Глава первая, повествующая о начале правдивой, но странной истории,
произошедшей с учеником 11-го “Г” класса Валерой Кондоуровым.
Валера Кондоуров, высокий юноша (кстати, отчего и немного горбился), в меру симпа-тичный шатен, худой или сильно худощав, с прической «а-ля не люблю стричься и причесывать-ся», был учеником 11-го “Г” класса, той самой школы, в которой я никогда не учился. Но однаж-ды я видел эту школу из окна квартиры временного моего пребывания в том самом городе, кото-рый я не очень люблю. В общем-то, я не люблю все города мира без исключения, потому что ни в одном городе нашего мира у меня нет постоянного жилья, постоянного места времяпровожде-ния, приносящих достаточный доход для беззаботного существования. Ни в одном из городов мира я не могу нормально жить, и даже не знаю, хотелось бы мне жить в городе. Чем больше город, чем больше в нем народу, тем теснее в нем мне казалось. Эти нагромождения кирпичей и камней, шум транспорта, пропитанный всеми искусственными запахами на свете воздух – все это, а может и еще что-то давило на все мое естество. И, казалось, что при всем городском изо-билии блага цивилизации мне всегда чего-то не хватало – может свободы…
Так вот, этот Валера Кондоуров, по уличной кликухе Валера КонДуров (вот именно, КонДуров – так его когда-то обозвала Лариска), или просто Валера Дуров (любят дети все назы-вать по своему) в тот день проснулся, как всегда, по своим понятиям рано, но поздно, по мнению старших товарищей в лице родителей, педагогов и других, кто любит учить тому, чего сам не любит делать. Нас учат одному, а мы должны выбирать сами то самое сокровенное знание, кото-рое нас хоть как-то приближает к истине. Все старшие учат чему-то, но не делают того сами, на то они и старшие – а младшие должны как-то учиться сами. Остальные старшие, или чем-то дру-гим отличающиеся товарищи, которые не учили, ибо им было не до глупостей разных, Валерой Кондоуровым не очень интересовались, а тем паче его распорядком дня. Кстати, Валера Кондо-уров и сам мало кем интересовался, может и никем вовсе. Счастливое время, когда никто не ин-тересуется твоим распорядком - это почти свобода. Но для полной свободы нужно и самому еще не интересоваться чужими распорядками, делами и личностями - мы часто становимся рабами своих интересов к чужому, забывая, что мы для себя всегда главнее. Очень это важно для сво-бодного человека осознавать не кого-то и чего-то, а себя...
Валера проснулся, ясно осознавая, что на первый урок он не попал, на второй уже опо-здал, а на третий ему идти не охота, так как противная Клара Ганнимедовна (в простонародии, то есть среди учащихся школы, просто Клара или более сложно - Ганнимед) будет опять к нему цепляться со своим любимым Пушкиным или Лермонтовым. У нее все классики были любимы-ми, может оттого, что она читала эту самую классическую русскую литературу. Ей было хорошо - она любила свою классику, вдохновенно рассказывала свои переживания и нагло навязывала другим свои мнения о смысле той классики, которую Валера практически не читал, не имея в ней практической надобности. Хотя спорить с Кларой о смысле не читаемого он мог, особенно когда она его упрекала в незнании того, чего он не знал – разве можно упрекать человека в не знании…
“Пушкиным сыт не будешь, - любил повторять Витяня по погонялу (кликухи были только у не сидевших пацанов) Капец, видя Валерины потуги осилить хотя бы что-то типа: “От-сидела тучка золотая на груди утеса-великана...” Витяня Капец классики не знал, но зато мог выпалить блатную шутку-прибаутку на все случаи жизни. Витяня работал в бригаде по обеспе-чению крыши на автомобильном рынке - самом почитаемом и богатом рынке города. Работать в такой бригаде могли только очень хорошие бандиты, зарабатывавшие за день в несколько раз больше чем учительница, знавшая и любившая классику, за месяц. Витя Капец был представите-лем новой классики, но кто-то и когда-то правильно заметил, что все новое - это хорошо забытое старое. Может и классика Клары Ганнимедовны когда-нибудь пригодится...
Но пока старая классика была не нужна многим молодым и новым. Нет, ни за что не пойдет Валера Кондоуров сегодня на третий урок, а может и на четвертый – все равно классная, она же Бугаенко Маргарита Васильевна по кликухе “Бугай Марго”, позвонит и наябедничает. Все равно нужно придумывать ложь, в которую никто не поверит, почему он опять не пошел на первые и на все последующие уроки. Чистая правда типа - проспал, уже не пройдет: проспать он не имел права, так как мать, перед выходом на работу, его будила. Сказать еще честнее: “Не хо-чу я в школу ходить, ибо не видит в таком хождении по муках учености смысла”. Это значит нарваться на материнские слезы и душераздирающие воспитывающие тирады на несколько ча-сов, это запугивание отцом, вечно пропадающем где-то на заработках, и еще предрекание Вале-риной пропажи в случай неизбежной преждевременной, “от такой жизни”, смерти матери. Ника-ких угрызений совести Валера не испытывал во время таких проповедей или отчаянных речей матери – ему это было не приятно, ну как звук бормашины стоматолога, даже если сверлят зубы не твои. Да еще эти упоминания об отце…
А вот отец... А что отец? Ему всегда хорошо: он всегда путешествует, он всегда в разъ-ездах в поисках “копейки для семьи”, он появляется редко и всегда доволен текущим моментом, уровнем инфляции финансов и нравов. Копейки он находит, но не больше. Но каждый раз, после краха очередной своей авантюры с выездом на легкие хлеба, он рассказывает массу захваты-вающих историй, в которые он случайно попал и из которых героически выпутался, правда, по-теряв все свои, уже почти праведно заработанные, громадные деньги. И забрав у матери все ее скудные накопления на “черный день”, опять уматывал куда-то с очередным обещанием привез-ти еще большею, чем потерял, кучу денег. Валере всегда казалось, что мать с радостью ему от-дает все, что у нее было и даже еще одалживает немного у знакомых, лишь бы скорее отец уез-жал, ибо его жизнь в семье, о которой он вроде бы заботился, обходилась этой самой семье зна-чительно дороже.
И решил Валера, что ничего не будет он придумывать сегодня, а просто пойдет и по-ищет себе работу. “Не хочу учиться, а хочу трудиться! - придумал он сходу лозунг сегодняшнего дня и при этом свесил ноги с кровати, ощутив прохладу свежего воздуха на ступнях”. Свежий ветер у ног опаснее бывает ветра перемен - не известно, куда нас ноги могут привести, если их не контролировать головой.
Но, имея на вооружении такой лозунг, приходилось вставать и идти в ванную начинать свой новый, почти трудовой день. Конечно, лозунги есть лозунги - их всегда придумывали, что-бы не выполнять, а чтобы жизнь казалась краше. И не думал находить работу Валера Кондоуров, он знал, что наверняка он эту работу не найдет - кругом требовались специалисты и не только с формальным образованием, да еще со стажем работы. А какой из него специалист и где он вам найдет тот стаж, если он даже образовываться не хотел, даже ради формального аттестата. Хотя, почему бы и нет - Валера был специалистом по ничего не деланью и притом с большим стажем, почти всю свою сознательную жизнь...
Перекусив безвкусными, но в некоторой степени питательными макаронами на марга-рине и запив их тепловатой водой из чайника, кинув при этом кусок рафинада в рот, Валера за-кончил свой первый и последний на сегодня завтрак. Облачившись в весьма не модную, но доб-ротную и только слегка поношенную одежду из “second-hand”-а, Валера с героической реши-тельностью, превзнемогая дикое желание посовершенствоваться в деле ничего неделанья, поки-нул квартиру. Для чего поступил так героически вопреки своей личной здравой логике, он не мог осознать, понять и разумно объяснить - а кто может объяснить свои героические поступки, которые все равно никто не оценит...
Но героизм поступка, так же как его глупость имеют определенные заметные последст-вия. Очень редко, чаще всего мы совершаем свои деяния, подпадающие по такие определения, очень часто. Вся наша жизнь есть подвиг, ведь она героически терпит нашу глупость и все наши глупые, разумно обоснованные, дела и действия, заметьте, от бездействия вреда практически нет. Так что Валера безвредно ходил по городу, читал объявления на столбах, щитах и заборах, надеясь на то, что объявлений о приеме на работу таких специалистов, как он, там не найти. И конечно, он был прав: объявления объявляли читающим их о желании кого-то продать всякий хлам или купить что-то ценное типа квартир, золота, антиквариата и волос. Предлагали и свои услуги по производству чего-то: ремонта квартир, бытовой техники, перевозок, погрузок и ин-тимного массажа. Много, ох очень много предлагали люди в своих маленьких объявлениях: про-сто диву даешься, откуда в нищей стране у людей так много всего есть и почему это при наличии такой сферы услуг у нас большинство ими не может воспользоваться. Не может или не хочет...
Ничего, из предложенного в объявлениях, Валеру не устраивало: денег покупать пред-лагаемое не было; продавать не было чего, и делать он ничего не умел. Правда, читая о предло-жении купить волосы, Валера запустил пятерню в свои толи кудри, толи лохмы, подумав, что ему просто лень состригать свое волосяное достояние. Вот так ходил себе по городу молодой человек и бессмысленно рассматривал жизнь, вместо того, чтобы ее бессмысленно тратить сидя на уроках или подвергать себя другой форме деятельности, не видя в этом смысла.
Вы можете не поверить, да нет, вы вряд ли поверите, но на исходе учебного дня, когда, отрепетированное тяжелым школьным режимом, чувство голода напомнило Валере о времени окончания занятий в школе и наступления времени обеда дома, он увидел в найденной газете маленькое объявление в разделе “Приглашаются на работу”: “На высокооплачиваемую работу, на конкурсной основе, требуются специалисты по ничего неделанью с большим стажем работы, предпочтение отдается кандидатам ничего не делающим почти всю свою сознательную жизнь”. И далее, все как полагается: телефон, факс и даже номер лицензии, но почему-то Министерства здравоохранения. Объявление было обведено красным фломастером, видно у Валеры появился конкурент и, скорее всего, не один - ему казалось, что столь необычной специальностью владели почти все граждане нашей страны. До этого исторического момента Валера просто бродил по городу, рассматривая проезжавшие мимо или стоявшие на стоянках дорогие лимузины - симво-лы чей-то власти или хорошей жизни. Мужчин и женщин, сидевших в них, он мог только пред-ставить, ибо все эти лимузины имели затемненные окна - никто не должен был видеть власть или хорошую жизнь в лицо, а только по телевизору в отреставрированном и проверенном цензурой виде. Представляя хозяев таких автомобилей, Валера непременно хотел быть на их месте. И мысленно он даже бывал, окружая себя немыслим богатством, почетом и любовью самых краси-вых представительниц противоположного пола. Валера был молод и может даже и красив в чем-то и где-то, поэтому он чаще думал о противоположном поле, чем о нуждах народа или государ-ственных интересах (мне так кажется, что все члены нашего правительства тоже еще слишком молоды).
И вот, держа в руках слегка скомканную и даже в грязных пятнах газету, он почему-то вдруг подумал, что его грезы могут стать явью. Почему Валера Кондоуров так подумал, он не понимал, ибо думать тоже не любил. А зачем думать – часто думаю и я, - когда есть чувства…
Какое-то ранее не изведанное чувство куража наполнило естество Валеры, и он чуть ли не бегом бросился к ближайшему телефонному автомату, даже не подозревая об отсутствии у него дешевого телефонного жетона или дорогой телефонной карточки. Но чудеса сегодняшнего дня продолжались: Валера схватил необорванную, как всегда (сам часто обрывал), трубку и бы-стро набрал номер телефона, надеясь на то, что он был не занят. Факт удивителен сам по себе - телефон был не занят, на том конце сняли трубку, и воркующий женский голос нежно так про-шелестел:
- Слушаю вас-с, молодой человек, - это протянутое “с-с” звучало, как предупреждаю-щее шипение змеи, сливающееся с тихим ветерком, манящим в неизведанные тайны дикого, сказочного леса в котором Валера никогда не был и вряд ли когда будет.
- Я, я, это... - начал заикаться Валера, так и не сообразив удивиться факту того, что его назвали молодым человеком, даже не видя, - Я по объявлению в газете, на конкурс о работе... Я это, я хочу попробовать...
- М-р-р, - нежно промурлыкал голос, обволакивая все мысли Валеры покоем и уверен-ностью в правильности принятого решения, - приходите, мы очень будем вам рады. Наш адрес улица Боголепская 17/17 квартира 66. Мы р-работаем круглосуточно. По-ка, кр-расавчик.
