Так бывает. А я говорю, так бывает. По крупинкам убывает время. Раз, и вот уже перешагнули заветный барьер, сами того не заметив. Как раз так умер один человек, странно во сне. Ни в ска¬зочно прекрасном сне и не в кошмаре. В том сне всё было как в жиз¬ни, и Аристарх даже не понял, что спит, а как раз маялся, поминутно переворачиваясь с боку на бок, и глотал таблетки кляня бессонницу.
Ворочаясь, он думал: «ангел сна, вот если бы ты был так добр и послал мне необыкновенный, прекрасный сон за труды мои».
Но сон не шел, и к утру, молодой человек понял, что пропустил свой сон. Хотя в действительности он проглядел приход иной гостьи. Так или иначе, а утром он отправился, как ни в чем, ни бывало на работу.
А надо сказать, что мир, в который попадают наши дорогие покойники не то, что мы привыкли именовать «мир», а всего лишь одно неописуемое существо и вид оно принимает такой, как сам человек себе представлять изволит. Грешнику угли мерещатся, праведник сквозь ангельский пух свет видит, а наш-то, бедный, не знал, что помер. И мир его, поэтому, не изменился для него ни капельки. Так и «жил» он дальше, женился, детей нарожал, да только, ни кто ему правды открыть не мог. Меж делом песни писал. При жизни Орфей бы за честь посчитал такую музыку исполнять, радость при нем на земле неотступно жила.
И вот, когда узнала она что друг ее в придуманном, ненастоящем мире мается, всё думала, как бы знак подать. А потом решила: «ноги моей там не будет! Вот и повод задуматься появится. А там, глядишь и догадается, что к чему». Сказано, сделано. Пишет музыкант песню за песней, хвалят, исчезают, хвалят, исчезают, за собой в дыру черную да холод¬ную песни его уносят квадратно-очковые клерки да красные импресарио. А звуки летят огненными змеями, опутывают вазы и канделябры, сталкиваются с пустыми глазами людей-призраков, и беспомощно падают к ногам. И тут же загорелые молодцы давят их ногами как грозди виног¬рада. Льется вино. Но не радует. Он побеждает в музыкальных спорах, и приближается, приближается… от должности к должности, от ступеньки к ступеньки, как по нотным строкам к королю. Но не чувствует ни радости ни вдохновения, и только вино становится с годами крепче.
– Что есть музыка, – недоумевает Аристарх Петрович, когда я жил в мансарде у старухи, я был счастлив, а сейчас я проверяю ноты цифрами и пишу партитуры по великолепным заказам, как бездушная стеклянная танцовщица со шкатулки немецкого мастера крутит ножкой с безукориз¬ненностью мертвой.
Так думал он, а мир оседал паутиной и парчовыми шторами на плечи, стекая дальше мантией. До боли жал руки обильными браслетами, и распускались что бы не вять цветы тлена. Призраки-дети целовали музыкальные пальцы отца и растворялись, преобразовываясь в новые лица и строения, едва он отворачивался.
И однажды Аристарх не выдер¬жал. Бесполезные аккорды били в окружающее бездушие, а слезы ска¬тывались не задерживаясь, в строгом и мажорном ритме, свойственном лишь музыкально образованным натурам.
– Душно, ах, как душно!
После первого припадка жена пригласила к нему придворного медика, создавшегося тут же из белой пены ее пеньюара. Доктор вынес диагноз, и как ни в чем не бывало пошел в гостиную завтракать.
И тут Аристарх Петро¬вич вдруг прозрел, вернее он только стоял на пороге величай¬шей тайны. Руки его тряслись от возбуждения. Со стороны могло показаться, что он не в себе. Доктор допил кофе, пожал больному руку и тут же воплотился в свадебное платье на другой стороне улицы. Без шляпы музыкант бросился к церкви, расталкивая свадебную процессию, схватил визжащую невесту и даже закричал от ужаса. Потому что слева на груди еще виднелось чуть уловимое, и уже исчезающее пятнышко кофе.
– Вот! Смотрите! – закричал он, – это кофе, я же знал! Я говорил! Вот мое доказательство! Понюхайте, она только что была доктором, а теперь...
– Он же сумасшедший, – заговорили вокруг. – Вызовите полисмена, врача, отправьте его в лечебницу!
– В лечебницу к призракам? – Воскликнул музыкант, пятясь от толпы. – Нормального человека к нереальным теням?!
Кто-то ударил Аристарха Петровича по голове. Ночь хищной птицей сорвалась с крыш, закрыв крыльями свет. Все стихло, а он летел, летел куда-то в пустоту, улыбаясь и напевая что-то незатейливое.
Тихая радость обнимала свое¬го друга, поминутно целуя и рассказывая детские анекдоты, а вокруг них мир просто не успевал наплодить достаточное количество призра¬ков, путаясь, и стекая по предательски гладким небесам.
Поравнявшись с моим окном, Аристарх Петрович с шумом высадил стекло, и закричал: «рассыпься, рассыпься»!..
Будучи убежден в его серьезных намерениях, автор предпочитает смешать крохотные молекулы своего естества с паром от чайника и скрыться, таким образом, в облач¬ных далях небес.