В плену иллюзий, фантастическая повесть

Глава 1.

"Ну вот, опять эта чертовщина..."
Дверь, выводящая в асфальтовый, вечно грязный питерский двор, поплыла перед глазами, и на какое-то мгновение ему показалось, что рука окунулась в пустоту, серую, как и представшие его болезненно-пронзительному взору унылые окрестности, но не такую ледяную, как бесснежная в этом году зима. Он на секунду зажмурился, шаркающей, как у старика, походкой спустился по размазанным тысячами ног в бетонные лепешки ступеням и направился в сторону помойки. Надо представить себе что-нибудь не слишком мрачное... Лес, купающийся в зелени, тоненькие березки, с их нежно, еле слышно звенящими от ветра сережками. "Нет. Тоска..."
Но, если разобраться, ему и нечего было себе представлять. Он никуда не ходит, почти ни с кем не общается, ну разве что с Ромкой, да и тот последнее время очень подозрительно на него смотрит. А что ему сказать? "Извини, Ромыч, я, кажется, с ума схожу... Ты меня не трогай, я опять куда-то уплываю". Куда? А хрен его знает куда. Куда-то... в никуда, туда, где нет, кажется, даже воздуха, зато есть... Что? Какие-то неясные тени, легко принимающие форму предметов, которые он в состоянии себе представить. Иногда слышится музыка и эти тени начинают двигаться, оживать и вести себя так, будто не удивлены его присутствием среди них. Но не очень-то они приветливы. Им явно нет до него дела. Даже им.
Перед глазами закружились мошки - он почти не выходил на улицу в эти каникулы, а Ромка уехал в Вырицу, к бабуле и своим вполне нормальным приятелям. Его с собой в этот раз не звал, стал плести что-то о плохом самочувствии бабушки, о проблемах с отоплением, будто бы эти проблемы когда-то имели значение.
Помойку он смог бы найти и ночью с закрытыми глазами - по знакомой вони. Не такой острой, как дома, где бревном на диване лежит пьяный в дупель отец, в обнимку с его новой кралей, толстой неопрятной теткой, визгливым голосом отдающей "пасынку" команды, но не утруждающей себя уборкой. Хотя бы бутылок. Нет, он не собирается за ними убирать, он только навел порядок в своей комнатенке - воробью на два прыжка, зато самым уютным и безопасном во вселенной месте. Там можно уткнуться в книгу, а представить себе, что не слышит воплей "родственничков" теперь не сложно. Что же с ним сделала эта маленькая дрянь? Зыркнула своими огромными глазищами, завопила на весь разнаряженный перед новым годом класс "нет!" - и этого оказалось достаточно, чтобы у него окончательно съехала крыша.
"Она тут не при чем, просто дура. А, может, я ее напугал?"
Это вполне могло быть, что напугал. Его, а особенно его взгляда, итак все избегают - чересчур пронзительный, словно ищущий чего-то. Это с ним после смерти матери началось. Наверное, не хватало ее сказок. Он мало читал. Пока она была жива - мало, она же рассказывала сыну сказки на ночь лет до десяти, а потом ее не стало. А сказки и образы их наполнявшие - остались.
"Шизофрения, не иначе, но шизики они же не понимают, что они шизики? Или я что-то путаю?"
Он набрал в грудь, небрежно прикрытую тощим, видавшим виды пуховичком, воздуха и поднял тяжелое мусорное ведро: несколько бутылок он все-таки захватил на кухне, просто от омерзения и чтобы они не выкатывались ему под ноги.
Он уже разворачивался, готовый плестись домой, подгоняемый холодом, как вдруг его взгляд наткнулся на лысую елочку. Кое-где ее скорее портили, чем украшали ниточки блестящего дождика, но деревце выглядело удивительно аккуратным, ровными лучиками расходились по кругу веточки. Он прищурился - веточки покрылись ярко-зелеными свежими иголочками, густо-густо, и запахло хвоей. "Вот ее и украшу на Рождество", - с каким-то нездоровым энтузиазмом подумал он и потянулся за деревцем. Оно кололо ему пальцы, но вытянулось из ржавого бака без усилий.
- Шикарная штука, не правда ли?
От этого голоса, немного насмешливого и раздражающе самоуверенного, он так вздрогнул, что свежевыросшие на деревянном стволике иголочки больно, до крови впились в ладонь. Он зашипел сквозь зубы и с вызовом уставился на того, кого и ожидал к несчастью увидеть. На человека самого неподходящего, чтобы созерцать его тут, у помойки, в замызганном старом пуховике с лысой елкой - на Алекса, или, как его величали его дружки (и все остальные, но только за глаза) - Люци. Вообще-то его прозвище было «Люцифер», но со временем сократилось до краткой и изящной версии.
- Ты чего на меня так страаашно смотришь... Всеволод? Я помню, что у тебя такое... гммм... редкое имя. Можно, Сева?
- Нет.
Это единственное, что он смог из себя выдавить от злости. Чего этому типу от него вообще нужно? Алекс в прошлом году закончил школу и, без сомнения, прекрасно устроился, поступив в институт, где его отец является одним из учредителей платного отделения при государственном ВУЗе. На белокуром, с длинными, убранными в хвост волосами подонке, известном тем, что из-за него пыталась покончить с собой девушка, и прочими некрасивыми историями, завязанными на его отношениях со слабым полом, красуется черное теплое пальто до пят. И вот его, видите ли, страшно заинтересовала лысая елка на помойке!
Всеволод решительно отпустил деревце и, не глядя на непрошенного собеседника, пошел прочь, но тот резко схватил его за плечо. Это было уже слишком... Но что в таких случаях делать тринадцатилетнему подростку? Кричать караул? У Люцифера полно дружков, которые завтра же без проблем свернут ему, посмевшему перечить крутому пацану, голову.
Всеволод осторожно поднял упрямо-смелые глаза, но Алекс, щурясь, зачем-то смотрел на елочку.
- Она в крови, - медленно произнес он. - Покажи руку.
Теперь Алекс смотрел прямо на него, лицо у него было холодно-удивленным и бледным.
- С какой стати? - не своим, надтреснутым голосом возмутился Всеволод.
- С такой, что... Ты тут суицидом решил под Рождество развлечься?
- Чего?!
- Покажи ладонь. Не эту! Ту, которая ведро держит.
- Если я покажу тебе ту ладонь, то ведро упадет, - таким тоном, будто обращается к агрессивному дауну, вполне ровно ответил он.
- Остряк...
Алекс отпустил плечо и несильно толкнул Всеволода в спину.
- Дуй тогда отсюда, маленький псих.
Сам он тут же рванул к помойке, а подойдя, странно уставился на окровавленный ствол и, протянув к елочке руку, взял было ее повыше алеющего пятна, но вдруг тихонько вскрикнул.
"Замечательно! Неужели тоже укололся этими глючными колючками?"
Всеволод набрал максимальную скорость и скрылся за дверью, не дожидаясь дальнейших вопросов от белобрысого неприятеля.

