Иоанны

 
       
       – Зачем я здесь, зачем я пью? Может быть, что бы увидеть луну на дне стакана, а может мне нужно совсем другое – например попробовать обернуться на полном ходу, чтобы на мгновение узреть лицо молодого человека не безображенное какой бы то ни было мыслью, круглое как солнце. Нет... Вру...
       Не за этим я, скрывая от людей свою знаменитую рожу, прихожу в это кафе, известное мне с прошлой жизни. Страшно то, что вновь помолодев, я ни как не могу оставить прошлых привычек. А ведь теперь моя жизнь зависит от того, удастся ли мне со всей правдивостью актера принять правила новой игры. Хотя вряд ли кто-нибудь начнет подозревать ме¬ня открыто.
       Трудно изменить вкусы и пить вместо крепкого кофе чай, есть, вместо мяса овощи – будто я кролик. А жена!? Ее ведь я тоже
вынужден был бросить. Сегодня я отмечаю мой прошлый день рождения – звучит по идиотски. Дня смерти я боюсь – постарался, что бы в некрологе все было предельно просто:
       «28 октября находясь на гастролях в Вене, скончался и т.д.» Теперь двадцать восьмого сижу дома – я суеверен.
       Обляпанный графин мог бы много порассказать о моих мыслях.
       Теперь я могу немного расслабиться, и вспомнить, как все было, ведь со дня «моей смерти» я не имел возможности исповедоваться. Поэтому раз в пять лет я приезжаю сюда, заказываю зеркало и повто¬ряю ему все с самого начала.
Итак, я был преуспевающим музыкантом, гениальным, как считали многие. Родился, как принято говорить в небогатой точнее обеднев¬шей семье. Мой отец зарабатывал деньги, давая уроки музыки богатым и глупым мальчишкам, моя мать – ангел небесный, отрывалась от нас, стирая на весь дом. Я и сейчас помню ее не иначе, как согнувшуюся в молчаливом поклоне у таза с бельем, или колдующую у печи.
Наша семья была бедна, но очень горда и детям давалось неплохое образо¬вание. Отец занимался с нами музыкой и вокалом, а мать учила грамоте. В год когда мне исполнилось шестнадцать, старший брат – гордость семьи уже служил приказчиком. С его помощью я сумел уехать из горо¬да, чтобы продолжить занятие музыкой. Я опускаю полосу студенчества, и вижу себя на пороге театра оперы, где только что игралась моя музыка.
Дальше Фортуна благоволила, я получал контракт за контрактом. Любил, писал, был любим, женился, правда, неудачно. Объехал весь свет с неизменным успехом, и наконец обнаружил себя престарелым, заслуженным, этаким светским львом. И вот тут мне в голову все чаще и чаще стала приходить одна и та же мысль, что есть же верный способ, почерпанный мною в трудах великого Сезини – не умирать, а жить. Жить с большой буквы, творить!
Не только оперы они получались великолепно, но попробовать что-то новое, совсем неизвестное мне. Приблизиться к нулю, ко дню, ког¬да я –маменькин сынок покинул любимую Италию. Сколько было путей, коими я пренебрег ради этого, который пройден теперь до конца. Несколько раз я писал вальсы и польки, но они проходили незамеченными, хотя именно в малых формах художник под час может выра¬зить очарование и тонкость сиюминутного и через сиюминутное – вечное. Зритель привык ко мне и начал диктовать свои условия. Они хотели видеть крупные произведения с переплетениями интриг и судеб – некий мистерии человечества! Мне говорили, каким я должен быть! Мне, художнику, творцу жаждущему перевоплощения! Я не желал с этим мириться, И решил исчезнуть.
       Опер созданных мною хватило бы на нескольких музыкантов, таким об¬разом, долг перед творцом был исполнен. Семья обеспечена, и при экономном ведении дел денег хватило бы на несколько поколе¬ний. Правда, детей у меня нет. Был сын еще от первого брака, но и тот умер в два года от скарлатины. Но я всегда заботился о много¬численных племянниках и племянницах.
