Африка
Дальние рейсы всегда отправляются утром. Солнышко, только поднявшееся от горизонта, светило весело, обещая начавшемуся дню подарить чудесные приключения. Самолёт взлетел без опоздания, и это, хоть и сторонне, но давало ощущение ожидания удачи. После набора высоты Влад отстегнул ремень и посмотрел по сторонам, пытаясь определить контингент окружающих его людей. Нет, здесь что-то было не то. Большинство пассажиров явно были не арабского происхождения. Странно, зачем все эти люди туда летят? На торгашей не катят. Похоже, что курортники. Да ну какие там курорты, когда в стране чуть ли не военное положение? Он остановил стюардессу, выставив ладонь в проход: - Скажите, красавица, через сколько часов мы планируем приземлиться на благословенной ливийской земле? - Девица всем телом повернулась к нему, глаза её весьма заинтересованно расширились. Говорить она начала только спустя несколько секунд: - А мы в Ливию не летим. Туда самолёты не летают наши. Покажите-ка билет, вот…, всё верно, аэропорт Монастир. – Улыбнулась она, несколько успокоившись.
- Да это я так пошутить пытаюсь. - Смутился Влад под её подозрительным взглядом. Надо же, как прокололся.
Так…, и где же тогда этот Монастир, если он не в Ливии? Спросить неудобно. Что это за дикий пассажир, который сам не знает куда летит. Как-то быстро всё произошло. Позвонил сослуживец. Прежде они встречались на заводе, но не контактировали по службе. А когда наступила эра грандиозного развала и вся прежняя жизнь, рухнув, замерла в непонятной паузе, завод, прежде производящий сверхзвуковые истребители, не нужный теперь, опьянённому жутким темпом растаскивания страны, её руководству, медленно рассыпался и прекратил существование. Все офицеры, разъехались, начав новый путь в новой стране, в этой новой жизни. Кому не нашлось места в остатках разрушенной армии, пробовали приспособиться к ситуации, привыкая к бестолковой и сквалыжной гражданской жизни. После увольнения, Владимир, прежде заводской лётчик-испытатель, не мог найти себе дела по душе. Он всегда недолюбливал торгашей и, конечно не мог заниматься спекуляцией, у него это совершенно не получалось. Всё иное просто стояло. Было время, бэушные авто гонял из Европы, но и эти дорожные приключения скоро наскучили и не приносили никакой радости. И вот позвонил Сергей. Не очень радуясь звонку, Влад выслушал обычные в новой жизни выспоренные слова приветствия, не представляя себе, зачем это он мог понадобиться давнему сослуживцу.
- Как, ты, полетал бы на Миге?
- Ну, вопрос интересный, а почему ты спрашиваешь?
- Хочу предложить.
- Вряд ли это теперь возможно. Керосин же, говорят, весь за кордон утёк.
- Так за кордоном и полетать…. Ну как?
- Я то готов, но, по-моему, всё это больше похоже на шутку.
- Нет, я серьёзно, загранпаспорт есть у тебя?
- Да, как же мне без него.
- Можешь подъехать завтра?
Не очень веря в такую возможность, паспорт Влад, конечно, привез. «Работодатель» позвонил через неделю: - В пятницу нужно быть утром в Москве. Тебя встретят.
У вагона встретил молчаливый парень, которого можно было охарактеризовать просто и одним словом – «Гоблин». Крупный, тяжеловесно сложен, он был важен, серьёзен, показушно вежлив и немногословен. В натёртом до блеска, цвета валюты, «Гренд чероки» молча доехали до гостиницы Киевской. В номере гоблин выложил на стол паспорт c визой и билет на самолёт: - В пять утра за вами подъедут, водитель позвонит. – Не объяснив больше ничего, он слинял. Утром ровно в пять зазвенел телефон. Дальше было всё просто.
Облаков не было. Внизу чётко нарисованные проплывали горы. Может Югославия, Албания или что-то ещё. Кто же её знает – географию.
- Куда же это я? Летать уж семь лет как перестал. – Влад прикрыл глаза и представил кабину Мига. Как его запускать-то, вспомнить бы… Ладно, может, как-нибудь вспомню. – Конечно, хочется полетать, но перерыв большой, всё уже забылось наверно. Там по законам, если три месяца не летаешь, и зачеты и провозные положены, а тут семь лет перерыв – авантюра. Он представил себя в кабине, возможно ли это? Ну, наверное, провезут же на спарке. Несколько лет назад в госпитале умирал Толя Рассадин, старый пилот. Когда-то, проведывая, его Влад спросил: - Как ты, полетал бы ещё?
- Вот знаешь, не сильно бы и хотелось, а на «крокодиле» слетал бы. – Он знал, что умирает, и из гордости не стал бы говорить просто так о том, что для него уже категорически недостижимо.– Хочется его могучую силу почувствовать.- Он двинул левой рукой, как управляют двигателем. В складках морщин на его лице промелькнуло что-то отчаянно тоскливое от сознания своей беспомощности. Не удалось скрыть. Давно уже это было. Лежит там Толя и не знает, как перевернулся мир. Ему легче. Конечно, неплохо бы заняться тем, что умеешь, а не кувыркаться в этой базарной грязи среди явных и начинающих сволочей. Прежняя гарнизонная жизнь из этого нового «далёка», казалась чистой, безупречно наполненной и достойной.
Подошла стюардесса и положила на столик перед его креслом рекламный аэрофлоцкий журнальчик с картой: - Вот Монастир, это в Тунисе, а вот Ливия.
- Вы меня смутили. – Она не ответила, только посмотрела снова как-то недоверчиво-заинтересованно.
В аэропорту никто не встретил, как обещали. Спешить было некуда и, найдя несуетливое местечко, Володя расслабился, вдыхая влажный морской воздух и рассматривая бело-голубой курортный пейзаж. Билет был туда и обратно, представительство аэрофлота в аэропорту есть, так о чём волноваться? Надо же, отметил он, в Москве тридцать пять градусов, а здесь в Африке, в Тунисе не более тридцати. На небе ни облачка, ветер с моря, и не жарко. Ни джунглей, ни обезьян, цивилизация, чисто, спокойно, все друг другу улыбаются. Одежда обычная, шорты, футболки. Местные больше в костюмах, и в белоснежных рубашках. Все надписи на английском. Где же экзотика? Где же она – Африка?
- Ах, Светланка, я обещал тебе письма писать про Африку, а тут всё как в родных Луховицах. Только почище, пожалуй, да побогаче. Пока только одно отличие - пальмы вместо берёз. А там сейчас уже время к обеду. Стоишь, может у кухонного стола, лепишь своему мужу его любимые пельмени. А я уже на другом континенте и ты здесь со мной. – Он повертел в руке брелок с фотографией. Светлана полностью оправдывала своё имя. Русые длинные волосы, не знающие краски, светлая, никогда не загорающая кожа, большие, серые глаза. Многие женщины кропотливым, каждодневным трудом добиваются подобной внешности, а ей всё дано было сразу и сполна и, поэтому казалось, что она ничем этим и не дорожила. Но главное – у неё был спокойный, добрый характер, открытая, светлая душа. Она сразу понравилась Владу, как только приехала в гарнизон с мужем – лейтенантом. Но встречаться они стали лишь года три назад, нашли друг друга и, может быть, что-то поменялось бы в их жизни, да вовремя понял он, что она не любит. Да и может ли женщина любить вообще? Он задавал себе и другим этот вопрос с тех пор, как уехала Ира. Детей они завести не успели за два года, которые Ира смогла выдержать в гарнизоне. Капризная, привередливая дочка великого папы, привыкшая к достатку, благоустроенному городскому бытию и коллективу инфантильных заносчивых придурков, оценив эту неустойчивую жизненную систему, когда не знаешь, что тебя ждёт завтра и всегда не хватает денег, решила, что это для других. Не интересовал её и гарнизонный коллектив, с его несколько особенным менталитетом. Больше всего ей непонятно было: как это, вдруг, нагрянуть неожиданно в гости к полу знакомым людям, когда тебя никто к ним не звал и ничего не готово. Просто прийти и сказать: - Мы пришли к вам в гости. – И, главное, при этом не ощутить непонимания. Неприятие простоты общения и сибирской откровенности в делах, выдавало её кубанское происхождение. Володя её даже уже и не вспоминал, но, обжегшись, очень не хотел пройти этот путь сначала. Как всегда бывает, всё изменилось, когда появилась в его жизни улыбчивая певунья. Она пела в гарнизонном ансамбле, работала в музыкальной школе и всегда была на виду. В первое время, словно крылья выросли. Она была наивна, совершенно неопытна в общении с мужчиной, и говорила ему прямо и неуклюже о своей любви.
- Мне кажется, я никогда тебя не разлюблю. – Шептала она ему. - Когда я одна, я всегда разговариваю с тобой, вспоминаю изумительный запах твоего тела…, спрашиваю тебя, как сделать, что сказать…- Но со временем он заметил, что когда она его целовала, казалось, что она им целовала себя. Что когда она пела ему, то пела с упоением, а когда он попытался спеть ей, не стала слушать. С горечью замечая неприятные нюансы, он относил это к общим особенностям женской физиологии. Природа их создала эгоистками, что может и оправдано. Но и так бытовать не хотелось. Хотелось
любви, романтики, возвышенности, а получалось всегда одинаково. Хотелось взаимности, а выходило всегда, что от тебя что-то нужно, а если это «нужно» было, то его нужно было ещё больше. О нём, как оказалось, никто из них и не думал. Каждой нужна была только она сама. А он в свои тридцать восемь, был слишком опытен и здорово разочарован. Но отойти от Светланки не смог, может, любил, а может, просто некуда было. Так в полной неопределённости и пребывал.
-Вла-ди-мир? - По слогам спросил его подошедший высокий человек, поставив ударение на последнем слоге.
- Да, я…
- Брасет. – протянул руку появившийся, наконец, встречающий. – Ком… - махнул он рукой и пошёл к стоящей рядом на площадке «Пежо». Он сел за руль, Влад кинул на заднее сидение свою сумку и сел рядом. Выехали за город молча. Дорога на восток – сплошь оливковые сады. Иногда проезжали по селениям. Двухэтажные виллы, кругом зелень вокруг домов – какие-то люди, чем-то заняты, или сидят в укрытых зеленью кафэшках, пьют чай, разговаривают. Это африканцы, тунисцы, арабы, а такие же, обыкновенные люди. Для них, наверное, наша берёзка – экзотика. За пределами селений сады вдоль дороги ухоженные, чистые, листва на маслинах темно-зеленая, сочная и вместо заборов заросли мясистых двухметровых кактусов.
- Ю аа… э доктэ, чилдренс доктэ…- начал Басет.
- Ты говоришь по-английски? Почему же доктор, я лётчик.
- Нет, нет, ты врач, детский врач, на границе скажешь. – Явно обрадовавшись, что можно общаться, объяснил ливиец: - Эмбарго. Лётчику нельзя в Ливию. Закон приняли в ООН. Лётчика на границе не пропустят. Что связано с войной в Ливию нельзя.
- А, понятно…– Засосало под ложечкой. - Вот оно что. Значит, связано с войной. В наемники, что ли попал? Войны здесь нет. Может дальше повезут… вернуться бы домой когда-нибудь.
- Я не знаю, что ты будешь у нас делать, летать наверно, раз ты лётчик, но не воевать, конечно. Брат связан с армией, но войной он не занимается, он порядочный, праведный человек. – Брасет улыбнулся, посмотрев на нахмурившегося пассажира.
Но, на границе, куда они доехали к вечеру, всё же вопросы возникли. - Да у меня на физиономии нарисовано, какой я чилдренс доктор.- Ухмыльнулся про себя Влад. После двух часов объяснений, приспособились отдохнуть в машине, пока не приедет армейский чин из Триполи, которого для поддержки вызвал Брасет.
- Я трое суток в дороге. – Жаловался он, ворочаясь на водительском сидении. Только утром приехали из военного министерства. Долго переговаривались, звонили начальству, переругивались. Влад, уставший и разозлившийся на крикливых ливийцев, сидел, прикрыв глаза в машине, как бы прикинувшись спящим. Когда всё разрешилось и Брасет, ворча на своём, арабском, усаживался за руль, Влад спросил у него про свой паспорт.
-А … его офицер повёз в министерство. Тебе неправильно оформили въезд, нужно исправить. Не беспокойся, он тебе в Ливии не нужен совсем… Ливия демократическая страна. – Он достал из пакета пластиковые стаканчики с йогуртом: - Пока не едем, съедим, чтобы не облиться…
К Триполи подъехали к середине дня. Долго ехали по пригороду, потом вдоль моря, заехали неожиданно в тупичок и остановились перед высокими металлическими воротами. Брасет что-то сказал в домофон, и на двери щёлкнул замок. Вошли в дворик, украшенный цветистыми кустиками. На крыльце их встретил человек лет пятидесяти в обычном спортивном костюме. Прошли в дом. Это была просторная, как-то неуклюже построенная одноэтажная вилла. Четыре комнаты без дверей, через коридор и отдельно кухня. Анвар, как звали встретившего их мужчину, приготовил яичницу с помидорами. Потом Брасет уехал, а Влад, наконец, растянулся во весь рост на кровати и прикрыл глаза.
- Так ты лётчик? – Анвар присел на кровать напротив.
- Да…
- А на чём летать будешь?
- Да я не знаю, вот приехал как-то… случайно, что ли. Не знаю ничего, а ты…, тоже лётчик?
- Нет, я инженер. Авиационный инженер с ташкентского завода.
- У меня паспорт увёз военный чиновник куда-то. Это что так принято здесь?
- Принято?…, да, так можно сказать. Паспорт твой у Брасета, видел я. Это чтобы под контролем тебя держать, чтобы ты не сбежал. Он его Фрози отдаст, брату своему, который всё это дело содержит. Не волнуйся, ничего страшного в этом нет. Здесь спокойно, в Москве сейчас опаснее на порядок.