Валера вспотел, хотя на улице было не жарко, прямо скажем, ветрено и холодно было на улице, как всегда бывает на средних широтах северного полушария в конце ноября месяца. А почему это он вспотел? Да потому, что подумал не про то, о чем следовало думать. А все пото-му, что Валера думать не любил на отвлеченные думы, а его ум чаще занимали не думы, а меч-ты, отвлекающие и завлекающие молодой ум. В том таинственном голосе он ощутил именно то самое отвлекающее от дел великих и манящее молодых юношей в лоно страстей и еще более героических мечтаний. Почему он не подумал о работе, а подумал о сексе - это для не посвящен-ных может быть загадкой, а все нормальные люди знают, о чем они чаще думают и меньше все-го говорят, а еще меньше всего делают. Валере сразу вспомнились многочисленные объявления во всех массовых печатных изданиях: о массажных кабинетах, об интимных услугах, об “отдыхе в компании (не в кругу, не в квадрате и даже не в эллипсе) красивых девушек”. И все такое ос-тальное, “... о чем не говорят, детей не учат в школе...”, последние слова взяты из некогда попу-лярной блатной песни в исполнении Витяни по погонялу Капец (я даже не знаю, как склоняется это погоняло). И Валера сразу подумал о деньгах, которые ему нужно платить за все эти “мас-сажные” услуги. И он еще раз внимательно прочитал объявление в газете - нет, там о плате ниче-го не говорилось, там ясно было написано, что на высокооплачиваемую работу требуются спе-циалисты, вот именно, специалисты “по ничего неделанию”. А Валера ничего делать из того, что могло оплачиваться в других местах, не умел.
Нет, вы не подумайте, что Валера уж не абсолютно ничего умел делать: одевался он сам, сам умывался, ел и даже умел писать, читать и, вроде бы, знал кое-что из таблицы умноже-ния. Однажды, об этом помнят не многие, он удивил старого учителя физики Альберта, но не Эйнштейна, своими замечаниями по поводу законов термодинамики, за что получил не понятую многими пятерку. Он сказал, что законы термодинамики не действую, хотя бы потому, что нет сохранения энергии. Зачем он так сказал, он и сам не понимал – просто хотел покуражиться или, как говорят в их кругу, повыстебываться. Но не мог даже догадаться Валера, что для физика средней школы сие утверждение было плодом его многолетних раздумий над физикой и своей жизнью, вообще.
Все, что Валера умел делать, он делал с величайшей неохотой и по сему с низким, так сказать, исполнительским мастерством, что могло показаться и полным неумением делать все, что он делать умеет. Вы, может, думаете, что это обычная человеческая лень - обычная для лю-бого нормального человека. Нет, это не то, что вы думаете. Если для вас лень - это способ обгле-чить свою жизнь, то для Валеры - это был единственный путь к самовыражению, потому, что кроме, как лениться, все остальное он не желал делать: не желал, не умел, не хотел, презирал и даже в небольших мыслях своих он ленился мечтать. Так что слова с газеты, даже если это была чья-то злая шутка, живительным бальзамом капнула на зарытое глубоко зерно прозрения в душе Валеры. Прозрение означало лишь одно - востребованность Валеры, как специалиста, как лично-сти.
И он смело, то есть, не раздумывая, начал искать улицу Боголепскую 17/17 с квартирой 66. Как искать, если он раньше даже название улицы такой не слышал - спрашивал начал у слу-чайных прохожих. Все прохожие в нашей жизни случайные - закономерными могут быть только неприятности от этих случайных прохожих. Самое не приятное, что могли делать все прохожие, пожелавшие уделить Валере горсть своего внимания, это безмолвное пожимание плечами да еще сопровождающееся в некоторых случаях брезгливым взглядом, мол, такой большой, а не знает, где находится нужная ему улица. Мы так часто презираем людей, которые не знают того малого, что им нужно знать, сами, не замечая того, что мы знаем еще меньше, а все потому, что нам для жизни нужно очень мало знать... Для нашей убогой жизни нам так мало нужно знать, увы. А убогость мышления, убогость знаний всегда порождает желание иметь своего Бога. У нас так много богов, так много что почти уже не осталось места для Того Единого, который призван сделать нас людьми разными, так не похожими друг на друга, или таких цельных, если это нуж-но всем. Мы знаем расписание футбольных кубков и всех богов, играющих в примитивную дет-скую игру; мы знаем программу ста тридцати двух телеканалов, хотя наш телевизор может при-нимать только восемь, и готовы впасть в экстаз от очередного созданного в телестудиях фаль-шивого бога; мы знаем практически все, о чем только думает наш парламент, правительство и тайные масонские ложи - эти наши тайные боги, явно творящие безобразия; мы знаем все о строении мира, о жизни и смерти... Но, черт побери, а почему почти никто не знал в тот вечер, где находится улица Боголепская!?
И только одна добрая старушка, ну очень похожая на добрую и потому сказочную фею, участливо старалась помочь Валере найти данную улицу.
- Скажите, пожалуйста, молодой человек, а у вас нет случайно телефона по этому адре-су? - как бы случайно спросил старушка.
- Есть, - устало и разочарованно ответил Валера, показав пожилой и участливой жен-щине скомканную газету, - там нет адреса.
- А вы им позвоните еще раз и спросите, как к ним проехать, - и старушка как-то участ-ливо посмотрела на Валеру, уж очень участливо, но без упрека или даже иронии - доброта, на-верное, и есть то самое непонятное никому понимание чужих проблем.
- И что это даст? - механически, как всегда, не думая, спросил Валера в первую очередь самого себя и вдруг ударил ладошкой по своему же лбу, - Ой, как это раньше я не догадался!
И, как после всякого акта прозрения, кроме одной ценной мысли появляется, по край-ней мере, еще одна полезная или разумная - Валера подумал о времени и забыл о словах благо-дарности старушке. Но истинная доброта не требует благодарности.
Кругом было темно и прохожих почти уже не было, в первую очередь случайных. В те-мень, которая наступила, вроде бы, неожиданно, могли появиться только не случайные встреч-ные: грабители или милиционеры, встреча как с одними, так и с другими не сулила ничего хо-рошего в любом из случаев. Валера почувствовал леденящий холод в душе и теле, а еще голод в желудке. И он почти бегом начал искать обратный путь домой, и это надо же - он почти заблу-дился.
Взрослый парень шестнадцати лет заблудился в родном городе, который должен был знать, как свои пять пальцев. Но дело в то, что Валера и пять пальцев свои знал плохо: он редко созерцал их ибо никогда не обрезал ногти, а не видя их обгрызал или обкусывал, а когда умы-вался или мыл руки, то так нехотя и несмотря на них. И по городу он бродил мало - его чаще всего водили, а маршрут от дома до школы и обратно, а также другие хозяйственные и жизненно необходимые маршруты, типа в магазин и к мусорным бакам, он проходил автоматически - их помнило его тело, но не разум.
Поэтому Валера ощутил ужас потерянности себя среди большого города - это обычное чувство маленьких людей в большом городе. Никогда не теряйтесь в больших городах, а поду-майте каково было первым людям на Земле: они не только не знали где находятся, но они еще знали, что кроме них никого нет? Может оно было и хорошо - все то, что было раньше: нет лю-дей - некого боятся, кроме зверей, а они, как известно, наши братья меньшие.
В страхе оказаться забытым и никому не нужным, Валера забыл о голоде и даже на хо-лодный ветер не обращал внимание. За короткое время он впервые в жизни, сам того не замечая, освоил технику скорочтения - он начал мгновенно считывать названия улиц, магазинов и авто-бусных остановок, сравнивая с теми, что, может быть, у него хранились в памяти или еще где-то, где они должны были храниться. Он даже вспомнил, что живет на улице Богородской и что дом его имеет номер 17, и даже по ходу своего движения он почти уловил некоторое сходство между своим домашним адресом и адресом с газетного объявления. Сходство он то уловил, но не при-дал ему никакого значения. Мы ведь также в чем-то похожи друг на друга, но чаще всего не при-даем этому значения: нам приятнее думать, что мы ни на кого не похожи, что мы уникальны и неповторимы - может быть, может быть, но не стоит забывать хотя бы, что мы все люди, то есть человеки и что может это звучит еще более заманчиво, чем гордо...
И вот, как всегда, в результате бесполезного, но истощающего труда, начал наступать момент психофизического кризиса - это когда тело устает трудиться, разум отчаиваться, а душа страдать. Дыхание Валеры стало не таким порывистым, походка более замедленной, а взгляд на вещи, да и так на жизнь более спокойным, а может более отчаянным или смелым. Почему-то подумалось о смерти и даже не о смерти, а о том, как его будут оплакивать. А еще захотелось чтобы отец приехал с заработков не деньги просить, а деньги привезти на пышные похороны единственному, из известных Валере, его сыновей...
- Браток, эй, браток, - кто-то толкнул его в плечо, прервав горестные мысли о ранней кончине и пышных похоронах, - ты че это, а? Закурить в тебя не найдется?
Валера посмотрел в сторону, откуда исходил толчок, и голос и к нему вернулось чувст-во реальности - ему стало страшно. А вам бы не стало страшно, когда на вас смотрела страшная, большая и бородатая рожа, пристыкованная к грузному телу в грязном-прегрязном пальто с ка-ким-то меховым облезлым воротником, а сверху, для пущего страху, замаскированная большой, очень потертой кожаной шапкой ушанкой. “Ну, вот она и пришла, смерть моя, - в страхе поду-мал Валера и в глазах у него начало темнеть, а может это он просто глаза прикрыл”.
- Ты, че это, парень, - как будто бы из туманной дали услышал Валера голос, - не надо тут откидываться, не надо. Эй, Валера, тут кент какой-то откидывается!...
- ...откуда он знает, что меня зовут Валера, - мелькнула еще одна мысль у ... Валеры Кондоурова и тут как-то сильно завоняло, что в голове стало опять ясно от страха.
- Ой, дяденька не убивайте меня, у меня ничего нет, я заблудился! - пробовал кричать Валера, а может и кричал, но факт остается фактом - его никто не услышал, кроме тех, кто был рядом.
А рядом с Валерой находились те, кого принято называть отбросами общества или ли-цами без определенного места жизни, сокращенно бомжами. Неотбросы жили в теплых и охра-няемых домах, построенных для них кем-то. А отбросы старались прожить как-то так, без чужой помощи и участия: жили там, где все выбрасывают; питались тем, что бросают, да и то бывало что на других и сами набрасывались, но исключительно в целях выживания или защиты. Мы все, в некоторой степени, бомжи по жизни: любое наше жилище в жизни нашей временное, род за-нятий до конца не определен и мы также всегда готовы наброситься на кого-то и, скорее всего, не с целью выживания, а с целью обычного бессмысленного обогащения.
Но бомжи, случайно встретившиеся Валере, грабить никого не собирались. Карманы обшарить они могли и, скажем честно, карманы Валеры они уже прощупали. Но это было сдела-но, скорее всего, инстинктивно, чем осмысленно, тем паче спланировано или, как говорят судьи словами закона, забивая, если нужно для показателей борьбы с преступностью, бомжами тюрь-мы: “... произведены криминальные действия по предварительному сговору”. Но не секрет, что больше всего воруют по предварительному сговору как раз те, кто законы пишет или охраняет их от не понятно, чьих посягательств. В карманах Валеры ничего не было, кроме квартирного ключа очень простой конструкции, что говорило о близких классовых позициях случайно встре-тившегося лица с определенным местом жительства и с лицами без оного. Но так как при Валере не было ни одного документа удостоверяющего личность, а по нашим умным законам его и быть не могло в лица до шестнадцати лет, то данная социальная близость легко превратилась в рав-ность.
Порою поражаешься магии обычных бумажек, от которых зависят судьбы почти всех нас - на разных бумажных клочках, именуемых документами, мы расписываемся в собственной беспомощности в деле становления человека. Хотя, я лично знавал многих бомжей имевших солидные документы, подтверждающие их нормальное положение в обществе, но они противи-лись нашему бумажному обществу и не желали иметь с ним никаких формальных отношений - они ставали формальной неопределенностью, сохранив свое личное определение самого себя. Мы осуждаем таких людей лишь потому, что они посмел быть свободными от пут формализма, которыми мы так гордимся, ибо нам больше нет, чем гордиться. Паспорта, дипломы, удостове-рения - за ними мы прячемся от таких как сами, не понимая, что от себя не спрятаться. Документ не спасает от истинного положения вещей – документ чаще всего врет. И это хорошо, что у Ва-леры не было никаких документов - он сразу был принят в величайшее братство изгоев или сво-бодных от общественных обязанностей людей.
- Ты, че это, братан, - мохнатое страшилище обрадовано посмотрело на просветленные страхом глаза Валеры, - накачался или клею нанюхался. Ты, это, смотри, брат не балуй.