И так, во-первых, твердо решив начать все сначала, я позаботился все-таки о себе на будущее, и отписал всем знакомым, что жду своего сына, который жил все это время с матерью в Италии, и только теперь приезжает сюда. Я постарался бубнить о своем выдуманном сыне во всех салонах, где мне пришлось бывать этот месяц, намекая на древний род его матери. А то, как бы я объяснил, отчего скры¬вал его двадцать лет. В моем завещании отводилась энная сумма молодому Иоанну. Имя я взял свое. Вскоре, правда, я так разыгрался, что действительно поверил в существование сына и жаловался со слезой в голосе на пристрастье молодого человека к несерьезной музыке: вальсикам, полечкам, романсам. Я говорил, что не одобряю эту склонность и страстно жду сына, дабы переубедить его, объяснив на примерах всю глупость таких затей.
Как выяснилось впоследствии, в этом то я как раз и преуспел. Ну ладно сделанного, как говориться не воротишь.
       – Официант, еще вина, да побыстрее!
       Я волнуюсь.
       Потом я на всякий случай отрекомендовал Иоанна в нес¬кольких театрах, оставил кое-где пачки его нот, и омолодился. Нет, не сразу, конечно, мне нужно было создать совершенно дру¬гой облик. Хватит и внешнего сходства и того что, как выра¬жаются, вылезает наружу.
Итак, я подробнейшим образом записал свои черты характера
и пристрастья и попросту изменил их на противоположности. Так из запальчивого, чистолюбивого старика я обратился в достаточно неуверен¬ного, ранимого молодого человека, несколько рассеянного и обидчивого. Добавил немного вспыльчивости и фанатизма, приписал себе встревать в политические дела, правда, не более чем как дилетант, чем должен был только вредить себе. И главное Иоанн открыто должен был объявить войну своему знаменитому отцу, не идя по его стопам и не пользуясь протекциями.
Я продумал свой план до мельчайших, как мне тогда казалось деталей, доводя отдельные черты характера до состояния автоматизма, и только потом я изменился, в небольшой гостинице, где поселился специально для этого.
Больше всего мучила мысль, что я уже не смогу стать прежним, не смогу открыться друзьям, жене. Печаль утраты сковала мое сердце, я повернулся на постеле, смутно осознавая, что произошло нечто неотвратимое, рывком сел, спина не болела.
Долго не решался подойти к зеркалу. То что я увидел, было ударом тока, на меня смотрел очень худой молодой человек с несколько отрешенными, болезненными глазами.
       Часами я привыкал к своему лицу, (какими часами, месяцами не узнавал себя в витринах домов), к телу, которому перестала идти размерянная величавая походка. Я влез в костюм, купленный на прошлой недели где-то за гордом и очень обрадовался, что взял деньги. Теперь я понял что идея начать все с нуля, никуда не годиться, слишком сильны были привычки хорошо поесть – не много, но вкусно.
       Подойдя к закусочной Реми, я перетрусил как последний идиот. Нет, я не был еще готов встретиться со знакомыми, да и рацион я себе выбрал совсем другой.
       «Нет, дорогой, тебе не сюда» Решил я и свернул в столовую напротив. От нехватки кофе непривычно кружилась голова, в животе урчало. Потренировавшись в новой роли с неделю, я нанял экипаж, побросал в него чемоданы, и как раз успел на шестичасовой поезд, который по плану должен был отвезти меня в родной город.
       Все знали что я прибываю именно сегодня, во-первых из рассказов меня то-есть моего отца, и во-вторых я послал письмо и телеграмму, так что на вокзале я рассчитывал на встречу.
       Неожиданно в толпе встречавших я увидел знакомого флейтиста, которому обещал помочь перед «смертью», но занятый своими делами совсем упустил это из вида. Я улыбнулся и помахал ему рукой и тут же осекся – что ты дурак делаешь! Ты же в первый раз в этом городе. Отвернувшись от друга, я сделал вид что машу кому-то другому. Выйдя из поезда я начал беспокойно озираться как это делают приезжие, когда слева от меня выскочил знакомый астролог, откровенно говоря, я всегда испыты¬вал перед ним суеверный страх, и надо же, что бы именно он встре¬чал меня.