- У меня обратный билет через десять дней.
- Ну, билет обратно тебе пока не понадобится. Здесь так быстро дело не делается. Если скажут, что будешь дома через пару месяцев, будь готов, что через полгода. У арабов всё делается не быстро. Так что настраивайся на долго. Они никогда, никуда не спешат. Поверь мне, уж я здешние порядки знаю. – Добавил он, снисходительно проигнорировав, недоверчивое удивление на лице Влада. – Да, не расстраивайся! Платят по дням. Сколько ты здесь, столько и получишь!.. Ты же денег американских заработать приехал? Вот и сиди… А насчет денег, они не дурят, платят. Это наши там уже, могут обмануть, а на ливийцев сослаться. Вот это имей ввиду.
Задилинькал домофон. Анвар вышел и, через минуту вилла наполнилась людьми. Вернулась после работы бригада доработчиков из Ташкента. Вскоре перезнакомились.
- Мы восстанавливаем ИЛы семдесят шестые. Они тут уже пару лет простояли без движения. Ливийцы сами не могут их восстановить без нас, а договорились только год назад. Раньше сюда нам и въехать невозможно было из-за эмбарго. А сейчас уже легче, но конечно тоже незаконно.
Фрози приехал через два дня. Познакомились.
– Ты где летал последнее время? – Фрози говорит сносно по-русски, у него жена киевлянка, и сам он учился в Киеве, когда в армии служил. Служил, да долго не задержался. В ливийской армии платят не очень, а ему такие деньги и не нужны были, его отец очень богат, у них во владении апельсиновые плантации.
- В… одной частной организации.
- А медобследование проходил?
- Да, тоже частным порядком… – Влад заметил, что Фрози что-то понял и засомневался. Но, скорее всего, он этим вещам особого значения не придаст, надеясь на компетенцию своих русских компаньонов и на здравый смысл лётчика. – Какой идиот полезет в кабину жизнью рисковать, если не рассчитывает на свои силы. - Нет, не знаете вы наших, не знаете…
- За тобой приедет мой человек, на аэродром отвезёт, полетишь в Бенгази, там, на авиабазе готовят Миги. Выполнишь испытательные полёты. Ты испытатель? - Влад кивнул. - Потом их снова разберут и перевезут в Конго, в Демократическую Республику Конго – сделал он ударение на этих словах и посмотрел на реакцию – Там их соберут, и ты снова облетаешь и продемонстрируешь их правительству нашей дружественной страны.
- Понятно. – Влад далеко спрятал на этот раз свою реакцию.
- Я надеюсь, для тебя не составит особого труда. Это, видимо займёт месяца два. Там, если будет время, наших лётчиков поучишь, чтобы потом эти полёты мы могли своими силами выполнять, ну как, всё ясно? - Влад кивнул. Фрози вынул из бумажника пачку крупных купюр. – Это на первый месяц, чтобы здесь прожить, ну на сигареты, там и на всякую мелочь, а за работу после окончания в Москве с тобой рассчитаются. Ты куришь?
- Нет.
- Правильно. – Фрози первый раз за всё время улыбнулся. – Помни, что здесь сухой закон, будет от тебя запах – тюрьма, да, ещё учти – он оценивающе взглянул на Влада – к женщинам приставать здесь нельзя. Любая может достать пистолет и тебя застрелить и ничего ей за это не будет. Каддафи им право такое дал. А так здесь спокойно, можно ночью гулять, хулиганства здесь нет.
- Понятно. – Ну да, откуда хулиганству быть, когда пьяных нет, к женщинам не подходи, о чем хулиганить то? На базаре, что ли? Фрози видимо остался довольным его ответами: Да. Нет. Понятно. Другого ему и не нужно.
Теперь стало всё ясно. Влад всё свое время теперь тратил, чтобы вспомнить. С закрытыми глазами погружался он в полузабытье, вспоминая кабину, устройство систем, ограничения, особые случаи, программу лётных испытаний. Никакой литературы, ничего, только воспоминания, только свой опыт.
В пятницу выходной. С высоких, стройных минаретов, устремлённых в зенит громче, чем обычно лилась молитва. С самого утра вся группа собиралась на вылазку на море. Взяли с собой большие сковороды, кастрюли, продукты. На море людей нет. Ливийцы не любят бывать на солнце. Здесь на побережье оно всегда яркое, жёсткое. На небе ни облачка. Владу дали комплект снаряжения для подводной охоты и ружьё. Расположились на островке из рифовых отложений с множеством, выступающих из спрессованных известняков, раковин с заточенными как лезвия, краями. Поразительно прозрачная средиземноморская вода, бесконечно разнообразный, яркий подводный мир, всё иначе здесь, не похоже на черноморский пляж. Жарили подстреленную рыбу. У мурены, рыбы со змеиным телом и уродливым, полным кривых зубов, ртом, оказалось удивительно белое, нежное мясо.
- Так вот и в жизни - заметил кто-то. – Снаружи-то одно, а на проверку всё по иному.
-Да, и всё не так уж просто и однозначно, как с рыбой. – Задумчиво ответили с другой стороны.
Серый, пузатый «геркулес» натужно, монотонно выл, набирая высоту в белёсом африканском небе. В грузовой кабине только три человека. Два ливийских офицера и Влад. Нудный, монотонный гул, как унылая песня небесного работяги – странника, не подчиняясь законам гармонии, как арабская мелодия для европейца, задумчиво лилась, не прерываясь ни на секунду. Из пилотской кабины вышел, не спеша, механик, прошёл по салону, по-хозяйски осматривая узлы и механизмы, подошел к агрегату с множеством трубок, веером расходящихся по фюзеляжу. Он долго заглядывал внутрь через смотровое стеклышко, щекоча усами стенку, потом достал из-под сидения ведёрную банку с гидросмесью и залил через горловину несколько литров в агрегат. Закрыл, убрал всё, аккуратно протёр агрегат и снова долго смотрел внутрь через стекло. Через полчаса всё повторилось.
- Гидрашку ест.… Ни фига себе обслуживание. – Влад отвернулся к окну. – Но ведь летают же, не падают. Хоть так, а летают. У нас так нельзя. А у нас никак нельзя. Всё растащили, распродали. Как же так, почему? В крови у нас это, что ли. Вспомнилась Германия, там, где наши войска стояли, велосипед без присмотра мог бы простоять не более десяти минут, а в западной зоне, если портмоне c деньгами потеряешь, всегда есть надежда, что он вернётся, если не через бюро находок, то значит там и лежит, где потерял. Почему-то восточные немцы и пили как мы, начиная с полстакана коньяка, а в агентствах можно было и взятку дать. А в западной зоне они и понять не могут, как это деньги взять и не оформить по закону. Один народ, а два государства, да такие разные. Вот и противоречия обострились после объединения, одни немцы европейские, один менталитет, а другие немцы русские, у них всё по-другому.
Геркулес летит медленно, Африка большая. Наконец с разворотом от береговой черты, самолёт начал снижение. Внизу горы, заросшие зелёным лесом. Самолёт приземлился на военном аэродроме на высоте тысячи две над уровнем моря. Прохладно, чистый, горный воздух. На окраине кедровый лес. Прекрасно, но это не Бенгази. Это секретная ливийская авиабаза . Дальше на такси. Начальник базы, высокий, стройный полковник, долго объяснял, почему так лучше. Володя понял только, что это недорого – тридцать пять динар за двести километров. Долго петляли по горному серпантину сначала мимо города на склонах с полуразрушенными белыми дворцами, построенными римлянами во времена Александра Македонского. Город назывался Аль-Бейда, по-арабски - белый город, Белгород. Потом спускались по ущелью. Место было похоже на транскавказский перевал и военно-грузинскую дорогу. Необыкновенные пещеры, каменные столбы, утёсы, прекрасный пейзаж. Не зря сюда римляне лезли. Водитель долго присматривался молча, но не удержался, спросил: - Болгар?
- Нет из России. – У таксиста усы приподнялись от любопытства.
- О, Руссия? – он сложил из кисти руки пистолет. – Пух, пух, во, Руссия! – поднял он вверх большой палец. – Пух, пух – во! Он одобрительно посмотрел ещё раз на пассажира. В каком-то городке приостановились на базарчике у дороги. Водитель принёс горячие лепёшки себе и пассажиру.
- Давай, я заплачу. – Влад впервые достал жёлто-зелёные купюры.
- Но… - таксист обиженно отстранил его руку и долго объяснял, что это он угощает. – Руссия - во! - Снова выразил он свою расположенность большим пальцем руки.
В Бенгази, на окраине, не в фешенебельном, мягко говоря, районе Асабри нашли четырехэтажное здание гостиницы «Анагда» и распрощались. Влада быстро проводили к русской бригаде, которая занимала крыло на верхнем этаже. Неожиданно для себя он увидел много знакомых лиц.
- Эти ребята не подведут. - Уверял старший группы, почти незнакомый прежде бывший заводской работник.
- А вот и ваш техник. Его вы по работе знаете лучше, чем я. – К ним подошел бывший механик, который прежде не один год выпускал его в полёт, Саша Плющихин.
- О, и ты тут? Тогда всё будет в порядке, ты неисправный самолёт не выпустишь, я знаю. – Саша кивнул с какой-то грустью, как бы неуверенно.
- Хорошо, что самолёты готовят наши. – Влад немного успокоился. Он прекрасно знал уровень подготовленности этих специалистов.
Не успел расположиться, как пришлось снова ехать. В советском УАЗе, переделанном и перекрашенном на арабский манер, под автобусик, долго катились по ровной и идеально гладкой дороге, вдоль окраин города. Водитель, хорошо знакомый Володе по прежней работе, Флонов, был раньше заместителем начальника сборочного цеха, известный специалист по спецоборудованию, всегда сидевший прежде на заводских собраниях в президиуме, крутил баранку, уворачиваясь от лихих ливийских водителей, матерясь беззлобно на чёрно-белые легковушки. Большинство машин были раскрашены в чёрно-белые тона, наподобие полицейских машин в Америке, и неслись, не жалея бензина и тормозов, по ровной как стол дороге в три полосы в каждую сторону, лихо крутились на развязках и всё это движение казалось единым и слаженным потоком. Проехали вдоль ангаров к штабу. Начальник базы, очень серьёзный генерал, не говорил о делах, пока пили чай.
- Ну, когда будешь готов к полётам? – Наконец спросил он после обычных приветственных слов и знакомства. Он говорил на английском также плохо, как и Влад.
- Сегодня уже не успею, завтра, пожалуй. – Попытался пошутить тот.
- Хорошо, завтра. – Совсем не поняв шутку, решил генерал. – Ещё нужно район полётов посмотреть. Наверно, сначала с нашим лётчиком на спарке сделаешь полет, если нужно тебе.
- Да, конечно. – Обрадовался несказанно Влад.- Вот и провезут на спарке, слава богу. Так, значит завтра. Всё произойдёт завтра, ну что ж, как будет, так пусть и будет. Раз провезут, нет вопросов, всё вспомню.
Долго знакомились и пили чай у заместителя. Потом снова у командира эскадрильи, примеряли и подгоняли амуницию, и снова пили чай. В Ливии чай кипятят. Это единственная в мире страна, где чай кипятят. По сути это чефирь. Он наливается в прозрачные бокалы грамм по пятьдесят, да и то половину этого объёма занимает сахар, который уже и не растворяется от его обилия. Чай крепкий, горький, «вяжет» язык, и, в конце концов, Влад уже не мог говорить, а в голове шумело. Наверно, разглядев, его усталость и расширившиеся от крепкого напитка зрачки, ливийские пилоты, наконец, отпустили отдыхать в отель. Завалившись на очень низкую кровать с мягким цилиндрическим валиком вместо подушки, он сразу заснул, несмотря на странное, возбуждающее влияние на сознание и сознательность тюремного дурмана. Разбудили на ужин. Все сидели в ресторане за общим большим круглым столом.
– Опять «чикен». Достали они нас уже со своим «чикен». – Сидевший рядом Толик Пикулев, со страдальческой миной на лице ковырял вилкой курицу гриль. – Борща бы с чесноком. - Они здесь уже десять месяцев.
- На ужин всегда курица. И на обед верблюжатина, из которой только верёвки плести бы, а не жевать. А на завтрак мы не ходим, кофе у себя готовим, да бутерброды с сыром.
Вечером, наконец, жара спала. Стало чуть свежее, ветерок с моря принёс запах водорослей и прохладу.
- Пошли с нами, мы на море каждый вечер, а здесь только телевизор, надоело всё до осатанения.
Втроём двинулись, не спеша по кривым улочкам вниз. Толя был на заводе самый известный спец по гидравлике, Саша Кондарев, мастер первого цеха, самый опытный по кабине, по планеру, по креслу, да и по всему. Как что отказывало, звали всегда его. Кто-то очень ловко собрал сюда лучших работников. Все ребята в возрасте, с опытом. На берегу молча сели на скользкие камни. Незнакомое небо над головой, ласковый ветерок обдувал лицо. Влад пошел по краю волны, которая заискивающе подкатывалась под ноги и соскальзывала, отступив, обратно, в тёмную бездну. Забрёл по колено в тёплую воду, над самым горизонтом нашёл полярную звезду. Вон там, под ней наша Россия. Итак – завтра. Сами собой всплыли слова и мелодия:
- Призрачно всё в этом мире бушующем…
Он стоял пока не вспомнил всю песню, так близки были сейчас эти слова, так отзывались они в нём, определяли состояние души. Шум волн заглушал их, но они звучали сильнее внутри, окрашивая эту странную ситуацию суровой, мужской романтикой.
