Элегическое утро... Заза Датишвили

Сборник Избранных Рассказов
Полное название: "Элегическое утро в холостяцкой квартире".

Я еще сплю, но органы чувств уже c ехидцей сообщают, что приходит пробуждение и я в своей холодной квартирке, а не в сыром лесу. Тшетно пытаюсь вернуться в сон, чтобы досмотреть – чем дело кончится... Что за бред... Сон приходит уже не в первую ночь и поражает своим натурализмом и правдоподобием: я стою в сосновом лесу, на краю большой поляны. Низкие серые облака быстро летят в теплые края, оставляя пожухлую охру травы и моросящее дыхание леса. На поляне стелется туман и на другом ее краю едва виднеются акварельные контуры сосен с печально опущенными плечами.
Внезапно из облаков вынырывает огромный воздушный лайнер и несясь к поляне в неестественно наклонном, но спокойном пике, быстро приближается и растворяется в дымке. Все это происходит бесшумно и как-то торжественно. Я бегу, сломя голову, к самолету. Он лежит на брюхе совсем не поврежденный. Вспотевшие, от мороси, бока матово блестят, отражая неровную тень леса. Из иллюминаторов пробивается желтый свет и я по-волшебству внезапно оказываюсь в салоне.
Я стою лицом к длиннющему тоннелю салона с креслами. Нет никакого движения и только я, тихо передвигаясь, - нет, даже не передвигаясь, а плывя - не касаясь пола, всматрываюсь в лица пассажиров и осознаю, что все они мертвы. Я вижу множество лиц с открытыми глазами – мужских и женских, детских и старческих, красивых и неказистых, и выражение у всех спокойное и безучастное,- как у манекенов. Я пытаюсь остановить движение, но упругая резина чьей-то воли мягко и вместе с тем настойчиво тянет дальше. Все кресла заняты и только в конце я обнаруживаю свободное место, которое – я в этом уверен – ждет меня. Сила, преодолевая мое немое сопротивление и чуть ускоряясь, хочет вдавить меня в это кресло, несмотря на мое отчаянное сопротивление и именно в это время я просыпаюсь.
Не могу сказать, что сон меня сильно пугает. Скорее интригует и впечатляет, но крутить один и тот же ужастик надоело...»Так можно и гыкнуться, Македонский...» - резонно замечаю я и двигаю к уже реальным ощущениям, касающимся последствий вчерашнего сабантуя. А сабантуй случился по поводу приезда в гости моего лучшего друга и коллеги Лени Голубева. Я и не ожидал, что кто нибудь способен добровольно сунуть голову в тот бедлам, который игрыво называется строительством демократического государства или как там еще – установлением демократических свобод, а на самом деле... но об этом потом как нибудь – на свежую голову.
Да... увы, мой питейный потенциал похож на работу сторожа: могу пить через три - на четвертый. Теперь голова у меня набита одними обьяснительными записками и обвинительными заключениями. Постхарчевенная интоксикация явно превосходит ожидаемое. Голова даже не чугунная, а из совершенно нового металла, аналога которому нет на земле /может «Похмелит»?/ и по своему удельному весу он явно выходит за пределы таблицы Менделеева.
Начинаю осторожно шарить ногой в поисках тапочек, боясь спугнуть пульсирующую боль в области виска, чтобы она галопом не помчалась через оставшиеся извилины и кочки - к тому пустому месту, где у нормальных людей стоит мензурка с обозначением граммов разрешенного к выпитию вина. Ох... Никак не могу найти вторую тапочку, а предположение, что я вчера добрался до постели - прискакав на одной ноге, - совсем уж безумная мысль и я его гоню прочь, совершая при этом самое отвратительное дело при головной боли - лезу под кровать. Да, конечно. вот она родимая. Поднимаю голову и кладу на одеяло, подыскивая место попрохладнее.
«Свинья ты! – говорит мне внутренний голос – ну зачем ты столько выпил?!»
«Сам свинья! Где же ты был вчера!» – я тихо ненавижу этого вечно брюзжащего трезвенника, особенно за то, что он в принципе прав.
С кухни тянет сигаретным дымом. Видимо, Леня уже встал и отдавая дань своим рефлексам, ищет на кухне сьестное.
Я тяжело поднимаюсь с карачек и смотрю из окна на мой Кавказ – на месте ли. Вид из моего окна – предмет моей гордости, чего не скажешь о виде по эту сторону окна. Я могу часами обозревать живописную долину и горы, такие разные – они никогда не бывают одинаковыми – а в ясную погоду вижу даже Алаверди – огромную белую свечу, готового к старту - космического корабля.
Иду на кухню.
