Женщины отшельника карривана

Юлия Игоревна Андреева
Мати то падал, то плавно растекался по комнате. Музыка и запахи сливаясь, образовывая нежнейшее сочетание. В полуза¬бытьи он впустил сначала, невесомость, затем теплую воду. Пузырьки поднимающиеся от самого пола, приятно щекотали все тело. Мати отдал мысленный приказ о плавной замене воды на струи воздуха. Этот момент сочетался с сочными аккордами неизвестных ему духовых, вся комната окрасилась в розово-золотые тона.
Как бы сами собой включились чесалки, забормотали, забулькали - нашептыватели нежностей. Затем по коже прошлись мехами коронованного горностая, и сразу бенгальского тигра скрещенного для большего эффекта с котом персом. Мати обожал полукровок. Замечательный новый почесыватель влезал прямо в ухо, комната покрылась серебристыми искорками. Мати покачивался в волнах воздуха, звуков и запахов, держась за реальный мир лишь ухом в чесалке.
       И надо же что бы именно сейчас, кто-то бесцеремонно ворвался в дверь. Музыка исчезла, а бедняга закрутился вокруг чесалки. Зар-зар схватил Мати за ноги, и оторвал от проклятого механизма. В воздухе пронеслись возмущенные колесики, а несчастный всей, несколько рыхлой тушей оказался в рабочем кресле, неизвестно откуда выползшим, и возможно уже давно готовящим это нападение, на ничего не подозревающего исследователя.
       «И почему бы миру не отстать от такого маленького, неконфликтного существа, как я. - Раздумывал Мати, шевеля перышком в повреж¬денном ухе. - Вреда от меня минимум. - Подняв голову, он невольно заметил гостя, видимо с самого прихода говорившего что-то. Не без усилий Мати отвлекся от перышка, сделал умное лицо и услышал.
       - К стате о Карриване - мне оказали, что не все места еще заняты.
       - Тебе то зачем?
       - Мне может быть и не зачем, но есть подруги, которым просто необходимо вписаться в историю Карривана. Я слышал уже от нес¬кольких человек, что они прошли.
       - Ну да, мы отбирали женщину на замещении его матери, а также молодняк на места сестер и братьев. Отца он не знал, и сам рано ушел к истокам, где пускал кораб¬лики со стихами и мыльные пузыри.
       - Послушав, а кто ведет перепись событий жизни отшельника?
       - Тебе нужно имя? - Мати мягко скользнул в кресле, и повис над абажуром, от чего по его лицу поползли розово- зеленые блики.
       - Мне нужно знать свой ли он человек, или может ли стать своим.
       - Очень даже.
       - Значит, вопрос решен. Я могу оказать кискам, что все улажено.
       - Не совсем. Видишь ли, - Мати включил автоматического шуршуньчика на дверях, что бы не подслушивали, и чесалку для своей шейки. По комнате разлилось перешептывание. - Видишь ли, официальным свидетелем назначен я, но у меня нет рекомендации от порядочного человека. Такие, меня избегают, - плаксиво выдавил он, от чего чесал¬ка заработала на полную мощность. - Зато святых пруд пруди.
       - Ну что ты, все тебя любят, все гладят. - Зар-зар вытащил из портфеля складной прикольчик-гладильник и пнул его в сторону Мати. Мимо на каблучках рюмочках прошел шагающий экскаватор - люби¬мец Эльсбет. Отвратнейшая вещь, между протчем. Только и гляди, чтобы не раздавил, когда целоваться полезет.
       - А рекомендацию мы справим, не в первой. Ну а как с моим вопросом? Девочки сам знаешь, ждать не любят. Все видят, как младшие чины хватаются за мельчайшую возможность удержаться в истории.
       - Это трудно, честное слово Зарыч. Всё что хочешь, но Карриван отшельник, и абсолютно ни с кем не общался с тех пор как ушел в священную рощу.
       - А родственники?
       - Все места заняты.
       - Кем?
       - Что я евнух?
       С трудом подавляя неловкость гость включил маленький поскребыш для большого пальца левой ноги.
       - Ну он же где то жил, в детстве. У него были соседи, во всяком случае, случай¬ные встречи - кто-то попросил игрушку, кто-то чуть не сбил с ног. Знаешь, как бывает. А девчонки у меня - тигрицы. Ты же понимаешь, не все могут жить в нашей нирване. Так они ждут, не дождутся, хоть на часок вписаться в «настоящую» жизнь, в любую, самую банальную судьбу. А уж если поураганить там, так вообще зашибись. А я ни чем не могу помочь, время такое - все голодные, жадные до «жизни»...
       - Ну, хорошо. Только для тебя места лавочниц напротив его дома. Могли же там быть лавки.
       - Спасибо, - Зар-зар вскочил на ноги, и выбежал в сад. Со своего места Мати увидел, как он уворачивается от экскаватора.
       - Мерзавец, подумал свидетель и начал сочинять крошечные лавочки под самыми окнами Карривана.
       - Ты ему не отказал? - Спросила жена, садистски вырубив поскребыша.
       - Нет.
       - Значит, судьба его девок, для тебя, дороже моей?
       - Да ты что?
       - Тогда где мои места?
       - Места? Ты не одна?
       - Ну, естественно, осел ты эдакий, я и моя свита.
Свита Эльсбет состояла из двадцати накачанных поклонников, и столько же подруг - целая команда по игре крестики-нолики.
«Черт бы ее побрал». - Выругался про себя Мати, но спорить не стал.
       - Пиши, пиши, - вставила жена. - А то все и так знают, что ты продажен, так не позорь, хотя бы меня, а то скажут, что для жены ничего сделать не может.