Дома он устроился с книжкой, извлеченной из маминого книжного шкафа (это был Грин, "Бегущая по волнам"). Было холодно, и он закутался в серый жидкий, но очень теплый мамин пуховый платок, забрался с ногами на кровать и попытался читать. Но строчки расплывались перед глазами, как изменчивые беспокойные гребни маленьких, наплывающих на берег волн, тогда он отложил книгу и уставился в стену.
Если бы он мог видеть себя со стороны и был бы вдвое старше, то, наверное, его сердце бы дрогнуло.
Одинокий болезненно бледный ребенок, с густыми зеленовато-синими тенями под глазами, из рваных истертых носков торчат ярко розовые от холода большие пальцы, джинсы мутно-серого цвета велики и обвисли на коленях, а свитер, натянутый прямо на голое тело, покрыт островками паутинок из сползших с петель ниток.
Сама его комната представляла собой типичное обиталище таких же, как он, "детей проходных дворов". Длинная, если принимать во внимание ее ширину - в два шага взрослого человека, - она тянулась на четыре метра вверх оклеенными бледно-желтыми с неясным узором - то ли из вазочек, то ли из ромбиков – обоями стенами к серому потолку, украшенному лепниной в виде девичьих кос.
Мебели было немного, но казалось, что ее деревянные углы и выступы постоянно в раздражении на соседа: скрипят, задевая друг друга, так как даже этого малого количество вещей было достаточно, чтобы создать впечатление беспорядочной свалки ненужных обломков былой роскоши. Из трех стульев, входивших во всю эту тесную компанию скучающих по помойке предметов, нельзя было составить и одну, хотя бы приблизительно подходящую, пару.
В окно сквозь щели рамы бессовестно проникал ветер и негромко шуршал листами учебника по алгебре, оставленного на середине темно-коричневого письменного стола. С люстры свисала картонная табличка, на которой синим фломастером была выведена надпись: "Дай бог здоровья дохлой собачке",- кое-где обои украшали аккуратно вырезанные из журналов фотографии рок-звезд, в основном, приглушенных отголосков прошлого: Джона Леннона, Пола Маккартни, Мика Джагера, Майка Науменко, Виктора Цоя, Александра Башлачова... Все это запылившееся и потускневшее великолепие досталось Всеволоду от матери. Эта комната когда-то принадлежала ей, и было время, когда их семья вполне могла сойти за благополучную, во всяком случае, отец не напивался тогда до бессознательного состояния и казался молодым. Точнее, таким он и был. Ему и теперь едва перевалило за тридцать, только сейчас ему сложно было дать меньше пятидесяти.
Всего этого Всеволод не видел, не слышал, как за тонкой стеной проснулась мачеха и, тихо ругаясь себе под нос пьяным голосом, поплелась на кухню.
Он сидел в лодке, деревянной добротной лодке, и покачивался на таинственно искрящихся в нежном свете звезд волнах. Рядом с ним, освещенная фонарем, старинным, с разноцветными узорами из прозрачных стекол, сидела девушка в черном платье. Всеволод и хотел, и боялся, чтобы она взглянула на него, но она только напевала веселым дразнящим голосом нечто совсем не соответствующее своему времени и месту действия:

Маленький, забытый всеми театр,
Свет керосиновых ламп...

Всеволод восторженно улыбался и все ждал, ждал, когда же она покажет скрытое полями черной прелестной шляпки лицо. Взглянуть бы хоть мельком... И на кого она будет похожа? Он вчитывался в книжные строчки, но так и не смог нарисовать себе портрет Фрези Грант, так как она казалась ему воплощением волнующей недосягаемой мечты и поэтому должна была быть необыкновенно, почти пугающе прекрасна.
Ветер, влажный и совсем не холодный, качнул лодку, фонарь в ее мраморно-белой, будто сияющей ласковым лунным светом руке, наклонился и... Он увидел ее глаза, черные, тоскливые и испуганные. Она какое-то время печально смотрела на него, застывшего и онемевшего, а потом медленно поднялась и шагнула в воду, заблестевшую под ее ногами, как черное неподвижное зеркало с яркими искрами звезд. И тогда он схватился за голову и тихонько заплакал: гостья чем-то напомнила ему Иришку, мечтательную, не от мира сего девочку, которая не согласилась пойти с ним танцевать, и выражение лица у нее было точь-в-точь такое же: сочувствующее и растерянное.
"Даже призраки боятся меня", - подумал он тоскливо.
Когда он открыл красные, воспаленные от слез и ночного бдения глаза, то увидел, что море пропало, осталась только его жалкая комнатка, освещенная желтеньким светом люстры. И еще осталась ясно звучавшая в его полубезумном сознании песенка.

Музыка меня зовет вверх,
Я уже на вершине крыш.
Мы танцуем лунный вальс,
Хотя я не сплю, а ты спишь.