- Проснулся, Македонский? - не оборачиваясь, спрашивает Леня. Он бьет яйца в сковородку и они шипят, как змеи. Впрочем, кто его знает – как шипят змеи – может они шипят – как яйца...
Откровенно говоря, никакой я не Македонский и ничего общего между нами нет. Сроду не сидел на коне и замашки у меня не императорские. Так меня периодически звали мои институтские друзья после того, как узнали, что мы родились с Александром Филипповичем в одно и тоже время – 22 июля и зовут меня Александр, вернее - Сандро. Прямо вот так – Сандро.
С моим именем в России большой мороки не было и я всегда откликался на «Александр». Мне лично от этого не холодно - не горячо, как хотят - пусть так и зовут, но мое простое имя в России всегда вызывало приятное удивление. »Аааа, Ботичелли!»- неизменно проявляли знание эпохи возрождения при знакомстве и тут же добавляли :»Сандро – это Саша?» Так, благодаря бесчисленным крестным отцам и тетям, половину своей жизни я прожил под псевдонимом Александр Борисович. »Тогда уж Бохесович», издевался Леня. Кстати, как - то мы с Леней балагурили по поводу монгольского космонавта, которого звали ужасно длинным именем - вроде Гульбуджанинкерендой. Вот мы и проигрывали в уме внештатную ситуацию на станции и справедливо отмечали, что все бы сгорело дотла, пока до него докричались бы :"Гуль-бу-джа-нин-ке-рен-дой! На борту пожар!"
- Что, усугубил вчера? – Леня пыхтит сигаретой и поспешно отключает газовый баллон:
- Глазунья не любит, когда ее пригорают.
- Похмельный я, Няня – смеюсь я – Мне твоей сноровки не хватает. Но ты себя берег, как я припомню.
- Не те уже годы, Сандроид – со вздохом говорит он - да и обещал Танюше не злоупотреблять.
-Полноте, Сударь! Какие нежности среди нижегородского драгунского полка?!
«..Кахетинское густое
Хорошо в подвале пить, -
Там в прохладе, там в покое
Пейте вдоволь, пейте двое,
Одному не надо пить!...» – декламирует сквозь сигарету Леня Осипа Эмильевича.
-Циник!- отвечаю я – издеваешься...
На Лене выцветшие вечные джинсы и серый джемпер, который ему связала Танюша лет сто назад. Я вглядываюсь в моего друга и вижу досадные перемены: прибавилась седина в буйной растительности да и он сам стал задумчивее. Он молча пыхтит и перекладывает яичницу в тарьелки, аккуратно,твердой рукой профессионала разрезая спекшийся белок. Один желток лопнул и потек по белку, как лава.
- А это поварятам! – Леня кладет сигарету на край пепельницы, берет кусок хлеба и сосредоточенно вычищает сковородку.
-Иди помойшя, ато оштынет – говорит он набитым ртом.
В Лене дремлет добрая сотня килограммов. Он достаточно высок, обладает сократовским лбом, большими, карыми глазами /не знаю – чьими, но вряд ли Сократовскими/ и совершенно потрясной разбойничьей растительностью от уха до уха. Трудно за этим обликом варнака с большой дороги признать добродушного интеллектуала, порядочного семьянина, прекрасного музыканта и друга, каковым он в действительности является. То, что внешность обманчива, прекрасным образом подтверждается на нем. Собственно, отращивать бороду он стал из-за лени. Сначала он ухаживал за ней, потом сузил ареал обслуживания и под конец забросил окончательно, дав ей расти вволю.
- Ладно – говорю я. Не вздумай все сьесть - и направляюсь в ванную.
В ванной холоднее, чем на кухне. Уже несколько лет, как парового отопления в нашем маленьком провинциальном городке нет и в помине. Обогреваемся кое-как буржуйками. Каждую неделю покупаю воз дров у базара а воду приходится таскать бидонами с ближайщего источника или покупать у расторопного курдского парня-водовоза.
