Глава 21
Лерка в новой, ярко-бордовой куртке, с такими же ярко-бордовыми накрашенными губами, в брюках в облипон, ну девочка-картинка! облокотившись на дверной косяк, выразительно помахивала сумкой.
- Ты скоро?
- Рабочий день еще не закончился.
- Отпросись.
- У меня нет любовника- начальника отдела.
- В мой огород камни?
- Нет, в мой.
- Заведи себе любовника- начальника отдела.
Лерка фыркнула. Наверное, представила Любу в качестве любовницы ее начальника. Люба поняла, и тоже фыркнула.
- И, что я стоять здесь, как дура, буду?
- Будешь стоять здесь, как дура. Хотя, почему, как? Дура, да и все.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
- Люб, ну пойдем уже! Подумай обо мне. А то ведь скоро смеркаться начнет. Ну, кто тогда на меня, в моей новой куртке внимание обратит? Кто ее разглядит то?
- До «смеркаться» еще часа четыре. Успеют. Насмотрятся.
- Тогда я пошла. Не буду я тебя ждать.
Эту страшную угрозу Люба слышала, почти каждый раз, когда Лерка заходила за ней раньше времени. И, каждый раз, Люба поддавалась ее уговорам. Сегодняшний день опять не был исключением.
- Андрей Николаевич! Вы, не против, если я чуть пораньше уйду?
Дверь напротив была открыта и там, над какими-то своими, очень важными бумагами, склонил голову глава Любиного отдела Андрей Николаевич. Лет шестидесяти, с густой, седой шевелюрой он, на первый взгляд, создавал впечатление, серьезного и строгого руководителя. Чтобы подчиненные понимали его без слов, он всегда смотрел «очень выразительно». Смотрелось это конечно! Все знали, что добрее и мягче его трудно было кого-нибудь найти.
Люба перебежала через коридор, потеребила его за рукав, сдула невидимую пылинку, так же талантливо как он, «очень выразительно» посмотрела ему в глаза, и за все за это получила свое законное разрешение на отсутствие.
- Ну, все! Пошли, подруга.
- Ну, наконец-то.
Они не виделись с Олегом почти два месяца. Он не звонил, не заходил. Пропал. А она думала о нем, почти каждую минуту. Часами, с Леркой они обсуждали происшедшее, переливая из пустого в порожнее. Разговоры сводились к одному вопросу. Что делать? И на этот вопрос был единственный ответ. Ничего.
Лерка глядя на измученное, осунувшееся Любино лицо, пыталась хоть как-то помочь ей. И, поэтому врала напропалую, что не может такого быть, чтобы он просто не приехал. Что-то обязательно случилось. Он не может ей об этом сообщить. У него нет времени. У него какие-то дела. Может, уехал куда. Или с женой, или с детьми что. Люба слушала, ценила Леркины попытки ее успокоить, и позволяла себе обманываться опять и опять.
Не хотелось верить в то, что все закончилось так быстро и так банально. Олег не был похож на тех мужчин, которые у нее когда-то были. Он был грубым и неопрятным снаружи, но было в нем, что-то такое…Такое…От чего сладко ноет сердце.
Вот он, как всегда, идет навстречу, совсем не такой, каким она увидела его в первый раз. Отросшие волосы делают его моложе и легкомысленнее. Легкая, модная, совершенно новая куртка цвета хаки, придавала спортивность его внешности и походке. Внешне он мало изменился за эти два месяца. Просто он стал другим. Родным что ли? Черт, это точно он идет? Точно! Он!
- Привет, девчонки, короткие юбчонки! Как у вас дела?
Лерка с глупейшей улыбкой, на которую она только была способна, начала замедлять шаг. Но вдруг почувствовала, как ее под руку Люба тянет дальше. Она запуталась в своих каблуках, засеменила, споткнулась и, ничего не понимая, заглянула в лицо своей подруге.
Да что же это такое!
- Ты чего, Люб? Любка, ты бледная, как смерть!
Оглянулась назад, на Олега, еще надеясь на то, что Люба передумает и остановится. Или он ее остановит. Увидела его растерянное лицо. Он ничего, не понимая, стоял и смотрел им вслед. Такой же, как Люба бледный и жалкий.