Опасения, сомнения и страхи отпустили его так же внезапно, как и нахлынули, и он подбежал к окну, распахнул его без труда настежь и выглянул вниз, на двор, освещенный единственным фонариком, как нутро печи тлеющим угольком.

Ну а там внизу, тает снег...
Тает снег...
Там внизу...
Тает снег...

Веселым роем в комнату залетели мелкие снежинки, несколько колючих мошек сели ему на щеки и растаяли, блестящими слезинками прочертив на разрумянившемся лице дорожки.
Взглядом он отыскал черную бесформенную груду помойки и решил, что сейчас спустится вниз и заберет все-таки елочку. Вряд ли этот бездельник Алекс ему помешает в такую поздноту. Даже если он зол на Всеволода. Это, конечно, неприятно, если не сказать опасно, но сейчас ему ничего не страшно. А что если...
Представить себе лестницу, которая вела бы вниз, сразу туда, в черноту двора? Сможет ли его взбесившаяся фантазия провернуть такую штуку?
Он уже привык, что достаточно только сосредоточиться или, наоборот, расслабиться и отдаться во власть иллюзии. Вернее... Необходимо было сочетание и того, и другого, но чего-то не хватало. Смелости?
"Врешь! Я не боюсь!"

Сотни свечей ждут огня,
Тысячи глаз - глаз.
Я начинаю играть в игру,
Когда на часах час...

И вновь там внизу
Тает снег...
Тает снег...
Там внизу...
Всякий раз...
Всякий раз...
Тает снег...

Он осторожно завел ногу за линию подоконника и уставился в темноту, словно чернильной лужей окружившую его розовый палец. Лестница действительно появилась - сначала неясным дымком, потом оформилась в сказочно красивое строение, прозрачное, будто хрустальное. Он удержал видение, сжал занывшей от ссадины ладонью раму и сделал было шаг вперед - ступня нащупала скользкую, но твердую ступеньку, как вдруг ему в лицо подул ветер, а перед глазами раздражающее замельтешило нечто черное... Ворона?
- Куда ты лезешь, маленький псих?! - противным скрипучим голосом прокричала птица, разевая белозубую пасть - у нее было человеческое личико. Очень знакомое... Алекса?!
- Забрал... карр... я твою елку! Забрал!!!
- Кышь! Кышь!
Всеволод отступил назад и замахал на чудовищное существо руками - раньше его никогда не подводили вышедшие из-под контроля фантазии, напоминавшие мамины сказки: таких уродцев ему еще не доводилось видеть. И сердце болезненно запрыгало в груди.
Мерзкая птица расхохоталась, что совсем не вязалось с ее птичьим обликом, и скрылась с глаз.
Дрожащими руками он накинул пуховик, влез в ботинки и выбежал из квартиры, стараясь не слишком громко хлопать дверью. Лестница была плохо освещена и пахла кошками, но в лифт лезть не хотелось - пахло там не лучше и последнее время его пугало любое замкнутое пространство, кроме собственной комнатки.
До помойки он добежал быстрой рысью и уже самому себе напоминал настоящего сумасшедшего. Он точно помнил, что елка должна быть во второй секции бака, в верхнем левом углу. Но при свете зажигалки он увидел только грязные пакеты.
Алекс забрал елку себе. Зачем?!

Глава 2.

В этом мотиве есть какая-то фальшь…

«08.02.07
Они готовят мне обед и ужин, дают деньги на завтраки в школе. Они укладывают меня спать. Они вращаются в единообразном, осточертевшем им самим кругообороте бытия, улыбаются друг другу, даже смеются, спорят, но я точно знаю, что они не видят, не знают друг друга, не замечают… и меня тоже. Я не знаю, как объяснить это, но у меня такое чувство, что каждый из них смотрит внутрь себя. А я? Вижу ли я их на самом деле? А то что вижу, оно такое и есть? Или это лишь тени моих фантазий? Не знаю. Но только понимаю, что им нет до меня дела. До меня настоящей, а не выдуманной ими меня для себя…»

Вернувшись домой, Алекс облачился в синий трикотажный костюм, захватил на кухне вазочку с фисташками, решив, что не испытывает никакого желания ужинать в компании новой пассии отца, да и вообще ужинать, и занялся устройством елки. После недолгих размышлений, он поместил деревце в тяжелую длинную вазу из латуни. Горлышко было как раз настолько узким, чтобы строго вертикально зафиксировать деревце.
Кровь со стволика он смыл под струей воды и соскоблил ногтями, и теперь капли на ветках, очищенных от нелепых потускневших блесток, сверкали мелкими радужными бисеринками. Устроившись в кресле, он какое-то время созерцал свою странную гостью, потом, спохватившись, сорвался с места и принялся рыться в нижнем ящичке изящной итальянской тумбочки, стоявшей у кровати. Его движения замедлились, а суетливость пошла на убыль, как только он заметил среди всевозможных упаковок с лекарствами, тюбиками и бумажными полосками таблеток пузырек с йодом. Ладонь саднило, и он до сих пор не мог понять, каким образом он мог нанести себе такие глубокие ранки, ухватившись за гладкий ствол абсолютно лысого дерева. Смазав кровоточащую ладонь жгучим лекарством, он убрал коробочку с медикаментами обратно в тумбочку и снова пристроился в кресле, взяв на колени вазочку с фисташками.
"Тут что-то не вяжется... Какая-то загадка, тайна. Нечто невидимое всем прочим, кроме посвященных... Пароль, доступ... Куда? Неужели даже в этой системе есть дыры? Нет, такого просто не может быть..."
Однако, противореча собственному скепсису, он продолжал пялиться на елку, задумчиво, но аккуратно расправляясь с фисташками.
От размышлений его отвлекла фривольная трель изящного мобильного телефона "Vertu", с которым он не расставался даже когда ходил в ванную. Красивое лицо Алекса, а надо заметить, юноша был очень и очень хорош собой, сильно побледнело, взгляд продолговатых глаз цвета морской волны, из задумчиво-мечтательного стал ледяным и настороженным. Узкая, но крупная кисть потянулась за серебристой трубкой. Дальше сторонний наблюдатель мог бы стать свидетелем его странной беседы с кем-то неизвестным, выговаривающим что-то не слишком приятное ему в нервно прижатое к блестящей поверхности ухо.