Утром попили кофейку, пересмеиваясь и шутя, переругиваясь, доехали до ангара. Выкатили самолёт на стартовую позицию. Долго проверяли системы, регулировали автоматическое управление, настраивали радиооборудование. Самолёт был учебно-боевой, спарка, со второй кабиной. В кабине тоже должен сидеть лётчик. Вчера генерал говорил, что лётчика подберут, и он к началу полётов будет у самолёта. – А ты ему покажешь, как выполнять программу испытаний, чтобы мы это потом сами могли делать, когда уедешь.– Добавил тогда он в конце разговора. Но лётчика пока не было видно, и Володя долго сидел в кабине, вспоминая действия. Как бы чего не пропустить. Что-то забыл – авария. Перед взлётом штырёк МРК не утопил – на разбеге выбросит с полосы, а выбросит так, что собирать самолёт будут по колёсикам. Что-то не включил – не успеешь исправить, не долетишь или не взлетишь, или не сядешь. Ответственность перед всеми и за всех. Саша стоял рядом на стремянке, подсказывал, что знал. – У ливийцев всё так, не спеша, не напрягаясь. – Он посмотрел на часы. Подъехал джип начальника базы.
- Ты понимаешь, спарка неисправна, гидросмесь с левой стойки потекла. Лети наверно так, без облёта района. – Вот те на, провезли, называется.- Ну, это же тоже спарка, если что у «второго» спросишь. Да, я думаю, тебе и не нужен тот полёт. – Он уехал, а к самолёту подошел крепкий паренёк с крупными чертами лица, в лётном комбинезоне с защитным шлемом под мышкой.
- Рашид – Представился он. – Полетим? - Познакомились. Рашид говорил по-русски. - Я в России переучивался на МиГи.
- Наверно во Фрунзенском центре?
- Да, в Канте, два года.
- Инструктор кто был у тебя?
- А…Селе.. Селю…
- Селюнин, наверно, такой худой, и лицо так вниз сужается.
- Да, да, Селюнин, Майкл…
- Миша Селюнин, я его хорошо знаю, его у нас не Майкл звали, а Михуил. Ну, надо же, земля то круглая, как можно встретиться. А Михуил считал хорошо, трехзначные числа в уме перемножал и ел много, а не полнел, да?
- Да, он фокусы показывал, считал за секунды, мы потом проверяли, долго пересчитывали, а он не ошибался никогда.
- Ты инструктор?
- Да.
- Из задней кабины посадишь?
- Да, без проблем, а почему ты спрашиваешь?
- У меня перерыв в полётах, ты смотри, контролируй на всякий случай, будь готов исправить, если что, ладно? – Рашид кивнул.
- Ну, полетели тогда.
Главное вернуться в то прежнее состояние духа, когда полёты были делом обыденным, регулярным. – Всё как всегда, всё как обычно…
На посадке Влад постарался, так «притёр», дома, в хорошие времена так не получалось. – А-э-эх… - Крякнул в задней кабине Рашид.
- Что а-эх?
- А, говорил перерыв.
- У меня семь лет перерыв, Рашид, я семь лет к самолёту не подходил!
-Да ну, не-ет, не может этого быть. Не поверю, не могу поверить. Мы же проверки СОУА сделали, это вообще запрещённый режим полёта.
- Мне раньше в каждом полёте это делать приходилось, помню ещё. – В душе всё пело: - Получилось!... Ура!
В пятницу выходной. Всей группой выехали на море. Возле города купаться нельзя, в море по длинным кирпичным трубам сливаются из канализации отходы. Вблизи вонь ужасная. Очистных сооружений нет, всё течёт в море. Море всё стерпит. А горячее солнышко всё отчистит и продезинфицирует. А вдали от города вода сверкает радостными искорками на бескрайней лазури. На пляже нет местных жителей, они все в мечетях. Только несколько медсестёр из Болгарии, да они. Ещё краше подводный мир. Рыбки, как дамы на светском приёме, важно выступают друг перед другом на фоне качающихся солнечных бликов на песчаном дне.
- Средиземное море, Африка, Бенгази, снова летаю, не сон ли это? Нет, горячий песок, шум волн, всё взаправду. Не слишком ли круто? Ведь за всё нужно платить. Чем здесь можно заплатить? Известно чем. А дома? – Влад вспомнил, как пришлось в тяжкий момент от магазина возить мебель на грузовике. На перекрёстке, стал на светофоре, тут же подбежали трое: - Он, это он.- Один подскочил к кабине, рванул дверцу: - Слышь-ка, выйди поговорить нужно. - Потянул он за рукав. – Ну, вылазь, вылазь!
- Что, тут на перекрёстке?... Пошел ты!... – Влад выдернул руку, захлопнул дверку. Загорелся зелёный и все поехали. «Рекетёры» остались позади.
-Чего ему нужно? – Спросил с кривой ухмылкой, конечно, всё сразу понявший, сидевший рядом клиент.
-Да, я тут не плачу никому, хотели, может… денег попросить.- Гнусная ситуация. За одно это хотелось Родине… спасибо сказать. Горбачёв, тварь продажная. Да и мы гнусы порядочные, того и заслуживаем, что они с нами творят, потому что молчим. Молчим как стадо баранов. На автобусной остановке как-то, ещё в форме ходил, мужики бузили: - Да, когда вы, наконец, автоматы в руки возьмёте? Мать, перемать!
- Да автоматы-то у нас в руках, но мы же, как начнём, так друг друга перестреляем. А они в стороне останутся, да на этом ещё и наживутся.
- А, и то так… - И пошли в разные стороны переваривать ситуацию. Молча пошли дальше, каждый в свой угол, смиренно подставляя левую щеку, после того, как по правой получил. Религия в поколениях воспитала рабские души. Да и как станешь спорить с властью, да с теми кто денег сразу нахапал, попробуй только. Володя уже взрослым нашёл у мамы свидетельство «жертвы репрессий».
- А, почему же Вы нам не говорили?
- Да не хотели, чтобы это на вас как-то влияло. – Мудрая мама и тут оградила их как могла. – Дедушка директор школы был, с Колчаком воевал, потом школу строил наперекор кулакам. Да как-то про коллективизацию что-то сказал слишком уж откровенно. Всю семью на серные рудники… Только меня и старшую сестру бабушка на рассвете, на опушку леса вывела, и направление показала, куда идти. Мы по снежку уже, босиком три недели шли… - Она рассказала тогда, как шли, как спаслись, как прятались от власти потом, как она дочь директора школы, самого передового и трудоспособного в селе человека, вынуждена была быть прислугой вдалеке от родных, чтобы выжить, чтобы выучиться. Рассказала, как уничтожили семью, как несправедливы были люди.
- Не хотели, чтобы вы выросли с этим нашим горем в душе. – Да, после такого мы в поколениях будем молчать, и будем жить по законам овечьего стада. – Он вздохнул тяжело от этих горестных воспоминаний.
- Что так тяжко, что так загрустил? – Подошли ребята, прилегли рядом на горячий песок, стряхнули капли с загорелых плеч, отдышались. – Что там дома то? По первому каналу не говорят много, только можно между строк догадаться, что да как.
- Да что там может быть. Тащат всё кругом. На Украине премьер-министр авиационное топливо продал налево, а сам в Израиль слинял. Завод наш не пашет, всё оборудование распродали, а что не смогли продать, то в металлолом сдают. Цеха одни остались, стены мокнут, а зимой осыпаются. Отопление же не работает, трубы «разморозили», внутри лёд образуется и штукатурка отлетает. Дорожает всё, инфляция, всё стоит… Что ещё рассказать?
- Нет, хватит, больше не рассказывай, ночью не заснёшь.
- Ну, так и не спрашивай больше. Настроение не порть.
Сегодня облёт боевого. Это МС. Самолет, произведенный на свет давно, старый и с определёнными особенностями. Когда-то в Липецке Влад переучивался на «двадцать третий» и на первой лекции по аэродинамике, преподаватель, молодой капитан, начал свою лекцию очень оригинально:
- Самолёт МиГ-23 имеет много особенностей. – Он помолчал и задумчиво продолжил: - Если у меня кривые ноги, то я не говорю, что это недостаток, я говорю, что это мои особенности. – Он говорил про только появившиеся тогда, самолёты серии «С». Этот «крокодил» действительно, от обилия «особенностей», летал как неуправляемая колода. Самолёты серии «МС» недалеко ушли от первой ласточки, но ещё были, к тому же, «дубовые». Управлять ими было тяжело физически, правда, зато они не переворачивались на разворотах и не разбалтывались до неуправляемости на некоторых режимах. Но Володя, много летавший на таком старье, не беспокоился по этому поводу. Он несколько дней потратил на тренаж в кабине и уже был уверен. Уверенность – залог успеха. Для бойца это основа будущей победы. Лётчик тоже боец. Когда он садится в кабину всегда происходит какая-то метаморфоза в его характере. Он становится немножечко другим. Тихоня, в обычной жизни становится немного ухарем. Рассудительный, может стать авантюристом. Но, всегда и каждый, в какой-то мере теряет страх смерти. Это уже другой человек. Жизнь уже не является такой ценностью, как пять минут назад, также как для бойца, поднявшегося в атаку. А когда происходит аварийная ситуация, страха нет совсем. Не потому, что нет времени испугаться, нет, время так растягивается, что успеваешь сделать всё и подумать обо всём. Но страха нет, ты видишь себя и рассуждаешь о себе как бы со стороны, как будто читаешь текст шифровки о происшедшей где-то аварии. Такое ощущение несколько иного состояния души даёт возможность почувствовать себя мужчиной. Но это потом, когда вспоминаешь. А в полёте, когда это с тобой происходит, давит только ответственность за исход, за машину, за труд всех. Но до полёта страх есть. Он где-то внутри, далеко, в каком-то уголочке тела, но выползает оттуда иногда, собака, в свободный момент, наедине с тобой, не позволяет расслабиться, портит настроение. Хочется жить, видеть людей, солнце, небо, хочется разговаривать, дышать прохладным вечерним ароматом цветущей белой акацией, до слёз хочется просто жить. Не хочется боли, беспомощности, горя для других. А как ни крути, это всегда рядом.
- Ты чего такой хмурый ходишь? Раньше ты веселее казался. – Повернулся Влад к Саше. Ему всё время казалось, что техник что-то хочет ему сказать, но не решается. – Ты не стесняйся, скажи.
- Да… надо сказать. Вы меня простите, но самолёт не готов.
- Как это не готов? Всё же уже решено. Всё подписано.
- Нет, не всё подписано. И на спарке не всё было. В кресле пиропатроны просрочены.
- Как это? А как же мы полетали?
- Здесь в Ливии нормальных пиропатронов нет. Я этот вопрос поднял ещё до Вашего приезда, старший говорит, что ничего сделать невозможно, Все самолёты так летают.
- А какие сроки у них? – Внутри медленно закипала обида. Не удосужились сказать даже. Не сочли необходимым.
- Да есть, некоторые… далеко после срока.
-А, пошли Саша с начальником ТЭЧ поговорим.
Начальник ТЭЧ, сидел в своём кабинете, в ангаре, где за широким стеклом перед ним как на ладони расположились два разобранных самолёта.
- Саввах цхеир, Али.
- Цхеир, Владимир. Садитесь к столу. – Он кивнул помощнику и тот помчался за чаем. – Как твои дела. Полетишь?
- Да, полечу. – Сказал неожиданно для себя Влад. Контракт близится к концу, все ждут когда, наконец, домой. А тут такой облом. – Только скажи, Али, как же это без пиропатронов? – Али скользнул взглядом на техника.
- У нас нет свежих пиропатронов. Главком своим приказом их годность продлил. Он продлял, а когда время проходило, продлял снова. Так на некоторых уже дошло до тридцати лет.
- Как… тридцать? Ты же знаешь, это уже не порох, это динамит. Вместо пиропатрона там граната!
- Знаю. Мы их и не ставим совсем.
- Так катапульта не сработает. Это же верный конец.
- Всё по воле всевышнего. – Потупился Али.
Хорошо ему здесь, сидя в кабинете рассуждать на эту тему. Так вот почему ливийцы на сверхзвуке не летают. Боятся отказов, боятся, что нужно будет катапультироваться, а не сможешь, например, когда самолёт горит. Да, тогда последняя минута не покажется приятной. Холодок просквозил, пробежался по телу. Они шли рядом в ангар. Саша смотрел вниз, себе под ноги, но Влад заметил, что камень с души он снял: - Он со своей души его снял, а на мою положил. Но так правильнее. Отвечать за всё, по большому счёту, всё равно мне.
- Ну, давай, готовь, полетим, тянуть не будем.
У ливийцев уже начались полёты. На стартовой позиции всё как у нас, только комбинезоны цвета хаки, приталенные, подчёркивающие стройные, спортивные фигуры пилотов. Загорелые, усатые лица, размалёванные защитные шлемы, все летают с оружием. Некоторые лётчики совершенно чёрные - рядом Чад, чувствуется влияние. Всё отлажено, все, не спеша, размеренно, без спешки, без натуги, с чувством собственного достоинства.
- Вот только зачем пистолеты с собой, если прыгать не прыгнешь? Сесть, не сядешь, если двигатель откажет.
- Может, чтобы застрелиться, когда падать будет?
- Это ты от зависти. Смотри, какие мужики. Орлы! Как в голливудском кино.
Вот уже МС на взлётной полосе. Аккуратно установил нос самолёта в створе, пальцы прошлись по кнопкам и выключателям, приводя механизмы во взлётное положение, плавно вывел двигатель на «максимал». Самолет, словно бык перед атакой, опустил нос и дико взревел, чуть раскачиваясь, как будто целясь рогами в кого-то. Все параметры в норме. Отжал защёлку, включил форсаж. Привычное давление в спину, самолёт начал энергичный разбег. Скорость двести, подъём носового колеса. Влад до упора взял ручку управления на себя. ...Нос не поднялся! На размышление была только секунда: - Прекратить взлёт! - Самолёту хана! … ЭТО ШТОК СОУА! Его можно пересилить. Э-м-м! – Двумя руками, ногами упершись в педали, пересилил-таки гидравлику, через мгновение земля ушла вниз. - Быстро убрать шасси…закрылки… Всё. Порядок. Фу-у ты! …
Когда-то похожее было уже. На спарке с Быковым заходили на посадку. На выравнивании ручка управления словно упёрлась во что-то, едва сил хватило подобрать перед землёй. Самолёт грубо бабахнулся о бетон, но, всё же остался целым.
