1
Бродягой быть такая радость, весь мир сложить к ослу
копытам
Да только грубость это слабость и для красы и для
джигита
Зной.
Кругом, палящий зной, да только если утром рано вышел из приюта своего, то страннику всегда легко.
К обеду будешь далеко.
Вот чайхана сверкает синей гладью смальты, то будто храм из глины и огня приветливого и душистого напитка, от чая сила, а вся грусть слегла.
Прохлада в русле от арыка возникает, идёт к столам, и будто мудрость прибавляет всю жизнь уж обсудившим старикам.
Но вот, нахальный, путник молодой приходит, как к себе домой и требует еды, напитков, а видно сразу, что лихой, не ждёшь его монеты звонкой.
А как даёт, то спросишь сразу, где заработал кареглазый. Твои глаза быстрее ветра они в орбитах бегают и пляшут, быть может, ты работал месяц, а может, ночью промышлял. Осла не привязал, не аккуратен, сначала б, ты скотину покормил, ведь он шагал, а ты сидел на нём и песни напевал.
Вам старикам меня учить пристало, вы мудрость свою чаем разбавляли, а я издалека и требую заботы, зачем не дать чайханщику работы. Пусть с углей жарких снимет он котёл, да не забудет, свежую заварку всыпать. Люблю я чай зелёный по жаре, он сердце выправит и разум обнадёжит мне.
Забудь о разуме, когда старик всё слышит, он дольше ведь тебя на свете дышит. Поклон не стоит ни динары, а может сослужить большую службу. На, пей быстрей и ешь свою лепёшку. Покажем мы тебе дорожку.
Ушёл наш путник молодой, не только он в еде лихой, он оскорбил честь стариков, придётся дать ему урок. Не знаешь, общества не суйся со своей монетой, окажется она фальшивой, тут пожили уже на свете и знают колдуна.
Вот он сидит, молчит, хоть взглядом может осудить на вечные мученья, не будет он читать нравоученья.
Ушёл и след его затерян, стеклянным воздухом уносит образ в небо.
Да только тучи в нём видны, минуешь бури, не минёшь судьбы.
2
Рассудок бьётся в сетях ветра, готов покинуть он
тела
Не буря, страх, рождённый ею, убьёт вернее, чем
стрела
Знакомимся, Фаим, герой наш безрассудный, он вечно пыльный странник дорог пустынных и вписан точными мазками в пейзаж восточный.
Он весел, груб, отёсан кое-как, но есть и в нём душа, он кормит птичку, не спеша, которая плечом его спаслась, в усталости своей не в силах песок калёный выносить.
Есть благодарность в мире, и не в руках аллаха, есть.
Взлетела птица, путь её широк, и нам двуногим путникам известен мало.
Вот перед нами путь так путь, простёрся он, бескраен, от океана и кончен тихим океаном.
Но света край нам невдомёк, у нас свои заботы. Свои, да тучка всё растёт, да вот она, уже не нужно голову ломать, чтоб видеть этот страх. Он виден вам воочию и может быть рукой дрожащею потроган.
Фаим беспечен, но не глуп, мешок на голову ослу уже надет, и силиться теперь Фаим его сложить упрямыми ногами на песок горячий. Нет животного, глупей, упрямей только есть, но он же. Уже над головой пророчество сбывается, а наш герой с ослом копается. Вот не увидел бы он зной, сгустившийся до злобы из калёного песка, не видели б его глаза природное беспутство, так и не страх его бы взял, а было бы одно геройство.
Но знаем цену мы герою спящему, ему цена не настоящая. Проспал свой страх и вышел в люди, а если видел и стерпел, то стал действительно героем и уваженье будет, всего земного населенья.
Не заслужил таких похвал Фаим, он задрожал осиной, хотя осины не видал в краях пустынных. Вой ветра, шёпот поднебесья, для человека худшей вестью в ушах стоял и поднимал с него попону, мешок с осла срывал.
Нет бури равной, - в море, в небесах, - песчаной беспредельной, стоит стена из каменных песчинок и мнет всё на своём пути. Ему б, Фаиму, укрепить свой дух молитвой, да не знал он их, и родом был без веры, хоть мусульманской, хоть любой, без веры жить нельзя. Да, ладно б жить, нельзя и умирать. Страх одолел его.
Он заползал в него змеёй и душу по кусочкам вынимал, что делать, если ты не знаешь уже кто ты, кем был, и где твой дом родной.