- Я тебя также приветствую.
- ...
- Неплохо.
- ...
- Нет, пока там глухо...
- ...
- Да, представь себе, не все девицы падают при виде меня в обморок.
- ...
- Она пока молчит, как рыба. Еле уговорил пойти со мной в кафе.
- ...
- Я не сочиняю. Вот что, Серый...
- ...
- Нет.
- ...
- Я же сказал - глухо.
- ...
- Ничего я себе не прикарманил. Там не Виза... А у меня нет карточки.
- ...
- Я не преувеличиваю свои способ...
- ...
- Это угроза, Серый?
- ...
- Что?? Еще раз ты позволишь себе в таком контексте упомянуть мою зад...
- ...
- Я...
- ...
- Ну нет у меня пока от нее "словечка"! Слышишь, нету!
- ...
- Я... Ты не посмеешь... Серый!

Из трубки послышались обидные гудки, и Алекс в раздражении швырнул мобильник на кровать. Стянув с волос черную резинку, он опустил белокурую голову на руки и зачем-то стал безжалостно тереть виски. Пальцы его дрожали, а взгляд, блуждавший по паркетному полу, с выложенным из мелких прямоугольных половиц рисунком отдыхающего тигра, сделался диким. Однако он быстро взял себя в руки. Почему-то с раздражением посмотрев на елочку, он направился к компьютеру.
Его движения стали медлительны и до механичности отточены. Замерцал голубым уютным светом монитор, загудел вентилятор на процессоре... Спустя минуты две, когда, крякнув, загрузился антивирусник Касперского и затренькал тоновый набор, Алекс медленно заводил по столику мышью, открывая файлы. Один из них - обычный досовский документ, со странными то ли кличками, то ли шифрами, состоящими из набора латинских букв и цифр, напротив которых стояли не более читаемые символы - он рассматривал особенно тщательно. Видимо, о чем-то они ему говорили, потому что, найдя единственное удобоваримое слово в правой колонке - "Алечка", он выделил мышью стоящие напротив него знаки, шепотом прочитал их несколько раз и удалил.
Затем молодой человек схватил лист бумаги, вытянув его из лотка принтера, и приготовил обгрызенный с одного конца, но замечательно наточенный карандаш. Произведя какие-то шаманские манипуляции над компьютером, вследствие которых экран несколько раз менялся, становясь из темно-синего (цвет установленного им рабочего стола) то черным, то белым, с пробегавшими снизу вверх набранными латиницей неровными строчками - он добился того, что одни ярлычки заменились на другие. Теперь на него смотрел похожий на прежний при загрузке, но уже окрасившийся в светло-зеленый тон монитор. Движения стрелочки мыши стали дискретными, он снова открывал какие-то файлы, но появлялись они с некоторым запаздыванием. Тогда, развернув наконец один из них, также содержащий длинные столбики, в этот раз представлявшие собой набор из фамилий, имен, должностей, странных знаков и громоздких цифр, заканчивающихся нулями, он стал что-то записывать. По его губам блуждала недобрая усмешка. Еще очень изящный, едва успевший познакомиться с бритвой подбородок упрямо и явно неосознанно задирался кверху, когда он всматривался в очередную строку, а светлые глаза презрительно щурились.
Закончив свои загадочные дела, Алекс вновь вернул на экран темно-синий цвет и изначально присутствовавшие там ярлычки рабочего стола. Его путешествие на другой компьютер организации, находившейся на приличном расстоянии от его квартиры и не скупившейся на оплату труда своих сотрудников, закончилось.

- Алечка, - лихорадочно зашептал он себе под нос, блестя глазами на гаснувший монитор. - Славная девочка, такая... ммм... доверчивая. Надо купить ей роз. Нет, она что-то говорила о лилиях. Пожалуй, малышка их заработала - я установил рекорд: всего два дня работы... А Серый... Черт! Ну, ничего, не доказуемо. В конечном счете, обойдусь без них. Хотя... не следует делать резких движений.

Тут дверь в комнату распахнулась, явив его взору высокую стройную девушку в шелковом сиреневом пеньюаре и симпатичных тапочках с забавными помпончиками. На вид лет ей было не многим больше, чем Алексу.

- Ты не вышел к ужину, Люци, - насмешливо-дразняще прозвенел ее голосок.

- Я уже говорил, что для тебя я Алекс,- хмуро заметил юноша и окинул ее соблазнительную фигурку неприязненным взглядом.

- Ах, извини, Алекс, - хмыкнула она и притворно печально добавила, - Я только хотела сказать, что мне так одиноко на кухне...

- Да? Отец еще не пришел?

- Нет. Он звонил, говорил, что задерживается, - заметила девушка рассеянно. Ее взгляд остановился на елочке, аккуратно выщипанные брови без продуманной ленцы поползли вверх.

- Что это?

- Елка.

- Да? Ты уверен?

- Уверен. Красивая, правда?

- Я так не думаю. У тебя дурной вкус, Алекс. Ты не замечаешь то, что действительно жаждет твоего восхищенного внимания.

- Интересно, что бы это могло быть? Кроме елки, которая тем и хороша, что она такая, какая есть и хуже уже точно не будет, я ничего не вижу.

- А ты философ, - проворковала девушка, явно не слишком вникая ни в его слова, ни в ядовитый тон, которыми он их выплевывал.