- Ты чего ручку давишь! – Заорал Влад на Быкова.
- Да, я её тяну двумя руками!
Когда открыли лючёк, оказалось, что они на посадке согнули шток СОУА. Он тогда заклинил. Стал, наверное, наперекос и заклинил.
- О, как выровнять хотели. Здоровые ребята.
Если этот шток не убирается после выпуска шасси, как должен, то обнаруживается это только на выравнивании, в самый ответственный момент. Рулей хватает на всех режимах, кроме как на взлёте и на посадке. Редкое явление, да и неприятное. Усилие, чтобы преодолеть гидравлику килограмм тридцать, казалось бы, преодолеть можно. Но дело то в том, что в этот момент движения рулями должны быть нежные, строго дозированные, а тут – штангу поднимай. Какие уж там точные движения?
Хорошо запомнился тот случай. А если бы не было его, если бы не знал, не понял в чём дело? Собирали бы сейчас самолётик по пустыне. После двести уже не затормозить. Пока двигатель выключишь, будешь далеко.
- Та-ак. А ещё ведь садиться придётся. Ну, теперь, когда знаешь, что впереди, можно подготовиться. Ладно, пойду на разгон, всё равно топливо нужно вырабатывать.
Посадка получилась некрасивая, но достаточно приличная, чтобы не привлечь к себе постороннего внимания.
- Ну, как матчасть?
- Шток СОУА не убрался. – У спеца Флонова отвисла челюсть. Видно помнил он тот, давний случай.
- Да, не может быть, ты бы не взлетел!
- Проверяйте. – Влад демонстративно отошёл от самолёта. – Обычное дело: лётчик сказал, это ещё не всё. Доказать нужно. Пусть друг другу доказывают. Здесь врать никто никому не будет.
– Ливийцам можно ничего не говорить, это проблема наша. Я по радио не докладывал. Но надо найти. Завтра второй полёт нужно выполнить.
Вечером, как всегда на море. Молча шли втроём, не спеша.
- Ну, как, нашли там, что со штоком?
- Нашли. Как открыли пол в кабине, так сразу и нашли. Торчит, в ручку упирается. В нише шасси концевик заржавел. Его не видно за стойкой шасси, не добрались. Самолёты простояли пятнадцать лет в пустыне. Мы, что смогли, поменяли, ну резинки, там, стёкла, а остальное отчистили, песок отодрали, подлатали… Такой вот ремонт. Запчастей то нет.
- Так если он заржавел, то при проверке сразу бы определилось. Не проверяли, получается.
- Вот то-то и оно. Мы спецов там побить хотели, при ливийцах сдержались, не стали скандалить при них. Но они потом, дома получат.
- Да, бросьте. Зачем это?
- Когда здесь узнали, что ты на облёт прилетишь, Флонов разорялся, что мол, придираешься сильно, не дашь контракт нормально закончить. Что ты дома, зря придирался, чтобы лишний полёт выполнить.
- Зачем мне лишний полёт?
- Ну, за них, мол, вам платят…
- Вот гад! Проститутка подлая… Он и дома у меня за спиной выступал не по делу. А в глаза никогда ничего не скажет, улыбается, льстит. Баба базарная.
На завтра самолёт готов не был. Долго искали похожий выключатель. Нашли, да тоже заржавевший. Прошло несколько дней. На аэродром Влад не ездил. Ранним утром пробежка до пляжа по дорожке вдоль берега моря, мимо финиковых пальм обвешанных гроздями коричневых плодов, мимо важных, сердитых верблюдов, равнодушно щипающих траву. Через час обратно, но на такси. Если такси не ловилось, приходил домой, высунув язык, на весь день, выбитый из колеи сумасшедшей жарой. После завтрака три часа физкультуры в своём номере под кондишеном и три часа английского языка. Вечером на море. Самое трудное это – убить время. Попробовал пройтись по утреннему Бенгази. Ну, город как город, только архитектура своеобразная, здания как-то выглядят вроде пониже, да пошире чем в России, все больше с верандами, в центре белые, а ближе к окраинам чаще коричневатых оттенков, и окна поменьше, в некоторых зданиях как бойницы. Очень красивые мечети с узеньким месяцем на макушке, обоими своими концами упирающимся в зенит. Стройные минареты рядом, раскрашенные в белый с зелёным. Никакой промышленности, никакого строительства, словно все проблемы уже решены. На улицах работают только чёрные, «пашут как негры». Но работают старательно, с огоньком, на лицах выражение радостного удовлетворения. На окраинах города целыми днями стоят толпы таких же потенциальных чёрноработников, с метёлками и лопатами, уныло ожидающие, когда приедет какой-нибудь бонза набирать куда-нибудь из их числа новые бригады голодных и страждущих потрудиться. Это гастарбайтеры из Чада. Их чёрные как уголь лица, словно насквозь пропитаны военным поражением в недавней войне с Ливией. Влад прошёл через порт, но, зная, что это объект закрытый, охраняемый, не стал даже вынимать фотоаппарат из чехла. Из центра города в Асабри можно дойти по улице полностью закрытой от солнца. Два километра как будто крытый базар, лавки с пряностями в больших раскрытых полотняных мешках, лавки с украшениями, обувь, одежда, сувениры, всё. Но какое-то всё убогое, старомодное, чёрно-белое. Влад медленно шёл, наслаждаясь этой своеобразной атмосферой восточного базара, как вдруг заметил, что за ним идёт человек. Это был высокий парень в шлёпанцах на босу ногу, как здесь обычно ходят люди. Он останавливался, когда останавливался Влад, и как только тот двигался дальше, сразу слышал за спиной шаги: шарк, шарк. Останавливался у витрины и парень тоже останавливался, вроде рассматривая товар. Влад трогался с места и сразу – шарк, шарк, за ним плёлся долговязый соглядатай. Влад подошёл к нему, когда тот внимательно разглядывал куски самодельного, синего прозрачного мыла на прилавке: - Сколько это стоит? – Парень в первый момент видно здорово испугался, но оправился, пожал плечами и отошёл в сторону. Влад пошёл дальше и тут же снова услышал за собой шаги. Перед входом в гостиницу он вынул из кармана ключ с номером и сказал по-русски парню, который уже шёл не прячась: - Вот мой номер, я тут живу, вопросы есть? – Тот снова проигнорировал его обращение, но вошёл в отель следом и направился к портье. В Ливии контрразведка на высоте. Когда пришла пора проявлять плёнки, оказалось, что пленка засвечена.
Схема разгона на авиабазе в Бенгази через точку. Это значит, что нужно отойти от аэродрома на приличное расстояние и, развернувшись на привод, то есть на аэродром, включить форсаж и разгоняться. Это неплохо, потому что если что, и нужно будет экстренно сесть, то, что ты летишь в сторону аэродрома уже плюс. Но там, над точкой тесно, а сразу после аэродрома город, берег моря и граница, которая определяется по ширине от суши до нейтральных вод. Это двадцать километров от береговой черты. После взлёта Влад развернулся на сто восемьдесят и пошёл с набором в начало разгона. Ливия, страна большая по площади, но на самом деле живёт, в основном, только в прибрежной полосе. Это по ширине, где пятнадцать, где тридцать километров. Дальше пустыня, которая начинается с выхода на плато, сначала складки гор, потом они выравниваются в огромный пляжик, ливийской пустыни, затем, плавно переходящий в пески Сахары. Над великой пустыней, хоть ты и на десяти километрах, всё равно как-то неуютно. Искать там упавший самолёт трудно, а ждать помощи жарко. Далеко вглубь уходить не хочется. Точка начала разгона явно была расположена ближе, чем необходимо, но дальше Влад не пошёл.
- Да хватит. Как-нибудь со сниженьицем разгонюсь. У них тут нет строгого ограничения по высоте, как у нас: сверхзвук не ниже одиннадцати тысяч. Дома тоже бывало ниже, правда, не над аэродромом, не над городом. Трасса проходила в безлюдной местности. Он ввёл самолёт в разворот. Нет, близко, и высоты не хватит, чтобы в горизонте гнать, придётся со снижением. Разогнался без проблем. Вот уже носом накрыл город. Береговая черта, пора форсаж выключать. Вдруг в эфире раздался испуганный крик. На арабском кто-то раздраженно и быстро прокричал. Тут же ответил ему руководитель полётов. Он что-то спокойно объяснил, сразу понятно было, что отвечал он командиру. Влад понял только: …Рус тест-пилот…
- А…да это же я прошёл над точкой. – Он глянул на высоту - Ого, меньше восьми километров, вот это я наверно «бухнул». На этой высоте взрыв от скачка уплотнения весьма ощутим, когда самолёт так низко проходит на сверхзвуке. Может стёкла в кабинете у генерала повылетали? Это же наверно он так кричал? Кто же ещё, как не он? Так это же и над всем городом прошёл со скачком и с таким взрывом за ним. Натворил? Ну, пусть почувствуют какая она, наша техника.
- Саша, ну как, слышно было, когда я над точкой прошёл?
- Да нам показалось, что на ангаре крыша подпрыгнула. – Ухмыльнулся тот заговорщицки. – Где-то стекла вроде посыпались.
Ливийцы промолчали учтиво. На следующий день собрались в классе на занятия, отобранные для выполнения облётов, пилоты. В полукруглом, светлом зале, они расселись на расположенных амфитеатром, креслах в очень свободных позах. Видно было сразу, что это люди, знающие себе цену. - Может быть нужен переводчик? – Предложил Влад.
- Не нужен переводчик. – Ответил кто-то. – Лётчик лётчика всегда поймёт.
Влад рассказал всё. Всё что мог, что знал, что помнил. Более всего об аварийных ситуациях, которых прежде у него было, хоть отбавляй. Пилоты слушали, спрашивали, записывали. Ливийские офицеры, обязаны знать два иностранных языка, не столь важно какие, но два. Кто-то лучше знает английский, кто-то русский, кто-то немецкий или французский. Разобрались без переводчика. Чтобы объясниться потребовались и немецкие и английские слова. Помогал, где мог, Рашид, переводил на арабский. Постепенно со всеми пилотами установились товарищеские отношения. Долго пили чай в эскадрильи. Влад заметил, с удивлением, что если бы не язык да форма со знаками отличия, то можно подумать, что находишься среди своих, так похожи шутки, поведение и взаимоотношения. Также типичны некоторые личности, также понятны жесты и мимика.
Долгие дни и ночи без сна, всё больше утомляли бесцельностью и бестолковостью. Время постепенно словно растягивалось. Заполнить эту давящую пустоту нечем. Более того, уже ничего просто не хотелось делать. Заставить себя чем-то заниматься, когда видишь полную бесполезность всего этого, трудно, да и результат около нулевой. Коротко забывшись в конце ночи, перед рассветом, на несколько часов можно было уйти от бессмысленного существования. Иногда приходила в эти толи полусны, толи полу явные минуты, к нему Светланка. Она закрывала золотом рассыпавшихся по его плечам и лицу волос, свет от синего неба, заглядывала молча, с радостным удивлением из своих огромных серых глаз в его душу, стараясь разглядеть там самое сокровенное, ответное к ней, стремление, словно одна бесконечность искала в другой участия и взаимопонимания. Она чуть касалась его тёплыми губами, чуть невесомой грудью. И, если утром сон оставался в памяти, на весь день сохранялась радость от этой встречи, словно она произошла наяву. Весь день Влад ощущал сладостное томление, недоумевая иногда, откуда она, эта радость и, стараясь скорее пройти этот день, чтобы снова забыться с надеждой на новую виртуальную встречу.
На закате тяжелый Ил вырулил со стоянки, закрытой с трёх сторон от посторонних глаз глухими высокими стенами ангаров. В сумраке грузовой кабины расчаленный канатами, словно закованный могучий зверь стоял истребитель, гордо устремив остроносую кабину в верхнюю балку центрального шпангоута, остеклением фонаря чуть ли не касаясь потолка. В кабине Ила он казался огромным, неземным, пленённым монстром. По обе стороны, на пристяжных сидениях, вдоль борта, расположились люди. Слева бригада из России, справа – группа ливийских офицеров. Через четыре часа полёта колёса Ила, устало застонав, коснулись бетонной полосы на авиабазе Кодра, в самом центре Сахары. Резко, непривычно повеяло холодом, огромное количество звёзд на небе, горячие, как в печи, камни под ногами и ледяной воздух. На окраине аэродрома несколько глинобитных зданий, это база. Старший группы, полковник Монсов, скромно держался в тени, предоставив удовольствие распоряжаться своему заместителю, Али, который на базе в Бенгази, в своей обычной службе, был начальником ТЭЧ. С ним вся российская группа уже была близко и конкретно знакома. Он говорил по-русски, пил спирт и, казался больше русским, чем арабом.
- Сейчас отдыхаем. Вылетаем в четыре утра. – Али огляделся, не спросит ли кто-нибудь: - Почему же в четыре утра? - Никто ничего не спросил.
- Мы должны затемно пересечь границу из Судана в Конго. Пока не видят американские спутники. Миссия наша конфиденциальна. Там нас встретят. Президент Конго выделил для нашей охраны триста спецназовцев. Сейчас самолёт заправят и подготовят. – Но отдохнуть Владу не досталось. Когда все улеглись на диваны и кресла в профилактории, появился начальник базы, разыскивая его, и увлёк в свой кабинет поговорить.
- Я вчера приехал с парада, из Триполи. Там лётчики с базы, в Бенгази про тебя рассказывали. Ты, что, правда, семь лет не летал?
