В госпитале имени Бурденко меня готовили к полостной операции долго. Сердце оказалось слабым, и меня накачивали капельницами долгий, наполненный страхом и тоской, месяц. Я лежала в женской палате. Нас было восемь. Рядом со мной буквально в полуметре (палата была тесной) умирала от рака Нина Ивановна. Помочь ей врачи не могли, они опоздали, но старались облегчить ее страдания. Мой хирург, Виктор Александрович, врач от бога, часто заходил к нам, всегда дольше, чем у других задерживался около Нины Ивановны, успокаивал ее, гладил ее мокрые от пота волосы, убирая их со лба.
Нина Ивановна, смотрела на него как на Спасителя, ни слова не говоря. Она ни с кем из нас не общалась. А мы разговаривали друг с другом не закрывая рта: о детях,о родах, о мужьях, об артистах, о политике, о врачах и медсестрах, о том, кто что любит готовить, травили анекдоты. Каждая из нас ждала своего часа, но о грядущих операциях мы молчали – так боялись их, так перед ними тряслись. Потихоньку, очень осторожно, я разговорила свою соседку Нину Ивановну. Я старалась очень осторожно, ненавязчиво, хоть каким-нибудь словом отвлечь ее от горьких дум. Успокаивать ее было невозможно. Она все уже поняла о себе и, страдая , ждала конца.
Был вечер накануне моей операции. Сказать, что я тряслась как осиновый листочек – не сказать ничего. Я мысленно прощалась со всем белым светом, мне казалось, что я не проснусь от наркоза. Мысли одна тревожнее другой лезли в мою голову, сменяя друг друга с такой скоростью, словно они, перед тем как меня взволновать, встали в очередь и, толкаясь, так и прыгают в нее, так и прыгают. Никакие психологические установки, ни подбадривания палатных подруг по несчастью, ни слова мужа, навестившего меня в тот вечер, не помогали. Я лежала в паническом ужасе, но не плакала. Рядом ведь были такие же, как я. Не было у меня права показать подругам по несчастью свой страх. Не было. Потому и грызла носовой платок...
Перед самым окончанием рабочего дня меня навестил хирург Виктор Александрович. Вначале он подошел к моей соседке, как всегда погладил по голове, как малое дитя, затем повернувшись ко мне и смотря мне не в глаза, а, казалось, прямо в душу, тут же констатировал: боишься…
-«Не надо бояться, вот увидишь, все будет хорошо».
Он постоял возле меня и добавил, взяв мои руку в свои:
«На ночь тебе дадут очень хорошую таблетку, от которой ты быстро и спокойно заснешь, постарайся подумать о чем-нибудь самом хорошем для тебя и ты увидишь хороший и добрый сон, поверь мне, ты увидишь очень светлый сон».
Он ушел, пожелав всем спокойной ночи, а я стала ждать, чтобы скорее принесли эту волшебную таблетку, но тут вошла высокая, решительная молодая женщина и громко, очень бодро спросила:
«Ну, где тут красавица, которой завтра на операцию?»
Все посмотрели на меня и наперебой загалдели:
«Вон она, у которой коса.»
Она подошла ко мне , улыбаясь, спросила:
«О, голубушка, да в тебя надо влить ведро, чтобы усыпить, что это ты так трясешься?»,- а у самой глаза серьезные-серьезные. У меня была длинная , толстая коса и лежала она поверх одеяла, ниже пояса. Продолжая по-прежнему меня разглядывать , она спросила:
« А что ты будешь делать с косой?».
Я ждала любых вопросов : как себя чувствуете?, что беспокоит? и им подобных. Я была готова к успокаивающим фразам: не волнуйся, не бойся, да проснешься ты ,не бойся ты наркоза, я все сделаю, как надо. «Ну при чем тут моя коса, господи, о чем она?» - удивилась я, но ответила, что я уложу ее узлом на затылке.
« А лежать на этой красоте на операционном столе, как ты себе это представляешь?»- спокойно заметила она. «Куда же мне ее девать, господи, отстричь прямо сейчас?» - мелькнула спасительная мысль, а она скомандовала: «Ну-ка садись». Вынула бинт из нагрудного кармана халата, оторвала от него две длинных « ленты» и сказала :
«Дай мне расческу».
Я тут же протянула ей свою расческу и она, ни слова не говоря, расплела мою косу, разделила прямым пробором волосы, заплела две косы, вплетя в них бинты, как ленты и уложила их на макушке, от уха к уху. Посмотрев на меня и очевидно будучи довольна своим произведением, она заулыбалась и произнесла :
«Ну, красавица, теперь ты вылитая Фрося Бурлакова. Не дрожи и не трясись. Все будет хорошо. Я - твой анестезиолог. Завтра утром тебя привезут в операционную с этой красотой на голове, я тебя буду встречать. Не беспокойся. Все будет хорошо.»
Заснула я сразу же после таблетки, которую мне велели выпить перед сном, и сон мне приснился приятный : как будто прихожу я после операции на работу с новой прической, а меня коллеги спрашивают: « Люба, а почему ты раньше так косы не завязывала лентами на макушке, тебе новая прическа очень идет». Все восхищенно смотрят на меня, а я решила,что только так и буду свои косы носить.
Ранним утром два солдата ввезли в палату каталку, и сопровождавшая их медсестра велела мне на нее ложиться. Все в палате начали желать мне ни пуха, ни пера, я мужественно посылая их к черту, легла на каталку. Коридор в нашей хирургии длинный-длинный, и солдаты рванули с места, как спринтеры на старте.
«Куда- куда?» - закудахтала медсестра. « Вы везете ее вперед ногами. Живых так не возят». «Ну, все, мрак…» - подумала я. Солдаты скорехонько развернули каталку и рванули еще быстрей. Наверное им меня, молодую захотелось прокатить с ветерком!
Операционная сверкала белым кафелем. Там было много людей в белых халатах. По глазам я узнала Виктора Александровича, по приветствию «Привет, красавица»,- анестезиолога. Я сняла сорочку, легла на хирургический стол, меня тут же привязали, сделали в вену укол и попросили считать лампы над головой. И я , русская, но говорящая на английском и немецком языках, начала почему-то считать на немецком ein, zwei, drei, fier …. и в таком духе до zwoelf . Ламп оказалось двенадцать, я начала считать их по второму кругу все на том же немецком, но меня наркоз не брал. « Все . конец, они не могут меня усыпить» - это была моя последняя мысль.
Очнулась я в палате. «Я жива, Господи, я жива» - ликовала я. Болело так, как будто меня переехал трамвай и просто рассек меня надвое, но я была счастлива, я любила всех и вся.
Ближе к вечеру, меня навестил и анестезиолог. Спросила, как я себя чувствую. Улыбалась мне в ответ, видя мои сияющие глаза. Уходя, вздохнув, она сказала : «Красивая у тебя коса, береги ее, не отрезай, я о такой косе всю жизнь мечтала».