- Ты чего не остановилась? Я что-то не поняла, почему ты не остановилась?
Люба закусила губу. Не смогла ответить. Сводило скулы от напряжения. Слезы накатились, повисли на ресницах, и вот- вот готовы были упасть. А на подходе уже были новые.
Лерка еще раз оглянулась. Олег все стоял и смотрел. Он ничего не говорил, но в его молчании, как и в Любиных слезах, было столько безысходности, что ей, вдруг стала понятна одна вещь, которую она не только никогда не понимала, но и не принимала. Оказывается, можно любить не только за что-то, а и вопреки всему. Она опять оглянулась, увидела, что Олег, наконец-то, сдвинулся с места и пошел от них, сгорбившийся и усталый. Лерка остановилась как вкопанная.
- Люба! Бедная моя! Так ты, что его действительно так сильно любишь?
Она спрашивала об этом уже в сотый раз. И, каждый следующий ее вопрос звучал все серьезнее, а осознание все глубже.
- Господи, а я то наивная, все надеюсь, что ты придуриваешься. Любка, ты ж его так любишь! Прости меня, Люб! Я, так как ты, не умею. Как же ты живешь с этим?!
Люба пыталась справиться с собой, сказать, что-то в ответ, но не могла и только мотала головой. Она судорожно сглатывала слезы, пытаясь загнать их обратно. А они все катились и катились, крупные слезы горечи и обиды, не приносящие ей никакого облегчения.
Глава 22
- Прости меня.
- За что?
- Что мне сделать, что бы ты меня простила?
- Ты где?
- Здесь, недалеко от тебя.
- Ты зайдешь?
- Нет. Я немного выпил. И не хочу, что бы ты меня видела таким.
- Но, я хочу тебя видеть.
- Ты меня простила?
- Ты зайдешь ко мне?
- Ты меня простила? Я помню о том, что я тебе игрушку обещал. Давай завтра поедем и купим тебе все, что ты захочешь.
- Я видеть тебя хочу.
- Любовь, я пьян. Я не зайду.
- Ты звонишь потому, что пьян?
- Нет. Я пьян, потому, что звоню. Иначе бы я не решился.
- Я очень скучаю по тебе.
- Я тоже.
- Олег…
- Да?
- Я хотела сказать тебе…
- Что - то очень важное?
- Да.
- Не говори мне ничего. Я же просил тебя.
- Но мне нужно тебе это сказать.
- Хорошо скажешь завтра.
- Завтра я могу не решиться.
- Скажешь завтра.
Он положил трубку. А она, опять не спросила у него, что это значит «завтра»? Побоялась что ли? Побоялась, что замнется, подбирая определение, или, вообще ничего не скажет. Пусть все останется так как есть. Чтобы завтра, проснувшись, уже начать ждать. И потом, в течение всего дня вздрагивать от ожидания и напряжения. Пусть у нее будет очень много этих минут, когда в груди все сжимается от телефонного звонка, от звука открывающейся двери, от каких-то знакомых интонаций мужского голоса.
Подошла к окну. Начинался дождь. С утра весело светило солнце не предвещая перемены погоды. И, естественно, никто не взял зонтов. Ну, а уж если зонтов нет, то дождь начнется обязательно. Это закон природы или, как чаще всего говорят, «закон подлости». Но, теперь не смотря на то, что погода начала резко портиться, настроение наоборот, начало быстро подниматься. Люба, скрестив руки на груди, и тихо, про себя, улыбаясь, смотрела в окно, опять и опять прокручивая в голове разговор с Олегом. Господи, он совсем не умеет извиняться! Как же ему нелегко дался этот звонок! Ломал ведь себя. Вот она - его постоянная внутренняя борьба! Гордость боролась с разумом.
Люба увидела его через стекло, мокрого, с прилипшими волосами и от этого еще более родного и единственного. Он шел по аллее, без зонта, в светлом, но от дождя уже потемневшем свитере, который прилип к телу. Шел, не торопясь и не обращая никакого внимания на дождь. Остановился, посмотрел на ее окно, увидел, узнал и помахал ей рукой.
