В августе - без мужа

       
Но ведь надо смотреть – надо смотреть и видеть! Плавится асфальт, плывет жаркий воздух, триста тысяч уезжают – куда? Триста тысяч остаются – зачем? Сонно скачут в ветвях одуревшие белки, голуби лениво клюют. Август, солнце, жара, Адриатика, море – нет никакой Адриатики, и мужа нет... Есть квартира с лепным потолком, неизвестно какой Сперанский – ну разве это фамилия!? Шлет телеграммы муж – зря не поехала, Лера! Попробовал бы он сам, если тут, все тут, а что «все» – и самой непонятно!
       
Но глаза, глаза – глаза-то у него должны быть! Можно ведь заметить, что я – блондинка, и не крашеная, прошу принять во внимание, а самая что ни на есть натуральная – разве шуточки? И глаза у меня черные, мохнатые, влажные, как два шмеля; и ноги, и грудь высочайшего качества – надо ведь замечать! Разве трудно понять, что успешные бизнесмены не женятся на дешевке!? Я не дешевка, Сперанский, я даже окончила Институт Отношений – и не каких-нибудь, а Международных! Ты знаешь, сколько стоит моя косметика!? Знаешь ты, сколько стоит мое белье?! А то простенькое абрикосовое платьице, что было на мне в четверг? Нет, Сперанский, я – не дешевка!
       
Июнь – дождь, и июль – вода, но август – в августе сходишь с ума: в шестнадцать и двадцать семь, тридцать девять и шестьдесят лет. А Лере – двадцать четыре: совсем ведь не старуха – да?

В августе хочешь сойти с ума – и Лера, неожиданно для себя, записалась на курс самообороны « Защити себя сам».
       
Вы хотите спокойно ходить по улицам нашего города? Лера хотела. Хотите чувствовать себя уверенно в любой ситуации? А кто ж, интересно, не хочет!? Хотите научиться давать достойный отпор негодяям, посягающим на вашу молодость и красоту? Тогда наш курс – для вас! Занятия в группах и индивидуально проводят опытные инструкторы под руководством мастера спорта по самбо и рукопашному бою Н. В. Сперанского. Приходите с надеждой – обретете уверенность!
       
В августе сходишь с ума. Муж, облысевший зажиточный сластолюбец с  бульдожьей мордой, летит к голубой воде, синей, зеленой воде – к чертовой летит матери! Приходите – и обретете уверенность, читала в рекламе Лера, и совершенно необходимо было: придти и обрести.
       
В офисе, на седьмом этаже, сидела за компьютером изможденная девушка с блеклыми косицами.
 
- Николай Васильевич! – крикнула вглубь она, и Лера, не позабывшая еще школьной премудрости, едва не рассмеялась, представив сутуловатого, нервного Гоголя в кимоно. Классик, однако, не явился.

Вместо него впервые вошел, вдвинулся, вкатился Сперанский, с жестким, а может, жестоким даже лицом и такими неуместными на нем, раненными смертельно глазами. Вот оно, вот оно – молоденькая Лера утеряла враз голову; аттракцион начался.
 
- Ты знаешь, Ленка, я совсем, кажется, свихнулась! – два дня спустя жаловалась она подруге. – Раньше наоборот все было! А теперь – что ж это такое происходит?!
 
- Ты, вообще, поаккуратнее, Толик – солидный человек, а этот твой – кто? А вообще – даже зависть берет! Чего ты ноешь? Отдыхай, наслаждайся – соблюдай только осторожность! – подруга, конечно же, была права.

*   *   *
       
Фотографий набралось много – восемь альбомов. Устроившись в постели коммерсанта, они увлеченно изучали свидетельства прошлой жизни. Особый интерес Сперанского вызывали фотографии свадебные.
 
- Потрясающе, - повторял он, разглядывая непорочную Леру и бледного от счастья бульдога. – Потрясающе. Всегда я завидую новобрачным. Не за то, что будет потом – потому что ничего хорошего потом не будет, а за этот вот, единственный день, который у них уже не отнимешь! Ты ведь была тогда счастлива, Лера?
 