Толи от слова “братан”, толи от того, что его никто не собирался убивать и грабить, Ва-лера почувствовал облегчение, и просветление от страха заменилось чувством усталости и жало-сти к себе, которую он всем сердцем хотел передать этим случайным отбросам общества, подоб-равшим его, еще, вроде бы и не выброшенного.
- Я, я заблудился и не могу найти свой дом, - он сам себе казался таким маленьким и беззащитным, хотя был росту почти метр девяносто. Но предательская слеза сдавила горло и наполнила его невинные глаза, и он сдавливая жалость к себе, добавил, - Дяденьки...
- Ну, ты это, племянничек, даешь. Что ты такое жрал, что адрес свой забыл? Может ты сын миллионера. А то смотри, чего доброго мы с Валерой еще на пузырь слупим с пахана твое-го.
С темноты появился тот, кого называли Валерой - небольшого роста худощавый старик или может не старик, но мужик со всклоченной бородой и тоже в рванье. Он подошел к нашему Валере, к Кондоурову, принюхался к запаху выдыхаемого им воздуха, обдав при этом его свои-ми испарениями желудка переполненного перегаром с закуской перегнивающей среди гнилых зубов.
- Не-е, он не наркоша, он того - со справкой или сбежал с психдиспансера, - вынес свой вердикт опытный по жизни бомж и спросил у Валеры, - Ты хоть знаешь кто ты, а, братан?
- Я Валера, - почти заученно отвечал Валера, хотя он никогда и ничего не учил и все у него получалось само собой, даже учеба, - Валера Кондоуров. Я пошел искать улицу Боголеп-скую 17-дробь- 17, квартиру 66 и заблудился. А живу я на улице Богородской 17 дробь 17 и тоже в квартире 66, - в этот миг Валере стало почему-то смешно, почему он и сам не знает, потому что и веселиться Валера ленился или не знал, как это делается - веселиться, - это же надо, почти по-хожие адреса.
Бомжи удивленно и даже слегка испугано посмотрели другу на друга, покрутив паль-цем у виска, синхронно повернув взгляды на Валеру и также синхронно резюмировали:
- Да у него крыша съехала.
И тот здоровый, первым обратившим на Валеру внимание, продолжил свою неокончен-ную синхронную мысль:
- Братан, ты че это. Так вот же эти улицы. Богородская и Боголепская 17 дробь 17 нахо-дятся на этом перекрестке, - и он, принял палец от виска, указал им на ближайший освещенный перекресток.
Валера посмотрел на этот указующий перст и впервые в жизни ощутил чувство полета от невиданной радости или прозрения - он узнал свою родную улицу, свой родной дом. Видимо его тело запомнило не только маршруты жизнеобеспечения, но и маршрут поиска своего места в жизни. Эх, найти бы мне этот самый маршрут, может быть я что-то и изменил в нем...
- Ой, дяденьки, спасибочко вам большое, ой спасибочко, - аж подпрыгнул от чувства полета Валера и быстро, как только мог, побежал в сторону перекрестка.
- Эй, братан, а на бутылку, - как-то непривычно, для него самого, робко потребовал бомж по имени Валера и, понимая безнадежность своего законного требования, безвольно мах-нул рукой, добавив, - А-а-а, какой там черт бутылка - он же чокнутый.
Глава вторая. В ней рассказывается о странном предложении таинственных
людей, а может и не людей вовсе...
Валера уже почти добежал до знакомого с самого раннего детства угла своего дома, обычного кирпичного угла, обычного старого четырехэтажного дома без лифта и мусоропрово-да. Как вдруг его взгляд невольно посмотрел на другую сторону привычного угла с небольшой табличкой его родной улицы и родного дома. Это же надо - он никогда не смотрел на тот угол - ленился, что ли, или не было практической надобности...
Действительно, на противоположном углу его родного дома была прикреплена очень похожая табличка, с очень похожей надписью: “улица Боголепская 17/17” - это был, так назы-ваемый, угловой дом, стоящий на пересечении улиц и об этом знали многие, а если и не знали, то в случай заинтересованности могли бы и догадаться. Но Валеру никогда не интересовали раз-личные странности наименования или переименования улиц, домов, да и квартир - он все вос-принимал естественно, как само собой разумеющееся. Ведь вещи существуют сами себе, а имена и номера им любят присваивать люди - люди любят унижать вещи, созданные другими людьми. Поэтому Валера посмотрел на “свой родной” угол лишь с целью убедиться в истинности при-вычного положения вещей и домов, но ни в коем разе не с целью в чем-нибудь разобраться. На удивление, в этот удивительный вечер дома местами не поменялись - родной Валерин был на месте. А то, что Валера раньше углового номера своего родного дома не видел, лишний раз под-тверждало его чистую лень, не желающую перегружать мозг дополнительной информацией. Да, вот, как покажется всякому как бы нормальному человеку, предстояло еще разобраться с номе-ром квартиры - ведь в квартире под номером 66 жил сам Валера со своей матерью и прописан-ным на их жилплощади его отцом.
Но такая неразбериха с номерами могла бы озадачить любого человека, считающего себя умным и любознательным, человека считающего, что все должны иметь одинаковое мыш-ление сродни его собственному. А так как Валера ленился сильно думать тем паче осмысливать разные немыслимые обычным мышлением перестановки цифр, то его совсем не удивил факт наличия одинакового номера квартиры в одном и том же доме. Если один и тот же дом имеет два разных номера, то почему под одинаковым номером не может быть двух квартир?... Конечно, нужно было сообразить куда идти, если квартира Валеры находилась в самом крайнем подъезде на самом крайнем этаже стандартной пятиэтажки, заселенной уставшими людьми, наглыми та-раканами и недовольными своими жильцами крысами. Да что тут соображать: если ваша квар-тира в самом крайнем подъезде самая крайняя, то где может быть квартира с таким же номером и в этом доме? Конечно же, в противоположном углу фасада дома, то есть по диагонали - значит, на первом этаже, в первом подъезде, справа. Почему так получилось? Не ищите в данной загадке сложного ответа - все гораздо проще, все в нашей обычной человеческой безалаберности или попросту неразберихе. Когда-то в данной квартире была контора толи ЖЭК-а, толи ЖСК - аб-бревиатуры не понятные многим сейчас, да и тогда также. Для пущей ясности, чтобы все запу-тать окончательно, скажем, что в данном помещении был некий офис, который потом упраздни-ли. И сие помещение и еще одно или два, следствие потом установит, чиновник, ведавший вся-кими помещениями в данном микрорайоне, быстро сумел переоформить на свою давно умер-шую прабабушку, а потом передать себе все это по наследству - во, теперь вы можете поверить, что все это правда. Но так как все номера квартир уже давно были распределены, ничего не ос-тавалось другого, как присвоить данной квартире номер какой в голову сбредет - а мало что мо-жет в голову сбрести в спешке. Так уж получилось, что чиновник этот спешил и вписал номер уже существующий -66. Ну, а потом все было, как всегда: какой-то фирме понадобилось поме-щение и убитый горем единственный наследник своей прабабушки, владевшей несколькими квартирами, построенными уже после ее безвременной кончины, сдал данную квартиру в арен-ду. Теперь вы понимаете, что в нашем мире нет никаких чудес, кроме единственного чуда - че-ловека, умеющего создавать чудеса из ничего. Все остальные чудеса – это обыденность нашего сложного мира.
И Валера, как представитель чудесного человеческого племени, безошибочно направил свои стопы в противоположный от своей квартиры подъезд. В данном случае загадкой может быть его решение - идти домой не сразу. По идее здравого смысла, принцип лени должен был возбудить желание побыстрее добраться до любимой кровати, уткнуться лицом в мягкую по-душку и спрятаться от всех непонятностей этого мира. Но в человеческой психике есть еще тай-ны одна из которых - человеческая любознательность. Даже самый ленивый на свете человек, в конечном счете, не может быть не любознательным - любознательность заставляла примата де-лать лишние движения, именуемые трудом, который, как говорят знающие люди, и сделал из примата такого вот человека. А может Валера и действовал согласно этому принципу лени: вре-мя было потрачено, труд также, осталась малость - зайти и все узнать, благо идти-то совсем не нужно было далеко. И Валера, с трудом переставляя ноги, абсолютно ни над чем, не задумыва-ясь и даже не ругаясь, так как и ругаться толком не умел, подошел к обычной двери небогатой пятиэтажки, на выгоревшем дерматине обивки которой четко виднелись не выгоревший прямо-угольник какой-то таблички, а вместо нее мелом было написано 66 - вот и все...
- ... Вот и все, - тихо сказал Валера, нажимая на подплавленную юными курильщиками пластмассовую кнопку у двери.
Почему он так сказал и что он имел ввиду Валера, разумеется, не знал. Мысля о чем-то конечном, он, естественно не догадывался, но многие люди, да практически все, часто говорят то, чего ни в момент разговора, ни потом не могут объяснить, а если и объясняют, то всегда лгут. Человеку не дано знать – ему предоставлена возможность лишь предполагать. Но кто тому ви-ной, что человеческие предположения в большинстве своем лживы. Лживы не злобной ложью, а лживы наличием лишь очень малой доли истины не постижимой. А Валера и лгать толком не умел, ибо даже малой частью истины не владел. Вот уж действительно интересная личность, можно сказать, что и обезличена в чем-то. Ведь под личностью мы понимаем то, что кто-то о нас или больше всего мы сами о себе говорим, пред этим слова разные придумав. Ну, да ладно - про-пустим все наши измышления о природе людей, все равно они ложны, как далеки от истины, ибо скрывают нашу собственную природу - мы ведь тоже люди. Сейчас в нашем повествовании самое важное то, что Валере открыли дверь в ту самую неведомую ему досель квартиру...
...И-и... Ничего такого особенного не произошло. Дверь открыл молодой мужчина сред-него роста, ничем не примечательный мужчина, но очень похожий на манекен - такой же ку-кольно симпатичный и такой же универсальный: что на него не одень - все ему к лицу. Да и одет он был не так как все, а как манекен – во все новое и слегка безвкусно. И как манекен, он был приветлив:
- Здравствуйте, - первым начал говорить мужчина у двери, делая пригласительный жест типа реверанса, - Вы по объявлению о конкурсе на предполагаемую вакансию?
Было не понятно, встречающий спрашивал или утверждал, Валере показалось, что ут-верждал.
- Да, я хочу, - Валера на миг задумался, чего же он хочет, раньше он никогда не заду-мывался над таким сложным и важным для каждого из нас вопросом. И вдруг с непонятной для него самого решительностью он продолжил мысль, - я хочу себя попробовать.
- Мы всегда рады тем, кто решил испытать себя в таком важном деле, как решение по-пробовать, - улыбчиво сказал человек-манекен, - пожалуйста, проходите и пытайтесь попробо-вать.
Валера вошел и ничего особенного не увидел, хотя он и не ожидал чего-то такого уви-деть сногсшибательного. Обычно люди желают видеть что-то необычное в самом обычном, и это есть желание их фантазии, их мечты - ведь обыденность так надоела и такая безынтересная. Для того чтобы видеть необычное в обычном нужна хотя бы фантазия, взращенная на фантазиях предыдущих поколений. Сказки, литература и современные компьютерные эффекты все больше искажают нашу и без того уже обедненную фантазию, превращая ее в какофонию образов со-ставленных из страхов и попытки уйти от них, страхов человеческого детства...
Валера практически ничего не читал, кроме неких отрывочных эпизодов школьного чтива из учебников, хотя читать он, вроде бы, и умел. Фильмы и сериалы по телевизору он не смотрел, ибо не понимал о чем они. Может потому и не понимал что все сериалы одинаковы и не о том, что есть на самом деле - все сериалы были чей-то фантазией, а у Валеры и своих фанта-зий не было и он не испытывал нужды в чужих. Единственно, что Валера любил рассматривать так это разные журналы с красиво одетыми женщинами, хочу подчеркнуть, что именно одетыми и красиво. Что-то волновало Валеру в этих прекрасных нарядах и гармонично подобранных к ним драгоценностях. Откроем небольшую его тайну: Валера, когда у него бывали не очень про-должительные приступы желания чего-то делать (аномальные приступы поведения бывают у всех без исключения), любил вырезать облюбованные наряды из журналов, обрезая портящие их творимую красоту обычные человеческие тела и лица. У него была папка с такими вырезками, в той папке было несколько десятков образцов прекрасных вечерних платьев, ювелирных изделий и ни одного лица, тела или части тела. Купальников и нижнего женского белья Валера не любил - он любил то, что наверху, он любил чужие фантазии и не прибавлял к ним своих, которых у него может быть и не было - кто знает, что у нас есть, а чего нет...