«Господи! Милый мой, хороший мой, любимый! Олег, как же я тебя люблю! Как же я тебя люблю!!» От нежности и жалости перехватывало дыхание. Он стоял под окнами, под дождем, замерзший, чуть пьяный, махал ей рукой, и не было на свете человека дороже и ближе. До помутнения рассудка хотелось ей сейчас, чтобы он пришел к ним домой, чтобы она приготовила ему ужин и потом, подложив ему под голову подушку, укрыв его теплым одеялом, принесла чашку горячего чая с лимоном и медом, для того, чтобы он не простудился. Положила бы голову на его колени, и смотрела на то, как он, обжигаясь, громко втягивает в себя эту смесь, стараясь хоть как-то ее остудить. «Любимый мой! Светлый мой!» Она не задумывалась о том, что через час ей самой придется мокнуть под тем же самым дождем. Сейчас она видела только его, самого дорогого и самого любимого на свете человека. Сердце повисло в невесомости. И у воздуха, который Люба вдохнула, появился сладковатый привкус.
Он позвонил на следующий день, после обеденного перерыва.
- Через сорок минут спускайся вниз, к машине, я буду тебя ждать.
- Мы куда-то едем?
- Мы едем выбирать тебе игрушку. Ты же хотела. Выберем тебе самую шикарную игрушку.
- Может не сегодня?
- Через сорок минут я жду тебя у машины. Сейчас мне нужно решить кое - какие вопросы.
Она его обожала! Она обожала его голос! Она обожала тот час, в который он позвонил. Она обожала зиму, в которой он появился. Обожала весну, в которой он есть и заранее обожала лето, в котором он будет. Воздух, которым он дышит и который окутывает и прикасается к нему.
Она дышит тем же воздухом, что и он. Какое же это счастье!
Еле дождавшись, когда пройдут эти мучительные сорок минут, Люба кубарем скатилась по ступенькам, слету толкнула дверь, выскочила на улицу и увидела, как Олег идет к машине целенаправленно и быстро. Он не ждал ее!
- Олег!- еще не теряя надежды на то, что все это ей только показалось, позвала его и застыла в ожидании чего-то нехорошего.
Он резко оглянулся. Услышал и узнал ее голос.
- Мы едем?
Господи, да откуда эта мольба и неуверенность?
Олег изо всех сил попытался скрыть свое раздражение. Он хотел уехать до того, как Люба выйдет. Чтобы ничего не объяснять. Поэтому и злился. Вопросов опять не избежать. А как отвечать, если перед самым выходом ему позвонили и сказали, что необходимо срочно встретиться. Эта встреча ему нужна! Упустить сейчас эту возможность…Во что все это потом выльется?
- Я приеду через час. Или полтора. Приеду и позвоню.
- А раньше ты позвонить не мог? Сказать, что мы не едем. Предупредить меня.
- Я не мог. Я приеду через час… Слушай, а давай сделаем так. Я дам тебе денег, а ты сама поедешь и купишь. А?
Его ждали важные дела и нужные люди. И он не мог, не имел права, не о чем больше думать. У него нет, и не могло быть выбора. Он не имел права быть слабым. Он должен выживать. Он должен доказывать. И Люба ему сейчас, просто, мешала.
Она смотрела на него и не верила своим глазам. Она слушала его, и не верила своим ушам. Это, что все происходит с ней? И, что вообще происходит? Может, если она сейчас закроет и потом откроет глаза, то все будет по-другому? Ну, не может такого быть!
Олег держался за ручку автомобиля, готовый прямо сейчас, открыть дверь, сесть и уехать. И не было никакой надежды на то, что он останется, отойдет от машины.
- Засунь ты свои деньги, знаешь куда?
Она уходила, все еще надеясь, на то, что он позовет ее. Почти неслышно заработал мотор, зашуршали по дороге колеса, удаляясь и унося от нее, последнюю ее надежду.