3
Кто ищет «Что» своей внутри природы, тот утеряет
своё «Я»
Расплата долго выжидает, но иногда она
скора
Не на земле, внутри тебя потерян компас. Терялось быстро твоё «Я», Фаим в пустынях оголтелых. И вот стоишь, стряхнув песок горячий, и если смог бы, плакал, но нет души-то, нет, хоть «плачь» зови спасеньем, он не придёт к тебе на помощь облегченьем.
Не знает бедный человек, идёт борьба миров и потрясает до основ их слабые сердца. Сейчас на сцену выступала Хазма, великая правительница мира. Подвластны ей желанья душ, когда они собрались в стаи. Всё население планеты под властью у неё, она не знает каждого, но все известны вместе ей.
Уткир, волшебница, всегда на нашей стороне, но если мы отдельно бредём по жизни, наедине со своей думой. Не может стадом управлять Уткир. Известен каждый ей сполна, но только лишь, когда один.
Хазма искала проводник в мир единиц людских, а тут стояла уж Уткир, не пустит никогда в свой мир. Когда сцепились смертным боем непримиримые волшебные враги, устроили большую схватку, утихли все мирские непогоды.
Не совладать природе с волшебством, не хватит мочи в схватке с волшебницами дня и ночи.
Победа в этот раз на стороне ночи была. Хазма уж прогнала Уткир.
Лишённого души испугом, среди людей она нашла, теперь воспользуется им.
4
Пути не ждут от вас решений тут каждый сам и
по себе
Спеши в труды преодолений, пусть труден он себя
любя
Фаим, растерянный, остался на песке. Не понимал он, что творится в мире, был слаб он так, как слабый человек, ещё ослабленный большой утратой. Когда над головой ударил гром, то мир наполнен плотной ватой. Когда звенит душа, забытой притяжением земли стрелой, то это значит, пустотой она объята.
Но путь лежит перед тобой, он не стал короче, ни от бурь пустынных, ни от потерянной души, стремленье в путь превыше смерти. Идёшь, Фаим, - иди, но только помни, на пути стоят преграды ада.
Бредёт наш странник, собирает пески на ноги. Идёт, уже не чувствует тревоги, просто знает, что опять блуждает, круги в пустыне нарезает.
Один, второй, уж раз он падает без сил и видит человека.
Жалок его вид, не красит его бледность и пустыни бедность. Он сам пустыня, он сам древней песков, но говорит по-человечьи.
Фаим, ведь ты, Фаим, тебя я знаю, ты бродяга, припасена должна быть фляга в узлах у твоего осла. Будь другом, напои меня. Клянусь не сделать лишнего глотка, лишь жажду приглушить, и смерти в отдаленье от жилья не допустить.
Дай воды, чуть-чуть и снова можешь возвращаться в путь свой трудный, а чтоб дорогу облегчить я укажу тебе и не примерно, точно, куда идти и, на звезду какую взор свой обратить.
Обмен наш будет равноценен, хоть для меня бесценен.
5
Добром, успевший поделиться, из родника судьбы
напьётся
А жадный, хоть душой взорвётся, но не получит
ни гроша
Но как сказать, чтоб понятому быть, тому, кто не подвластен милосердью.
Бездушный перед ним стоит Фаим, сейчас произнесёт отказ, и сам погибнет он.
Друзья не падают из туч, они летают в небе.
Увидела, та птица вдруг, что друг в беде, в своём слепом раздумье. Спешит на помощь, последним, что осталось, поделиться, даёт ему свою, пусть маленькую, но очень верную душонку.
Фаим, возьми, тебе она сейчас нужней, так говорит она, хотя и знает, жить не будет птица без души и до заката дня.
Фаим услышал лишь, бери, и он её берёт, откуда в чувствах пустоте узнать, что друга убивает.
Как только птичья песнь вошла в его телесные пространства, он снова чувства обретает.
Глаза его как молнии любви, душа поёт, он взор свой на дервиша обращает.
Когда беда настигла одного, он говорит, то тут беды не миновать, и должен путник путника спасать, не дать другому холмиком взойти у края бесконечного пути.
Указан путь спасённым человеком, кто лучше знает тайны звёзд, чем дервиш древний.