Женщина, сидевшая в том помещении, где раньше была кухня малой площади неудоб-ной трехкомнатной квартиры, была одета обычно: непонятного цвета деловой костюм, белая блузка с простым воротником и без вычурности, на голове обычная гладкая прическа и лицо было обычное, как ... у манекена - миловидное, но ничего не выражающее, может слегка, ну са-мую малость, похотливое. (Ой, каких похотливых манекенов я видел на витрине секс-шопа, но зайти туда постеснялся, хотя было интересно).
- Здравствуйте, - манекенно или бесчувственно улыбаясь, промолвила женщина, - мы рады приветствовать решившегося человека. Будьте так любезны и разделите нашу радость.
Женщина привстала и картинным жестом, своей, будто выточенной, руки, указала Ва-лере на небольшое офисное кресло стоявшее перед ее столом. Валера осторожно сел и сразу почувствовал удобство сидения даже в неудобной для этого позе, но может это была всего лишь усталость - ведь он не приседал почти полдня. Валера сидел в кресле, смотрел на женщину нахо-дящуюся пред ним, замечая плохую подгонку костюма и не очень профессионально выполнен-ную прическу - манекен он во всем манекен. Если бы он был визажистом у этой женщины, то он бы все сделал по-другому. Правда, Валера не знал, как это он должен сделать все по-другому – он чувствовал, что в одежде и гриме этой женщине нужно что-то менять. Но хотела ли изменять свой образ сама женщина нам это не известно. Многие ошибочно утверждают, что женщинам свойственно менять свой образ. Могу с уверенностью утверждать, что женщины самые консер-вативные существа в природе: изменения, которые они любят – это изменения в постоянных мужчинах или постоянно много мужчин. Поэтому женщины всегда были и остаются хорошими секретарями, работающие с мужчинами.
Женщина, встретившая Валеру, была, по всей видимости, надежным секретарем такой странной фирмы. Она по деловому быстро и четко извлекла откуда-то несколько листиков и протянула их Валере.
- Здесь бланки анкеты, автобиографии, заявления и тесты. Садитесь за любой свобод-ный столик в соседней комнате и заполняйте, - Говорила она четким и понятным голосом с лег-кой бархатной хрипотцой, свойственной скрытым чувственным натурам. Валере казалось, что, разговаривая с ним и смотря на него своими картинными глазами, она говорила с каким-то не воодушевленным предметом.
Валера взял предложенные листики и, немного сожалея о принятом решении устроится на работу (он же не любил ни читать, ни писать!), направился в указанную комнату. Открывая обычную, грязную или выкрашенную в непонятный цвет дверь, он ожидал увидеть тесноту ог-раниченных метров жилой площади простых кирпичных пятиэтажек. Но то, что он увидел, его почти удивило. За дверью комнаты не было. За дверью вообще не оказалось никакого помеще-ния – там лишь было одно безграничное пространство. Самое настоящее пространство, но по обычаю не наполненное предметами местности: полями, лесами, реками, ледниками, горами, пустынями и всяческими другими предметами ландшафта, перспективы и окружающей среды. Пространство, увиденное Валерой, было без всех этих, привычных нам, его составляющих – оно было чистым и светлым. Это было просто пространство с твердью под ногами и непостижимой, озаренной небесным светом бесконечностью выше.
Если бы Валера хоть немного увлекался фантастикой или хотя бы изучал теологию по тонким бесплатным брошюркам, то он испугался бы или начал думать о чем-то божественном или мистическом. Но Валера лишь немного удивился и даже ощутил в мыслях своих вопрос о неизведанных чудесах мира, творящихся рядом. И так как чудеса его не испугали, а лишь немно-го удивили, то он, не задумываясь сильно над физикой и мистикой процессов, взобрался на твердь, оказавшейся очень удобной и достаточно мягкой под мягким местом. Валера положил листики на что-то твердое и также удобное, но для писания, а не для сидения, и начал читать тексты на листиках, пытаясь сразу же и не думая отвечать на разные вопросы. Вопросы на лис-тиках возникали как бы не откуда и после того, как Валера отвечал на них мысленно, ответ его каким-то странным образом фиксировался на этих листиках и сразу же исчезал, а на его месте появлялся другой. Что интересно, ответы писались слегка корявым и неотработанным почерком Валеры, даже с ошибками, которые он допустил бы. И ничего в этом нет странного – мысль все-гда была материальна, а материальные образования могли фиксироваться где угодно, на чем угодно как угодно, и даже на бумаге, не говоря уже о заборах, плакатах или газетах. Вот, напри-мер, в туалете некие материальные образования фиксируются на бумаге и вы даже не задумы-ваетесь почему, как и зачем все это исчезает – тоже самое происходит и с мыслями в голове.
Вопросы, на которые Валера отвечал, могли бы заставить призадуматься многих, хотя бы своей странностью. Но Валера думать не привык и отвечал, правда, не всегда односложно, и временами даже задумываясь немного. Возможно, после одинокого брожения по городу ему хотелось немного поговорить. Вопросов было много, даже автобиография и та составлялась из ответов на вопросы.
Вот, на пример, как звучала автобиография Валеры в вопросах и ответах (в скобках – недопустимые этикетом размышления автора, меня, то есть):
- Вы родились уже или еще нет?
- Не помню, не знаю. ( А кто из вас помнит свое рождение? А может вы - это и не вы?)
- Время, месяц, год и место рождения Вас устраивает или Вы хотели бы что-то изме-нить? (А вы всегда ли были довольны временем и местом своего рождения?)
- Какая мне разница.
- У Вас одно имя?
- Мне кажется что много. (Меня за всю жизнь называли по-разному, всего не пере-числишь. Чаще всего сволочью или гадом ползучим. А вас как?…)
- Знаете ли Вы своих родителей?
- Не знаю, знаю ли я. Но меня всегда есть кому воспитывать, а за это кормить и оде-вать… Или наоборот… (Перед ответом на этот вопрос Валера немного подумал. Когда Валера задумался, задумался и я – оказалось, что и у меня появились сомне-ния насчет своих родителей).
- Вы учитесь или закончили учебу?
- Учусь, но учиться еще не начинал.
- Ваше образование Вас удовлетворяет?
- Не знаю. Образования нет. Образовывают в школе, но мне там скучно. Вот если к вам на работу устроюсь…
И так дальше и тому подобное. Автобиография почти анкета. А анкета так то вообще бред, на который любой уважающий себя человек и отвечать не стал бы.
- … «Земля плоская»: если «да», то отвечайте «нет». – Валера ответил «нет» потому, что ему так рекомендовали.
- «Люди произошли от обезьяны или наоборот»: если вы уверены, то отвечайте «да», если сомневаетесь – то «нет». – Валера ответил «нет», потому что он сомневался в своей уверенности.
- «Дважды два четыре» или есть варианты? – Да, то есть, нет, – так ответил Валера…
И так дальше. Не знаю как кому, но Валера такая игра поначалу показалась занудной, а потом понравилась – он открывал для себя так много вопросов, о которых раньше и не подозре-вал. Например, очень ему понравился вопрос о топологии бесконечномерных пространств при-менительно к преобразованиям Лоренца. Ему так стало смешно – он вспомнил пацана по клику-хе Лоренц из 10-В. Прикольный пацан тот Лоренц – смотри какие заморочки про него люди не-знакомые говорят.
К концу всех этих анкет и биографий Валера практически уже забыл, зачем он пришел в эту странную контору и, вообще, он почти все забыл, ибо ему было хорошо, как никогда еще не было. Ему казалось, что он потерял вес, а еще какую-то тягостность мысли и довлеющим над этой непонятной мыслью временем. М-да, самое тяжелое бремя – это бремя времени, кто поте-рял чувство времени тот действительно приобрел счастье…
Валера и раньше не очень дорожил временем, а вот сейчас совсем перестал его ощу-щать или отмерять. И тут вот перед ним возник чистый листик бумаги с оглавлением, написан-ным как бы его почерком:
Заявление.
Прошу принять меня на работу.
Кондоуров.
Осталось, как понимал Валера, только подпись свою поставить. И Валера, не задумыва-ясь, аккуратно вывел свою фамилию, потому, что подписи он еще своей не имел. Странная вещь эти все наши подписи – незамысловатый крючок, решающий порою глобальные проблемы. Я вот знал одного человека умевшего подделывать все подписи, которые он хоть раз видел. Я все-гда думал, что такой человек мог бы перевернуть историю. Но не подписи главное – главное то, что решается без подписей…
Валерину подпись еще никто не видел и поэтому подделать ее никто не мог. А реше-ния, засвидетельствованное своей первой подписью, также было первым в его жизни самостоя-тельным решением. Вот только не знаю, могло ли оно перевернуть историю – Валерину может быть…
На листике вдруг появилась резолюция, написанная стремительным росчерком с летя-щими вверх завитками:
Вы приняты. Мы рады за себя.
Вот так просто. Кто искренне радовался тому, что Валера, который ничего не знал и не умел, согласился у кого-то работать. И его работодатели утверждали радость по поводу возник-шего желания Валеры.
Да, Валера отвечал на разные вопросы, решение принял, подпись поставил, но это ведь еще не все. Валера не слышал, как какие-то самые обычные с виду люди восхищенно следили за его ответами на свои странные вопросы. Слышались «ахи» и «охи», совмещенные со вздохами восхищения и всхлипами радости – странные люди радовались тому, что Валера ничего не знает из того, что, вроде бы, должны знать все нормальные люди его возраста и социального положе-ния.
- Да, он же чист, как младенец! – воскликнул какой-то лысый, но бывший жгучий брюнет, - он чист и ему откроются тайны Царства.
- Но есть испорченные места, - язвительно заметила некая язва в очках, очень похо-жая на старую деву и к тому же учительницу.
- Да, это мелочь по сравнению со всеми остальными! - лысина бывшего жгучего брю-нета заблестела испариной страсти.
- Такое впечатление, что у него сохранился иммунитет от ложных знаний, - как то за-думчиво произнес человек в белом одеянии, ну как бы врач…
- Побольше бы таких экземпляров, тогда у них появился бы шанс на спасение – они бы могли постичь Знания Сфер, - заметил самый серьезный из компании, похоже старший или начальник, или так самый умный, при этом поковырялся мизинцем в носу.
Были и другие лестные замечания и, естественно, были и не очень правдивые, исхо-дившие все от той самой мымры в очках. Но все сходились на одном – Валера подходящая кан-дидатура для работы с ним. Валера, конечно же, даже не догадывался о разных обсуждениях. Он взял заявление и осмотрелся вокруг: все также кругом было полно света, а под ногами ощуща-лась твердь. Но не видел Валера выходной двери, в которую вошел. Как только он подумал о двери, как она не понятно, откуда взялась и уже была открытой. Валера вышел и увидел всю ту же секретаршу, которая все также перебирала какие-то бумажки, отвечала на телефонные звон-ки, разговаривала с посетителями – было, как говорится, занята своим делом. Механично, как и все занятые своим делом люди, она посмотрела на Валеру, взяла протянутое заявление и бросила его куда-то под стол. Валера, было, удивился или огорчился и даже немного поволновался, по-тому что сбивчивым голосом спросил:
- Так я принят на работу или как?…
- Да, мы рады за себя - Вы прошли наш конкурс, - без особой радости в голосе и вы-ражении лица ответила женщина манекен или секретарь. Я вам скажу по секрету – это была та самая мымра, но без очков.
- Так мне выходить на работу и когда? – Валера хотел, было заплакать, так стало ему жалко того листика с его первым заявлением, с его первой подписью и такой краси-вой резолюцией.
- Вы уже работаете, - кто-то невидимый натянул губы манекена по форме улыбки, - и Вы уже заработали нам первые очки, переведенные в ваши деньги.
После этих загадочных слов бесчувственная мымра протянула Валере несколько круп-ных купюр отечественных денег, не требуя ни расписки о получении и, вообще, никакой подпи-си. Деньги без подписи только воруют, правда, с подписью воруют гораздо больше чем без под-писи, смотря кто расписывается и подписывается под росписью или над ней…
Валера, ничего не понимая, а только облегченно осознавая, что уже зарабатывает и не работает (точно, как член правительства), благодарно посмотрел на безучастную диву за столом и, кивая головой, как бы прощаясь, начал пятится назад, спрашивая на ходу:
- А завтра приходить на работу? – подумал немного, добавил еще один вопрос, - Ку-да?
Дива посмотрела на него, как будто первый раз увидела, и голосом автоответчика ска-зала:
- Вы на работе с момента принятия. Вы всегда работаете на себя и для всех. Прихо-дить никуда не нужно, если потребуется, придут за вами сами. Ваша работа будет заключается в выполнении заданий Высших Сфер – это будет Ваша жизнь и плата за нее.
- Ага, понял, - ответил Валера, сам ничего не понимая, кроме того, что ему нужно ид-ти и что он на работе, которая сама его найдет.