       – Иоанн? не правда-ли, сразу вас узнал. – Заговорил Альберт Иванович.
       – Да... вы, встречаете меня?
       – Конечно, я большой друг вашей семьи...
       «Врет».
       – Но позвольте вам помочь, поговорим в экипаже, – он быстро подхва¬тил второй чемодан, и побежал распихивая прохожих. Экипаж действитель¬но ждал его на углу. – Сейчас он скажет что я, то есть мой отец умер... сейчас... я должен сделать вид, что потрясен. Да... какая еще реакция может быть, ничего другого, настоящее потрясение... сейчас он скажет...
       – Кстати, - отвлек он меня, – у вас такое интересное лицо, оно выдает человека весьма одаренного и с глубоким внутренним опытом...
       «Знал бы он про мой опыт».
       – Простите, кто вы по знаку? – своим вопросом он поставил меня в тупик. Мой знак Лев, но я не успел выбрать новый, и отлично помню, как он доставал меня в «прошлом» – «карма власти, правления, реали¬зация через любовь и власть...» – противно. По моим глазам он мог заключить, что я Рыбы, овал лица и волосы могли натолкнуть его на мысль о скорпионе, но я забыл, какому времени года соответ¬ствуют эти знаки и совсем растерялся.
       – Вы что же не слышали об астрологии?
       – Нет.
       – Тогда скажите дату своего рождения.
       – Седьмое июля, – выдавил я сегодняшнее число.
       – Вы Рак! 0.., это необыкновенный знак молодой человек, скажу по секрету – Рак – тайный и самый страшный воин всего зодиака.
Хотя и кажется тихим и безобидным. Раки...
       «Ну, понесло... Когда же он скажет про отца»?
       – Вы меня не слушаете? Вам не интересно?
       – Нет, что вы, очень интересно, очень, просто дорога знаете ли…
волнения, я же сегодня должен встретится с отцом и мачехой.
       – Ну, говори же»!
       – Как, а вы разве не знаете?
       «Ну, наконец то»! – Что?
       – Ваши родители уже десять дней на юге, ваше письмо получила служанка и передала мне, как ближайшему другу.
       «Такого поворота я не ожидал». То есть как?! – Не спросил, а как-то пискляво выкрикнул я.
       – Не беспокойтесь, я отбил им телеграмму, и возможно мы будем ожидать их приезда со дня на день, а пока позвольте мне развле¬кать вас в меру своих талантов.
       Слава Богу, что к тому времени экипаж остановился у моего дома и я выскочил наружу. Сославшись на усталость заперся в предоставленной мне комнате.
Господи, что же это значит! Кто может выдавать себя за
меня (моего отца)? По моим расчетам маэстро не должен был вернуться из очередных южных гастролей умерев от удара. Моя супруга должна била получить письмо от поверенного с приложением свидетельства о смерти и захоронении. Не может быть, чтобы Катрин не поверила этой версии, и ничего никому не сказав, поехала проверять. Или может, узнав о моей смерти, она отправилась за границу с любовником, выдавая
его за меня? Или я это не я? А больной выдающий себя за вели¬кого музыканта. Я терялся в догадках, временами порываясь либо пойти в свой собственный кабинет, либо бежать из этого дома. Один раз я не сдержался и сходил в библиотеку за книгой. Слава Богу, удалось это сделать незаметно. Ожидание тянулось – Альберт заезжал дважды Я начал подозревать, что он о чем-то догадывается, либо разнюхивает специально.
Напряжение спало сразу по приезду Кетрин, как выяснилось позже, она ездила к адвокату подменить завещание. А в тот день – это был незабываемый въезд. Вдова в шикарном черном платье и шляпе с вуалью, в карете заваленной белыми цветами. Она матерински прижала мою голову к своей прелестной груди, я ощутил тонкий запах вербены (её любимых духов).
На отпевании как говорили все, я держался молодцом. Через три дня я покинул свой дом и поселился в мансарде недалеко от театра.