       - Почему не могу. - Засуетился муж. - Все узнают...
       - Что?
       - Ну, что ты… любовница Карривана.
       - Правда?!
       - Увлечение ранней молодости.
       - Ты сделаешь это для меня?
       - Ты же знаешь, как я тебя люблю.
       - А моя свита?
       - Друзья, компания.
       - А место встречи?
       - Его дом занят полностью. Сестры, братья, мать... все расписано поминутно, но это же деревня, скажем, есть же там поля и кабачки, природа всякая, как ты думаешь?
       - Ты прелесть. Ну, потом он исправился и стал отшельником.
       - Да.
       - Спасибо. А…
       - Что еще?
       - Карриван, он как мужчина... как.
       - Лучше не бывает! Зверь!
       По лицу жены он понял, что наконец, угодил. Эльсбет не успе¬ла выйти, а перед Мати уже стоял Зар-зар.
       - Как? Снова?
       - Извини, старик но услуга за услугу. Видишь ли у нас есть преда¬тель, провокатор, шпион или на худой конец министр внутренних отно¬шений. - Руки Зар-Зара заговорчески дрожали, в воздухе обозначился кодовый иероглиф Фаргафа.
       - Понимаю, но почему ты думаешь, что это должен быть непременно любовник моей жены? Он порядочный человек, его все знают, и потом Эльсбет, знаешь у нее прекрасный вкус и опыт. За все восемь лет совместного проживания не одной компрометирующей ее связи.
       - Твое дело. Я предупредил.
       - Что ты хочешь за это?
       - Моя мама, бабушка, две сестренки, жена, четверо детей....
       - У тебя же двое.
       - Два на стороне, сестра мужа моей первой...
       - Пиши список, - Мати чувствовал, что увязает в эпохе Карривана всеми своими коротенькими конечностями.
       «Мы врезаемся иглами в рыхлые эпохи...» - вспомнилось ему.
Он подождал, когда иуда уберется, и сел за работу. - И так, что у нас есть: раннее младенчество, детство, юность. Он расписал все по деталям. Но могла же у него быть кормилица, бонна. Человеку приходится иметь контакты с духовенством, властями, полицией. Ребенком, например, он мог бить окна, курить зелье. При таком поло¬жении дел у меня появляются места для этой компании. Кто-то впишется в полицию, кто то в друзья, да и девчонка у него судя по образу его новой жизни не одна была. - Страница за страницей жизнь отшельника переписывалась заново до рощи. А списки все прибывали. Мати вздохнул.
       - И что это друг Карри делал в роще один? - Включил чесальчик. - Могли же у него там бывать гости.
       Ночь сменялась утром, взошло солнышко.
       - И все-таки гад Зарыч. Такую гадость сказать о Фартафе. Жена мне это припомнит. Нужно ему хорошую роль дать в истории. Будет он возить вино до рощи. Почетно и с Карриваном будет общаться часто. По делам и награда.
Жизнеописание подходило к концу. Карриван умирал в кругу своих детей, оплакиваемый преданными женами и верными друзьями. Мати глотнул кофе, бережно погладил рукопись.
- Писательский дар, Господи ты не отнял его у меня. - По слегка осунувшемуся лицу свидетеля скатилась благородная слеза. - И надо же как все сходится: двенад¬цать сыновей - подкреплены песнями о детях Карривана (хорошо, напоминает о знаках зодиака), так и детям в школах легче учить. Песни Мати написал в старинном духе и подшил отдельно. Священная роща стала по нечетным, местом мистерий Вакха, по четным, сдавалась для паломничества. - Вот что, значит, знать историю. И вообще я молодец.
Чесалки работали на полную мощность. - Хороший мужик был этот Карриван. - Мати откинулся в кресле и только тут увидел начальницу, замерзшую над столом с последними листками в руках. Молчание было тягостное. Свидетель втянул голову и ждал своей участи.
       - Так... - наконец-то произнесла Зайла, значит наш аскет имел любовницу при живых женах? Да что вы себе позволяете? - Началь¬ница окинула Мати строгим взглядом.
       -Все места заняты? Все дыры залатали. А я же говорила вам, что будет одна, всего одна женщина в жизни Карривана. Но что бы легенда об этом жила в веках. Кто она, как вы думаете?
       - Я думал мать?
       - Дурак.
       - Это второй главный герой. Для вас? - осмелился Маги. - Она была... - его голос запинался, как старая кляча с бурдюками вина у священной рощи.
       - Ну! Да смелее вы. - Зайла глянула на подчиненного из под очков.
       - Она была цыганкой, танцовщицей и любила Карривана. Никто не знал от куда она пришла, кто-то называл ее ведьмой, кто-то ведущей…
       - Так... Дальше. - Ее волосы заметно потемнели, и в движениях появилась грация.
       - Говорили, что именно она изменила жизнь Карривана. - И когда он умер…
       - Ее же нет среди оплакивающих!
       - Правильно. Но она единственная женщина, разделившая с ним погребальное ложе. «В бликах костра умирала танцовщица, целуя помертвевшие губы Карри».
       - Браво Мати! Вы оправдали мое доверие.
       Начальница вышла, как обычно, сбив с ног экскаватор мирно собирающим цветочки на клумбе. Ее бедра славно покачивались в такт какой-то мелодии.
Мати уснул, и во сне ему снилась Зайла в змеиных очках, авто¬бус нес шумную компанию к вытоптанной роще, где у самой остановки торговали пивом и чесалками. - Ну и райская же жизнь была у этого аскета, - подумал свидетель, погружаясь в глубокий сон.