- Чист он, угу… Иммунитет у него от знаний… Ген лени, а не защита… Связались с испорченными… - презрительно хмыкнула секретарша, теперь он была в очках и очень похожа на ту, вечную мымру.
Глава третья. В ней рассказывается об относительности всего сущего и даже о глупости ума.
Держа деньги в запотевшей руке, Валера с непознанным ранее чувством гордости за свое существование, покинул удивительную квартиру и вышел во двор, предвкушая волнения матери по всем поводам сразу: позднее возвращение, сногсшибательное сообщение и показ пер-вых заработанных сыном денег.
Дверь квартиры была приоткрыта и Валера впервые, сколько себя помнит, удивился столь незначительному бытовому факту – дверь всех городских квартир практически всегда за-крывалась. Я мог бы посвятить целое эссе способности людей удивляться, с которой начинается любознательность человеческая – основы развития разума как такового. Валера начал удивлять-ся и, как бы это не звучало странным, его немного это даже самого удивило.
Валера, взявшись за дверную ручку, начал анализировать ситуацию. Его интересовали два вопроса: главный – почему он начал думать и анализировать, чего раньше с ним не случа-лось; второй вопрос – а все же почему квартира была не заперта.
- Вареники, с картошкой, вкусно, хочу есть, - Валера тихо озвучил свои мысли, когда ноздри его втянули запахи, легким бризом доносившиеся с кухни, - мать готовит, значит не вол-нуется, хм…
- Валера, это ты, - услышал он голос матери.
- Да, я, мама, извини, немного задержался в школе, - ответил он очень вежливым тоном, чего в последнее время с ним практически не случалось, особенно в разговорах с материю.
- Ты, как раз вовремя, я уже и вареники с картошкой к ужину приготовила, твои люби-мые.
Валера, снял обувь. Куртку, нашел свои тапочки, чего раньше никогда не делал, и за-шел на кухню. Еще одно, вроде бы, незначительное, но в некоторой степени удивительное для Валеры событие – маленький старый кухонный стол был, можно сказать, что сервирован. Сто-лик был накрыт светло-бежевой скатертью, посредине стола стояла бутылка сухого вина, ваза с тремя белыми гвоздиками, селедница с тонко нарезанной селедкой, украшенной мелко нарезан-ным зеленным луком, небольшие тарелочки с закусками. Да и мама выглядела как-то нарядно одетой.
- Мам, а что у нас праздник? – задал естественный вопрос Валера, не припоминающий подобных ситуаций в их совместной жизни.
- Ты что, сынок, забыл, наверное, - она ласково улыбнулась и выглядела, тебе сегодня исполнилось семнадцать лет. Так сказать, с совершеннолетием тебя.
Мама вытерла руки в полотенце, подошла к Валере и три раза его поцеловала: в каж-дую щеку и лоб. Потом отошла на один шаг назад, как бы любуясь Валерой:
- Вот мой сын и вырос, - с материнским восхищением сказала она.
- Действительно, - Валера запустил пятерню в свои нечесаные волосы, - день рождения. А я и забыл.
- А в школе, что никто не напомнил? – спросила мама.
- А в школе тоже никто не знал, - Валера представил школу, свой класс, школьных то-варищей, - в школе никто и не должен был знать, там никому это не нужно.
Валера говорил это не с обидой, как может показаться – он просто констатировал факт. Естественно, что в классе никто не знал когда Валерин день рождения – этот день он никогда не отмечал, да и близких друзей у него не было, чтобы кто-то помнил только для его матери значи-мую дату. И опять Валеру посетил целый рой мыслей различных о сути бытия и отношений ме-жду людьми. Он сделал самое первое открытие всех людей, размышляющих на сутью своей – все люди, по сути своей одиноки. Вся сообщность людей, все народы и нации – это лишь необ-ходимое сожительство одиночек. Люди живут вместе, чтобы было с кем бороться за выживание. А анализ воспоминаний о детских обидах и унижениях позволил Валере утвердиться в осозна-нии истины: вся жизнь борьба и нет в ней врагов, и нет в ней соратников – все лишь участники процесса…
Что-то случилось очень серьезное с Валерой в день его совершеннолетия – он начал задумываться над всем происходящим. Не воспринимать мир таким, как он есть – а пытаться его постичь. А еще он неожиданно обнаружил, что понимает суть многих событий, явлений. Почему свистит чайник и почему запах чеснока вызывает аппетит; почему в холодильнике есть холод, а электрическая лампочка греет, хотя оба эти устройства питаются от одной электрической сети… Все, да почти все, на что только бросал взгляд Валера ему было понятно и не понятно почему. Просветление разума без образования – это, согласитесь, как-то странно и похоже на сказку, специально придуманную для лентяев. Но многие ли из нас прозрели получив дипломы, звания, должности… А ведь в истории чаще всего мелькают неучи и деспоты.
« …Нет ничего странного в том, что все странное, - подумал перед сном Валера и уснул сном младенца, не думая, а только видя сказочные сны, которых не запоминал».
Утром, впервые за много лет Валера шел в школу не по принуждению – он просто шел с нарастающим удивлением осознавая, что мир становится все более и более интересным. И он даже не задумывался, зачем идет в школу, и что это такое, школа – кто-то и когда-то решил, что ему нужно туда ходить. Много кто-то решает, что нам нужно делать. И мы, как нам кажется, все и делаем по чьему-то желанию или повелению. Мы как бы противимся чужой воле, критикуем, возмущаемся и даже помышляем о бунте, но все также безропотно являемся участниками некого действа. Правда, не всем хватает духу признаться, что мы сами выбираем этот путь: делая то, что нам заблагорассудится; в своих, как бы неудачах, виня того, кто заставляет нас делать то, чего мы, вроде бы, не хотим и чего, естественно, не делаем.
Неуправляем никем и не имея никаких планов касательно деяний своих Валера пришел в школу. Его там толкали, похлопывали по плечу, чего-то спрашивали о каких-то делах, которых у него отродясь не было – все как обычно. Он сел за свою парту. И опять очередная необычность обычного дня – возле него сидела, считавшая себя первой раскрасавицей класса, Настя Безлик. А ведь обычно место возле Валеры пустовало. И если кто и садился, то временно. Ведь Валера сидел за первой партой, хотя обычно самые неуспевающие ученики стремились сесть на задних рядах. Да, это было верно в случаях, когда неуспевающие хотели что-то делать или ничего де-монстративно не делать. А в случае Валеры – ему было всеравно – он мог спокойно ничего не делать в любом месте земного шара, а не только в классе. Но мало кто догадывался, что учителя мало внимания уделяют сидящим за первой партой, так что не все так однозначно.
Неоднозначно можно трактовать и тот факт, что именно в этот день первая красавица класса, мечтавшая об олигархе вдруг ни с того ни сего села возле него, да еще начала оказывать Валере всяческие знаки внимания. Ну, вот первое, что она сказала при встрече:
- Валерочка, ты какой-то сегодня просветленный, я раньше даже не замечала какой ты…
- Какой? – безучастно, повинуясь интуитивным правилам этикета, спросил Валера, ко-торому, если быть откровенным, такие знаки внимания были сегодня, почему-то, безразличны.
- Скажем, не обычный, - по-женски солгала, а может и интуитивно о чем-то догадалась Настя.
Валера посмотрел на нее без удивления, а лишь опять слегка заинтересовано, отмечая про себя безвкусный наряд Насти и это при наличии отличной фигуры и миловидного лица. А еще Валера почувствовал, что Настя желает его как бы унизить. Некие неосознанные мысли или ассоциации говорили о том, что Настя играет в игру, в которой Валере предстоит роль посме-шища. Но в то же время Валера ясно понимал, что посмешищем он не станет, а скорее всего наоборот - те кто хотел его унизить будут унижены сами.
Действительно, в обычном споре, трепе или базаре Настя поспорила, что за один учеб-ный день влюбит в себя Валеру и заставит его всячески пред ней унижаться. Спор возник по поводу секса – в этом возрасте такие споры возникают часто. Спорили лучшие девочки класса с лучшими мальчиками. И кто-то доказывал, что секс не сеть духовная категория, что это, мол чисто животное. И в доказательство этому Настя, как приверженец такого вот взгляда, решила всем доказать, что самый бездуховный парень их класса, а именно Валера Кондауров, влюбится в нее, как верный пес, то есть, как животное. Валера, конечно, об этом ничего не знал. И весь класс готовился быть свидетелем очередного шоу. Ведь, если Настя проиграет, то она обязалась устроить всем бесплатный стриптиз...
«…Что день грядущий нам готовит? – пел очередной тенор, имитируя страдания выду-манного гением Пушкина Ленского». Не знаем мы, что день грядущий нам готовит, хотя мы и не выдуманные, а вполне реальные. Но как мы чувствуем что-то, не всегда веря своим предчувст-виям.
Валера верил тому, что предчувствовал начало интереса к своей жизни, своего собст-венного интереса…
Вошел учитель физики. Все поздоровались. Когда все сели за парты, Настя уж очень тесно прижалась своими упругими ягодицами к Валере и для пущей близости положила ладонь свою ему на бедро. Ученики класса видели все это, а то как же – наблюдали. Легкий шумок комментариев и смеха утверждал интерес класса не явно не к физике, что сразу было отмечено Яковом Адамовичем Толмачевым, по прозвищу Эпштейн (именно Эпштейн, а не Эйнштейн), учителем физики. Он, пытаясь выглядеть требовательным и даже грозным, заметил не здоровый интерес к первой парте.
- Так, Кондоуров, Безлик, сейчас урок физики а не этики семейной жизни…
Класс взорвался смехом.
И тут вот учитель физики заметил, что на первой парте перед Настей и Валерой нет ни тетради, ни учебника. Правда, Настя держала в руках ручку, но вряд ли она собиралась нею пи-сать. Есть ли на свете учителя, которые не возмутились бы таким вот отношением к их предмету, хотя бы из чувства долга…
- Так-к, - послышался тихий, но внятный рык Якова Адамовича, - мне кажется, что кто-то очень хорошо знает физику, раз не нуждается ни в тетрадках, ни в учебниках и даже ручке. Я прав, Кондауров?
Валера встал, как его приучили с первого класса – учитель же обращается, и без тени страха, я бы сказал, с чувством собственного достоинства, ответил:
- Наверное, Яков Адамович, Вы правы – Вы же учитель…
И никакой иронии или подвоха не прозвучало в словах Валеры, но Яков Адамович. Скорее всего, подумал обратное.
- Раз так, - с явным желанием наказать возможного наглеца, вынес почти решающий вердикт учитель, - Кондауров, к доске. Сейчас ты нам расскажешь об общей теории относитель-ности Альберта Эйнштейна.
И класс опять ответил смешком. Яков Адамович, разумеется, знал о своей кличке, и прекрасно понимал, что смешок в большей части относится к нему. И, как всякий нормальный человек, хотя и учитель, все свое неудовольствие спроецировал на парочку, сидящею за первой партой.
- А Безлик внимательно слушает выступление Кондоурова и при необходимости допол-нит его всеобъемлющий доклад.
В последнюю фразу Яков Адамович вложил уже ту тональность, которую принято на-зывать сарказмом. Кто может быть ближе учителю в классе, чем его ученики - ведь учитель дол-жен отдать им ту часть себя, которая делает его учителем. Если ученик не стал ближним твоим, хотя бы во время урока, значит, ты не стал учителем – вот так-то. Ох, не зря древние утверждали, что нельзя возвышаться над ближним своим, нельзя…
А Валера начал говорить о том, о чем он раньше и не слышал – о теории относительно-сти. И зачем он это говорил, и откуда он брал слова, которыми озвучивал мысли, он не понимал и даже не задумывался над этим. Вдруг ни с того ни сего в голове всплыли отрывочные данные, на которые он никогда не обращал внимания и даже не пытался запомнить. Ведь нас окружает некое информационное перенасыщение, я бы даже сказал, что информационное безумие. На которое мы не обращаем внимание. Но если все это информационное изобилие представить в виде некой логически связанной системы, с некими доступными механизмами извлечения в нужный момент нужной информации… Нет, сложно представить почти бесконечность, тем паче, если живешь в ограниченном пространстве мира и мысли…
- … Конечно, сразу бросается в глаза некое ограничение специальной теории относи-тельности – это максимальность скорости света в физике явлений. Чем самым можно подверг-нуть сомнениям даже само название – теория относительности. И не все противоречия специ-альной теории разрешимы в общей теории относительности. Естественно предположить, что в физическом мире все относительно, так как мир бесконечен и это главная аксиома. Что касается скорости света и ее постоянства, то утверждение это противоречит дуалистическому представ-лению природы света, а также принципу неравномерности характеристик пространства-времени. Но, давайте, для начала, рассмотрим основные тензоры, применяемые в специальной теории относительности, а затем перейдем к основным противоречиям общей теории относительно-сти…
И Валера начал писать на доске громаднейшие формулы, стараясь убедить ошарашен-ный класс в ошибках Эйнштейна, Пуанкаре, Лоренца и других светил науки, безучастно взи-рающих на происходящее из своих портретов на стене. Скажем прямо, что некоторые слова из сказанного когда-то слышал учитель физики Яков Адамович по прозвищу Эпштейн (странно, а как формируются прозвища людей, намного ближе по сути их именам?)...