Глава 23
Воздух был пропитан ее болью и ожиданием. И, каждый ее вдох, и выдох был посвящен тому, что он, может быть, когда-нибудь придет. И, если еще недавно она обожала все, что было связано с ним, то теперь все, то же самое вызывало в ней лютую ненависть. Теперь, она ненавидела его работу, его семью. Тех людей, которые видят его, разговаривают с ним. Он улыбается тем, кто не нуждается в его улыбках. Его голос слышат те, кому он совсем не нужен. В его глаза смотрят те, кто может, точно так же смотреть в любые другие глаза. И им совершенно все равно, уйдет он сейчас или через минуту. Они не считают эти минуты. Не дорожат ими. А ее минуты давно уже превратились в такие длинные ми-и-ну-у-ты-ы. Они, почти не двигались с места, не скакали так радостно и беспечно, как раньше. Они, переваливаясь с боку на бок медленно, болезненно, устало двигались в каком-то уже незнакомом для нее направлении. Устало двигалось время, устало двигались стрелки часов, устало жила Люба. Она почти не спала ночами. Закрывала глаза, а они продолжали дергаться моргать. Она закрывала их еще крепче, и от этого у нее крепко-крепко сжимались челюсти. И, даже если ей удавалось задремать на несколько минут, она резко вздрагивала и просыпалась. А челюсти были сжаты так же крепко. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она старалась не думать, но мысли, не смотря на все ее старания, продолжали назойливым роем кружиться в ее голове.
Однажды, находясь на грани сна, она почувствовала, что что-то невесомое отделилось от нее и перенеслось туда, куда она так стремилась все это время. К Олегу. Она увидела его спящим. Он лежал на спине. И это самое «что-то», ее второе существование, медленно опускалось, приближалось к нему. Окутывало его. Это была ее нежность. Ее молитва. Ее защита. Она отдавала ему свою душу, для того, чтобы в его жизни все было хорошо.
Он пришел такой же усталый, как и ее время. С больными, красными от недосыпания и недолеченного коньюктивита, глазами. С новыми морщинками на лице. В желтой пропахшей потом рубашке, которую он, по всей вероятности, случайно нашел в шкафу. Потому, что от нее пахло не только потом, но и чем-то таким, чем пахнут вещи, которые давно не носят, и которые не просто лежат, сложенные в стопки, а лежат забытые и уже никому не нужные. Этой ненужностью и пахла его, давно вышедшая из моды, грязно- желтая рубаха, у которой все пуговицы держались на честном слове.
Он вошел молча, тихонько закрыв за собой дверь кабинета, как побитая собака, которая поджимает хвост и не смотрит хозяину в глаза потому, что знает - провинилась. Уже не в первый раз. И стыдно смотреть в глаза честно и преданно. Стыдно знать, что ты виноват. Стыдно попросить прощения за то, что ты сделал. Потому что потом, ты опять это сделаешь. А потом еще и еще. И ты не можешь, не имеешь права пообещать, что больше этого не повториться. И остается одна только надежда на то, что тебя поймут и примут такого, какой ты есть. И не выгонят, потому, что есть еще совсем маленькая надежда на то, что тебя здесь все - таки любят, любят и ждут. Ну, хотя бы чуть-чуть, но любят, и может быть иногда, редко, но вспоминают и ждут.
Он стоял около Любы и ждал ее решения. В очередной раз,
все шло кувырком. В очередной раз, он чувствовал себя непонятым и никому не нужным. Олег даже дыхание затаил от ожидания того, что она сейчас ему скажет.
- Ты разве не знаешь, что я тебя бросила?
Люба смотрела в стену. Нашла какое то грязное пятно и лихорадочно цеплялась за него взглядом, чтобы не смотреть Олегу в лицо. Чтобы не видеть его глаз, от которых она потом не сможет оторваться. А это означает, что она его опять простит.
- Не бросай меня. Пожалуйста. Если ты меня бросишь, то кому я буду нужен?
Она и не собиралась его бросать. Она не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела.
- Детям. Жене.
Олег попытался перейти поближе к тому месту, куда так упорно смотрела Люба, чтобы хоть как-то привлечь ее внимание. Он не хотел ее терять. Она была ему нужна. Сейчас. И он должен любой ценой заставить ее поверить в то, что она ему нужна.
- Жене я не нужен. А дети … Все это не то…
Люба грустно перевела взгляд на него.
- Найдешь себе женщину.
Она сказала это так тихо, что он почти не расслышал, и только по каким-то почти неуловимо знакомым звукам понял, о чем она говорит.
