного пуделя.
— Наш благодетель, — сказал Антон Вавилов, кивнув на собачку. — При такой бешеной нагрузке он наша психологическая отдушина — помогает снимать стресс...
6
— Ты хорошо знаешь этого молодого человека? — спросил Антон Вавилов у дочери, оставшись с нею вдвоем. — Ты уверена, что ему можно доверять полностью — и на веки вечные?..
— Конечно! конечно! Неужели ты думаешь, что я привела бы его сюда, если бы на тысячу процентов не была в нем уверена!..
— О, молодость... Я верю тебе, что он приличный парень. Но я тебе много раз объяснял... мы не имеем права рисковать — здесь появляется столько соблазнов... Слишком большую цену — и скажу даже, страшную цену — придется заплатить за малейшую попытку предательства...
— Папа, я рассержусь на тебя!..
Антон ходил в тесном пространстве загроможденной комнаты, кусая губы, нервно сжимая руки, изо всех сил стараясь следить за своим голосом, говорил медленно и на пониженных тонах, в предельно доброжелательной манере:
— Машуля... не сердись, ластонька... Здесь не место эмоциям... Слишком все серьезно — ты же понимаешь... Может быть, ты в нем со временем разочаруешься... может быть, он увлечется кем-либо... Прости — я обязан это сказать. Хотя в молодости всегда кажется, что так бывает у других, а вот у меня будет только все по задуманному... Пойми, я не хочу ни в коем случае накаркать — ты знаешь, для меня твое счастье на первом месте. Ты — главная у меня... В жизни всякое случается — и не всё, как планируем вначале.
— Папа, прости меня! — Она подбежала и обняла его за шею и стала теребить ему бороду. — Что же теперь делать?
— Ничего уже не сделаешь. Он был у нас. Все видел. Что теперь делать? Верить в твою интуицию. И... прости, как можно чаще отслеживать... Мишу? так его зовут? В этом нет ничего зазорного, поверь. Я и Романа отслеживаю, а он меня — для тренировки. Мы потом сравниваем итог с тем, что мы накрутили на самом деле... Ты ему все рассказала?
Он спросил и замер в ожидании ответа.
— Нет, не все. Я только конкретную задачу объяснила — что он должен делать на блоке и зачем... Для того чтобы подпитывать мой блок... А про глобальные вещи не успела еще...
— Умница! И погоди пока, не рассказывай... Но он, конечно, умный. Сам догадается о многом. Жаль, что банкира при нем привез. Он его тоже видел. И мог слышать что-то из нашего разговора.
— Все-таки давай верить хоть кому-то! Я выросла, все мое детство — всегда надо было скрывать, умалчивать, прятаться от людей. У меня вся моя жизнь ненормальная... Миша любит меня... ничего для меня не пожалеет!..
— Дай Бог. Дай Бог. Я рад за тебя. — Антон прижал к себе дочку, гладя ее волосы, произнес растаявшим голосом: — Будь счастлива, дочура. Будь счастлива... Ты скажи Мише, что мы занимаемся прогнозированием погоды. Долгосрочные прогнозы по всему Земному Шару. Наше устройство в стадии разработки — и когда закончим, начнем принимать заказы... Сейчас вкладываем, чтобы потом зарабатывать. По-моему, логичное объяснение для современного молодого человека, при том полностью правдивое: мы и это умеем делать... Из какой он семьи, твой Миша? Ты была у него?
— Да. Мама его учительница в школе, а папы нет — он их бросил... У Миши есть брат — вот бы ты поразился! их нельзя отличить. Они близнецы. Брат не поступил учиться, он вошел в бизнес с приятелями... они все однокашники... Возят из Турции и Южной Кореи шмотки, у них торговые точки на московских ярмарках. Продают и в других городах.
— М-да...
— Но ты не думай, Миша далек от таких дел. Он — другой. Не волнуйся, папа, я все понимаю. Я ничего не наврежу тебе.