Я провожу рукой по вспотевшему зеркалу, внимательно вглядываясь в зеленые - опухшие от вчерашнего - глаза взьерошенного мужика средних лет с крупным, правильным носом и зачесанными назад поредевшими волосами. Нет в этом взгляде взрослого мужчины обычной искорки шкодливого парня. Он тяжел и какой-то затравленный. «Да...прав Леня – года не те»- думаю я и не особенно драматизируя сей факт, черпаю воду из аллюминиевого бидона и начинаю ухаживать за тем, что может, сегодня нравится - не очень. Не замечаем или не желаем замечать мы наступление старости. Нам все кажется, что мы мужаем и мудреем а старятся другие. Особенно, если пореже вглядываться в зеркало. Вот недавно встретил одноклассницу, которую не видел со времен выпускного вечера и поразился переменам в ней: юная, симпатичная девченка превратилась в полную, обрюзгшую бабу, а то и в бабушку. Я бы ее и не узнал, если б она не вычислила меня. «Екорный бабай! Вот так, сквозь ежедневные глупости и рутину протекает жизнь, которую мы выиграли по сумасшедшему везению. Мы, продукт невероятного стечения обстоятельств, выйдя из иллюзорно-счастливого детства и легкомысленной юности, начинаем обрастать бытом, дрязгами, разочарованиями, болячками и ошибками, как старый корабль ракушками, обнаружив в один прекрасный день, что вот, прошли праздники с сумасшедшинкой и идеализацией, промелькнули мимо, как сверкающий огнями океанский лайнер и оставили наше теплое и обманутое, набитое холестерином тело - готовиться к обряду погребания - через цинковый прилавок Лени. Леня Голубев мой коллега. Мы вместе кончили наш дорогой медицинский. Теперь он работает патологоанатомом / там поспокойнее – /«Никто не жалуется»/ и зарплата побольше а я - в детской реанимации, то есть занимаем по службе места, вплотную примыкающие к небесам.
«...Рассудок, шестернями скрежеща,
обмерит черепа мадонн и монстров,
и, утолив познанья зуд, уснет,
как циркуль в бархатистой готовальне,
замкнувший идеально точный круг,
в котором мы навеки сгинем...» - вспоминаю своего друга, поэта Игоря Чурдалева. Да...»Навеки сгинем...»
Остыло уже все – кричит из кухни Леня и стучит ладонью по стене. Я иду к нему.
-Опохмеляться будем, Барон? – Спрашиваю.
Честно говоря, я не понимаю этого “Опохмеляться”. Зачем заново вгонять себя в ...
-Не-е-ет. Мы что, алкаши какие? Попьем чайку.
Мы начинаем есть. Глазунья чуть подостыла, но вкусная.
-Ах, какой у вас хлеб, Филиппич! Чудо! Такого хлеба у нас нет. Леня кряхтит от удовольствия и нюхает действительно вкусный хлеб.
-Это потому, что его пекут на раскаленной глине и к нему примешивается аромат углей.
-Ну, знаю, знаю – мне не технология нужна, а ощущения!
- Я, пожалуй, буду кофе. Ты будешь? - И встаю.
- Нет, я - чай. Согреюсь малость.
Наливаю в Ленину чашку кипяток и ставлю себе кофе. Леня вынимает из чашки разовый пакетик чая, встряхивает его и совершает ритуал, всегда меня веселивший: кладет пакетик на ложку, обматывает нитку вокруг ложки и выжимает из пакетика последние остатки заварки.
-Самый сок – важно замечает он и тянется за сахарницей.
- Не злоупотребляй моим гостеприимством. Ты руки мыл с мылом? Вопрос предполагает однозначный ответ.
-Да, разумеется.
-Тогда прости, чай будешь пить без сахара.
Леня смеется старой шутке. Правда, в нынешнее время она кажется горькой правдой. Чуть поеживаясь,он обхватывает чашку ладонями, вдыхая аромат.
Мы на секунду замолкаем, ухмыляясь каким-то внутренним клочкам воспоминаний, даже не клочкам, а кадрам...
...Мой кофе разумеется убежал. Как раз в ту секунду, когда я отвел глаза от кофейника. Это тоже ритуал и подозревая неизбежность потерь, всегда заправляю кофе чуть больше.
Вы, южане - народ иррациональный и легкомысленный - полный необоснованного оптимизма – разомлев от глазуньи и чая, Леня начинает философствовать - строите дома в расчете на солнце и тепло,тогда, как мы, россияне, ориентируемся на мороз и холод. В итоге, местные -5 -7 переносятся, как народное бедствие и видятся вами, как дни тяжелых испытаний...
... Мы заканчиваем завтрак и я убираю посуду в раковину: потом помою. Леня снова закуривает и выпускает громадное облако дыма к потолку.
-Отравишься и меня отравишь!
Я не курю уже почти два года. По разным соображениям, среди которых финансовые занимают важное место. Да и сердце стало пошаливать, то и дело сбиваясь с ритма.
-Сандро, вот бы эту квартирку в Нижнем – не обращая на меня внимания, замечает Он, осматрываясь – не ахти, но все же двухкомнатная, со всеми удобствами. А, Сандроид, имел бы ты ее в Нижнем – может бы не уехал...
-«Если б у баклажана были крылья, он был бы ласточкой» -(Это у нас расхожее)
-Да –да- да - Леня смеется и запускает руку в бороду...


Прямой выход на страницу автора:
http://www.proza.ru/author.html?doctord


© Copyright: Заза Датишвили, 2007
Свидетельство о публикации №2704180211