Соблазнительно покачивая бедрами, она направилась к Алексу.
Тот нахмурился, когда же она подошла совсем близко и выставила вперед красивую ножку, с которой, обнажив безупречное колено и нежную кожу повыше, соскользнула ткань, он брезгливо скривил губы.

- Я тебя сюда не звал. Ужинать не пойду. Надеюсь, тебе все ясно и ты можешь идти.

- Какой ты неприветливый, мальчик. Что же омрачило этот красивый лобик?

Девушка слегка нагнулась к нему, он инстинктивно бросил взгляд на ее шею и ниже, но то, что могло бы промелькнуть, раздразнив его аппетит, было слишком невпечатляющим. Неосознанно вжавшись в спинку кресла, чтобы отстраниться от ее тепла и волнующего цветочного запаха ее духов, он зло выкрикнул:

- Пошла вон, дура!

- Фи, какой ты грубый, Алекс, - девушка провела наманикюренными пальчиками по его щеке; ощущение, видимо, ей понравилось, потому что по ее телу пробежал трепет, но исказившееся от ненависти лицо Алекса заставило ее отдернуть руку. - Разве так надо разговаривать с девушками?

- Я бы тебе сказал, как надо разговаривать с такими девушками, как ты, да уже почистил зубы.

- Ой, да ты у нас чистюля, малыш...

- Пошла вон! Или...

- Или что?

- Я ударю тебя. Ты же не думаешь, что у меня не поднимется рука?

- Ну давай. То-то твой папашка будет рад, что его сынуля распускает руки. А ты представляешь, что я ему скажу?

- Ну? Что?

- Что ты пытался меня изнасиловать, вот что.

- Ах, тебе нужно это? Ну почему же пытался?

С этими словами он вскочил и, схватив ее за плечи, повалил на ковер, не теряя времени, задрал халат, под которым не оказалось даже трусиков. Он торжествующе заглянул ей в лицо, но она, похотливо ухмыляясь, оплела его талию ногами.

- Меня сейчас стошнит, - простонал Алекс.

Он резко скатился с девицы и, ухватив ее за волосы, потащил к двери. Девушка кричала, извивалась, пыталась вырываться, но напрасно - он не отпускал ее и, вытянув свою жертву в коридор, как мешок с мусором, захлопнул дверь, дважды повернув в замке ключ.

- Шлюшка...

Он прижался лбом к косяку, с удовлетворением прислушиваясь к ее удаляющимся шагам и ругательствам.

Вновь зазвонил телефон, обычный бледно-бежевый аппарат, к которому он подбежал с просветлевшим лицом.

- Мама?! Да. Все хорошо.
- ...
- Я же просил не называть меня малышом. Если бы ты видела меня сейчас, ты бы поняла насколько это нелепо.
- ...
- Нет, мам. Представь, я привык.
- ...
- О да, ты очень любишь меня, поэтому бросила, когда мне было пять лет.
- ...
- Нет, не упрек. Я давно привык, что у меня телефонная мама. Знаешь...
- ...
- Да, конечно. Что хотел сказать? Что мне иногда кажется, что тебя на самом деле нет и не было, что это нечто несуществующее разговаривает со мной женским голосом и выдает себя за маму.
- ...
- Говорю же, со мной все хорошо.
- ...
- Ну вот скажи, почему я должен тебе все рассказывать?
- ...
- Юленька. Да, дура набитая. Из глухого села, наверное. Не знаю, где он их берет.
- ...
- Со мной? Мил. Купил новый телефон, оплатил семестр.
- ...
- Пристает? Ко мне? Не смеши меня, ма...
- ...
- Хорошо, пристает, и что? Быть осторожнее? Мам, ты не ведьма? Скажи, я давно хотел тебя спросить, откуда ты все знаешь? Ты же не видела меня лет тринадцать.
- ...
- Ах, все красивые женщины ведьмы? И мужчины? Не годится быть красивым? Увы, ма, я, кажется, твоя копия.
- ...
- Нет. Они все идиотки и живут, как по программе. Знаешь, мне кажется, все люди живут по программе.
- ...
- Что? Да. Когда мне было пять лет, я о многом начал задумываться. Как ты думаешь, почему?
- ...
- Мне хорошо, ма. Тебе показалось.
- ...
- Нет. Какие мои делишки? Я - хакер? Ма, не смеши. Зачем бы мне? Я только изучаю... гмм... действительность. Я вот подумал, что все вокруг лишь набор кем-то заданных кодов и примитивных алгоритмов. Только ты настоящая и...
- ...
- Да ничего... Я просто задумался.
- ...
- Хорошо мама.
- ...
- И я тебя также.
- ...
- И тебе счастливо.

От телефона он отошел совсем расстроенный, поплелся к елочке, осторожно провел ладонью по одной из веток. Ничего не почувствовав, кроме ее прохладной сухости, он пожал плечами и отправился спать, завалившись прямо в одежде на покрывало. Засыпая, он свернулся калачиком, прижал к груди длинные ноги, потому что ему стало зябко. Ему снились странные сны, и в самом первом из них он летал и видел недавнего мальчишку, Всеволода, как его назвала Иришка - почти ребенок, наивный и мечтательный. Первая девушка, не вызывавшая у него рвотного рефлекса и желания изучить, какая в ней зашита программа и как ее можно использовать. Во сне он отгонял мальчишку от пропасти, а за спиной у него шуршали черные настоящие крылья.

Глава 3.
Но где найти тех, что услышат её?..