6
Ты не забыл условий наших, наградой будет
сладкий сон
Кто сну желает долгих лета, тот познаёт успех
совета
Не долог даже длинный путь, коль верно направленье. Ступил, ступил ещё немного и вот уж близок к завершенью твой переход, а путь закончится не скоро. Всё знает только бог, когда совсем его остановить. Быть может, долго будешь жить, Фаим.
Уж вечер, стражники ворота закрывают, но успевает наш герой пройти, хоть в этом должно повезти. Теперь дойти до караван-сарая и упасть. Усталый путник долго должен спать. Осёл накормлен и привязан, и видит наш Фаим, расслабив члены, вытянув разутые ступни на запад, сон, снизошедший до земли. Спустившейся с небес Уткир хитрейшей он показан.
Идёт война миров, но вас людей тревожит это редко.
Не знаешь ничего, - всегда в спокойствии пребудешь.
Война не прекратится никогда, и будет вечной, ты, лишь не попадайся сгоряча под рук всесильных волшебство. Умом своим беспечным, мирским, несдержанным в решеньях, ошибочных, порочных не шевели, а слушайся меня, плохого на сегодня тебе уже не будет.
План есть, осуществишь его и обретёшь покой душевный. Не расслабляйся очень-то от птичьей радости и дара, он очень короток делами, и не справляется с делами человека. Неделю, больше с ним не проживёшь, пока души по жизни впору себе не обретёшь.
Не вздрагивай, от страха, ты мне опять мешаешь махом своей ноги не мытой и бороды небритой.
Во дворце, у визиря султана прекрасная особа есть, она выходит завтра замуж. Богатства много визирь тот уворовал, у бедного теперь султана, оставив должность лишь одну ему домашнего тирана.
Причуды бедных хорошо известны, но нам они не интересны, повыше надо полетать уж если душеньку спасать, то надо пользоваться птичьей. Поэта дар ты получил, не знал об этом, так узнай. Побудешь, потерпи лишь завтра ты поэтом.
По прихоти богатства дева та, уж до того дошла, от папочки имеет разрешенье, идти, но только за того, чьё виршей угощенье покажется вкуснее и обильней.
Объявлено давно, уж поданы прошенья, но так и быть устрою я тебе надёжное от визиря решенье. На площадь приходи, базара завтра там не будет, а будет пир и наслажденье для масс народных и особ, высокого происхожденья.
Победишь, и дам тебе очередное испытанье, его пройдёшь, и душу обретешь до века, а с ней заботы повседневно, но будешь, зато жить.
7
Есть силы зла, они везде витают и подсознаньем
управляют
В раздорах их ты выживаешь, но будешь смертный королевы
пешка
Шумит базара площадь не торговлей, хоть огревай, кого оглоблей с места не сойдет, прилип он к месту плотно, и держит оборону. Однако, стражники помогут тем, кто участвует стихом, основы разбивает брака, соревнованием случайным, от песен слов обозначаемым. Шелка с равнин Шанхая, самоцветы с Уральских гор блистают, знать украшают золотую, и опахала обвивают пёстрый двор дивана, прохладу душную мешают с дымным благовоньем.
Робеет путник наш Фаим, не чувствует в себе поэта, а думает, что песня спета, ещё лишь несколько деньков не миновать ему прощанья до заката. Но слушает, в ряду сидит почётном и очереди ждёт.
Вдруг чувствует, что кто-то его зовёт. Да так зовёт не просто, а будто в мозг его вступает, и там уж оглашает приговор. Хазма, откуда здесь Хазма, соперница она, зачём поэту на день помогает.
Не нам понять интриг небесных ходы, попить в жару воды вот наши все заботы. Фаим расстройство дум не показать стремится и просит у слуги напиться, а сам прислушался к себе и начинает понимать, зачем Хазма пришла его спасать.
Уткир, добра, но Хазма зла, что может устоять напротив такой силы, ни та, ни эта не желают рисковать, их ставки только верны.
Хазма толпою управлять обученная с детства, а ведь сейчас толпе решать, не только власть имущим, кто будет из поэтов лучшим.
Хоть птичья душа у Фаима, но доступа не будет в неё вступать Хазме, так изнутри способна поддержать сама Уткир.
Ну, вы волшебницы хитры, так думает Фаим. А сам уж потихонечку дрожит, совсем немного уж поэтов перед ним пока сидит.
Суров закон, кто не понравился, тот вон, ступай к себе на крышу, пусть родственники слышат твой позор.