- Правда. Надеялся, что облёт района на спарке сделаю, что-то вспомню, не получилось, спарка отказала.
-А, знаешь: на параде не хватало одного лётчика. Самолёт есть, а лётчика нет. Так лётчик один бывший, командир эскадрильи, лет пять не летал, его по здоровью списали, сел в самолёт и на параде слетал, без провозных, без проверок, как ты. Ему Каддафи мерседес подарил.
- У нас говорят: дурной пример заразителен. Мне-то мерседес никто не подарит, скорее в тюрьму попасть можно за нарушение эмбарго ООН…
Зашёл Монсов. Лётчиков в Ливии не так уж много осталось. Все друг друга знают, все приятели. Долго говорили, и конечно пили чай, от которого в голове скоро начало гудеть, а язык стал заплетаться.
- Монсов самый опытный в Ливии лётчик, он в Чаде воевал, в Иране летал на эф четырнадцатом, а учился в Америке. Он у нас американский шпион. – Подмигнул Владу радушный хозяин. Монсов оставался невозмутим, его черное лицо не выдало никаких эмоций.
В Конго время ещё на час ушло вперёд от московского, всего уже на три часа. По местному, в восемь самолёт, как корабль, торжественно и величественно зарулил на стоянку военно-воздушных сил в аэропорту столицы Конго, Киншаса. Раньше этот город назывался на европейский манер: Леопольдвиль. Люди вышли, и самолёт закрыли. Разгружать будут ночью. Самолёт был заключён со всех сторон в кольцо множеством людей с автоматами, в униформе цвета хаки. У всех на левом рукаве нашит алый треугольный лоскут – служба охраны президента. В восемь утра ещё не жарко. Небо затянуто плотной облачностью. Люди, привыкшие к сумасшедшей жаре, озябли и с удовольствием загрузились во, въехавший внутрь охранного кольца, огромный автобус ярко синего цвета с жёлтыми звёздами - это раскраска конголезского флага. Автобус из администрации президента. Из аэропорта, со всех сторон окружённого танками с сидевшими на броне солдатами, он лихо нёсся по прямому, широкому шоссе, вокруг которого, по всему пути толпились люди. Множество людей, убогие лавки, больше похожие на сгоревшие лачуги, но раскрашенные расписанные, зазывающие известными во всём мире брэндами, почитать эти вывески, так вроде всё здесь супер. Казалось, что всё население восьмимиллионного города тут. Сразу было понятно, что время послевоенное и страна переживает полную разруху. В центре города несколько красивых, современных кварталов и снова пошли виллы с высокими, глухими заборами, похожие на небольшие крепости. В одну из таких крепостей автобус въехал с разгона, видно было, что всё отработано, а прилетевших здесь ждут, и не просто ждут, ждут профессионально. Куда ни глянешь, первое, что увидишь – ствол Калашникова. Впрочем, не только, иногда попадали в поле зрения американская М-16 или израильский УЗИ. Российская бригада выгрузилась, ливийцев повезли дальше. Каждому достался отдельный домик с непрерывно шумящими кондиционерами в каждой комнате. На окнах решётки, двери металлические, добротно, на совесть выполненные. Потолок тоже стальной, не выбраться, если тут закроют. Но для обитания всё есть. Кухня, две комнаты, ванная по размерам как зал, с ковром и иными атрибутами богатства и спальня с огромной, высокой кроватью. Три великолепные подушки и простыня вместо одеяла с размерами, нарушающими принцип любой целесообразности. Влад прилёг, с дороги, и даже подумалось вдруг, что сейчас придёт, Михайло Потапыч и с порога зарычит басом: - Кто спал на моей кровати и помял её!?...
Вечером Влада вызвали из домика.
- Ты у нас один знаешь английский, иди, пообщайся. Приехали к нам.- Возле помещения с обслуживающим персоналом ждали двое. Пожилой мужчина в цивильной одежде и крепкий молодой офицер. Он и обратился с улыбкой на коричневом лице, представил старшего и представился сам:
- Это очень большой чин в армии. Как его должность трудно объяснить, не знаю, как это по-английски. – Он также неважно, как и Влад пользовался языком, но они друг друга постепенно начали понимать. Вопросов пока не возникло и разговор получился не длинный. Красс, как представился офицер, сказал, что завтра зайдёт днём, поговорить. Потом старший приказал собрать весь персонал и что-то им грубо объяснил, отчего те как-то очень расстроились. Красс перевёл по просьбе Влада: - А…сказал, что если от бригады ему поступит хоть одна жалоба, он всех их сам расстреляет…
Через несколько дней, по два, по три человека стали, на несколько часов, выезжать на аэродром. Ждали прилёта второго Ила с инструментом и с приспособлениями. Боевой самолёт МС предполагалось перевезти третьим рейсом. Пока собирали, что могли, ремонтировали пробитую при выгрузке обшивку, закрашивали заплаты. Время текло каким-то медленным, тягучим потоком. От безделья многие стали нервничать. Все уже до смерти надоели друг другу, но всё равно собирались по вечерам в центральной беседке. Перед закатом ноги сами направлялись туда и снова все встречались там, коротая минуты очередного растянутого до изнеможения дня, и наступая на старшего группы.
- Ну, хотя бы пойти на базар, мы тут что, под арестом, что ли?
- На фига тебе тот базар? Чего не хватает?
- Ну, время убить. Невозможно же так, хотя бы работа, какая. От тоски помереть можно.
-Телевизор бы, что ли.
- Всё равно не поймёшь, ты же кроме русского ничего не понимаешь.
- Ну, картинки бы хоть, порнушку какую-нибудь.
У кого были приёмники, пытались найти хоть что-нибудь на русском языке. Только один приёмник у оружейников принимал в три часа ночи известия в течение двадцати минут. На эту передачу собирались почти в полном составе, а утром эти двадцатиминутные русскоязычные новости пол дня пересказывались и обсуждались.
Красс заходил часто. Он представлял здесь руководство службы охраны президента. Молодой, но уже очень опытный офицер, весьма располагал к себе своим дружелюбным, откровенным, непосредственным отношением. Он знал арабский язык, потому что учился в Судане, знал, конечно, французский, и поэтому очень нужен был для преодоления, хотя бы частично, всеобщего языкового барьера. Монсов тоже знал французский и английский, но он редко приезжал с ливийской группой. А когда приезжал, то заходил только к Владу в домик, тщательно растирал с сахаром растворимый кофе и заваривал, который они вдвоём не спеша, пили на крылечке, потом раздувал с помощью маленьких угольков неизменный свой кальян с медовым табаком, похожим на кусочки мокрой коричневой глины, не спеша и всегда благожелательно вёл беседу. О войне не рассказывал, как все фронтовики, наверно, не любил о ней вспоминать.
-…Эф четырнадцать относительно Мига, это как мерседес против моего Пежо. Я в нём сижу, а стекло фонаря на уровне сидения. Лечу без крена, а вижу вот… под собой. Су двадцать седьмые, вот это самолёт. Ливия будет Су двадцать седьмые у России покупать. Сейчас договора готовят в министерстве обороны… Я хочу поехать в Россию, учиться в Монинскую академию. Выучу русский язык, вот тогда, поговорим.
Со временем всё как-то стабилизировалось и так катилось не спеша по этой накатанной колее. Только неожиданно вдруг что-то резко изменилось. Выезды на аэродром прекратились. Значительно усилили охрану, перестали приезжать ливийцы. Не приходил и Красс. Это подсознательно вызывало необъяснимую тревогу, непонятная ситуация тревожила всех. Через несколько дней всё выяснилось. Приехал Али с советником ливийского посольства. Оказывается французское телевидение там, в Европе передало, что в Конго прибыла российская группа военных и, несмотря на запрет ООН на ввоз в зону местных военных конфликтов оружия, привезла несколько сверхзвуковых истребителей. Али перевёл, что ситуация очень серьёзная и необходимо собрать все вещи и быть готовыми к эвакуации. Эвакуировать группу будут через Швейцарию, а сейчас по дипломатическим каналам ведутся об этом переговоры. Несколько дней длилось напряженное ожидание и достигло, наконец, своей развязки. Приехали представители ливийского посольства, молчаливые, больше похожие на работников спецслужб, чем на дипломатов. Они долго осматривали эту, вполне благоустроенную тюрьму, встретились с каждым из россиян хотя бы оценивающим взглядом и уехали, не рассказав ничего. Только Али наедине сообщил старшему, что эвакуация отменяется, так как въездные визы не оформлены. Европа нас не пускает. После их отъезда охрана ещё усилилась. Чёрные спецназовцы, казалось, уже охраняли не группу от возможного насилия, а следили, чтобы все были на месте, чтобы никто не сбежал. Все собрались вместе и не расходились по «камерам».
-Да, братцы, как же мы влипли. Всё из-за денег проклятых.
- Положат нас всех вон в ту канаву, присыплют этой поганой землёй и искать нас как бы и негде… Нас то тут и не было как будто.
- А чего нас искать? Чтобы в тюрьму посадить, там и без нас полно таких.
- За что в тюрьму? Мы же не воруем, работаем. Делаем, что умеем.
-А за наёмничество. За это в России по закону четыре года срок положен.
- Какие же мы наёмники? Я и стрелять то не умею, как следует.
- Вот пока ты это докажешь, так в тюрьме от туберкулёза и подохнешь.
- В европейской тюрьме туберкулёза нет, там комфорт, телевизор.
- А я бы сейчас в тюрьму с большим удовольствием, на Урал, в Соликамск, лес бы пилить, сучья рубить… у костра!
- Размечтался! Вон в ту канаву загляни, Там, на дне болото постоянно не просыхает. Наверно червячков там много…
Все долго молчали, видно было, как мороз по коже гулял у каждого.
Когда где-то, в кино, смотреть интересно, как героический супер удачливый мэн уклоняется от пули и всегда побеждает плохого парня. Но когда этот ствол направлен на тебя, всё по-иному. У Влада засосало «под ложечкой».
- Надо же, как всё погано кончается. Дома не сиделось… чего искал? Вот что искал, то и нашёл. Но, хотя бы не так отвратительно. Как тёлку на бойне!.. .
Он словно почувствовал у затылка холодный жёсткий ствол. В глубине билась тихонько только одна отчаянная мысль: - Не хочу… . Они несколько раз обошли по периметру стены крепости. Нигде ни щелки, ни уступа, чтобы выбраться. Из окон помещения охраны на них холодно и равнодушно смотрели чёрные «милитери».
- Ну что, ночью пробуем сорваться? Они команды стрелять, пока не имеют. Ну, поймают, не убьют же, чего там. А в городе всё равно есть российское посольство. Может, найдём как-нибудь.
- Да, оно, наверное, где-нибудь в центре города. Денег сколько у тебя? У меня триста баксов есть и франки, вот около тысячи. Заплатим кому-то, проведут.
- Надо всем вместе мотать. Под утро охрана не так бдительна, попробуем.
-Ночью на улице сразу схватят, комендантский час с двадцати двух.
-Да, знаем! Но как-то пробовать нужно, не ждать же когда придут…
Но под утро охрана ничуть не ослабла. На выходе стоял не один автоматчик, а два. Весь день безуспешно пытались найти способ выбраться, но ни один вариант не был реально исполним. Ощущение собственного унизительного бессилия сильно раздражало. Все напряженно ожидали какого-то исхода. Так прошло ещё несколько дней. Все были измучены этой напряжённой ситуацией. Хотелось ясности, уже может даже не важно какой, только не этого напряжённого ожидания. Наконец вечером приехали ливийцы. Собрались в центральной беседке. Говорил старший офицер контрразведки, приехавший с ливийской группой из Бенгази, Али переводил:
- Пока на аэродром не выезжаем, в город тоже не выходим, ждём. Сколько будем ждать, не знаю, решение будет принимать министерство иностранных дел Ливии. Решение в любом случае будет принято на правительственном уровне. Прошу не волноваться, спокойно ждать, всё нам передадут через посольство. Вопросы мне задавать не нужно. Всё и так понятно всем. Только не нужно делать никаких глупостей. Это наверняка ситуацию не улучшит.
Немного отлегло и снова потекло унылое время ожидания. Но что-то сломалось во взаимоотношениях с ливийцами, с охраной. Влад уже не угощал пивом Пьера, приносящего ему в домик трижды в день пищу. Не шутил с милитери, не старался больше учить местный язык «Лингала». Он старался не выходить из домика, проводя долгие дни в ожесточённых спортивных занятиях. Боксировал с ниточкой, которая висела на люстре, качал мышцы, пресс. Потом подолгу отмокал в ванной и литрами пил красный терпкий чай, «суданская роза», привезенный с собой из Ливии. Сидеть в тюрьме трудно только первый месяц. Человек быстро ко всему привыкает, со временем и эта ситуация стала привычна.
Как-то однажды к его домику подъехал джип, из которого лихо выскочили рослые мужики в солдатской робе. Один встал у окна, второй у двери, а третий сел боком на сидение водителя. Автомат в его руках казался игрушечным. В дверь постучали, она открылась, на пороге стоял смущённый человек в камуфляже.
- Вилкэм, плиз.– Влад пригласил пришедшего сесть за стол, предложил кофе.
- Санкс. - вошедший представился: - колонел Моамба. – По-французски произнёс он слово « полковник». - Я заместитель главкома ВВС Конго.
- Может, пусть ваши ребята войдут, попьют кофе?
- Нет, не нужно. – Опять смутился полковник. - Это их работа. – Влад только тогда понял, что это его охрана.
- Я хочу Вас расспросить про самолёт. Я учился в штатах, с вашей техникой совершенно не знаком. – Полковник оказался скромным, улыбчивым, располагающем к себе, интеллигентным человеком. Он долго задавал вопросы, обращаясь иногда к своим записям, иногда к французско-английскому разговорнику.