- Разве это так важно сейчас? – она верила, что – неважно, ластилась к Сперанскому, гладила телесный каучук.
       
Многое в Сперанском неимоверно раздражало ее. Взять хотя бы самоуверенность его, самоуверенность человека, какому принадлежит если не весь мир, то, во всяком случае, большая и лучшая его половина. А сам – даже машины приличной не имеет!
       
Но, находясь в непосредственной близости от него, Лера – да и не только она – утрачивала разом критический настрой и верила – так и надо. С самой первой их встречи он напоминал ей тяжелый, стальной, заполненный изнутри ртутью шар, который движется по заданной траектории и ничто не заставит его свернуть. Ничто и никто – и даже она,Лера!

Сперанский, как небольшой, но весомый, очень качественно изготовленный Будда, покуривал на супружеском ложе и говорил с доброжелательным холодком:
 
- Много чего наворочено в моей жизни, Лера. Студенчество, спорт, убийство отца, большие надежды и жестокие разочарования, тюрьма, суд, лагерь, предательство людей, которых я считал друзьями... Никогда в жизни, Лера, не доверяй близким друзьям! Это люди, знающие тебя изнутри, со всеми твоими скелетами, тараканами и уязвимыми пятками, и потому, поменяйся, не дай Бог, расклад, они-то уж найдут, куда правильно ударить... Как оно, собственно, и получилось в девяносто шестом. Нехорошо совсем получилось... Но человек, Лера, если он не окончательно гнилой внутри, всегда выскребется, выкарабкается, выползет – и останется человеком! Я, Лера, далеко еще не стар, я не беден, я свободен, как вода – теку, куда хочу!
       
Все, вроде, высказывалось вполне серьезно, но Лера, следя за выражением лица его, не могла избавиться от мысли, что это – очередной блеф и очередной розыгрыш, устраиваемый с непонятной целью. Таким он был и на тренировках – не совершал никаких резких движений, двигался плавно и даже, казалось, лениво и рраз! – в долю секунды повержен усыпленный оппонент, а тяжелый, заполненный ртутью шар катится себе дальше.
       
Но, находясь в близости, Лера быстро утомлялась абстракциями. Блестя мохнатыми, как два шмеля, влажными глазами, она влекла Сперанского на себя и верещала на весь дом.

- Если твой муж узнает, что здесь происходило, вряд ли ему это понравится! – замечал строго Сперанский.

- Плевать! – отвечала она. Ей и в самом деле было плевать.
       
Но память – память-то должна быть длиннее! Лере казалось, что на следующий же день Сперанский напрочь забывает о том, что было между ними вчера. Неизменно ровный со всеми, он посматривал на Леру благожелательно и неопределенно. Птица в ней надрывалась отчаянным криком, никакие приемы самообороны не лезли в голову. И разве не унизительно, что каждый раз после тренировки приходится подходить к нему и просить проводить домой – сам он ни за что не предложил бы!
       
Ну, неужели я некрасива? Поджидая Сперанского в коридоре, она проводила руками от груди до бедер и обратно, проводила и довольно улыбалась – все было при ней, все, и даже больше. На улице она поглядывала на него чуть-чуть снизу, каблучки выстукивали ритмы любви.
 
- Нет, ты посмотри, Колян! – восторгалась она. – Парочки на каждом углу, лето, любовь, фонтан, каштаны и мы вдвоем – разве не замечательно?

- Замечательно, - охотно соглашался он, и снова Лера терялась, не в силах понять, шутит он или говорит серьезно.
       
Время, тут нужно время, утешала себя она. Он привыкнет и не сможет уже без меня обходиться. Но времени как раз и не было, половина августа истекла, и столько же оставалось до приезда влюбленного мужа. Но что, в конце концов, муж? Можно ведь и при муже продолжать встречаться – и есть, есть еще две недели!
       
По воскресеньям Сперанский не работал. Как-то они съели по порции мороженого в модном кафе «Титаник» и зашли к нему. С содроганием Лера обнаружила, что живет он в убогой однокомнатной халупе, пыльной, захламленной и чужой. Книги повсюду, даже на газовой плите, вешалки с одеждой на вбитых в стены гвоздях, гладильная доска, загораживающая все на свете, продранный ковер и перевернутая пепельница у дивана – в Лере трепыхнулось материнское чувство.