8
Плоды любви ты пожинаешь, не ты ведь урожаем
станешь
Любовь сильна тут спора нет, но вот зачем она
сложна
На возвышение Фаим выходит, вдох, выдох, что тут происходит.
Грудь полнится любовью к красоте, он говорит слова не те, которые всегда в нём содержались, они вдруг испугались своей природной наготы, слились в объятия, танцуют, веселятся, забыли, для чего им человек велел предназначаться.
Они теперь ковёр, ковёр и самолет, они готовы уносить в полёт любого, кто осмелится хоть слово донести до разума, опутанного дымкой, такой любовной красоты, что можно бить всех плеткой верткой, никто не возразит, а будет лишь просить ещё, ещё, ещё.
А хочешь, в море уведёшь, построишь тонкой лентой, по одному начнёшь топить, пока не сгинут в волны, а ты всё будешь их катить.
Тебе стоять не гоже, ты будешь миром управлять, на троне восседая, а не они ничтожные.
Качнулись сомкнутые волны над головами смертных душ, победа Хазмы.
Каждый свернул в комок презреньем смерть души поправ и думает о вечном, - то Уткир вползла, своими щупальцами вертит, не стесняясь больше боли человечьей.
Победа. О, ты ль пришла на площадь.
Пиррова победа. Нет ни одной души свободной, нет ни одной не подчиненной.
Среди толпы одна стоит, то ли согнулась вдруг, иль руки подняла, сама не понимает, но идёт, заворожена, идет и плачет и смеётся.
О, мой Фаим, мой рыцарь нежный, готова пренебречь обычаем я и сразу лечь к тебе в объятья. Умру, но буду, счастлива тогда, бери меня, бери меня.
И тут толпа взорвалась, бери её быстрей, на площади бери базарной, пусть будет вам союз, общественной любовью освещен, презрен закон от века мусульманский, желаем счастья совмещенья, минуя все благославления.
Один Фаим не стал безумным, когда безумие поэта отлегло. Разорвано внутри всё, все цепи на куски порвались, ненужные лохмотья они.
Когда была Хазма так занята толпой, его Уткир подстерегла, не смей безумная твоя душа, не смей послушаться толпы, владею я тобой одна.
Ты, помнишь строгий уговор, так слушай, пока безумны все и уж молчат, подавлены Хазмой, верь, навсегда ты мой.
Ты, видишь эту красоту перед собой, да видишь, но и вижу я, что ты слепой душой. Кто может обмануть меня, не ты, не любишь ведь её, не знаешь, как зовут, а взялся покорять. Вот получай ничтожный смерд, задание моё, пока от страсти не сгоришь, не ввергнешься в любовь, до сжатого смертельно горла, ты не получишь, ни её, и ни себя, - возврат души тебе отложен.
9
Как пустоту наполнить пустотой, не мысли, сначала
запасись ведром
А там беги, спеши пока вода в нём, коль голова
дырява
Как полюбить, когда не гложет сердце ни одна черта, когда смертельная тоска на пятки наступает, когда ни времени нет, ни желания, особого, того, которое любовью вызывать положено. Что делать с девушкой, которую не любишь, как поступить когда она готова всё отдать, а ты не можешь ничего, не только в связи с клятвой, а просто потому, что так устроена твоя душа, пусть птичья, но пока твоя, и пусть дана лишь на два дня, но как её ты переступишь.
Всё в городе спокойствием наполнилось, оставлены они одни для внутренней борьбы, всё развели вокруг те чары колдовские, они теперь одни.
Так что, ну, просто ничего.
Хотя бы время было, тают дни, душа ко времени слабеет, так ничего, как будто Фаим и не умеет. Она ему твердит, люблю, а он лишь головой качает, что делать?
Наступает час, когда ему уж легче умереть, чем деву нелюбимую терпеть.
Но, чудо всё же происходит. Уходит птица из души, пока он был один, он мог бороться с жизненной невзгодой, мог путь держать и без души, ослом довольствоваться мог, лишь пяткой зло на нём срывая.
Что вдруг произошло, какие измененья в мире.
Старик колдун сказал ему из чайханы. Прощу, и душу временно свою к тебе впущу, я стар, но от любви страдал не так как ты. Умел я сердце слушать и быть любви послушен.