Где и начал постигать все тяготы жизни сына гения. Во пер¬вых меня считали богачом и требовали, требовали, требовали. Во-вторых, и самое главное, я ощутил гнет имени «моего отца». И хотя, как и следовало ожидать, быстро поднимался в гору, мои бывшие друзья и поклонники приходили на концерт с целью сорвать его.
 Слава Богу, большинство из них все-таки понимали хорошую музыку, в каком бы жанре она не была написана, и вовремя остановились.
Успех шел за мной по пятам. Но, как пришлось мне страдать в России, стране где я когда-то узнал силу любви и позор отказа, моя возлюб¬ленная была очень знатного рода и ее родственники ни за что не отдали бы ее замуж за заезжего музыканта. Я бежал из страны и каково же мне было теперь встретится со старшей дочерью моей тогдашней возлюбленной, как две капли воды похожей на мать. Мы виделись в тихих парках Павловска и дарили друг другу розы. Жаль, но этот роман кончился в точности, как и предыдущий, ничего не изменилось здесь.
Этот можно сказать вторичный удар не был роковым, но сослужил очень дурную службу в последствии.
       Злой и обиженный явился домой, на вокзале среди встречающих я заметил Кетти с букетом роз, не знаю, какая муха меня укусила, но я привлек к себе «жену-мачеху» и поцеловал. Скандал не замед¬лил разразиться, но теперь мне поминали все. Многие уже и раньше замечали, что я оговариваюсь, путаю времена, вспоминаю события, которым не мог быть свидетелем. Что могло свидетельствовать обо мне как о душевнобольном человеке. И как следствие уничтожить мою карьеру и мою жизнь.
       На помощь пришел Альберт, объяснив экстравагантность моего поведения с точки зрения небесных знаков, но это развеяла толки лишь на половину. Сославшись на переутомление, я лег
не надолго в клинику Ауфмана, но вскоре обежал оттуда на воды.
       Объявив себя своим сыном, я отказался от церкви, а сейчас мне была необхо¬дима исповедь. Вот тогда-то я выбрал это кафе. Только здесь я могу быть самим собой.
Из боязни проговориться во сне я живу один. В периоды меланхолии, которые стали длительнее, я чувствую себя так, если бы я убил своего «отца-себя». В остальное время я самозабвенно играю, строю авантюрные планы, творю.
Видит Бог, последнее время мои вальсы достигли истинного совершенства. И вот я опять стою на горе и взираю в даль. Все чаще и чаще я начинаю задумываться, а не начать ли мне с самого начала. Последний годы я увлекся органными фугами, но в совершенстве овладеть столь сложным музы¬кальным направлением на заре жизни не представляется возможным. И я начал подумывать... да.., если Бог опять позволит совершить безумное омоложение, я бы хотел начать все с начала. С нуля, как бы ни тяжел был груз уже двух жизней.
Я вижу мир музыки – океан сияющих звуков, в котором парю я, как цветная призма, пропускающая сквозь себя лучи чистого света. Я счастлив, и вот оставив здесь великого маэстро, благоговейно опускаюсь вновь к истокам, к пересечению ста дорог.
Пути-судьбы бегут от меня во все стороны. Две из них я уже прошел, сколько впереди?! Я выбираю судьбу органиста из церкви святой Лючии, в тридцать лет, я правда предпочту духовенству «свет». Но только затем, чтобы расширить репертуар исполняемых произведений.
И так будет вечно, пока я люблю, и пока есть музыка. Я счастлив.
Зачем я здесь, для того ли, чтобы увидеть луну на дне ста¬кана, или вспомнить звезду русской труппы – горящую звезду переполнившую мое сердце этим летом так, что оттуда уже льется, развор¬ачивается огненная стихия «апокалипсиса». Светится зеркало.
Боже как светится зеркало в полнолуние. Когда у меня депрессия, я кажусь сам себе сумасшедшим и счастлив, что живу не одновремен¬но с инквизиторами, хотя разве можно казнить человека за то, что он имеет прошлое, и ни в пример другим знает откуда он и зачем.

       Шквал музыкального шторма сносит старое кафе с зеркалом и моими воспоминаниями, и я только успеваю выплеснуть луну из полупустого стакана...