Яков Адамович слышал эти слова, но уже давно забыл, что они означают. А вот весь остальной класс подумал лишь одно – Валерка прикалывается. Но прикалывается как-то странно и поэтому, обычного в таком случае молодого ржания, слышно не было. Наступила пауза, гне-тущая своей тишиной пауза, которой Валера, как все артисты, удачно пользовался…
- … И что мы видим, - комментировал Валера свое формулотворчество на плохой школьной доске, - что, вводя константы и делая вот это предположение, авторы теории относи-тельности делают принципиальную ошибку, ограничивая тем самым действия данной теории. Далее, касательно принципа равенства масс. Уместно ли говорить о дуализме массы в много-мерном пространстве? – в этот момент, как бы ища подтверждения своих мыслей, Валера по-смотрел на притихший класс и задал очередной свой обескураживающий вопрос, - Я что-то не понятно излагаю?
И тут нашелся самый отъявленный школьный хулиган Саня Бенц (Бенц, как вы пони-маете, это кликуха – по журналу фамилия его была Потапов):
- Все нормалек, Валера, но зачем ты нам все это рассказываешь – мы и так все это зна-ем. Правда, пацаны, - Саня окинул класс взглядом, а затем в упор посмотрел на как-то сникшего Лоренца, - ну, зачем он нам говорит эти прописные истины, Яков Адамович.
- Н-у-у, да, - выдавил из себя пожилой учитель физики, подумав о пенсии, на которую он зря не ушел, а ведь предлагали.
- Так ведь, вопрос был задан, - как-то неуверенно ответил Валера.
- Ну-у, да, - опять отозвался Яков Адамович, интуитивно понимая, что надо как-то ов-ладевать инициативой в этой совершенно не понятной ситуации, - Но в не таком ракурсе. Я про-сил изложить основные принципы построения Специальной теории относительности Эйнштей-на, а не ее критику. М-да…
- Принципы, - Валера задумался, - да ведь и принципы в исходном своем трактовании имеют предпосылки ошибочному пониманию процессов распределения параметров пространст-ва-времени. Давайте представим, что гравитационная и инерционная массы не равны, тогда принцип движения по геодезическим линиям можно будет представить как, - Валера начал пи-сать очередное нагромождение непонятных присутствующим символов.
И вот тут-то зазвонил долгожданный всеми и учителями и учениками звонок. Больше всего этого звонка ждал Яков Адамович. Больше всего звонка об окончании уроков ждут как раз не ученики, а учителя. Но никогда на протяжении всей своей трудовой биографии Яков Адамо-вич так не радовался звонку.
Самое простое, что происходило на ум Якову Адамовичу так это превратить все, если не в факт вопиющего срыва урока, то, в худшем случае, в шутку. Но Яков Адамович, когда-то, очень давно, хотел поступать в аспирантуру. Тогда его не взяли, говорят, что кто-то засомневал-ся в первичности его славянской фамилии. Но студент Толмачев был любознательным и пер-спективным, в смысле продвижения науки. И вот учителю Толмачеву вдруг показалось, что уче-ник одиннадцатого класса прав, громя классиков от физики.
Все на что Яков Адамович был способен сейчас, так это попросить, вот именно, попро-сить Валеру:
- Э-э-э, Кондоуров, Валера, а ты не мог бы подготовить более обширный доклад на эту тему, но в письменном виде.
- Да, без проблем, Яков Адамович, - Валера излучал одно благодушие и радушие, - сей-час на переменке или вот на английском я все изложу письменно.
- Только не надо на другом уроке, - практически автоматически заметил учитель, -это не к спеху.
Яков Адамович, как бы прощаясь с чем-то очень дорогим, посмотрел на формулы на доске, тяжело вздохнул, втянул плечи и покинул класс. Он шел по коридору, не обращая внима-ние на суету школьной переменки, мысли о чем-то вечном, о чем-то потерянном или обычные мысли о смысле жизни роились в его разуме, так и не желая стать в стройные ряды, чтобы стал ясен смысл не только жизни его, но и всего происходящего вокруг. Прочувствованная безнадеж-ность бытия, как наказание за бесцельную жизнь, отчетливо напомнила – жизнь его не вечна. И начал вспоминать Яков Адамович свои сомнения по поводу различных физических теорий, но больше всего терзали сомнения по поводу правильности воспитания: почему ученики ставят в тупик учителей…
А в это время в классе меньше всего интересовались Валеркиным выступлением. Всех больше всего интересовало – будет или не будет стриптиз в выполнении Насти Безлик. Одна Настя осторожно, чтобы меньше кто услышал, почти на ушко спросила:
- Валера, ты все это серьезно…
- Что, Настенька, серьезно?
Настя и все присутствовавшие обомлели – Валера называл Настю, Настюху, Ксюху На-стенькой. Это могло означать лишь одно – стриптиза не будет. Может быть об этом подумала и Настя, но все же, закончила свою мысль, которая, в общем-то, была ей не интересна уже:
- Ты, серьезно это насчет теории относительности?
Она спрашивала и думала не о теории относительности. Ей искренне хотелось того, ну того из-за чего весь этот сыр-бор заваривался – ей хотелось искренней нежности в словах Вале-ры. Она даже подумала о стриптизе, но только для него оного. Я не знаю почему, но Валера от-ветил на озвученный вопрос, а не на вопрос глаз, души, желания:
- Да как сказать, я не считаю теорию относительности очень серьезной темой для обсу-ждения. Она уводит в сторону от основ понимания общности физической картины мира. Все представленные модели грешат замаскированными проблемами неоднородностей на краях топо-логий пространств. Самое проблематичное – это определить влияние неопределенностей мини-мальных значений. Именно на совершенно малый происходят формирования механизмов гипер-величин – Великий взрыв начался из раскрытия неопределенности супермалой – суперандрона. Хотя тебе это, вряд ли, интересно…
- Нет, нет, почему же, - быстро ответила Настя, желая уже предложить встретиться у нее дома для более подробного обсуждения интересных аспектов совершенно не интересной теории относительности.
И заинтересованные слушатели их короткого диалога тоже были заинтересованы в раз-витии отношений, чем в развитии мыслей о теории относительности. Увы, отношения людей более существенны для их бытия, чем некие глобальные законы развития вселенной. Все очень просто: отношения людей – это их жизнь и они ею могут отчасти управлять, а всемогущие зако-ны вселенной людям не подчиняются, жаль, конечно…
Но тут прозвенел не очень желаемый звонок на следующий урок – урок английского языка.
Учительница английского языка, а по проще «англичанка», или среди учащихся Нел-личка, а среди педагогов Нелли Романовна, вошла в класс стремительно с таким привычным:
- Good morning, my friends. Set dawn, please… - И так дальше, и тому подобное, пошла лопотать по-английски.
Разумеется, не все понимали, о чем говорит англичанка, но почти все догадывались. Английский был в почете у учащихся этой, да и не только этой, школы. Некоторые из которых даже занимались с репетиторами. Да, времена; да, нравы – когда родной язык был уже мало нужен. Все стремились если не попасть за границу, то хотя бы работать на иностранцев у себя на родине – почему-то чужие платили больше, чем свои. Ат, это извечная проблема славян: свое любить, но ругать до ненависти; чужое ненавидеть, но благами его пользоваться, всячески про-тивопоставляя его своей глупости, лени или просто не желанию чего-то делать так «как у них».
И опять, история почти повторилась. Англичанка заметила отсутствие перед Валерой, не блиставших знаниями не только английского, но и других языков, всего того, что говорит о стремлении ученика постигать знания. Перед Валерой ничего не было: ни ручки, ни тетради, даже маленького словарика или хотя бы продвинутого электронного переводчика. От возмуще-ния Нелличка перешла на русский:
- Вы что это, Кондоуров, все уже знаете?
- Что вы имели ввиду, Нелли Романовна, когда говорили «все»?
- You now English?
- It's probably, - как то уж очень вежливо ответил Валера.
Класс насторожился, после первого урока физики от Валеры можно было ожидать чего угодно. Настя на всякий случай немного отодвинулась от Валеры, чтобы опять не так начали трактовать ее возрастающее желание приблизиться к нему.
Не зря настороженность возникла в мыслительном пространстве небольшого класса – Валера преподнес очередной сюрприз. До конца урока Нелличка и Валера о чем-то говорили. О чем не ясно было, потому, что они говорили на беглом английском. Если быть более точным, то больше говорил Валера, Нелли Романовна периодически его останавливала, просила говорить помедленнее, переспрашивала. Складывалось впечатление, что Валера чему-то учит свою учи-тельницу. Я забыл сказать, что Нелли Романовна считала себя непревзойденным знатоком анг-лийского. Ведь она была погружена в англоязычную среду – проживала в студенческом обще-житии вместе с иностранцами. И че греха таить, мечтала выйти замуж за кого-то. Но не вы-шло… и вот теперь Нелли Романовна всячески старалась доказать окружающему ее миру, что зря иностранцы ее не взяли замуж. Если по-честному, то и свои женихи ее не очень жаловали – она все еще в свои тридцать три года была не замужем и даже не имела любовника…
На удивление во время столь необычного действия класс сохранял молчание и не ком-ментировал элементы события, как это принято для данного возраста. Кто старался вникнуть в суть беседы; кто вслушивался в диалог, стараясь понять суть происходящего; а кто ожидал раз-вязки несколько необычного события – равнодушных не было. А если нет равнодушия – есть заинтересованность, внимательность. Разговор двух людей на английском языке в русскогово-рящей школе прервал все тот же назойливый звонок.
Естественно, слух о прозревшем на пути к знанию двоечнике, начал немного будора-жить перво-наперво учительскую. В классе, по-прежнему, большинство волновал вопрос стрип-тиза. Все постепенно начинали понимать, что Настя проигрывала. Но вот что удивительно, большинству уже не хотелось данного проигрыша – унижение униженного было куда более приемлемо маленькому сообществу еще не совсем сформировавшихся личностей.
Как бы выражая еще не созревшие желания класса, первым к Валере подошел пацан по прозвищу Бык. В каждом обществе, в каждом коллективе есть свой «бык». В целой стране на изломе времен даже было время быков или бычков – надеюсь, не забыли таких плотных, нака-чанных парней с короткими стрижками и все решавших с помощью жестокости физической си-лы. Николай Поречный и был тем самым Колькой Быком, который от случая к случаю мог слу-жить если не главной физической силой класса, то хотя бы пугалом его.
- Так, ты Дуров, прекращай дурить, а то, - и Колька Бык хотел было слегка так ударить своим огромным кулаком по печени Валере. Но произошло опять маленькое чудо – Валера увер-нулся и Бык со всей дури врезал кулаком в угол учительского стола. Резкая боль пронзила все тело не столь сильного столь толстого местного громилу – у него треснули кости на пальцах и заодно сдвинулись суставы. Он хотел очень сильно ударить Валеру. Валера, как в замедленной съемке, видел надвигающеюся угрозу в виде кулака Кольки Быка, и как в том же кино, он также замедленно сумел уйти от этого удара.
Колька Бык взревел, действительно, как бык. Он метался по классу, маша мгновенно распухшей рукой, угрожая убийством Валере. Оказавшись опять вблизи Валеры, Бык с размаху захотел ударить Валеру ногой в пах. И опять, никто и не заметил, как Валера увернулся. И Бык потеряв равновесие, всем своим огромным для его возраста телом свалился на пол, зацепив не-сколько парт. Грохот был сильный, а потом почти все девочки класса завизжали. Колька бык лежал на полу с закрытыми глазами, лицо его побледнело, короткая стрижка багровела от выте-каемой крови.
Валера посмотрел на происходящее спокойно. Он подошел к Быку, наклонился, нащу-пал сонную артерию (и откуда он о ней узнал!), затем двумя пальцами прижал мочку уха, Бык застонал:
- Ничего, жить будет, - спокойным голосом констатировал Валера, - ему это даже по-лезно. Я, вообще-то, вызвал бы скорую, наша медсестра с ним не справится – тяжелый боров.