- У меня она есть.
У Любы ухнуло все вниз. Теперь все встало на свои места. Вот почему он не приезжал так долго.
- У меня есть женщина. И женщина в самом святом смысле. Я не хочу ее терять. Я не могу позволить, чтобы у меня, ее не было.
У него уже не было никаких сил ни оправдываться, ни просить ее о чем-то. Он устал! Слова были тяжелыми и тянули к земле.
- Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Чтобы ты была такая маленькая, что я смог бы посадить тебя в карман. И доставать тебя каждый раз, как только захочу тебя увидеть.
Не смотря на свою обиду и боль, Любино воображение нарисовало ей эту, довольно забавную картинку. Она, такая маленькая, что помещается в кармане. Она представила, как сидит, там высунув голову в жаре, голодная. А вдруг ей в туалет нужно будет? Ведь до Олега не докричишься.
Она засмеялась. Очень тихо и очень неуверенно. Но, это уже был шаг к примирению.
- Что? Что ты смеешься?
Он посветлел лицом, разгладились морщинки.
Люба вдруг все поняла. И то, что она опять его простила. И то, что она не может ничего сделать. И то, что все происходит против ее воли. И еще, что, видя Олега, она забывает обо всем на свете. Что все это так и будет продолжаться. Что она уже не в силах ничего изменить. Что она так и будет его ждать, если не на той самой остановке, то где-нибудь еще. И ей нужно или смириться, или послать его куда-нибудь подальше. Только где найти эти силы, как объяснить своему сердцу, что так будет правильнее? Или лучше? Что этот человек никогда не принесет ей ни счастья, ни радости. Что жить нужно продолжать уже без него. Как объяснить своему сердцу, что это должно когда-нибудь закончиться? Что нужно сказать своему сердцу такое, чему можно поверить и согласиться?
Да, ничего! Нечего ей сказать! Она будет его прощать, не смотря ни на что. Она будет ненавидеть себя, его! Не слабая она! Она сильная и решительная. Но она так любит его! И будет его прощать больше по привычке. По усталой привычке любить. Любить молча, не задавая ему вопросов и ничего не понимая.
Глава 24
- Сколько вы не виделись?
- Почти три месяца. С октября. Да… Где то в конце октября мы с ним в последний раз виделись. Когда в лес ездили.
- И, что он так и не звонил больше?
Лерка возмущенно вздернула плечами, и повела глазами куда-то вверх.
- Ну что ты спрашиваешь? Прекрасно знаешь, что он не звонит. Лер, я не знаю, что мне делать. Вернее, знаю, что ничего не надо делать. Только на моем месте кто нибудь другой, ведь что-то бы делал. Как ты думаешь, что? Вот ты. Что бы ты сделала?
- Люб, давай не будем сравнивать…Ну, сама знаешь, что и с чем. Я совершенно другого склада. Ты же ему даже позвонить боишься. А я бы уже давно позвонила. Вот, скажи, чего ты боишься-то? Позвони. Ведь он, может, только и ждет твоего звонка. Ты же прекрасно знаешь - он человек занятой. Тем более, сейчас. Смотри, как он размахнулся. Я просто уверена, что у него времени ни на что не остается.
- Лер, не может этого быть. Ведь позвонить… Это не так уж и долго.
- Да ему, может, сейчас в сто раз тяжелее, чем тебе. Он вдобавок ко всему еще и мужчина. У него гордости должно быть больше. И честолюбия.
- А честолюбие то здесь при чем?
- Да не при чем. Это я так. Для большей убедительности. Я, что хочу сказать. У Олега куча комплексов. И переделать его уже никто не сможет. То, что ты ему не нужна, все это ерунда. Просто он такой. Ведь вы с самого начала, договорились, что не из семей не уйдете. Было такое?
- Ну, было.
- Вот видишь? Он не давал тебе слова, что уйдет от жены. Он не обещал тебе, что будет вечно тебя любить. Но то, что ты ему нужна, он тебе говорил. И, знаешь, я думаю, что это правда. Ну, не мог же он все врать.
- Лер, я вот, что думаю…
- Подожди, где у тебя сигареты? Давай покурим?
Люба сделала глубокий вдох, потом такой же длинный выдох.