- Но как же так, Коля? – робея, спросила она. – Здесь же нельзя жить! Мне казалось, ты кое-что зарабатываешь этими своими курсами – у вас же масса народу! Мне казалось – ты мог бы и поприличнее жилье заиметь…

- Мог бы, - согласился Сперанский серьезно. – Вполне мог бы.
       
Он пошел к облупленному серо-стальному сейфу – такие бывают в кабинетах у следователей – пощелкал ключом, отворил не без труда дверцу и позволил Лере ознакомиться с содержимым.
       
Лере понравилось.

- Ну вот же, Коля, - с облегчением сказала она. – Можно ведь получше как-то устроиться…

- Видишь ли, Лера, - Сперанский был в хорошем настрое; он погладил сейф и обнял стройненькую Леру. – С этой вот квартиркой у меня связаны определенные воспоминания – хорошие, теплые воспоминания. Мы были совсем молоды тогда, мы верили в благородного разбойника Робин Гуда - и жестоко, как выяснилось, заблуждались! Нет его, не было и нет, Лера, и веселых лесных братьев - нет тоже! Благородный разбойник - это как низкий небоскреб! Есть мокрушники и браконьеры, внаглую истребляющие поголовье оленей! Но были, были все же моменты... И все кажется, что пока я здесь – можно еще что-то вернуть. Вдруг сцепятся зубцы, повернутся колеса, лягут удачно звезды – и все, как тогда! Да только чушь собачья, слабость и чушь! Не вернешь ничего, да и зачем нужно это – возвращать? Вот решу семью завести – сразу и перееду! Давай-ка, Лерка, пожрать чего сообразим – очень кушать хочется!
       
Они сходили на рынок и Сперанский прилег отдохнуть, а Лера готовила и пыталась слегка пригрести устроенный им бардак. Совместный поход за продуктами прибавил ей настроения – совсем как в семье! И позже, слегка задавленная некрупным, но массивным на удивление Сперанским, она не могла отогнать мысли о совместной жизни. С потолка, зависая и планируя, падали тараканы, кровать скрипела страстно и яростно, и так же яростно вцеплялась Лера ногтями в каучуковую спину инструктора.

*   *   *
       
Здесь нужно время – а времени как раз и не было. «Жду встречи, скучаю, люблю, буду двадцать девятого. Придет или позвонит Федоров по деньгам, пусть ждет моего приезда. Без меня ничего не предпринимать.» - прислал телеграмму муж.

Раньше она спала днем, дожидаясь, пока Сперанский освободится, но теперь всякий сон прекратился. «Но это не может вот так взять и закончиться, этого не должно быть!» - шептала она, изучая зеркальную себя. Как никогда ранее, Сперанский напоминал ей самодостаточный, неуязвимый стальной шар, катящийся с низким гулом по заданной траектории и упорно не желающий остановиться или свернуть.
       
Заговор был повсюду: даже солнце, не успев подняться, ушмыгивало воровски за горизонт – а уж ему-то, казалось бы, что за дело!
       
В последнее воскресенье они решили сходить на пляж – с тридцатиметровой высоты пешеходного, через реку, моста они видели, что все не уехавшие триста тысяч уже здесь, долго мыкались и забрались аж к старику, прежде чем удалось найти место более или менее уединенное. Сперанский плавал уверенной рыбой и Леру тянул за собой – с ним ей не было страшно.
       
Искупавшись и пообсохнув, они сели выпить и подкрепиться. И снова поражалась Лера, когда удалось подсмотреть ей: как могут уживаться совершенно беззащитные эти глаза с жестким, жестоким даже лицом!?
       
Но, как всякий раз, стоило Сперанскому заметить Лерины изыскания – тут же крутнулись, выехали глаза другие, и стандартный, прилюдный Сперанский, небольшой и тяжелый, сварганенный мастерски Будда был перед ней. Повеяло опасным холодком и Лера, уличенная будто в чем-то постыдном, отвела взгляд и принялась изучать панораму приречных кустов.