Класс был ошеломлен. Столько важных событий. Настя проиграла – это уже очевидно. Бык повержен и кем – Валеркой Кондауровым, который никогда и в разборках Никах не участ-вовал по причине своей физической слабости. И никто так и не увидел, как это Валерка так лихо Быка завалил: никто не видел, а все были уверены, что это Валерка сделал.
Кто-то, наконец-то, догадался и вызвал «скорую». Но прежде, чем «скорая» приехала, в класс прибежали учителя, затем зауч, директор и замыкала эту кавалькаду членов педагогиче-ского коллектива медсестра Нюра.
Шум, крики, запах нашатыря. Директор как-то пытался провести расследование этого школьного ЧП. И только он услышал фамилию Кондоуров, так у него началась истерика.
- Опять Кондоуров, опять! – обычно зычный голос директора, которого боялись все … младшие классы (старшие привыкли), напоминал фальцет, смешанный с хрипом, - Я попру тебя из школы!...
Вот уж, как бы странности нашего мышлении: не разобравшись, а уже судим. И никто пока не собирался разбираться – виновный должен был быть. Ну, и кто по вашему должен быть виновным в данной ситуации? Естественно Валерий Кондоуров – ведь это его имя с утра было на слуху и среди учителей, и среди его однокашников.
В кабинете директора начались разборки. Трудно искать истину тогда, когда ее никто не хочет искать. Это даже труднее чем искать кошку в темной комнате, если ее там нет. Дирек-тор все пытался доказать Валере, что это Валера ударил хорошего парня Поречного Колю. Правда, почему Николай Поречный перешел как-то сразу в разряд хороших учеников, никто так и не мог объяснить. Ведь до этого, этот самый Николай Поречный не единожды вызывался в детскую комнату милиции, не единожды имел угрозы об исключении из школы за крайнюю не-успеваемость и постоянное хулиганство.
Вскорости приехала и милиция в виде дебелой тетки майора Лобуновой Татьяны Алек-сеевны. И в результате двухчасовых расспросов и допросов выявлялась не приемлемая истина: виновный был не виновный, а скорее всего, стал жертвой пострадавшего. Таким образом, Валера становился еще более виноватым. Хотя бы потому, что создал прецедент неразрешимости си-туации.
И тут ему припомнили и физику, и английский.
- Что же это ты, Кондоуров, знаниями своими стал щеголять, а? – грозно спрашивал его директор, бросая взгляды на учительницу английского, стоявшую как бы в стороне.
- Меня спросила Нелли Романовна, я и ответил. Я думал, что в школе ученики должны отвечать на вопросы учителей. Если, разумеется, они знаю ответы, - рассудительно отвечал Ва-лера, не чувствуя страха в данной ситуации.
- Да-да, ты ответишь, Кондоуров, за все ответишь, - грозился директор, не понимая и сам, за что должен отвечать Валера. Возможно за то, что директор сам ничего не понимал…
Но почему-то всех, ранее не заметный Валера начал раздражать. Хотя, заметьте, он ни-кому и ничего не сделал плохого. Предмет не понимания всегда становится предметом раздра-жения, а предмет не достижения становится предметом ненависти. Мне кажется, что учительни-ца английского уже начала Валеру ненавидеть.
Но больше всего зла Валере желала Настя – ведь он ее так унизил. Ведь она уже приго-товила свои сногсшибательные трусики-стинги, она так хотела показать стриптиз и не Валере, а Вадику. Ну что он возле той Лариски крутится – у нее же ни фигуры ни рожи. А теперь вот…
Да, она проиграла, но никто не желал смотреть ее стриптиз. Вадик пошел провожать домой Лариску. Ой ли, только провожать…
- Сволочь, - злобно повторяла она, когда кто-то напоминал ей о случившемся.
Глава четвертая. О знаниях, как ненужной силе. И о силе, заменяющей знание.
Поздно вечером Валера вернулся домой. Естественно, матери на работу позвонили и она что-то знала, а может и не знала, а лишь, как все матери мира, волновалась за своего сына.
- Валера, что случилось? – глаза матери были красные, она плакала.
- Ничего, мама, они разберутся – я ни в чем не виноват, - спокойно отвечал Валера.
- А что милиция?
- Милиция ничего – они ищут виновного, которого нет.
- Но мне позвонили… Я не могла приехать – не кому было подменить, а у нас произ-водство.
- И правильно сделал, что не приехала. Это лишь лишние волнения, - Валера подошел к матери и нежно поцеловал ее в глаза.
Такого мать Валеры не ожидала от своего сына. Все годы их совместного проживания характеризовались постепенным удалением сына от матери. В последнее время все сводилось к разделению определенных функций сосуществования на одной территории, как-то: еда, одежда, уборка и, для соблюдения правил, формальная заинтересованность делами в школе. Никаких особых нежностей, никаких особых знаков внимания. Многие семьи так живут и все это можно назвать, как привычка жить вместе.
- Ты действительно, наверное, стал взрослым, - тихо сказала мать, - и как-то не заметно.
- Да я всегда был таким, только я сам этого не знал…
И тут вдруг зазвенел звонок у входной двери.
- Кого это нелегкая принесла, - мать пошла открывать дверь, продолжая размышлять в голос, - может это папаня надумал на совершеннолетие сына объявиться…
Но кто-то, очень не терпеливый, уже начал стучать в дверь и при том очень сильно.
- Да иду же, иду, - мать торопливо открыла дверь.
Дверной проем закупорили две огромные человеческие туши. Мужчина и женщина бы-ли настолько толсты, что их тела телами называть было как-то не с руки.
- Где этот гаденыш! – закричала мужская туша, гневно тряся своими многочисленными подбородками.
- Кто Вам нужен? – мать сердцем чувствуя, что пришли к ее сыну, стала в двери, ин-стинктивно пытаясь защитить свой дом и сына.
- Где этот гад, покалечивший моего сына, - туша как бы делал движения, намереваясь проникнуть в квартиру.
Позади этой туши, другая – женская, то же порывалась прорваться в квартиру, при этом она только мычала. Коридор маленькой квартиры наполнился смрадным запахом самогонки. Лука и еще чего-то очень не приятного. Это были родители Коли Поречного, того самого Кольки Быка.
Валера вышел к своим незваным посетителям.
- А-а, это ты сволочь! Анну, иди сюда! – закричал отец Кольки. Переступая порог квар-тиры.
- Я не трогал Вашего сына, опять очень спокойно сказал Валера, стараясь отодвинуть мать от двери, - Вы посмотрите на меня и вспомните своего сына, я же слабак, в сравнении с ним.
Какие-то маленькие, но выпученные глазки, в обрамлении небритой жирной кожи уста-вились на Валеру.
- Да я тебя в бараний рог, - и здоровенная пятерня раскрылась во всей своей угрожаю-щей злобности перед лицом Валеры, а туша весом в два центнера пыталась навалиться на его худощавую фигуру.
Валера, сам того не осознавая, применил технику айкидо: когда нападавший сместил свой центр тяжести до крайней точки неустойчивости, Валера, используя его же руку, как рычаг, перевел движение нападавшего в другую сторону. Инертная масса была очень большой и удар головой о косяк двери тоже был очень сильным. Но на сей раз лоб оказался тверже деревянного косяка. Громадная туша зашаталась, глаза ее стали еще более выпученными и, повинуясь силам инерции, еще не переставшими действовать, отец Быка вывалился наружу, сбивая с ног свою жену. Грохот падающих тел, создал иллюзию землетрясения. Падающие тела проломали перила лестничной клетки и вывалились с нижний этаж, как раз на головы милиционеров, прибывших по вызову соседей, наблюдавших в глазки сцену у Валериной квартиры.
Милиционеры сильно огорчились, когда два громадных пьяных тела сбили их с ног. И чисто рефлекторно, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, милиционеры по несколько раз про-шлись своими тяжелыми резиновыми дубинками по спинам и головам упавших.
В результате этой акции наиболее пострадавшими оказались милиционеры: один из них сильно ушибся, а другой при падении разорвал свою куртку. Ну, на кого обрушился гнев стра-жей порядка не надо рассказывать…
Но на этом приключения или, вернее сказать, посещения для Валеры и его матери не закончились. Как только, громко матерясь и проклиная кого-то, кавалькада из двух патрульных машин (прибывшие милиционеры вызвали еще и подмогу) удалилась, увозя Колиных родителей, звонок у двери зазвенел опять.
- Я сам, - решительно сказал Валера и смело открыл дверь, не спрашивая кто пришел, смотреть в глазок было бессмысленно – его затерли ребята из подъезда еще раньше.
На пороге квартиры стоял Яков Адамович, учитель физики и еще некий солидный гра-жданин в очках и в галстуке.
- Добрый вечер, Валерий, - учитель вежливо поздоровался, - разрешите представить Вам моего хорошего знакомого, профессора Айтмана Феликса Оттовича.
- Очень приятно, проходите, - Валера указал рукой в квартиру.
Позади него стояла мама с большим тесаком, предназначенным для рубки мяса. Мясо в этом доме было редкостью, а если и было, то не нуждалось в рубке. Поэтому, согласитесь, странновато как-то встречать гостей у порога с громадным ржавым тесаком. Хорошо пришед-шие сделали вид, что не заметили это орудие или холодное оружие.
- Извините, Наталья Александровна, мы без приглашения, - начал объяснять цель сво-его прихода учитель, - но. Понимаете ли, Феликс Оттович, профессор и очень занятой человек. Но он заинтересовался соображениями Вашего сына по поводу теории относительности. Вы позволите задать вашему сыну несколько вопросов.
Одинокая женщина, не привыкшая к вежливому отношению и ни разу в жизни не встречавшая живого профессора, размякла и даже немного покраснела. Сразу взгляд е стал кротким и ласковым, а в голосе появились те самые завлекающие нотки.
- Ах, конечно, проходите, я сейчас чай поставлю, - мама Валеры на ходу. Как это умеют делать только женщины, убрала часть мусора и разбросанных вещей, одновременно поправляя прическу, домашний халат и пряча злополучный тесак.
Несколько вопросов вылилось в беседу до … утра. Все школьные тетради, все чистые листки бумаги и даже салфетки были исписаны – Валера объяснял профессору и своему учите-лю теорию единого поля, включавшую в себя все известные теории мира. И эту теорию он соз-давал прямо на глазах недоумевающего профессора. Вот именно, недоумевающего и не все по-нимающего. Но интуиция профессора, всю свою научную жизнь занимавшегося плагиатом (как, впрочем, и большинство всех профессоров мира), подсказывала, что этот юноша если и не ге-ний, то создал очень интересную теорию. Профессор аккуратно сортировал листики и делала на них свои пометки, в надежде потом разобраться. Он уже решил, что данная теория будет его лебединой песней в науке, а может и не песней – а гимном самому себе. А на все немые вопросы своего бывшего однокашника по институту он лишь кивал головой и приговаривал:
- … Это еще ни о чем не говорит. Все нужно проверять…
И при этом не забывал задавать наводящие вопросы, уточнял…
Учитель физики не верил профессору – он верил… Он верил в свой талант педагога, который открывал миру гениального физика. А Валера ни во что не верил – ему было интересно постигать что-то, и его вовсе не смущало и не отвлекало присутствие двух, как бы уважаемых в обществе людей.
Мать Валеры так и уснула, не дождавшись окончания столь живой и глубоко научной беседы. Ее даже не удивил тот факт, что ее сын, который никогда не блистал в учебе, скорее всего был темной тенью на фоне стремящихся познать мир, вдруг так мудро говорит и еще более непонятно что-то пишет. И так мудро, что даже солидный профессор не все понимает. Матери казалось, что он практически ничего не понимает из того, что ему рассказывал Валера – уж очень ошарашенный вид имел этот профессор, и притом все время беседы.
Эта беседа могла длиться еще долго – ведь нет границы познания мира. Но она была прервана неожиданно. Стоит заметить, что все интересное происходит неожиданно – привычное уже не интересно…
Неожиданное граничит с неизвестным, а это чаще всегда пугает.
Неожиданно и пугающе раздался громкий стук в дверь, явно послышались крики: «От-кройте, милиция!»
А ничего странного не случилось. Когда милиционеры доставили родителей Кольки Быка в отделение и начали складывать протокол, вот тогда все и выяснилось. Сначала выясни-лось, что в отца Кольки в карманах кроме ключей была большая сумма денег и при том в пред-почитаемой иностранной валюте. Деньги, как оказалось честно заработанные, так как родители Кольки владели мясной лавкой на главном городском рынке. Милиции деньги тоже были нуж-ны, сами понимаете, на благотворительные цели, то есть цели повышения защищенности зако-нодательства. И родители Кольки не пожалели денег для милиции, даже взяткой это не посчи-тав. Конечно же, получив деньги от сознательных граждан, милиционеры сразу поняли, кто ис-тинный виновник страшного преступления: повреждения куртки и удара по голове милиционера пьяным телом весом в два центнера. Выпив с супругами Поречными немногим больше чем три бутылки водки и слегка закусив несколькими кило буженины, любезно доставленным, выпу-щенной под честное слово гражданкой Поречной, стражи законности решили поиметь торжество закона, заслуженно наказав виновных.