-Как, по-вашему, можно нам эти самолёты использовать? Боевые действия по решению совета безопасности прекращены. А Уганда и Руанда заняли нашу территорию на востоке, там, где золотые прииски. Ввести туда войска мы не можем. На севере повстанцы, четыре провинции захватили. С запада с Анголой регулярные перестрелки начались. Браззавиль вчера снова нашу территорию обстрелял. Кругом нажимают, а нам нужно договорённости соблюдать. – Вздохнул горестно полковник.
-А если просто пройти над войсками на сверхзвуковой скорости пониже. Это будет очень ощутимо. Ну, на пятьсот метров, к примеру. Они сами уйдут, кто живой останется, не нужно и воевать.
- О, верно, скачёк уплотнения, травмы будут возможно не для всех смертельные, но инвалидность тем, кто попадёт под след, обеспечена.
От его посещения осталось доброе приятное чувство. Когда он вышел, пообещав ещё на днях заехать, Влад даже пожалел, что беседа закончилась.
Только через месяц началась настоящая работа. Понемногу обиды стали забываться. Снова осторожно начали выезжать на аэродром. Каждую неделю из Ливии приходил груженый Ил, вскоре оба самолёта и всё сопровождающее оборудование было на месте. Теперь уже работали без перерыва на обед. Под покровом ночи, чтобы не попасть в фотообъектив американских спутников, выкатывали самолёты на заправку в гражданский аэропорт. Рядом так же споро собирали боевой вертолёт и два маленьких Ми-2. Работали чехи, все они были в ярких, красивых, каких-то кукольных комбинезонах, ну а лётчик был, конечно, наш. С виду совсем не старый, но полностью седой с ожоговым шрамом на лице и шее. Видно было, что пилот тёртый, тёртый. Он о себе ничего не рассказывал. Пошутил только как-то зло в ответ на расспросы, что он «вооружён и очень опасен». Персонал базы их своим вниманием не баловал, скорее всего, на это даны были такие указания. Только иногда подкатывались поговорить женщины. Они в Конго активные, все откровенно желают белого ребёнка, да и пофлиртовать с беломазыми у них тут в моде, наверно. Готовы на всё прямо тут и в любое время. Измученные мужики с трудом отворачивались от стройных, весёленьких «сирен». Помогал удержаться только страх заражения спидом.
- Какой спид? – Удивлялся откровенно Красс. – Все больные в госпитале!
Влада атаковала худенькая девчушка в цивильном, откровенном костюмчике. Она ожидала, когда тот окажется один и подходила, как бы невзначай, откровенно улыбалась, встретив его взгляд.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать один. Меня зовут Антуаннет.
- Ну вот, а мне тридцать восемь, я старый для тебя.
- А у нас, когда мужчине до сорока, он молодой, а женщина молодая, когда ей меньше восемнадцати, а потом она старая. Значит ты молодой мужчина, а я старая женщина. – Схитрила немедленно она.
- Нет, Антуаннет, между нами ничего не будет. У меня, там, в далёкой, далёкой России есть любимая женщина. У неё вот такие длинные белые, белые волосы, серые большие, большие глаза. Она меня ждёт. – Объяснил он ей, как ребёнку. Девушка так расстроилась, что глаза её наполнились слезами, а губы задрожали.
– Не расстраивайся. – Смутился Влад. – Ты тоже очень красивая. Вот подрастут у тебя ещё вот до сих пор волосы, а вот так опусти чёлку, будешь самая красивая здесь. У тебя глаза красивые. Муаси китоко - красивая женщина. – Добавил он на лингала.
- Это же не мои волосы. – Ещё больше расстроилась она. – У африканских женщин длинные волосы не растут. Это же парик.
- Парик? Это что, и они все в париках? – Поразился Влад. – А, зачем? Вы и без них красивые. У вас такая кожа красивая. – Погладил он её по обнажённому плечу. - А у меня, вот смотри прыщи, пятна рыжие…, волосы…. Фу! – Антуаннет немного успокоилась.
- Как вы там, в Руссии живёте? Холодно и снег. Какой он, снег?
- Ну, в холодильник загляни. Только не в общий отдел, а в морозильник.
- Так холодно, как в морозилке?!
- В морозилке минус двадцать, а у нас на улице зимой бывает минус тридцать, иногда сорок. Да ещё ветер, да метель в лицо.
- Это невозможно, ты шутишь. Как это минус на улице. Вода же замёрзнет...
Она не поверила, а Влад не стал убеждать. Как поверить, когда нет понятия зимы, лета. Всегда одинаково жарко, хоть и не так как в Ливии, но на солнце не удержишься. Она бы ещё спросила, что такое белые ночи. Здесь у экватора нет понятия утра или вечера. Вот день, потом солнышко, бух за горизонт, сразу ночь. А в шесть утра солнышко выскочило и сразу день. Но тропики не обижены красотой. Природа великолепна. Небо необыкновенно высокое, ярко синее. Когда собираются облака, то это всегда колоссальные фантастические нагромождения, уходящие в стратосферу волосатой наковальней. Как и всё в этой необыкновенной стране, здесь удивительная растительность. От устремлённых в небо могучих баобабов, до банановых рощ. Странные деревья на кривой ножке с совершенно плоской кроной, состоящей толи из цветов, толи из цветных листьев, ярко алые, и небесно голубые, яркими пятнами расцвечивают саванну. Необыкновенное разнообразие фауны, как тщательно спланированная архитектура, ярусами величественно возвышается над пепельной поверхностью планеты в этом, неуютном для человека месте. Необыкновенно богатая страна. Она богата всем. Буйно развивающаяся природа. В земле, на которой всё растёт, только кинь туда зёрнышко, полно иных всевозможных богатств. Пни ногой и попадёшь в алмаз. Вся таблица элементов в богатом ассортименте от золота до урана. И на этом фоне необычайно бедный народ, всегда голодный, со всех сторон атакуемый, он измучен всяческими земными бедами. Хитрые люди, съехавшиеся сюда со всего мира, их землю бессовестно грабят, а их самих безжалостно убивают, постоянно организуют и поддерживают войну. И нет страшнее на земле болезней, чем здесь. От малярии, разрушающей тело, до менингита эбола, убивающего всех вместе одним ударом. Одна только «еллоу фива» – жёлтая лихорадка чего стоит. От этих болезней и прививки то перенести непросто. После каждой, весь день в поту лежишь или голова дико болит. А они всю свою короткую жизнь живут в этом гнилом месте. Стариков не видно - тут люди подолгу не живут. Если не застрелят, то от болезни умрёшь, от паразитов или какая-нибудь поганая муха укусит. У всех жёлтые склеры – печень разлагается, это последствия малярии. Отсюда не сбежишь никуда, потому что это твоя чёрная Африка, а у тебя чёрная кожа как проклятье, которое ты будешь нести от рождения до смерти как свой вечный крест. Ты везде чужой на земле и никому не нужен и не нужны никому твои дети. Мир живёт без тебя. Счастье твоё только в том, что ты не знаешь ничего иного, кроме своей убогой жизни. В большинстве своём эти люди не знают, не могут себе представить, что где-то есть много сытых людей, что у них всегда есть чистая, питьевая вода. Но, несмотря ни на что, народ добрый, жизнерадостный, общительный, откровенный. Только в глазах, если присмотреться, можно иногда заметить в глубине полную опустошенность, равнодушие ко всему от перекрывающей всё остальное, усталости. Усталости от этой тяжёлой, опасной и ничего не стоящей жизни. Поэтому здесь смерти особо то и не боятся. Смерть, это уход от всех бед, уход от страдания, от голода и от боли. Умереть здесь просто и совсем не страшно. Поэтому также не страшно и убить. Жизнь здесь имеет совсем другую цену, чем в Европе.
Для российской бригады всё вновь несколько стабилизировалось. Уже собранные, почти готовые к полётам истребители стояли под навесом среди старинных «миражей» и «пфайферов». Иногда приезжал Моамба, иногда Монсов со своим кальяном. Красс уже пытался по-своему как-то организовать досуг российской группе. По выходным, под охраной угрюмого спецназа с автоматами, выходили в многолюдный город, просто пройтись или позвонить, кому срочно нужно, домой. На улицах, среди множества людей их белоомазые лица всегда вызывали живой интерес у людей. Всегда, увидев их, со всех сторон бегут желающие продать какую-нибудь безделушку или сувенир, полуголые люди. Очень много на улицах инвалидов. Все они пытаются выпросить что-нибудь, цепляются за одежду, несмотря на то, что охранники их безжалостно отталкивают прикладами автоматов. Дети с огромными рахитичными животами, убогие, всевозможных видов уродства, друг друга несут, на закорках, везут в каких-то самодельных, разваливающихся повозках. Они как городской брэнд, представляют столицу и первыми бросаются в глаза приезжему.
Центральная улица города свободна от попрошаек и инвалидов. Зато здесь всегда много солдат и полицейских. Улица эта названа недавно «бульваром 30 июня» по случаю «демократической» революции произошедшей в недалёкие времена. По этой улице города иногда проезжает правительственный кортеж. Это удивительное, поражающее своей своеобразностью зрелище. Влад с Крассом и охранником шли по бульвару, как вдруг внезапно возникло какое-то странное и непонятное напряжение. Сначала по центру проезжей части медленно проехал мотоциклист с мигающей синей лампой на укреплённом, сзади водителя штоке. Тут же все «гулявшие» по бульвару солдаты, выскочили на бордюр и встали с автоматами, наизготовку развернувшись в сторону проходящих по тротуару людей, поводя стволами по замершей толпе. Следом за мотоциклистом, через несколько минут, так же медленно проехал БТР с солдатами на броне. Рослый, угрюмый боец с закатанными рукавами, играя мышцами на голых коричневых руках, водил угрожающе длинным стволом крупнокалиберного пулемёта, стоя за установкой. По два солдата с каждой стороны с автоматами наготове и по два с гранатомётами сидели на броне, внимательно вглядываясь в лица людей. Влад хотел поднять фотоаппарат, но Красс резко схватил его за руку.
- Ты, что! Только вспышка блеснёт, сюда граната прилетит. Я этих людей учил, поверь мне, всё так и будет! Никто потом разбираться не станет…
Некоторое время движения никакого не было, всё замерло, словно плёнка остановилась. Быстро проехал ещё такой же БТР с бойцами на броне и за ним чёрные большие лимузины с затененными стёклами, а вслед снова БТР, только всё оружие и пулемёт были направлены уже назад. Всё произошло быстро и, словно растаяло, так, будто ничего и не было. Красс, необыкновенно одухотворённый этой неожиданной встречей с любимым вождём, возможно пронёсшемся за тонированными стёклами одного из авто, рассказывал о нем с вожделением, весь оставшийся путь.
- Президент Кабиля… - только и слышно было до порога их временного приюта.
По ночам регулярнее стали рокотать тропические грозы с обильными, невообразимой силы, ливнями. Чуть ли не каждый день могучие кучевые облака собираются в колоссальные горы с грозными седыми волосами, уходящими в стратосферу. К ночи, когда стихает, утомившись, буйство дневной энергии, разбуженной солнцем, она, собранная в этом белом, тёмнобрюхом, монстре, изрыгается вниз на живое и неживое, заставляя весь мир напрягаться, принимая поток воды и электричества. И нет уже темноты. Не отдельные раскаты, а непрерывный рокот, грома. Непрерывное бледно-голубое сверкание, освещает всё вокруг, чтобы было видно всем на земле, как сплошной поток падает вниз, на притихший в растерянности мир. Только иногда громыхнёт рядом мощный злой раскат грома в ответ на осветившую всё вокруг, прочертившую полнеба молнию, ударившую неистово в застонавшую землю. Словно всю ночь небо злится на эту ленивую землю, наказывая её за равнодушие и инертность. Зато с восходом солнца, баланс восстанавливается. С началом дня освободившееся от тяжелого груза небо светлеет, а залитая слоем воды рыжая поверхность планеты, старательно впитывает влагу про запас, чтобы на весь день хватило противостоять маленькому яркому солнцу, уже висящему в зените, испепеляющему всё, попавшее под жестокие его лучи. Когда идёшь под ним и несуразная тень под тобой, машет руками, кажется, что горячее светило лежит прямо на макушке, плотно прильнув к ней, и жадно пьёт из тебя твою жизнь. Но город живёт. Весь город – сплошной базар, все восемь миллионов его жителей, днями стоят под солнцем на раскалённых площадях, вдоль дороги из аэропорта в центр столицы, бродят в плотном, броуновском потоке, продают, покупают. Девушки тут же делают друг другу причёски, выстригая ржавыми лезвиями, в кучерявых, коротких волосах полосы, оставляя квадраты и заплетая внутри них из остатков волос коротенькие косички, как антенны у роботов из мультика, которые потом озорно торчат в разные стороны. Товар – продукты. В плоских тазах горой насыпаны сушёные, зелёные гусеницы с чёрными головками и ножками. Тут и там меланхолично зазывая покупателя, проходят молодые парни, одетые в одну только набедренную повязку, с подносом, непонятно как удерживающемся на макушке, на котором сидит зажаренная целиком обезьяна. Обезьяна – гриль, вся обработанная огнём, торжественно восседает на мерно раскачивающемся подносе и смотрит на всех свысока с идиотской улыбкой на лице. То тут то там низко и протяжно звучит призыв купить питьевую воду, завязанную в полиэтиленовых мешочках, которые тоже носят в тазах на голове:
- Моой!... , моой… - на лингала - вода.
Рядом продают африканские барабаны, культовые предметы «вуду», шахматы из слоновой кости, фигурки зверей, мастерски вырезанные из чёрного дерева и малахита, чёрные, сверкающие каменные бусы и ещё множество всяких безделушек. Это уже рассчитано на туристов, которых здесь встретить трудно. Поэтому сувениры, изготовленные из полудрагоценных материалов можно купить за бесценок.
