У хозяйки Александры Ивановны остановился рыбак из Москвы, Петр Николаевич. Хозяйка в самый раз – лишнего слова не скажет, только по делу. Но и рыбак ничего – ловит себе рыбку. Хозяйка то и дело уху варит и рыбку жарит. А у хозяйки дочь Клава. Перед зеркалом вертится, ресницы красит. И всё у неё хи-хи да ха-ха. С виду скажешь несерьёзная, но очень ей идёт этот смех. Петр Николаевич пробовал к ней подъехать сбоку: «Клава, смотри, каких лещей поймал. Завтра ещё поймаю. Хорошо их на масле жарить!» А Клава колокольчиком разливается: «Хорошо, даже очень». Возьмёт в свои губки кусочек рыбы и опять идиотский смех. Лещ словно не лещ. И ни какой благодарности. Словно так и надо.
А ещё к Клаве заходил её ненаглядный Феденька. Деревенский парень, безо всякой тонкости в обращении. Что думает, то и брякает: «Что это у вас, Петр Николаевич, лицо как изжёванное? Не с похмелья ли?». – А тебе, подлец, какое дело! - мысленно негодует Петр Николаевич. А Клава ещё нежнее и звонче разливается. Просто до умопомрачения ненавидел Петр Николаевич в этот момент её такой идиотский смех. Сам же пробовал поддеть Федю: «Хорошо в деревне-то? Молочко из-под коровки, огурчик с огорода, поворочал и отдыхай на завалинке, главное, думать ни о чём не надо. Вот где здоровье-то!» Но Федя ржал, точно ему польстили, и отвечал: «А нам больше ничего и не надо!» А Клава вторила ему.
Как-то Петр Николаевич собрался в город на своих «Жигулях», хозяйка послала с ним Клаву за покупками. Следя за мчащейся навстречу дорогой, Петр Николаевич начал издалека: прошелся по теперешней молодёжи, что ни к чему не стремится как раньше. Вскользь упомянув свою диссертацию. Клава чуть в ладоши не захлопала: «Как интересно. А на какую тему?» Петр Николаевич снисходительно усмехнулся: «На тему влияния лунного света на произрастание телеграфного столба», - Клава вновь залилась радостным смехом. Петр Николаевич, как бы невзначай, нехотя, стал рисовать перед Клавой свои горизонты: заработок приличный, дача есть, гараж под «Жигули». А «Жигули» ещё новые. «А сюда, - Петр Николаевич снисходительно усмехнулся, - завернул лещей поудить. Лещи у вас тут ничего».
Клава притихла. Глаза у неё расширились, словно, она не понимала, чего ей хочется. Она уже казалась Петру Николаевичу до такой степени своей, что бери и вези, куда хошь. Но тут подъехали к дому. У дома их встречал Федя со своей глупой, ненавистной Петру Николаевичу ухмылкой. Рот до ушей. Так и ляпнул: «Чего это вы так долго? Любовь крутили?»
Клава тут же сбросила оцепенение. Бросилась дружку на шею, смеётся: «Да на кого ж я тебя, такого дурачка, променяю?» И смех её как никогда жизнерадостен и звонок. А Петр Николаевич собрал вещи и на следующий день уехал в свою Москву.