Город порос розами. Причем армия алыми, молодые деви¬цы розовыми, а особливо девицы белыми, светские дамы чайными, а колдуны и магистры все-цветной магии черными, как запекшаяся кровь. На лбах старых библиотекарей и хранителей книг вспыхнули удивитель¬но красивые розы созданные из теплого и холодного света с проступаю¬щими на лепестках строками и стихами.
Бумажные цветы сделались уделом книжных червей и бумагомарателей. И весь город благоухал, как какой то странный, великолепный сад.
По началу газеты еще пестрели рекомендациями о драгоценных камнях эмитирующих росу или солнечный свет, но вскоре и они устыдив¬шись начали видоизмениться перерастая в светлую бересту на стволах или серые валуны. Некоторые из них правда не утратили свою информа¬тивность, но говорили они теперь языком рун, причем бывшие центральные издания владели кельтскими знаками. Хотя, бродя недавно по пригороду, я лично обнаружил несколько камней с этрусскими стихами.
Ходили упорные слухи, что в каком то городе, передавали по-разно¬му, то ли к юго-востоку, толи к северо-западу, на людях и животных растут ландыши. И это приветствовалось монархическими кругами, т.к. ландыши признавались чистыми и одновременно королевскими. Как будто была направлена делегация с розовой и святой водой, а так же с известными мерами всех семи источников.
Удивительно, как изменились люди: во-первых нравы, мягко говоря стали естественны и горячи. Если скажем молодой человек или девушка страдали любовным недугом, то лишенные любимого предмета на несколько часов они сгорали от чрезмерной температуры бушевавших в них страстей, причем их розы наливались кровью, покинутые они вяли.
Вскоре на многоцветных выборах победили монархисты, и прошел слух, что король обладает каким то нелицеприятным ароматом, и поэтому следует ждать коренных реформ по уничтожению всех запахов вообще.
Дни летели за днями, а желтые листья, за красными, создавая странные картины на глади озера. Когда в городе отцвели первые цветы произошло страшное волнение, так как консерваторы обвиняли в случившемся радикалов, а радикалы консерваторов, попробовали государственный переворот, но означенное средство не помогло.
Вскоре все цветы опали, и город принял проливные дожди, как меру сочувствия отпущенную осенним небом. Зимой все уже забыли о цветах, упоминания о которых встречалось лишь в сентиментальных песенках отцветших свой век поэтов и на костюмах шутов.
Священник из церкви Алхимической розы сошел с ума твердя с
кафедры о прилете желтых бабочек, которым не суждено коснуться лепестков.
В остальном же, город зажил обычной жизнью.
Шесть часов. И поднимаюсь на городскую ратушу покормить моих друзей серых птиц, и подвести стрелки часов, ту, что отвечает за век немного зашкаливает. Ну, это поправимо, я иду, слегка пригнув голову, в мягких туфлях, боясь повредить птицам и грызунам живущим на лестнице ратуши.
Особенно осторожно приходится обходить часовой механизм, так как мои лепестки удивительно нежны, и цветов в эту зиму столько, господи, сколько цветов растет из меня, с удивитель¬ными, сотканными из радуги и блеска стрекозьих крыльев лепестками, испещренными великолепными стихами и миниатюрами.
Я поправляю стрел¬ки времени, они чуть-чуть зашкаливают, а в остальном вполне сносны. Тик-так, тик-так, говорят часы. Я давно уже не сплю, а всё хожу, хожу, какие нежные они, мои лепестки, какие нежные, не дай бог помять. Тик-так, тик-так, хожу-несу, хожу-цвету, тик-так, тик-так...