«13.12.07
Он остановил меня за руку, когда я с книжкой переходила улицу. Не знаю, что на меня нашло, но я разболталась, как дурочка. Он казался таким неприступным, а сегодня я поняла, что его глаза не пустые, как у других. Он видит! Видит людей, даже меня…»

- Привет, Сева.
Всеволод, который рассчитывал увидеть помятую, но освежившуюся физиономию мачехи, отпрянул назад, но тут же, опомнившись, попытался захлопнуть дверь перед носом у припершегося к нему зачем-то... Люцифера! Вот только этого ему не хватало... Неужели решил расправиться с ним за елочку? Или это призрак? Не похож - слишком нахально и непредсказуемо себя ведет, не говоря уже о том, что еще ни одному из его призраков не было под силу с ним бороться. И вряд ли удалось бы победить с такой легкостью - дверь незваный гость распахнул и бесцеремонно проник внутрь, бросив только один тревожный взгляд в глубину коридора, но оттуда никто не вышел на помощь. Видимо, удовлетворенный тем, что события развиваются так, как он и предполагал, Алекс спокойно уставился на прижавшегося к стене с ободранными обоями мальчика. Впрочем, испуганным Всеволод не выглядел, скорее всего он напоминал ощерившегося черного котенка, к которому в убежище - какой-нибудь подвал - проник наглый котяра и помешал греть на трубах голодный желудок.

- Извини, что так... гммм... без приглашения вторгся, - проговорил Алекс, - но я заметил, что твой отец давно не появляется на улице, и решил, что что-то случилось.

- Что? - Всеволод сузил глаза, которые, как теперь ясно разглядел незваный гость, были красными с влажными ресницами. Губы мальчика судорожно скривились. - Какое тебе дело до отца? Ты что, следишь за квартирой?

- Да не надо и следить... Вы живете над нами, обычно, когда он спускается вниз, то так орет, что его "выход в свет" не остается незамеченным. Кроме того, у вас музыка все время играет и слышны голоса. Но уже неделю совсем тихо.

- И что?

- Что "и что"?

- Что тебе надо?

- Видишь ли, какое дело: мне бы пересидеть где-нибудь эту ночь. Голова не варит. Не придумал еще, куда идти.

Бледное, с грязными разводами на щеках личико недоуменно вытянулось.

- Сейчас ночь?

- Да. Ну почти... Четыре часа утра.

Окинув Алекса странным взглядом, словно тот сообщил ему нечто невероятное, Всеволод поплелся от него прочь, медленно растворяясь в темноте коридора. Алекс пошел за ним следом, пока не оказался в грязной, пропахшей чем-то омерзительно-сладковатым комнате, довольно просторной, но беспорядочно заваленной вещами: пошарпанная мебель не стояла, а валялась, словно ее, как надоевшие игрушки, расшвыривал ребенок-великан. На полу, на углах перевернутых стульев, на распахнутых ящиках комода - всюду были разбросаны какие-то неопрятно свисающие тряпки, видимо, представлявшие собой одежду и белье обитателей квартиры, под ногами шуршали пакеты из-под чипсов и тренькали бутылки. Всеволод, который больше не обращал на Алекса никакого внимания, будто забыл об его присутствии, приняв за очередную галлюцинацию, сел на кровать рядом с отцом, трупом лежавшим на кровати и чуть слышно постанывавшим. Глаза хозяина квартиры были закрыты воспаленными масляно-влажными веками. Почему-то это зрелище не только не удивило Алекса, а напротив - его лицо, до того встревоженное и даже немного смущенное, успокоилось, а чертам вернулось невозмутимое выражение.
Он не обманывал Всеволода: действительно, последнее время его удивляло, что из квартиры сверху, известной тем, что оттуда по вечерам практически ежедневно слышались разноголосые пьяные вопли, ругань и громкая музыка, которую не могла приглушить даже звукоизоляция, последние несколько дней не доносилось ни звука.
Не то чтобы его волновала судьба мальчишки, чьего имени он не знал, пока его не упомянула Иришка. Просто сказывалась привычка наблюдать за всем, что происходит в непосредственной близости, да и вообще следить за людьми и их жизнью. Он и с Иришкой познакомился потому, что увидел, как она, читая книгу, переходит дорогу. Он поймал ее за локоть, когда та чуть не угодила под не пожелавший пропустить пешеходов на зеленый свет джип. Они разговорились, и девочку он счел забавной: светлоглазая и светловолосая, она показалась ему фантастически доверчивой и, начав говорить, уже не замолкала. Он все до мелочей узнал об ее семье, даже о том, какая смешная у нее кошка и что их бабушка, проживающая в деревне, не любит балет и ругает балерин, носящих "срамную" одежду...
Нет, здесь он оказался не с целью узнать, не вымерли ли его стремительно спивающиеся соседи. Дело в том, что ему действительно некуда было идти. Ну не на улицу же, зимой, когда питерскую тьму не в состоянии разогнать даже редкие, дающие бледный чахоточный свет фонари. Неподходящей идеей было также заваливаться в гости к одной из его знакомых девиц. Это было самое бесперспективное, так как большинство девушек, с которыми он имел дело, не желали его видеть или жаждали общения с ним очень рьяно, что было даже более утомительно. Первых он уже успел использовать для того, чтобы выведать у них информацию, необходимую для взлома сетей организаций, где они работали, а вторые, польстившись на его смазливую внешность и роскошную квартиру в центре города, раздражали неоригинальностью попыток оженить его на себе.
Вчера у него произошла ссора с отцом. И тот выгнал его из дома. Алекс понимал, что отец, скорее всего, рассчитывает, что своенравный и с каждым годом все менее понятный ему сын усмирит наконец свой гордый нрав, хотя бы перед лицом опасности - куда ему идти из отчего дома? На что жить, еще не получившему специальности, но привыкшему ни в чем себе не отказывать молодому человеку? Но этого не произойдет. Алекс решил твердо. Кроме того... Он сам не желал признаваться себе в этом, но ему было страшно: а что если отец... Выгнал его всерьез?
*************
- Что произошло, Алеша? Юленька говорит, что ты избил ее!

Отец ворвался к нему в комнату, резко включив свет, больно полоснувший по глазам. Алекс подскочил на кровати и недоуменно уставился на родителя: взвинченного, с возбужденно горящими глазами и сотрясаемого злой дрожью.

- Я?! Знаешь, папа, я бы не стал преуменьшать ее актерские таланты. Во-первых...