- Муж приезжает через три дня, - закурив, она улеглась и выдувала дым в горячее небо.

- Богат и славен Кочубей. Его луга необозримы...- заметил на это Сперанский. – Ну и хорошо, что приезжает, ты уже соскучилась, я полагаю. Негоже супругам жить порознь. Ты ведь соскучилась по мужу, Лера?
       
Отшвырнув сигарету, Лера вскочила и принялась натягивать сарафан – разве можно быть такой скотиной! Тупой, бесчувственной, наглой и пошлой скотиной! Сарафан улетел синей птицей, Лера задыхалась и жаждала крови.

Но инструктор, несколько удивленный – кое-что из курса самообороны Лера все же усвоила, ей почти удалось вцепиться ему в рожу – мигом повалил ее на песок, лишил возможности сопротивляться, поцеловал раз и другой и стащил покровы. Раскаленный песок жег нестерпимо, они перекатились на покрывало и зарыли топор войны окончательно и быстро.
       
А потом ни одного дня уже не оставалось, Лера поехала в аэропорт и встретила мужа – коричневого, ничуть не исхудавшего, с прежней мордой потрепанного жизнью бульдога. Он не шел, а почти бежал, потряхивая загорелым жиром – так не терпелось ему обнять жену, и Лера, неожиданно для себя, прослезилась: ведь пять лет было прожито вместе и ничего, кроме добра, она от него не видала. А разве легко ему было там, на курорте, одному? Мучился, конечно же, страдал, покупал от безысходности элитных проституток – это вместо любимой-то жены! Она всплакнула, чем окончательно растрогала Толика, но тут же и собралась, сконцентрировалась: ей ведь еще вести машину.


       

А ночью, выкрутившись кое-как из цепких мужниных объятий – он и во сне продолжал прижимать ее к себе, как нечто временно утраченное и оттого особенно теперь дорогое – Лера влезла в полупрозрачную, привезенную мужем миланскую тряпицу и вышла на балкон. Левая, ушибленная на вчерашнем занятии нога все еще ныла.
       
Ночь, впервые за целый месяц, не была жаркой, и думалось Лере – отчетливо, выпукло, ясно – впервые за целый месяц. Впервые за август и пять лет она была собранна, сосредоточенна и спокойна.
       
Приезд мужа подвел черту, завершая целый период жизни – период пассивного созерцания. Август и занятия самообороной не прошли даром, и дело здесь вовсе не в технических хитростях. Дело в ней самой. Лера обретала обещанную в рекламе уверенность – и процесс этот был необратим. В сумасшедшей августовской жаре толкнулось едва, набухало, бродило и крепло, вызревало, росло, для самой Леры неуловимо - и явилось на свет, притягивая и, по новости своей, чуть пугая. Есть вещи, распоряжаться которыми можешь только ты. Есть решения, принимать которые – только тебе, и никто другой за тебя этого не сделает.
       
Тяжелые стальные шары, заполненные изнутри ртутью, упрямо и безостановочно движутся по заданной траектории, неподвластные воздействию извне, в себе самих несущие разгадку и суть этого движения – но так ли неуязвимы они на деле? Если хочешь чего-то добиться – принимай решение и действуй! Разбивай лоб, обламывай ногти и зубы, ходи в ссадинах, порезах и синяках, ошибайся, заблуждайся и не вылезай месяцами из гипса – но не сиди на месте! И Лера – не собиралась.
       
Совсем рядом посапывал обретенный муж, в километре на северо-северо-запад, в убогой и все равно чем-то ценной для него халупе отдыхал, сложив руки на груди, невыносимо самоуверенный даже во сне Сперанский, и были они Лере сейчас – как дорогие, но глупые дети. Неизвестно, как сложится дальше – но решать ей. Решать ей – и Лера, потянувшись во все свои сто семьдесят два сантиметра, вдохнула порцию предосеннего воздуха.
       
Сосредоточенная и серьезная, как хирург перед ответственной операцией, Лера курила на ночном балконе – а двор, город и прочий прилегающий мир покоились у ее ног.*






* - текст является несвирепой пародией на розовосопливую прозу.