Полёты спланировали на понедельник. Но здесь думать о приметах даже в голову не приходило. День был выбран удачно. Над аэродромом до горизонта синело высокое безоблачное африканское небо. Кучёвка только начала образовываться и пока не мешала. На старте толпились какие-то незнакомые люди. Но готовить самолёт к полётам никто не мешал. Готовили кустарным способом, без подключения спецаппаратуры, которой здесь не было. Потом, по времени, когда не было прохода над страной военных американских спутников, самолёт выкатили из под навеса на стартовую позицию. Влад с Монсовым быстро вырулили для взлёта. Полоса в аэропорту Киншаса удивительно длинная, километров пять. После взлёта пришлось сразу отвернуть на город. Днём столичный аэродром работает очень напряжённо, в воздухе, в районе очень много бортов, все идут на разных скоростях, а радара нет. Приходится рассчитывать только на себя, смотреть в оба, чтобы не столкнуться ни с кем. Летает здесь в основном старьё, но есть и могучие Русланы с украинскими флагами, арабские Илы, швейцарские аэробусы. Аэропорт набит Сеснами, Анами, истребителей нет, только транспортная авиация. Военная стоянка находится в укромном углу, под усиленной охраной. Второе кольцо охраны по границе аэропорта. Через каждые сто метров танки и БТРы днём и ночью в полной боевой готовности с солдатами на броне. От аэродрома в пяти километрах город. До горизонта одноэтажная нескончаемая деревня. Только в центре несколько кварталов высотные дома и огромный стадион. Справа на земле лежит сгоревший Ил-76. Он как ориентир, лежит уже второй год. Когда он завалился здесь год назад, его никто не тушил, да и убирать никто не собирается. Пять километров от аэропорта до города шоссейка как стрела, вокруг которой и расположен тот удивительный человеческий муравейник. Влад прошёл с набором высоты над окраиной города на полном форсаже, чтобы побыстрее выработать топливо. Монсов, сидящий в кабине инструктора, легонько постучал по ручке:
-Заходи для прохода. Доворачивай в «инишел поинт» - в «исходную точку».
-Сейчас, подожди.. сейчас.
- Ну, далеко уйдём, давай…разворот!
-Монсов, там борт должен где-то быть. – Тут во всей красе из-за кучевого облачка вынырнул огромный корабль, выполнявший разворот в исходную точку для захода на посадку. Монсов в растерянности и смущении замолк. Влад с запасом на разницу в скоростях построил заход за садящимся бортом.
-Не хватало ещё в него вмазать, шарахайся тут от них... по понедельникам. Проход получился вялым и на высоте, не позволяющей эффектно показать возможности самолёта. После прохода Влад зашёл на посадку, и затормозил на половине полосы, развернулся и порулил обратно в единственный карман для сруливания с полосы. Монсов долго объяснял на французском что-то представителю правительства, потом сказал Владу, что он будет находиться на вышке, когда тот полетит на «боевом».
- Нужно договориться, чтобы обеспечили пространство.
На вышке ждут президента Кабила. Он хочет сам посмотреть подарок Каддафи и его возможности.
С вылетом всё затянулось. Кабила никак не ехал, жара достигла апогея, а весь народ утомился и, кто как, коротал время. Но от самолёта никто не отходил. Только в пять вечера, за час до захода, стало понятно, что президента не будет и, если сейчас не слетать, то полёты придётся переносить. Монсов поехал на КДП, а Влад как вареный полез в кабину.
- Майк гольф, зиро зиро ту, ста-ат энджин.
- Разрешаю запуск двигателя. – Отозвался авиадиспетчер.
На этот раз на проходе никто не мешал и Влад, издаля прицелившись, «пробрил» над стоянкой на пяти метрах на предельной скорости.
- Главное не пройти бы у земли «звук » после включения форсажа. - Фигуры получались растянутые, уходили к облакам, потом снова медленно вниз к полосе. Под завязку, потянул от земли как мог, пока в глазах не почернело, и ушёл бочками вертикально вверх с набором до семи тысяч.
- Всё. Здесь самолёт с земли уже не виден. – Отдышался и осмотрелся. Топлива лишку, садиться нельзя с таким остатком.
- Мне нужен ещё проход. Топлива много, садиться нельзя.
-Нет, не могу разрешить. Заходите на посадку поэнергичнее. Подходят несколько бортов. У двоих с топливом проблемы.
Конечно, с таким остатком он садился, сесть то можно, но тормозам кранты или резина сгорит. Но пришлось заходить на посадку, куда тут деться. На заруливании от колёс шёл дым, а после остановки, уже на стоянке оба колеса беспомощно осели. Но на это никто уже не обращал внимание. Казалось, что радуются все, от главкома ВВС Конго, долго обнимавшего Влада, до аплодирующих механиков. Только Монсов был совершенно спокоен и невозмутим как всегда. На столах, под навесом, где был раньше самолёт, уже стояли столы. Главком ВВС и министерство обороны организовали приём. Кока-кола и печенье, ушло нарасхват и, скоро, в мокром насквозь комбинезоне уставший, от долгого ожидания, пилот и вся бригада ехали уже через весь город к своему пристанищу, под душ и к кондиционерам. Толя, ремонтировавший на этом самолёте тормоза, заговорщицки вполголоса поделился:
- Я то знаю, что на этом самолёте тормозов оставалось на две посадки, увидел, как колёса дымят, готов был левой пяткой перекреститься, чтобы ты дорулил.
- А, знаешь, когда ты первый раз проходил над полосой, черный дым, крыло убрано, да у земли так близко, рёв сумасшедший, у меня слёзы аж на глаза навернулись от гордости за нас. Негры весь твой полёт так хлопали и прыгали…, я такого не видел никогда. – Перебил Саша Кондарев.
Утром приехал Моамба. Поделился снова своими впечатлениями о самолёте, потом вдруг предложил:
- Пролетите несколько вылетов на сверхзвуке, над войсками в зоне, занятой Угандой.
- Нет, что Вы, это невозможно. Это совершенно невозможно. Это будет нарушение регламента ООН! Нет, нет, я не могу. - Моамба сильно расстроился, у этих непосредственных и откровенных людей не принято скрывать эмоции. Если что-то не так, то у них всё сразу на лице написано.
- Вы же говорили, что это не боевые действия, это просто пролёт над своей территорией.
- Да, если я был бы местный житель, но я иностранец, у меня нет права участвовать в этом. Меня же потом будут судить за наёмничество, и за преступления перед человечностью.
На другой день делегация, состоящая из представителя правительства, министерства обороны Конго и Ливийского посольства с раннего утра снова атаковали Влада в его конуре и снова уехали ни с чем. Влад сидел расстроенный, понимая, что такие разговоры не кончаются добром. Вечером приехал Али и какой-то второстепенный работник ливийского посольства. Али хорошо говорил по-русски, и понять его намёки было нетрудно. Они звучали как угрозы и, уходя, он уже прямо сказал, что самолёт к полёту подготовлен и отказываться небезопасно. Всё очень серьёзно и уровень, на котором принято решение о полётах, столь высок, что сопротивление бессмысленно.
- Мы уедем отсюда только после того, когда будут выполнены полёты. – Он сделал ударение на слове «мы», имея ввиду то, что от выполнения полётов зависит благополучие всех. Утром, не говоря ни слова, Влад оделся в комбинезон и сел со всеми в автобус. В штабе какой-то военный долго рассказывал ему и показывал по крупномасштабной карте расположение угандийских подразделений, захвативших золотые прииски. Потом они вместе нанесли эти данные на полётную карту. Напоследок он достал из сейфа американский спутниковый навигатор. «Гармин» был пешеходный, но вернуться на аэродром по нему было можно.
- Вот, нажимай «Гоу ту» на первую точку, это Киншаса – аэропорт, вернёшься. Не переживай, если надо будет, мы тебе наше гражданство дадим, здесь тебя никто не тронет, будешь жить как «белый человек » - рассмеялся он во всю свою чёрную физиономию. Не растягивая время и не прячась, уже под навесом базы, подготовили истребитель к вылету. Расстроенные ребята стояли поодаль. Выруливая, Влад заметил, как Толик перекрестил его вслед. Полёт в район разгона на шести тысячах метров. Так посчитал Монсов, будет наиболее экономно. Под собой видна была только зелень джунглей с проглядывающим среди пальм, зеркалом воды. Думать о том, чтобы здесь садиться не было и речи. Разворот со снижением до тысячи с включением форсажа. Людей в джунглях не было видно. Дикая, нетронутая местность, ни построек, ни людей, ни техники.
- Может быть, тут и нет никого? Хотя бы их тут не было совсем. – Подумал Влад, представляя, что будет сейчас с этим прекрасным лесом под ним. Не позавидуешь тому, кто прячется там под этой зелёной крышей. Он поёжился, представляя, как следом за ним рушатся джунгли, переворачивается верхний слой грунта и взрывной волной убивает всё живое. Постепенно, уже на сверхзвуке снизился до пятисот метров. Никогда в жизни никто из его знакомых на этой высоте так не разгонялся, этот режим в России под категорическим запретом. Вот, остаток уже предельный для возврата, пора выключать форсаж. Все движения осторожные, плавные. Теперь нужно уйти от земли. В наборе высоты скорость сразу ушла в привычный дозвуковой диапазон. Только здесь Влад «выдохнул» - самолёт выдержал. Отдышавшись к посадке, он старательно крутил головой, чтобы не столкнуться невзначай с каким-нибудь бортом на кругу. Всё медленно стало на свои места. Стоянка встречала его сдержанно. Но на лицах уже не было того напряжения, с которым его провожали. Все понимали, как всё было на пределе.
- Надо же, всё получилось? – с радостным волнением недоумевал про себя Влад. - Меня не сбили, не растерзали вражеские солдаты, не съели звери, я не сгорел в этой бешеной бочке с керосином… А как там те, в джунглях? - Стараясь не говорить ни с кем, ни о чём, он сидел в огромном автобусе, несущемся по городским улицам, молча, глядя в окно. В домике, закрывшись на ключ, просто сидел без мыслей на огромной кровати, потом залез в ванну и пролежал, пока вода совсем не остыла. Настроение было на нулевом уровне. Не было ни противно, ни плохо. Было просто «никак ». Скоро одному тоже стало невмоготу, и он вынужден был выйти на улицу.
Третий вылет. Всё как-то уже привычно. Знакомая расщелина, форсаж, разгон со сниженьицем, небольшая раскачка по крену. Вот он слева след от вчерашнего прохода, даже сверху видно как ломались ветки на пальмах, разваленные стволы, упавшие на одну сторону. Вот и сверхзвук. За спиной понеслась по зелёному лесу губительная волна. Наконец расчётная точка – конец режима. С облегчением перевёл двигатель на промежуточные обороты, самолёт плавно ушёл от земли. С каждой секундой росла надежда на благополучный исход. Вот уже четыре тысячи набрал, Влад выдохнул накопившееся напряжение в кислородную маску. Под ним проплыли небольшие горки, разделяющие армии противостоящих сторон. Ещё несколько минут полёта и дома. Эх… да не тут то было. Вот она, настоящая беда. Чуть изменился звук от двигателя, вслед сильно затрясло, замигала аварийная сигнализация, загорелись красные аварийные табло. Почти автоматически Влад уменьшил обороты двигателя до упора малого газа, Тряска выросла так, что казалось, вот-вот, сейчас самолёт развалится. Через силу, с отчаянием Влад потянул рычаг дальше на упор «стоп». В перископ дыма не было видно, управление пока работало. Если мотор заклинит, давление упадёт, самолёт станет неуправляем. Влад с ужасом ждал, когда же ручка управления мёртво станет на месте. Включился аварийный гидропривод, погасла жёлтая, яркая лампа «перегрев двигателя». По очереди загорались ещё какие-то красные аварийные сигналы…
- Вот и всё… Кому это нужно было? …Вот она кара за грех… Если в кого-то выстрелил, значит и ты уже под прицелом. Это закономерно, так и должно было случиться… Так и должно было кончиться. – Дальше приходили на ум слова только нецензурные. Земля медленно приближалась, на этот раз как конечная станция всего пути. Сесть здесь невозможно. Редкие свободные от зарослей поляны только сверху кажутся ровными. Для такой машины любая неровность губительна. Если не взорвётся на снижении, значит сгорит при ударе о землю. Выбора нет, катапульта даже не заряжена, сесть негде. Да и вообще этот самолёт посадить вне аэродрома сложно. Обычно это кончается взрывом, пожаром, а ещё хуже «капотом». Хуже всего висеть на ремнях вниз головой под стеклом в горящем самолёте, точно зная, что сейчас будет. Время растянулось неимоверно. Необыкновенно долгими казались эти секунды. Влад почти автоматически удерживал скорость в достаточном для управляемости диапазоне. Впереди, слева, как засветившаяся слабой искоркой надежда подплывало почти свободное от растительности плато. Он довернул туда и увеличил угол планирования пытаясь попасть на эту площадку. Земля надвигалась всё стремительнее и вот самолёт, теряя остаток скорости, понёсся над редкими кустами и сплошной зелёной равниной. Одно касание, второе, более грубое, хруст ломающейся выпущенной передней стойки, сильный удар о невидимый бугорок. Дальше треск, хруст, скрежет и всё затихло. Наверно прошло несколько секунд, ушедшие на осознание происшедшего. Словно его выключили летящего, несущегося к суровой, равнодушной поверхности и снова включили сидящего в разбитом, накренённом на сломанную левую консоль крыла, нелепо лежащую на смятом стабилизаторе, в туче пыли, рассеивающейся вокруг затихшего истребителя.