Бери, люби, но помни милость, никто не будет в мире без прощенья, и ты не будешь в мире без него, прощаю я тебя, мне хватит до конца предназначенья того, что остаётся у меня в привычках от души.
Мои воспоминанья заменят молодости пыл, оставшийся случайно в старике.
Как только это он сказал, тут, словно ожил сердцем рыцарь, упал на землю, на колени, всё сжалось у него внутри, и понял вдруг он ясно - то происходит от любви.
10
Когда бушуют капитаны, моря молчат
и океаны
Придётся ждать у них согласья, свои дела решать
судьба
В занятии тяжёлом оставили мы наших злых волшебниц.
Они ещё озлобились за время, когда боролись каждая за свой кусок владенья миром.
Особенно разбушевалась Хазма. Упущен был ей тот момент, когда из властного повиновенья безвозвратно ушёл свободный человек. Ну, нет, такое допустить нельзя, последних сил и чар не пожалею, убью его, и, может быть, себя. Себя, подумаю, вот мысль пришла, голодною подкормленная злобой. Придёт на выручку не ум, так колдовство. А чтобы интересней было, то заколдую не его, отступника, а пользоваться буду его любовью, пусть в мучениях гибнет. Она сказала так, и слепнуть начала Янгюль, так её звали, нашу героиню. И этого ей мало, коварной Хазме, она лишила её речи и осязание украла. Что бедной девушке досталось, её спасала лишь любовь одна, которая ещё осталась.
Фаим на руки её взял, унес в дворцовые палаты и над телом недвижимым так заплакал, зарыдал, как будто разум потерял.
Нет в жизни счастья, одни ненастья.
Влюблённые остались в своём горе, волшебницы же вышли мерить силы в поле и дрались там, пока уж сил у них осталось лишь на ползучую змею.
Упали обе на песок пустынный, и только отдышавшись от борьбы, вдруг разом дружбу предложили. Какая дружба у таких особ, позвольте сомневаться, но мир возможен и у них, до новой смертной схватки.
11
Едва нашлась причина горя, спеши исправить
злую долю
Поклоны бей противнику, когда твоя неправда
сторона
Все силы удалились, покинули повествованье, одна печаль преследует героев.
Что делать им покинутым всесильными, да ещё в страшных чарах колдовских.
Янгюль, красавица лежит, почти не дышит, а рядом, руки заломив, и сам уж ничего Фаим не слышит. Отчаянье настало, но и оно бывает продуктивно, не обратиться ль с просьбой к старику, ведь в суете прощение оказано ему, а он ведь сам так и не извинился.
Быть может его искреннее горе поможет девушке лишиться злобных чар, и он отправился на поиски враждебного когда-то старца. Его нашёл он у дороги, сидел старик и улыбался, на посох свой он руки положил и выслушал все сбивчивые речи.
Молчал минуту, а потом сказал, ты честно говорил, я тебе верю, но сил моих не хватит на такое дело. Стой, не плачь, ещё не всё сказал, я помогу, но только если предков духи помогут уже мне. Я буду вызывать, но в очередь всех умерших в моём роду, они дадут нам знать, когда дождётся бедная Янгюль освобожденья или угодно богу положенье.
О, аллах, высоконебный, правый, как пересказать, кого пришлось Фаиму увидать, какие страсти претерпеть в общении, что пережил он, мы не в силах описать, особенно, когда пришло решенье. Из строя выступил измученный старик, он был глава древнейших уважаемого рода. Он выступил и огласил свой приговор, едва не рухнув на колени от усилий, так тяжело покинуть мир иной.
Мы обитаем в царстве мёртвых, принято считать, что мы не видим несправедливости подлунные, но всё не так. Мы рады помогать всем любящим, ведь были мы живыми, и наши души рвутся из земли, а у кого и с неба, - хотим помочь. Сказали, помогите, и рады мы, хоть чем-то обеспечить мир любви, а сами удаляемся, теперь уже навеки.
12
Потёмки в бурях сами ветры разогнали, устали
все
Мы это знали и спешили сказать вам, вся ребята
сказка
Дорога, лишь дорога впереди, идут по ней любимые герои, отстали от них духи тьмы, до времени, так что же. Всё временно, и нас уже не будет, когда прочтут потомки о любви, которая случается в пустыне, как здесь боролись силы тьмы, со страстью человеческих сердец. Истории конец любезной и прекрасной Янгюли и нелюбезного, бродяжного Фаима.