- Молчать! Поднять руку на женщину! У нее все тело в синяках! Не хочешь же ты сказать, что она их сама себе наставила!

Отец подбежал к кровати, и Алекс с интересом уставился на огромные сжатые кулаки. Его редко били... Дома, во всяком случае. И не кулаками, а ремнем - за измазанное зеленкой платье очередной папиной зазнобы, например.

- Я бы не стал отбрасывать и такой вариант, - медленно проговорил Алекс, не спуская с костяшек отцовских рук замораживающего взгляда.

Но это не помогло - его резко схватили за грудки, трикотажный костюм натянулся, а Алекс вскочил на ноги и с возмущением уставился на отпустившего его, но не на шутку разозлившегося отца. "Что происходит? Он никогда не придавал ТАКОГО значения тем неприятностям, с которыми из-за меня приходилось сталкиваться его женушкам?"

- Я знал, что рано или поздно ты себя еще проявишь, - подозрительно негромко заговорил отец, его глаза мерцали нездоровым блеском, - но надеялся, что это будет не так примитивно и грубо. Ты такой же, как твоя мать, занимаешься неизвестно чем, откуда-то у тебя стали появляться деньги...

- Какие деньги? Не понимаю, о чем ты.

- Я узнавал: ты оплатил пересдачу двух экзаменов; оказывается, ты у нас благодетель: в прошлом месяце ты закатил в ресторане грандиозную вечеринку, но ты напрасно думаешь, что со мной не поделятся информацией мои же сотрудники! Я давно уже не рассчитываю получить от тебя прямого ответа - если ты кого-то ограбил, то, возможно, тебе самое место за решеткой. Там тебе быстро покажут, какое ты на самом деле занимаешь место под солнцем. Но я надеялся, что у тебя хватит ума хотя бы у меня дома вести себя прилично!

- Я ее пальцем не тронул. На ту вечеринку накопил деньги...

- Я не верю ни единому твоему слову! Врать ты научился раньше, чем нормальные люди читать! Как ты посмел тронуть Юлю?! Раньше тебе доставало мозгов не влезать в мою личную жизнь и относиться нейтрально к... - отец запнулся, по его лицу, еще нестарому, но здорово изможденному последнее время, пробежала судорога.

- К твоим женам, ты хотел сказать? Забавно звучит, ты тоже это заметил?

С каким-то отстраненным интересом Алекс отметил, что его голос презабавно звенит.

- Заткнись! Маленький выродок! Я не позволю тебе обижать Юленьку!

- Ах обижать Юленьку... Тогда скажи ей, чтобы она ко мне не лезла!

- Что?! Что ты несешь! Она скромная девушка, у нее...

Алекс на это неприятно рассмеялся и стал стягивать с себя костюм. Отец последнее время стал невозможен: ни с кем он еще так не носился, как с этой своей новой молодой супружницей. Кроме того, теперь у Алекса должно хватить денег, чтобы дать родителю недельку насладиться обществом лживой твари. Как-то ему уже приходилось поступать таким образом - тогда ему дали кров школьные приятели, устроив его в романтичном уютном притоне... Подвале, где обитали косившие от армии, игравшие в хиппи и панков однокашники. Его самого от досадной необходимости проходить службу избавил отец, вовремя дав кому-то на лапу. Да и стоит куда-нибудь исчезнуть на какое-то время - Серый может сообразить, что Алекс больше не намерен исполнять для их банды роль золотого ключика, при помощи которого открываются сердца юных девушек, давая доступ к манящим тайникам всемирной, а преимущественно - всепитерской паутины. И мама теперь позвонит только через месяц...

- ... никого до меня не было, - откровенничал отец, когда Алекс натягивал брюки.

- Ах, вот как? А ты в курсе, папа, что операция по восстановлению девственности...

- Заткнись!

"Здорово его накачала эта сучка", - с неудовольствием подумал Алекс, уворачиваясь от удара. Рубашку он застегивал дрожащими руками, и ему это не нравилось, как и то, с каким выражением на него смотрел отец. И тут его осенило. Юля беременна, поэтому родитель так бесится.

- Уж не ожидается ли у нас прибавления семейства? - ядовито поинтересовался Алекс, натягивая свитер.

Отец замер и жутковато оскалился. "Сбылась мечта идиота". Сердце Алекса тревожно затрепетало, а от чувства, отдаленно похожего на ревность, стало кисло во рту.

- Да. Ожидается. Тебя это пугает? Ты же думал, что будешь и дальше калечить мне жизнь, как и твоя мать. Она же рассчитывала на это?! Не говорила еще?

- Нет, - холодно ответил Алекс. "Так... где сумка? Вот она. Все на месте, остальное в голове". - Но я бы на твоем месте сделал анализ ДНК ребенку, которого ты так жаждешь считать своим. Судя по тому, как она бросается на мужчин...

- Ну, и кто из нас распускает руки? - спрашивал он через минуту, с отвращением ощущая, как горит щека.

Но глаза отца казались пугающе чужими, когда тот спрашивал надтреснутым голосом:

- Может, мне следует начать с тебя? От кого твоя мамаша нагуляла такое отродье?

И тогда Алексу стало действительно страшно. Все, что воспринималось до этого как поднадоевший спектакль, где каждый актер с вымученным вдохновением отыгрывает десятый раз подряд хорошо отрепетированную роль, стало пронзительно реальным, настоящим. Нет, он не сомневался, что он родной сын этому ничем не примечательному человеку, серому и скучному, как и подобные ему не слишком процветающие, но хорошо устроившиеся в этой жизни предприниматели, успевшие в свое время ухватить за хвост второсортную, по сходной цене, удачу. Но услышать такое из уст человека, по-своему - он верил в это - его любившего...

- Я... - какое-то мгновение он не знал что сказать, а потом решил, что и не стоит пытаться искать подходящие слова.

- Я ухожу. Совсем.