Дверь первым открыл Валера, он лишь на несколько мгновений опередил мать, которая забыла прихватить с собой ржавый тесак для рубки мяса.
- Гражданин Кондуров? – грозно спросил, выдыхая опасно зараженный водочным пере-гаром воздух, прапорщик милиции, не заметивший, что исказил фамилию.
- Вы ошиблись, господин офицер, - спокойно ответил Валера, невольно польстил пра-порщику, тайно мечтавшем об офицерских погонах, - наша фамилия Кондоуров.
- Да мне насрать, - прапорщик направился к Валере, держа в руке наручники, запле-тающимся языком излагая цель своего визита, - ты арестован за сопротивление сотрудникам милиции при задержании опасного преступника.
Валера попятился назад. Обычного для людей страха он не чувствовал – он ощущал опасность. И как в случае с нападавшими родителями Кольки Быка, у него срабатывали ранее неизвестные ему рефлекторные действия. Он отклонился в сторону от надвигавшегося грозного милицейского прапорщика и тот по инерции навалился на … подбежавшую сзади мать Валеры. Женщина, опять же инстинктивно закричала только свойственным женщинам неподражаемым голосом, говорящей сирены:
- Караул, насилуют!
Шум поднялся неимоверный. Соседи, наслышанные о грабителях в милицейской форме зазвонили во все свои телефоны во все бесплатные службы города, включая и горгаз (кто-то пе-репутал – бывает). И не успел еще поднять своего нетрезвого товарища еще более не трезвый молоденький лейтенант милиции, как у подъезда послышался вой сирены и топот ног. Нет, опе-ративность наших служб здесь ни при чем, все гораздо проще – утром все дежурившие по горо-ду патрули, возвращались для передачи дел. А врачи, пожарники и газовщики, хорошо отоспав-шись в спокойную ночь, даже немного обрадовались некому происшествию – этим службам, как и всем людям тоже порою хочется приобщиться к чему-то важному, а судя по лихорадочным звонкам ЧП назревало колоссальное.
Но на этот раз всем прибывшим немного не повезло или повезло, как это понимать: ЧП, вроде бы, было, а катастрофы – нет.
Группа спецназа в черный масках, вооруженные автоматами; пожарники., поговари-вающие о возмещении убытков за ложный вызов; два врача скорой помощи, кинувшиеся на по-мощь пьяным милиционерам, но понявшим, что на сей раз их помощь никому не нужна, и участ-ливые соседи – все создавали невообразимый шум, близкий к первозданному хаосу. А в завер-шение, как последний мазок мастера к данному полотну, подъехала машина МЧС, громче всех озвучивая сиренами свое прибытие.
Совсем не трудно догадаться, что по всеобщему мнению первопричиной всех этих вол-нений была семья Кондоуровых, состоящая из одинокой женщины и ее сына. Воспитанные на телевизорах с их вечными сериалами и криминальными хрониками, обыватели уже начинали представлять себе семью маньяков, торговце чем-то ужасным, растлителей или похитителей, мафию и все прочее.
Первыми за дело было взялись… Нет, не милиционеры, а пожарники, которые первые начали апеллировать к милиции и требовать порядка – им нужно было отчитываться за израсхо-дованный бензин, 92% которого они будут вынуждены отлить для собственных автомобилей. Врачи «скорой помощи» не очень спешили в свои больницы. Жизненный опыт подсказывал им, что при таком скоплении различных служб они вряд ли кому помогут, но уезжать не стоит - мо-гут быть последствия. Спецназовцы делово направляя во все стороны автоматы, были готовы ко всему, даже к тому к чему их никогда не готовили.
Наиболее активно начали действовать ребята из службы МЧС. Они делово, не обращая на все остальные службы, направились к квартире, но соседской, так как очень быстро опреде-лили по звонку место откуда он производился. И как оказалось не зря. В этой квартире, этажом ниже, двенадцатилетний кому ребенок, а кому прыщавый балбес, пользуясь суматохой, пытался пробраться в соседнюю квартиру по балкону. Там, как потом окажется, у него была его уже семьдесят седьмая любовь. Но каскадерской подготовки у него явно было недостаточно, и он застрял между пролетами балконов, вися с одной стороны на руках, а с другой – на кончиках пальцев ног.
Лихие парни из МЧС быстро его сняли и начали звать на помощь парней из «скорой помощи». Заодно и трезвые милиционеры решили внести свою лепту в расследование очередно-го случая. Ну, а пьяные милиционеры, вместе с дежурной бригадой, а также свидетелями в чер-ных масках пытались составить протокол предварительного дознания. Из слов, записанных в протоколе, следовало, что на сей момент, Валера являлся если не самым злостным то, по край-ней мере, самым сильным нарушителей правопорядка. Оказывается, он сумел за один день пока-лечить своего однокашника, его родителей и милицейский наряд. И только для того, что бы справиться с ним были вызваны все свободные службы города, включая и пожарную команду.
Сорокатрехлетний старший лейтенант милиции, хотя и переслужил несколько своих сроков в данном звании, все же с явными сомнением собственноручно составлял этот протокол, с удивлением поглядывая на Валеру и его мать. А когда предполагаемые соучастники оказались в некоторой степени интеллигентами: один учителем, другой профессором (ну не такими, как милиция, но все же…). Но профессор оказался профессором того университета, в котором учил-ся сын этого старшего лейтенанта. Кстати учился на первом курсе и плохо учился… А тут еще в комнату, где составлялся протокол, громыхая своими огромными ботинками и щелкая затвором автомата зашел старший спецназовец и предупредил, что они уезжают…
Старший лейтенант милиции подумал, что на этот раз его точно уволят, если все, что он написал, не окажется правдой. А чтобы все это оказалось правдой, нужно было бы арестовать Валеру. И вот тут-то выяснилась еще одна великолепная причина, чтобы совершить этот столь распространенный акт правосудия в любой демократической стране – у Валеры не оказалось паспорта. Согласно запротоколированным данным, гражданину Кондоурову Валерию Валерье-вичу еще позавчера исполнилось 17 лет. Таким образом, он имел полное право стать полноцен-ным гражданином своей страны и поиметь паспорт, удостоверяющий данный статус. Но, увы, данным правом обозначенный гражданин не воспользовался. В условиях, когда был обнаружен столь вопиющий факт, никто и не вспомнил, потому что не знал, закона, дающего претенденту возможность растянуть получение паспорта на полгода.
А гражданин без паспорта уже и не гражданин, а асоциальный элемент.
Итак, в результате проведенных следственно-оперативных мероприятий было установ-лено, что асоциальный элемент, неопределенного возраста (ага, паспорта то нет, а свидетельство о рождении никто и не спрашивал) совершил массовый дебош и спровоцировал массовые беспо-рядки, оказав при этом жуткое сопротивление милиции и травмировав множество граждан.
Но и это было еще не все. Когда, обиженный отсутствием тяжелой и ответственной ра-боты, спецназ пытался быстро покинуть место массового скопления людей в форме без видимых на то причин, сделать им быстро это не удалось. Такое скопление различных служб бесследно не проходит.
Перво-наперво к подъезду этого дома начали подтягиваться жители соседних подъез-дов, соседних домов и даже кварталов. И чем больше их становилось, тем увереннее толпа зевак превращалась в столпотворение. А от столпотворения к народной массе один шаг.
И вот уже, как бы случайно, в этой массе появились плакаты с различными требова-ниями народа, начиная от снижения цен и повышения зарплаты и заканчивая требованиями сме-нить правительство и государственный строй.
Ну, и как тут быть без прессы…
Привыкшие ко всему спецназовцы и те были не готовы к вспышкам фотокамер и теле-объективам, желающим вскрыть подноготную сторону их опасной профессии. Спецназовцы начали возмущаться с применением приемов самозащиты и специальных средств типа приклады автоматов и подковки ботинок.
Положение еще более усугублялось. Народа становилось еще больше. И когда Валеру в наручниках попытались вывести из подъезда, огромная масса народа требовала его освобожде-ния. Люди кричали разные оскорбительные слова в сторону власти и ее представителей. В ни в чем не повинных солдат спецназа летели тяжелые предметы, в том числе и пустые бутылки, со-держимое которых еще более подогревало революционную сознательность масс.
А что же Валера… Валера выглядел внешне очень спокойным, даже удивительно со-вершенно спокойным. Весь его облик говорил, что все происходящее его совершенно не касает-ся, а значит и не волнует. Он опустил руки, расслабил мышцы кистей и наручники слетели сами по себе. И когда спецназовцы успешно покинули поле не равной битвы со своим народом, спря-тавшись в свои машины, к ним пробрались и милиционеры, забыв или просто бросив материалы расследования. Скандирующая различные лозунги толпа направилась в центр города выяснять отношения с властями.
Валера остался один на улице. Утреннее солнце постепенно становилось дневным, воз-дух прогревался, Валере стало холодно. Он решил зайти в дом. Раздумывая о происходящих событиях, он медленно направлялся к своей квартире. Открыл дверь и …
Не думаю, что он предполагал другие события – Валера попал в ту самую квартиру, с которой все началось.
Глава пятая. Заключение. Или - нужна ли нам свобода…
В этой квартире все изменилось. Исчезли комнаты как таковые – было лишь простран-ство с твердью под ногами и светлой высью над головой. Не было приемной с секретарем ку-кольного вида за стандартным письменным столом. А были те, кто принимал решения в этой точке континуума. Они стояли все рядом все такие сосредоточенные и серьезные. И Валера по-чувствовал всю важность момента, когда вопрос имел право задать он. А то как-то получалось, что после посещения этой квартиры и подписания контракта с ними, вопросы задавали только ему и он вынужден был отвечать.
- Для чего?... – вот так прозвучал вопрос Валеры.
- Снять ограничения и освободить разум от пут, - ответил, по всей видимости, самый старший.
- Вы считаете, что можно нарушить естественный процесс? – Валера говорил с ними, как равный.
- Мы так не считаем, - ответила, хотя ее не просили, та самая мымра в очках, поменяла выражение своего лица на разумное вместо недовольного, - но все, что происходит, происходит в рамках естественного процесса.
- Вмешательство – это тоже часть естественного процесса, - защищал свою подругу тот, кто раньше был кукольным манекеном, а сейчас приобрел нормальный вид.
- А ответственность – это тоже часть критериев оценки естественного процесса, не так ли? – Валера посмотрел в глаза той, кто раньше была мымрой (а почему была?).
- Ответственность – условность. В проистечении континуума все категории временных разумных – условности, - молодой, но, по всей видимости, очень уверенный в себе бывший ма-некенный исполнитель, доказывал свою временную мысль, - Ген торможения разума заложен механизмами континуума пространства-времени и его освобождение – условность.
- Так мне с этим жить?
- Освобождение разума – это благо, - прожужжала мымра своим противным голосом.
- И это Голгофа, - тихо парировал ей Валера.
- Голгофа шанс возвыситься одному и путь воскресения для многих, - прозвучала чья-то очередная мысль, претендующая на мудрость.
- Возвыситься, чтобы быть униженным, - Валера все пытался найти контраргументы.
Бессмысленный, вроде бы, разговор. Но, как любил говорить мудрый сельский фило-соф Марко Никонович: «Самые скучные разговоры с умными людьми – сказал два три слова и все ясно. Скучно с умными. Другое дело дураки – с ними не интересно. Вся жизнь – борьба, борьба умных с дураками».
Воцарилось молчание. Вся мудрость человечества или не человечества в тишине не ска-занных слов, в громадном безмолвии бесконечности. Валера посмотрел на всех присутствующих в данной области пространства и мысленно согласился со своей участью – иметь освобожден-ный разум.
Данная область пространства исчезла, модифицировалась и Валера очутился в своей квартире. Квартира выглядела словно после погрома, мать пыталась навести порядок. Валера начал собирать разбросанные вещи, какие-то листики бумаги. Он посмотрел на них – это были некоторые утерянные в суматохе профессором Айтманом листки излагаемой Валерой концепции теории единого поля. Валера посмотрел, улыбнулся и скомкал эти листики с бесценной для кого-то информацией. Он уже знал, что данная теория выглядит совсем по-другому – ведь все меняет-ся, даже глобальные теории.
- Так что же все же произошло, Валера? - спросила мать.
- Ничего, мама, это был лишь миг освобождения разума.
- Это ужасно, тебя же могли арестовать ни за что…
- Разум нельзя освобождать, по крайней мере в данной точке: в данное время и в данном месте, - и Валера выразительно постучал себя по лбу.