- Лер, я бросила.
- Да ты что? Ты ж не собиралась!
- Нет, я сама бросила. Просто так нужно.
- Ты здоровый образ жизни решила вести? Бросил пить, курить…начал спортом заниматься? И с Олегом завязала…Что-то подозрительно! На тебя это не похоже. Я знаю людей, которые с легкостью бросают курить. Только, Люб, ты к этим людям, никакого отношения не имеешь.
Она пристально, во все глаза смотрела на Любу.
- Колись, давай. Что случилось? Ты у нас случайно не беременна? А?
- Случайно беременна.
Лерка замерла. Резко перевела глаза на живот Любы, как будто там можно было что- то увидеть. Несколько секунд смотрела на то, как он, в такт Любиного дыхания, поднимается и опускается, потом перевела их на грудь, не увидела там никаких изменений, и только потом опять посмотрела Любе в лицо. Выдохнула. Еще немного помолчала.
- Шутки у нас такие? Или…Ты, что правда беременна?
В это трудно было поверить. Люба давно мечтала о ребенке. Еще давно, когда они с Игорем только-только начали жить вместе, у нее был ранний выкидыш. Она даже не успела почувствовать себя женщиной, которая ждет ребенка. Просто в один из привычных промежутков времени, когда должны были наступить критические дни, они не наступили. Немного потошнило. Немного покружилась голова. Но, все эти признаки были такими незначительными, незаметными, и в ее жизни почти ничего не изменившими, что она не успела придать всему этому, какое-то особое значение. И только тогда, когда еще через месяц резкие боли заставили ее пойти к врачу, где ей сказали, что она беременна, и, что у нее угроза выкидыша, только тогда она поняла, как она хочет ребенка, и, как ей страшно его потерять.
Тогда она все-таки его потеряла. Она не была еще замужем, носила свою девичью фамилию, и в паспорте у нее не было отмечено фиолетовым узаконенное право рожать детей. Поэтому врачи с ней не церемонились, подозревая в том, что она, что-то сделала сама, для того чтобы избавиться от беременности. Было противно объяснять, что она хотела этого ребенка, и что они скоро поженятся.
Она видела, что ей не верят. Видела косые взгляды соседок по палате, которые пришли на аборт. Но они были замужем, и считали, что это мероприятие законно и основательно. Она помнила, как орала на нее гинеколог, чтобы она не закрывала глаза, когда вычищала из нее все то, что осталось после ее несбывшегося малыша. Как сознательно старалась причинить ей боль, чтобы она прочувствовала все прелести расплаты за свое преступление.
Тогда Люба лежала в холодном гинекологическом кресле, с раскинутыми в сторону ногами, беззащитная, не замечающая физической боли за болью душевной, от потери того маленького еще несформировавшегося тельца. Слезы текли из глаз в сторону по вискам, попадали в уши, и оставались там до тех пор, пока их не становилось так много, что они вытекали и оттуда.
А утром, после осмотра, когда ее соседки зашуршали пакетами, собирая свои халаты и тапочки, складывая недоеденные пирожки и колбасу, пришел Игорь. И она, бледная, разбитая горем, размазанная человеческой несправедливостью и недоверием, обозленная на весь белый свет, плакала у него на плече. А он гладил ее по спине, сам едва сдерживая слезы, шептал ей на ухо, что у них еще будут дети. Обязательно будут. Двое. Или лучше трое. Что теперь, когда она забеременеет, он будет носить ее на руках. А она все плакала и плакала. И его слова не утешали, а убеждали ее в том, что вот этого ребенка уже не будет. Что она не хочет больше никакого, кроме этого. Что через шесть с половиной месяцев она могла бы быть уже мамой. Но этого не случиться.
Игорь еще немного посидел, а потом пошел поговорить с врачом. Соседки сразу же забросили свои мешки и тряпки, и наперебой стали жалеть и убеждать ее, что все не так уж и страшно. Что у нее замечательный муж. И, что с таким мужем она нарожает еще кучу детей. Люба молчала и едва сдерживала себя, чтобы ни наговорить им гадостей.