— Не мне, Машуля. Не мне. И не только нам с тобой... Ну, ты все знаешь, не стану повторяться... Давай спать ляжем. Будем верить... будем верить... Наверное, за много лет тяжелейшей ответственности я действительно изменился — не в лучшую сторону. Вот так бывает — человек старается для людей, а внутри собственной души черствеет, делается подозрительным, замкнутым и... недобрым к людям? А? Парадокс?.. Неразрешимый? Но — дело надо довести до конца, если уж взялся за него и Господь сподобил на свершение!.. Что ты думаешь?
— Я думаю, что мой папа — самый замечательный человек на белом свете! Самый-самый!..
— Спасибо, спасибо... Ты — мой самый лучший человечек! Спокойной ночи. Я люблю тебя, дочура.
— Я люблю тебя, папа. Спокойной ночи.
Она легла на свою постель в маленькой комнате, и белый пудель улегся на полу вдоль дивана.
Антон достал из угла раскладушку и поставил ее наискосок на свободном месте в большой комнате. Но он еще не ложился. Он еще долго сидел за приборами, записывал на листе бумаги, и снова смотрел на экран, и менял изображение, нажимая на рычажки управления. Лицо было сосредоточенное, лоб нахмурен.
Через час он встал из-за пульта и прошелся, разминая ноги. Кажется, какая-то тревога отступила, Антон задумчиво и более мягким взглядом осматривал помещение. Подошел к рычагу питания в углу комнаты и опустил его.
— Да, в банкире я не ошибся, — произнес он вполголоса. — Да, слава Богу... Это был риск. Во многом я блефовал — ничего бы я не смог повлиять на его поведение, если б он догадался... — Тут он резко обернулся и посмотрел себе за спину, как человек, который боится, что кто-то рядом подслушает его роковую тайну. — Да, если б он догадался... совсем легкий, доступный прием... Нет у нас средств всегда воздействовать на него и менять его решения. Я только знал бы о них и сидел, помалкивал в тряпочку... Надо сказать Роману, и сделать сто, двести экспериментов — но чтобы мы преодолели этот запрет... Очень важно: много чужих людей втягивается в нашу орбиту. Очень важно, и срочно... Кто угодно может, если не догадаться, то случайно натолкнуться на... это... Вот Миша — почему-то не могу подойти к его ячейке. Почему? Он уже догадался?.. Ах, да — Маша сказала, у него брат близнец!.. Близнец, пожалуй, много действеннее... Да, да, да!.. Ах, я склеротик!.. Но он мне сейчас важнее всего. Мы должны отследить его — я обязан никому не верить. Обязан!.. Маше — ни слова более. Пусть девочка живет спокойно. Я хочу, чтобы она была счастлива... Хочу!.. Без матери. Моя славная девочка...
Так бормоча и по-стариковски покряхтывая, он снял одежду и залез под одеяло. Язвительно рассмеялся — уже в полудреме:
— Гениальный изобретатель на раскладушке... Так часто бывало... Плевать... Главное — сделать и довести до ума... Но теперь с Андроновым все реально, все реально... Ты большой молодец, Антон Вавилов... Можно так немножко самому себя? А?.. Сам себя не похвалишь... Нужны аплодисменты — всем, всем... Без них никуда... А я тыщу лет сижу в глубоком подземелье... Понятно, мне нельзя. Но я тоже человек... Хотя бы собственные. Ха-ха-ха... собственные... тоже хорошо...
Посмотрел на тесноту электронных шкафов, матовые экраны компьютеров, стеллажи с приборами, соединенными между собой посредством шин. Вздохнул удовлетворенно.
— Хорошо... Если Господь позволил это создать — значит, сохранит и поможет пустить по пути добра и разума...
Он протянул руку, коснулся впадинки в ножке рабочего стола на уровне его раскладушки. Индикатор сработал — выключился свет, замкнулись ночные замки входной двери. Наружу, на лестницу, пошел улавливаемый только лишь нервами, но не слухом человека, сигнал тревоги и дискомфорта. Вдоль стены комнаты мигали зеленоватые, желтые, красные сигнальные лампочки: одна система наблюдения, привязанная пространственно к подходам во дворе, к подъезду и двери квартиры, — продолжала работу на автономном питании.
7
— Ну, что ж, — сказал Дима, — мы ведь не станем доканчивать эту женщину, которую не прикончил ее собственный муж. Я Дима, надежный как скала, — не воюю с женщинами.