- Чего это я ещё тут сижу? Мне же давно отсюда пора!... – Он рванул замок пристяжных ремней и, пробежав по горячему фюзеляжу, соскользнул в высокую траву, отбежал не оглядываясь и остановился пригнувшись, ожидая взрыва. Сзади в непривычной тишине с нарастающим шипением разгоралось пламя. Влад повернулся. Горело уже всё. Черный столб дыма поднимался в высокое, синее, синее африканское небо. Из кабины выйти уже было бы невозможно. Он кинул под ноги ненужный больше шлем, присел на горячую, сухую землю перевести дух и тут же ощутил боль. Болело плечо и грудь, разорванный рукав испачкан кровью. На лице, что-то липкое. Конечно это разбита переносица, ударило кислородной маской, так бывает почти всегда, это мелочи, всё это мелочи… мелочи… .
Хотелось пить, никакого аварийного запаса конечно не было. Влад осмотрелся на этой маленькой площадке, чуть поднятой над джунглями. Среди редких кустов, в высохшей, растрескавшейся почве среди пожелтевшей густой травы, похожей на гигантский пырей, видны были засохшие следы от копыт каких-то крупных животных. Солнце жарило неимоверно, создавая ощущение близкого дыхания преисподни. Любое движение нагретого воздуха создавало дискомфорт. Влад долго сидел под сенью небольшого, одинокого куста, пока не начали появляться тени. Идти куда-то было бы глупо. Любое направление уводило в неизвестность и в «никуда». Надеяться на спасение можно было только, если его будут искать. Но как это можно сделать, когда нет спасательных вертолётов. Пожалуй, через джунгли и танку не пробиться. Влад, кажется, только прикрыл глаза, ощутил вдруг, что ему в затылок упёрся холодный ствол. Он медленно поднял руки. Подошли со всех сторон какие-то бойцы, некоторые держали его на линии огня. Его начали о чём-то спрашивать на французском, тыча стволами в бока для устрашения. Диалог не получался, а английского кажется, никто не знал. На рукавах униформы, цвета хаки, у бойцов был шеврон, с надписью «Намибия». Это было дружественное Конго государство, и появилась надежда на спасение. Только очень неуютно ощущать себя на мушке. Бойцы разговаривали о чём-то, потом начали, было тесьмой из серой толстой кожи вязать ему руки, когда подошёл невысокий боец со странным круглым седым пятном на темени.
- Ты русский? – спросил он на чистом русском языке, даже лишённом акцента.
- Да, я лётчик, в Киншаса мы привезли истребители. Вот один из них. – Кивнул Влад на догорающий Миг.
Солдат протянул ему руку, помог подняться, долго объяснял своим, потом повернулся к Владу:
-Меня зовут Вито. Мы возвращаемся с «работы», возьмём тебя с собой. Пока в наш лагерь. Там есть радио, дальше решим… Пошли с нами. – Они снова долго и горячо обсуждали что-то между собой. Потом высокий, угрюмый сержант снял с плеча одного из бойцов тяжёлый израильский «УЗИ» и протянул молча Владу. Вито взял автомат, проверил, снаряжен ли магазин и передал Владу, понятным жестом показал: мол, проверь. Влад поднял ствол вверх и дал короткую очередь.
- Ты вверх не стреляй. Можешь попасть в кого-нибудь. В лесу там обезьяны живут. Они наших грязных дел не знают. Можешь обидеть ни за что.
По пролескам на возвышенностях они шли рядом.
- Я в Харькове учился в финансово-экономическом.
- А почему не закончил?
- Закончил. Только у нас такой работы нет здесь. А солдатам платят неплохо, на доллары это примерно сотня. У нас и солдат и полковник получают одинаково. Все одинаково жизнью рискуют.
- А я в Харькове лётное училище заканчивал.
- Это на… морозной горе?
-Нет, на «Холодной горе» авиационных инженеров готовят, а лётное на «Восточном».
- А, да, да, есть там, где-то… слыхал. Если бы возможность у меня была, я бы тоже лётчиком был. – Улыбнулся Вито. – Мы здесь «наёмники». Помогаем Кабиле удержаться. Здесь война всё время идёт. Она американцам нужна. Что в земле есть, они это себе забрать хотят, а Кабила хочет национализировать. Он им поперёк горла стоит. Его убьют всё равно. Свои же и убьют, за деньги. – Как-то равнодушно закончил он.
-Ты отлично по-русски говоришь…
- Я хорошо учился, профессор в Харькове предлагал в аспирантуру. Денег нет. А у нас все люди много языков знают. В Конго только четыре языка. Наш намибийский, тоже другой язык. Вся Африка говорит на французском. Английский многие знают. Вот с русским проблема, поговорить не с кем. Я его забывать стал. Мы языкам легко учимся. Вот Андоно учу говорить по-русски. Только он наверно не хочет. Андоно, ну скажи по-русски… ну?- Тот прищурился, вспоминая слова.
- А… Пришьля ня кюй, пришьля ня кюй! - Рассмеялся он.
- Да, ты так говоришь, значит, действительно знаешь русский.
До захода солнца пришли в деревню. Влад и Вито сидели в просторной хижине, прислонившись к стене сложенной из скрепленных пальмовых ветвей, поставив автоматы между колен. Глава семейства, сосредоточился на приготовлении ужина. Рядом с ним сидели две обнаженные девочки, сосредоточенно наблюдавшие за его действиями, и их мама в набедренной повязке, прикрывшая глаза в безысходности. Мужчина на широкую доску насыпал горкой какую-то муку, серого цвета и, размешивая её палочкой, подливал туда из закопчённого, алюминиевого чайника крутой кипяток. Делал он это так долго и спокойно, что казалось, впереди у него на это есть вечность. Да так, наверное, и было. Потом он принёс плоское, медное блюдо, в котором в коричневой приправе размокали сушёные зелёные гусеницы. Он снял с палочки своей влажной, тёмно коричневой рукой ком получившегося пресного теста, разделив его между присутствующими. Влад и Вито отказались, на что хозяин как-то криво, не по-доброму ухмыльнулся. Семейство приступило к ужину. Они кушали спокойно, с достоинством, отщипывая по крохе теста, захватывали ею плавающую в «подливе» гусеницу и долго, не спеша, пережёвывали это с видимым удовольствием. Они делали это так же, как «на зоне» отбывающие свои долгие сроки зэки, едят, наслаждаясь, свою пайку, сухую горбушку рассасывая по крохам, растягивая время.
- Это называется бин-дзоу. – Пояснил Вито. - Любимая пища местных жителей. Он встал, вышел и вернулся со связкой бананов. Поели молча, говорить было не о чём, да и не хотелось.
К вечеру следующего дня добрались до лагеря. Множество солдат под навесами из пальмовых ветвей, сидели, лежали, брились, играли в карты. Рядом на отдельной площадке обдирали две туши антилоп и в чёрных, закопченных котлах ещё что-то готовилось, откуда шёл отвратительный запах. В «штабе» пожилой командир бригады, долго пытался связаться со своим руководством в Киншаса, но наступившая ночь прервала его попытки. Утром, когда солнышко вынырнуло из-за горизонта, и сразу начался жаркий африканский день, связь наладилась и сразу наступила ясность. Влада вывели к деревне, где проходила дорога. Не то дорога, не то просека. После долгого ожидания послышался звук работы автомобильного мотора и к хижине, возле которой расположилась группа, сопровождавшая его, переваливаясь на ухабах, подкатился старенький американский джип времён войны, из которого выскочил радостный Красс и два его солдата. Красс долго тряс Влада за плечи и повторял: - Живой… живой. - Потом они медленно ехали по этому удивительному лесу, в котором в некоторых местах высокая стена буйной зелени была столь плотной, казалось, что в неё и руку-то не просунуть. О последствиях своей миссии Влад больше не думал. Как будет, пусть так и будет. Каким-то чудом остался жив. Теперь бы домой. Россия казалась отсюда такой далёкой, а возможность туда вернуться столь расплывчатой и нереальной, что даже мысли об этом вызывали грусть. Красс достал галеты и сыр, после них Владу ещё больше хотелось есть, но вот, наконец, начался пригород. Когда доехали до ворот виллы, где жила российская бригада, уже наступила ночь.
Синий автобус с ярко жёлтыми звёздами нёсся по бульвару «тридцатого июня» сзади маячил джип со спецназовцами, готовыми к стрельбе, поводящими стволами автоматов по сторонам. После того как кортеж влетел на территорию аэропорта, сопровождавший его представитель, из ливийского посольства, облегчённо выдохнул. Вся группа, состоящая из российских специалистов и ливийских офицеров, спешно загрузилась в прилетевший ночью ИЛ. Все уже знали, что прорвавшийся к ним самолёт привёз вчера бомбы и снаряды и поэтому подвергался на подлёте к Киншаса атаке. Он не был сбит вражеской стороной, поэтому, вероятно, будет атакован на обратном пути. После взлёта напряжённые, вытянутые лица пассажиров, напоминали восковые маски. Самолёт долго набирал высоту вдоль могучей реки Конго, за которой лежала вражеская территория. Под ним простирались бесконечные зелёные джунгли. Эта территория восставшей провинции Мбандака. Отсюда тоже можно ждать ракету в бок.
- Всё, уже четыре тысячи. Стингер нас здесь не достанет. – Влад попытался успокоить своих. Ещё несколько минут, и тяжёлый транспортный корабль натужно гудя вошёл в левый разворот, пересекая ленту реки. За рекой дружественный Судан. Все постепенно обрели свой обычный вид, зашевелились, заговорили: - Что это мы так пронеслись по городу, не дали даже «тормозок » прикупить-то? Есть уже хочется.
- Денег осталось много, куда их теперь?
- Мы, наверное, не в курсе всех дел, как да, что. Пусть уж так, добраться бы до Бенгази пока. Там первый канал есть, программу «время» бы посмотреть.
- Нашёл проблему, телевизор посмотреть. Домой бы, там уже зима…
Ливийский офицер развернул свёрток, оставленный посольским работником. Каждому досталось по паре бутербродов с сыром и по баночке ёгурта. Стало ещё спокойнее на душе. Откуда-то изнутри прорывалась какая-то необузданная, казалось бы, совершенно беспричинная радость. Внизу бескрайняя рыжая пустыня простиралась от горизонта до горизонта. Невольно думалось: - Вот это пляжик отгрохали.
Через несколько часов утомительного перелёта самолёт стал снижаться и появились первые признаки жизни в этой огромной, удивительной пустыне. Сначала по песку побежала ниточка - дорога, вот вдоль неё появились деревца, затем сады, белые глиняные дома и тяжёлый, транспортный самолёт, устало застонав приземлился на военной базе в оазисе. Сетха – база эта засекреченная и российской бригаде не позволили даже выйти на бетон.
- Бенгази не принимает по погоде, там пылевая буря. Летим в Триполи. - На фоне звука запускающихся по очереди двигателей сообщил всем вышедший из пилотской кабины Али. В Триполи переночевали в Либиен-Палас и, с утра засобирались на аэродром военной базы для отлёта. Владу предложил остаться представитель спецслужбы, бывший с ними в Конго:
- Необходимо кое-что объяснить по твоим полётам. – Влад, такому повороту событий необычайно обрадованный, перебрался в отдельный номер и распрощался с товарищами. Но прошло несколько дней, а его не беспокоили. Он гулял по старому городу, спрятанному за толстенной стеной, и, словно застывшему в позапрошлом веке, бродил по порту, нашёл ребят из Ташкента, плавал в море, которое на фоне остывающего воздуха казалось тёплым. Фрози появился неожиданно, когда всё сильно опостылело. Он принёс зелёные купюры, которые Влад положил в карман не глядя.
- Ты пересчитай. –Удивился Фрози. На что тот только махнул рукой.
-Вот билет и паспорт. Завтра утром будь готов. Брасет за тобой приедет. Уже рейс открыли на Москву. Отправление в десять утра. На регистрацию нужно приехать за три часа. …Ну, спасибо тебе. Ты помог мне заработать, большего мне ничего не требуется, за это тебе деньги «сверху» от заработанного. Остальное, как договаривались в Москве. Я их туда уже перечислил. А про эти деньги не говори. Что ТАМ было, меня не касается, то дела политиков, а я бизнесмен.
Наверно Влад не спал эту последняя ночь. Брасет приехал на своём «Пежо» на рассвете. Влад сел справа.
- Доброе утро. - Сказал он по-арабски.
-Доброе утро. – Брасет достал две баночки с ёгуртом. - Поедем далеко, полчаса наверно ехать в аэропорт.
- Разве это далеко? Вот тогда ты меня вёз, вот тогда было далеко.
- Да, обедать будешь в Москве. – Улыбнулся Брасет.
Через пять минут, убрав в мусорку пустые коробочки, он сел за руль.
- Бисмиллахи рахмони рахим. – Сосредоточенно, прикрыв глаза, помолился Брасет. Эти слова его долго звучали в голове у Влада, и он словно надолго растянувшимся эхом повторял про себя: - Бисмиллахи рахмони рахим, Бисмиллахи рахмони рахим… Неужели домой… Неужели домой?... Неужели домой?...
В самолёте он всё ожидал, что вдруг отложится вылет, вдруг всё изменится. Самолёт оторвался от полосы, поднял нос и энергично ушёл от земли. – Прощай Африка! - Что-то внутри отчаянно забилось, то ли от нахлынувшего счастья, то ли от перепада давления. Удивительно красивая стюардесса, продвигающая от ряда к ряду свой столик, с удивлением вглядывалась в его, необычно загоревшее, мокрое от льющихся непрерывным потоком слёз, улыбающееся лицо.
- Вам светлого или красного? - Она указала на стоящие рядами на подносе бокалы с вином. Она его не узнала, но что-то в нём, кажется, опять насторожило её.
- А можно того и другого?
- Конечно. Пожалуйста. – Сразу согласилась она. Влад взял в обе руки по бокалу и как истомившийся путник в пустыне выпил подряд оба, не останавливаясь. Слегка завертелось что-то во всём теле, потеплело, словно это лёгкое вино растопило внутри него какой-то жёсткий, жестокий лёд. Стало покойно и легко на душе. Прощай…, прощай удивительная и прекрасная Африка.