Она ненавидела этих толстозадых теток, которые только и способны были, что трахаться не предохраняясь. Не дай бог, не угодить своему мужу- алкоголику! Она ненавидела их за то, что они избавились от того, что для Любы сейчас было бы самым дорогим подарком. Они просто взяли и выбросили ее мечту на помойку.
- Нет, Лер, не шутки. Я, правда, у врача еще не была. Но тест положительный. Я поверить пока в это боюсь. Уже тестов шесть сделала. Представляешь? Каждое утро. И каждое утро боюсь, что вдруг ошибка. Я из-за этого и к врачу не иду. Вдруг приду, а он скажет, что ничего нет. Так я хотя бы, какое то время поживу с надеждой. Лер, я ведь уже ее потеряла. А теперь вот это. Знаешь, я прямо дышать иногда боюсь, лишь бы не спугнуть. Мне кажется, если я шевелиться не буду, то все будет нормально.
Лерка во все глаза смотрела на Любу. Она тихо шевелила губами, как будто или молилась, или повторяла все то, что говорила ей сейчас Люба. Она как будто присутствовала, при съемке какого-то нового, очень интересного для нее кино. Она не была героиней, смотрела на все это со стороны, но, честно говоря, глядя на Любу, ей, почему-то чертовски хотелось быть сейчас на ее месте.
У Любы не горели глаза, как вообще-то должно было быть. Они почти не изменились. Были такими же грустными. Но грусть эта приобрела совершенно другой оттенок. Она стала светлой. И, еще она стала нежной. Почти прозрачной и удивительной.
- Лю-ю-ба-а…
Только это и смогла сейчас сказать. Люба передала ей свое настроение, и Лерке, не смотря на ее шумность, хотелось радоваться так же тихо. Хотелось обнять Любу, и, очень осторожно, прижать ее к себе. Даже еще ничего, не узнав точно, уже хотелось ее оберегать. Лерка осторожно провела по Любиному животу, и радостно - восхищенно произнесла:
- Лю-юб, как ты мне сейчас нравишься! Ты, как Дева Мария. От тебя как будто сияние исходит. Изнутри. Ты не кури больше. Может тебе отпуск взять?
Люба засмеялась. Даже смех у нее за последние несколько минут и тот изменился. Такой… грудной. С легкой хрипотцой. И этот смех не совсем соответствовал ее новому образу. Стал более сексуальным.
- Слушай, я тебя не узнаю. У меня к тебе сейчас и чувства то, какие-то не дружеские. Люб, может, я лесбиянкой стала? Может, я влюбляюсь в тебя?
Люба опять засмеялась.
- Лерка! Ну ты что, никогда беременной не была? Ты же рожала. И все это знаешь.
- Ну, да! Рожала. Но я была обычной. А чего ты хочешь? Мне было то девятнадцать лет. Люб, я ничего не чувствовала тогда. Ну, забеременела. Ну, родила. Ну и все. Все было обычно. Как у всех. Я и не думала не о чем. Не знала, что могу не доносить. Я, вообще ни о чем не думала.
Лерка опять завела свой рассказ о том, как залетела на первом курсе, как дочь, все пять лет, растила ее мама. Ну, пока она получала образование. Люба все это давно знала. Слушала, и самое главное, ей было интересно. Раньше не было…А сейчас было!
Лерка вдруг остановилась на полуслове, с открытым ртом, повернулась к Любе, и осипшим голосом, задала тот вопрос, который так внезапно сейчас пришел ей в голову.
- А чей это ребенок? Ты знаешь?
«Знаю!» - подумала Люба, но вслух произнесла:
- Нет, не знаю. И знать не хочу. Лер, ты знаешь, как я ребенка хотела. Как ждала его. Сколько усилий я потратила для того, чтобы забеременеть. Сколько я в больницах лежала. Лер, какая мне разница, чей это ребенок? Мне его бог послал как подарок. Как награду за все, что я пережила. И я не собираюсь заморачиваться по поводу, кто у него отец. Слава богу, у него будет любящая мать.
- А Игорь знает? Ты ему сказала?
- Пока нет. И, пока не буду говорить.
- А когда скажешь?
- Позже. Когда к врачу схожу. Когда сама точно узнаю, вот тогда и скажу.