— Что ты. Не об том речь, Дима. Классная женщина — ей все козыри. Я подумал, мы могли бы перенять опыт по образу и подобию. И связи найдем не слабее, и занятие культурное. Я бы взялся за организацию такой фирмы.
— Меня девочка заинтересовала.
— Да. Но я не стал форсировать, чтобы не спугнуть. — Володя Жирный повернулся, заскрипел на стуле, подмятом его массивными телесами.
— Вот бы где прояснить подробнее.
— Что ты. У меня самого селезенка затрепыхалась. Но как? Надо обождать. Я по-разному раскинул — девочка подруга Ани, жены Мити Абрамова. Вроде можно было бы попробовать через них. Но девочка-то Ане ближе, чем я. Начнутся междусобойчики, и я потеряю возможные шансы на будущее.
— Хорошо. Жди. Не будем пороть горячку. Это не в Склифосовского ночью поспешать. — Дима рассмеялся. — Ух, и летели ребята через всю Москву! Ни одного гаишника. Твое счастье.
— Счастье, что ты у меня, друг. И шкетов на суд доставил, и они говорили то, что следует. Ну, а в спецпалате когда я ждал, ребята провернули по высшему классу. Моя бывшая фирма умылась!.. Сколько работал — даже и знать не знал, что депутат Харетунов хозяин всей той структуре.
— Значит так. Распыляться не будем: про новую фирму запомним… если наше — через полгода не убежит от нас. Главное, нацелься на девочку и ее папашу. Там что-то есть, что-то не просто мелочевка. Эти два-три штришка, что ты рассказал про них… про них! папаша, конечно, главный — я чувствую, что очень важное, громадное... Нам бы залезть туда, стать его крышей, или уж как получится, — никакая фирма нам не потребуется. Ты согласен, Вова?
Володя кивнул с значительной улыбкой на полнощеком лице.
— Так что о-очень осторожно, — продолжал Дима, — нацелься на них. Ищи, как зацепиться. Может, повезет помощь оказать. Не знаю. Смотри сам. Осторожно, хорошо? Зря не лезь. Но и время зря не теряй.
— Да. Я все понял.
— Ну, тебя учить не надо, Вова. Действуй! Ты ведь кто? Полковник спецназа. Афганец.
— Подполковник. От полковника я отказался, послал их.
— Ну, вот. Стало быть, козыри все именно у тебя.
Друзья коллеги весело засмеялись. Попрощались, крепко пожав друг другу руки.
8
По меньшей мере, еще один человек не умел отделаться от беспокойных и манящих мыслей, направленных на Машу и ее отца.
Миша — «мой друг», как отрекомендовала его Маша Володе, когда они сидели рядом за столом на свадьбе у Ани и Мити, — остался под сильным впечатлением от увиденного и услышанного в квартире Вавиловых.
Опасения Антона Вавилова были не безосновательны — Миша многое успел увидеть, и уловить из разговора изобретателя с магнатом. Вида он не подал, сохранив естественное и невозмутимое выражение. Но когда он распрощался и ушел восвояси, в голове у него закрутились догадки и умозаключения: он буквально был потрясен, попав в квартиру, забитую до потолка электроникой. Случалось, Маша просила его стянуть в университетской лаборатории то какой-нибудь полупроводник, то сопротивление. Он и предположить не мог, что эти мелочи предназначаются не для заурядного радио- или компьютерного умельца, из тех любителей, умеющих из веревки и двух гвоздей самолетик построить, — а что за ее спиной открывается вот такая волшебная квартира с такими умопомрачительными анализаторами, пультами управления, приборами контроля.
Он сразу же отказался поверить в простое объяснение о прогнозе погоды. Но промолчал, оставил при себе свои сомнения.
Но тогда что же это все такое?
Что значат все эти измерения? И эти уровни глубины? И отслеживаемые люди с их проблемами? А? как там Маша заявила — «перебрасываются ребенком, чтобы больнее кольнуть друг друга»; «где это в координатах земли…» Чертовщина! Координаты земли!..
А гость Вавилова? Кто он? Так запросто — один миллион долларов сюда, четыре миллиона туда. Что это за дела такие?
