Обветренные временем страницы в пыльной розовой обложке. Засушенный кленовый листок оставил на одной из них темный след. Листок давно рассыпался, но след остался. Округлые буквы уже не детского, еще не взрослого почерка старательно складывают незатейливую мозаику ежедневности. Ближе к последним страницам почерк меняется, мельче и нервознее летят вперед буквы. И, кажется, вместе с ним меняется едва слышный издалека лет юный девичий голос.
25 августа (подчеркнуто) «Дорогой дневник!
На дворе лето, и все ему рады.
Только я грущу.
Вчера случилось то, что рано или поздно происходит со всеми девчонками:
я стала женщиной.
Если конечно это может сделать из пятнадцатилетней девочки женщину.
Помнишь, как увидев падающую звезду,
я загадала желание, чтобы именно он был моим первым мужчиной?
Он был высоким, загорелым, взрослым.
Когда он гладил меня по бедру, внутри меня будто что-то вспыхивало…
Так вот, я хочу рассказать тебе о том, что мое желание осуществилось.
Он пригласил меня к себе домой.
Мы пили сладкое мускатное вино, очень вкусное, и целовались. Я перестала слышать музыку.
Потом он сказал, чтобы я пошла в душ.
Стоя в узкой ванной за клеенчатой занавеской, я поливала себя водой,
оглушенная тем, что ждало меня впереди.
Ты же знаешь, я не из трусливых…
Когда я вернулась, он уже лежал на расстеленной кровати полностью обнаженный,
и я впервые увидела самую алую часть мужского тела.
Это было красиво, и мне захотелось рассмотреть получше.
Но он начал медленно целовать мое тело от пальчиков ног.
Я читала раньше, что это должно быть приятно, но я ничего не чувствовала.
Я находилась в каком-то оцепенении.
А потом мне показалось, что меня разрезали…
Я закричала. Мне стало страшно, и я заскулила громче, словно хотела докричаться до него.
Но он не слышал, или не хотел слышать.
Постепенно боль немного ослабла, и ее место заняла скука. Я начала ждать, время от времени поглядывая на электронные часы у кровати.
Дорогой дневник,
до конца своих дней буду помнить эти квадратные зеленые цифры сложенные из точек.
А также ковер на стене, сервант с фотографиями между стеклами. Обстановка у него самая заурядная. И, разглядывая, как он позирует на фотографиях: подбоченившись, по колено в море, я подумала, что и сам он зауряден.
Внезапно он поднялся и пошел переворачивать кассету в магнитофоне.
Мне это показалось нелепым: романтическая музыка ничего не могла тут спасти,
но зато я получила передышку…
Когда все закончилось - не помню, как это было -
я присела и поискала кровь на простыне.
Пятнышко было маленьким и почти не заметным.
И тут он стал предлагать мне деньги, чтобы я никому не говорила.
Он сказал, что у него хороший адвокат.
Он был жалким.
Оказывается, это опустошающе и горько – презирать того, кто подошел к тебе так близко.
Я оделась и ушла.
Теперь мне второй день больно сидеть, я надеюсь, это пройдет…
а еще у меня болит душа.. »
«Дорогой дневник,
мама прочитала тебя.
Но ты не виноват: это я оставила тебя на столе без присмотра.
Наверное, я хотела поговорить с ней, но не знала, как.
Она сидела неестественно прямо и, кажется, была испугана.
Она спросила, зачем мне это понадобилось.
Я сказала, чтобы расширить кругозор.
Она ответила, что лучше бы я прочитала еще одну книгу.
Она никогда не понимала юмора.
Я сидела перед ней, смотрела в окно и слушала лекцию о том, как опасны аборты.
Оксанка сказала на перемене, что я молодец и теперь взрослая.
Но я чувствую себя шкодливым ребенком, углубившимся слишком далеко в лес…
Больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы кто-то просто был рядом…
Дорогой дневник, почему все они думают
что мне не больно?...»
Ветер, бесстрастный читатель, листает страницы в розовой обложке. На разлинованных листках теснятся буквы, ровно выведенные синими чернилами, которые уже начали выцветать. А за окном совсем другое лето, также выцветающее. И скоро придет пора собирать в букеты свежие кленовые листья.