- Люб, я бы не выдержала. Сразу сказала. Давай ты ему сегодня скажешь. А завтра мне расскажешь. Мне так интересно, как он отреагирует. Обрадуется, наверное.
- Не буду я, пока, ничего ему говорить. Рано. Я еще сама сомневаюсь. Представь, если все это не так. Ну, простыла. А тесты… бракованные. А я его обнадежу. И, потом такое разочарование. Нет, он этого не перенесет. А я тем более. Уж лучше я промолчу пока. И если у меня нет ничего, то переболею в одиночку. Мне и тебе то не следовало говорить. Но вот не удержалась. Уж, очень хотелось поделиться.
Лерка даже не обиделась на то, что с ней не хотели делиться. Было понятно, что ее мысли направлены совершенно в другое русло. Ей в голову пришло, что-то очень заинтересовавшее ее. И следующий вопрос уже готов был сорваться с ее острого и совершенно бесцеремонного языка.
- А вы предохранялись?
Любу удивил этот взявшийся ниоткуда, как будто образовавшийся в воздухе, вопрос.
- Нет, и я тебе об этом уже не раз говорила.
Каждая из них продолжила говорить вслух то, о чем думала про себя.
- Ты мне не говорила. А я даже и не спрашивала.
Лерке все надоело.
- Люб, хватит уже. Я спросила про Олега.
- Я очень хочу, чтобы этот ребенок был от Олега. Я боюсь думать о том, что он не его. Но выяснять, чей он, я не буду. Я буду любить его, от кого бы он ни был.
Все это было сказано на одном дыхании и, стало ясно, что дальнейшие вопросы вызовут приступ гнева и раздражения. Лерка не смотря на то, что любопытству ее не было предела, заставила себя остановиться и не задавать следующий вопрос, который уже пришел ей в голову, от которого чесался язык, и из-за которого, если не получит ответа, она просто не сможет заснуть.
Ей было жалко Любу, она вместе с ней переживала, ей очень хотелось заплакать. Но, не смотря на все это, не смотря на то, что Любе было больно, Лерка завидовала ей почти черной завистью. Она, действительно хотела быть сейчас на месте Любы. Она не понимала, не знала, как можно так любить. Не умела этого делать. Возникающие у нее кратковременные чувства, быстро угасали. Она начинала просчитывать варианты выгоды и варианты отступления, если этой выгоды не находила. Она не понимала когда говорили о любви. В отношениях, у нее всегда на первом месте стояли ее личные интересы, потом секс, а потом уже чувства. Но эти чувства были ограничены такими строгими рамками, что тот квадратик, который в результате появился после того, как стороны рамки были укорочены до невероятно маленьких размеров, стал таким крохотным, что его почти не было видно. И вот сейчас ее надежды на то, что она в своей жизни все сделала правильно, что она не сделала той роковой ошибки, за которую расплачиваются бессонными ночами и своим здоровьем, а иногда и жизнью, рассыпались в прах.
Все было бестолково и бесполезно. Ради того, что она сейчас видела в глазах Любы, можно было отдать все, что она уже получила и еще то, что она планировала получить в будущем. Что же такое нужно почувствовать, чтобы глаза наполнялись таким светом? Что должно быть у тебя внутри, чтобы стать такой невероятно, просто сказочно, красивой?
- Люб, носи себя на руках. Пожалуйста.
- Не волнуйся, я обязательно буду прислушиваться к твоим советам, если только неся себя на руках, не надорвусь.
- Я хотела сказать…
Лерка вдруг всхлипнула совсем по-детски, закрыла руками лицо, и заревела громко и безудержно.
- Господи, как же я рада за тебя! Как я тебе завидую! Любка, я тебя ненавижу! Ты же меня бросаешь! У тебя теперь все на первом месте, кроме меня…У тебя Олег есть…У тебя ребенок будет…У тебя муж будет радоваться… И я буду радоваться…Тоже… С тобой вместе…И за тебя…
Она захлебывалась слезами, растирая их по лицу кулаками. Лерка не сомневалась в том, что Люба беременна, и, что ребенок у нее от того мужчины, который этого достоин. Она любит Олега. Не смотря на свою неприязнь к нему, Лерка вынуждена была согласиться с этим.
продолжение следует....