Громадные дела! Фантастические дела! Вот так он понял. И никакие дутые объяснения не способны были сбить его с толку. Человек он был умный, хваткий — в Университете не круглый отличник, но весьма способный студент, уже на первом курсе его привлекли к исследовательской работе. Так что мозги были, проницательность была.
Он бродил по Москве до ночи, обдумывая удивительную встречу, загадочные обстоятельства. То был подарок судьбы. Необходимо было принять правильное решение, как таким подарком распорядиться. Он уже словно сделался участником грандиозного события, еще не понимая в точности, какого именно. Но то, что у него имеются все права на участие в этом событии, что оно его личное, его кровное, — в этом он ни секунды не сомневался.
Поблекли, отодвинулись сердечные дела. Облик Маши, с которой немало скопилось к этому дню общего, — задернулся будто бы завесой, неинтересным он стал, непритягательным. Да и вообще не помнил он сейчас о Маше. Притягивало Мишу, интересовало его только устройство, только тот электронный великан, заключенный в вавиловской квартире. Возможности великана, используемая технология, предстоящая выгода…
Глаз? Абсолютный Глаз!
Колоссально! потрясающе! повторял он мысленно.
Он шел по заснеженным улицам, приближался к своему дому, и снова уходил далеко от него; ноги вынесли к центру столицы. Кремль, гостиница Националь, Тверская улица — красотища! И всем этим можно владеть, можно позволить себе всё абсолютно! Абсолютный Глаз!.. Намеков, уловленных им, было достаточно, чтобы улететь в головокружительные мечты. Он испытывал нечто, похожее на шок от боли, — с той разницей, что это была не боль, а сумасшедшая радость, удар счастья.
Ему требовалось с кем-нибудь поделиться. Обсудить, посоветоваться. Он не мог больше в одиночку переваривать свалившееся на него счастье. Он понимал при этом, что нужно сохранять в тайне: набегут, «меньше нам достанется», или вовсе всё утащат — они, чужие. Нельзя, чтобы узнали.
С кем поговорить, к кому пойти?
9
— Мишка, привет!.. Давай проходи, раздевайся. Нет! подожди… Слушай, идея… Не снимай пальто. Шапку сними... Ты иди в комнату, покажись; я здесь побуду. Разыграем их… Здорово, что ты зашел! Там пара человек нас вместе еще не видели. Ха-ха!..
— Да ладно, Сашка, брось. Кто у тебя?
— Нет, нет — иди. Потеха.
— Хотел поговорить с тобой. А вы, наверное, на всю ночь. Я уйду.
— Ты что?! Я тебя не пущу. Они часа через два умотают. Правда… один парень, ты с ним знаком, Игорь Харетунов — остается ночевать. Он не помешает. Мы потом с тобой поговорим. Ну, давай входи.
— Здравствуйте, — сказал Миша, входя в комнату.
— Да похоже, ты куда-то собрался и хочешь сказать: «до свиданья»?
— Александрус! Дружище!.. Вы перепили-с малость? А?
— Еще налить — для протрезвления? Коньяка, только коньяка, он протрезвляет.
— Спасибо, я не пью…— не успел закончить Миша, как все четверо молодых людей и девушка разразились гомерическим хохотом.
— Ох, я лопну!.. — произнес худосочный, словно бы изможденный от непосильных трудов, но кто его знал, от всевозможных злоупотреблений, — Игорь Харетунов: — Изво… ох-хо… изволите шутить, сэр?.. Так молоды, а уже занимаетесь притворством… лукавством…
— Я… не занимаюсь притворством, — нахмурился Миша.
— Игорь, оставь его, — попросила девушка. — Видишь, человек дошел до кондиции и ему хочется изобразить душку скромника. Чем тебе мешает?
— Да ради Бога! — ответил Игорь, поворачиваясь к низенькому столику, уставленному бутылками и бокалами.
Он на несколько лет был старше Миши — и Саши — но прилепился к последнему, потому что здесь всегда все имелось, любая доза, любая выпивка и веселая компания. Они успели притереться и привыкнуть друг к другу. А Саше он был полезен, потому что был напичкан деньгами — тоже любыми…
1998