- Что? - мужчина дернулся и направился за ним следом, когда Алекс выходил в прихожую.

- Куда ты пойдешь, интересно? Ты... соображаешь, что делаешь?! Алекс, -
Юноша поднял голову от ботинок, которые он зашнуровывал. "Алекс" - было очень плохим знаком. Отец редко называл его так.

- Ты понимаешь, что ты делаешь? Тебе больше не пятнадцать лет, чтобы я позволил тебе играть в эти глупые ребячьи игры. Уходя, ты сюда больше не вернешься. Подумай хорошенько... сын.

- Я все понимаю. Например, что я здесь явно лишний. Всегда был, а теперь мне об этом сказали прямо.

Он машинально взял ключи, но в глазах отца промелькнул насмешливый огонек. Как всегда, когда он ловил сына на очередной пустой браваде. Алекс в раздражении бросил ключи на обувницу и выскользнул за дверь.

- Алешка! Вернись сейчас же, паршивец!

Интересно, все это стоило того, чтобы услышать в голосе отца почти по-бабьи истеричные испуганные нотки? И почему так тоскливо-то, а? Алекс не обернулся, а стал спускаться по лестнице.

- Ах, вот как?! Что ж... Ты на карачках приползешь обратно! Но не рассчитывай, что тебя ждут! Я спокоен за тебя. Такие, как ты, не пропадают!

"Кто бы мог подумать, что двери способны захлопываться с таким апокалипсическим грохотом?" - думал Алекс, пристраиваясь на пыльном подоконнике окна, выглядывающего во двор. У него было чувство, будто он умер и ждет смертного суда, мысль одна фантастичнее другой забредала в его гудящую от напряжения голову. И тогда, окончательно погружаясь в сбрендившую реальность, он и вспомнил о Всеволоде.
******

- Давно он так лежит?

- Не знаю.

- А где эта... Его дама сердца?

- Не знаю...

- Так, а что ты вообще знаешь о людях, тебя окружающих?

Всеволод сердито блеснул на Алекса глазами, но тот сделал вид, что не заметил. Он склонился над мужчиной, брезгливо взял его руку, нащупывая пульс.

- Ему нужно вызвать "Скорую".

- "Скорую"? Но... Он же пьяный.

- Есть специальная скорая для таких, как он.

- Которая опохмеляет?

- Нет. Его уже нужно откачивать в больнице.

- Ты алкоголик?

"Ну, надо же, этот маленький псих еще и ехидничает", - удивился Алекс.

- Ну, разумеется. Неужели сразу не заметил?

Он набрал номер, который знал наизусть - за последние несколько лет отец повадился "расслабляться". Иногда это заканчивалось очень плохо. Организм, изношенный от нервного напряжения последних тринадцати лет жизни, не всегда самостоятельно мог справиться с похмельем.

- Да. Больной согласен. Мы согласны... Заплатим в любом случае, только приезжайте. Позовите Григория Александровича.

С некоторым трудом ему удалось уговорить врачей приехать, и уже через час, в течении которого он нервно ходил по чужой квартире, тщетно пытаясь приструнить разбегающиеся трусливыми зайцами мысли, прибыла машина. Расплачиваться с врачами и открывать перед ними двери пришлось ему в одиночку. Всеволод куда-то пропал, как только позвонили в дверь. До этого он сидел неподвижно, держал отца за руку и пялился в одну точку: какое-то омерзительное пятно на стене.

Мальчик обнаружился в удивительно чистенькой комнатке. И обнаружился - было мягко сказано. Алекс на какой-то миг позабыл обо всех своих проблемах, так как мальчишка, к которому он так бесцеремонно ввалился в гости, висел в воздухе, нелепо переставляя ногами.

Зрелище было жутким и смешным одновременно. Однако Алекс среагировал удивившим его самого образом: он подбежал ближе, оказавшись под мальчиком, и с беспокойством взирал, как тот карабкается к потолку, с которого, лениво раскачиваясь, свисала паутина. "Он сейчас упадет", - решил Алекс, двигаясь в ту же сторону, что и Всеволод. И оказался прав. Как только черноволосая голова уперлась в потолок, мальчишка тихонько вскрикнул и рухнул вниз. Алекс каким-то чудом сумел его поймать и тоже упал, больно стукнувшись об угол письменного стола. Всеволод же выглядел так, будто падение ускользнуло и от его внимания, и от его понимания.

- Где отец? - возмущенно осведомился мальчик, сползая с колен Алекса и поднимаясь на ноги.

Алекс рассмеялся. Собственно то, что со вчерашнего вечера его, как в воронку, затягивало в какое-то безумие, было ясно еще после того, как он укололся невидимыми колючками елочки с помойки. Ему следовало бы испугаться, хотя бы насторожиться, но вместо этого впервые за долгое время он чувствовал азарт, даже вдохновение. Этот мальчик просто обязан был ему встретиться рано или поздно, раз уж ему так и не удалось выяснить, где, в каком несуществующем мире пребывает его мать. Где-то очень близко таился ответ на все его вопросы, мучавшие его столько, сколько он себя помнил. И не ему бояться того, чего, якобы, не может быть.

- С ним все в порядке. Я дам тебе телефон, позвонишь, узнаешь. Но не раньше, чем завтра.

Но Всеволод выглядел настороженным и недовольным.

- Почему ты преследуешь меня? Что тебе от меня нужно?

Мальчик, чьи глаза показались Алексу на удивление нормальными, сделал шаг назад и слегка приподнял руку. Его кисть была изогнута таким образом, будто он что-то держал в ней.

- Ничего особенного. Я же пока помогаю тебе. Ты не заметил?

- Никто никому просто так не помогает.

- Ого! А ты, я вижу, хорошо знаешь жизнь.

- Достаточно, чтобы ничего хорошего от таких как ты не ждать. Я еще раз спрашиваю, что тебе нужно? У меня нет денег, я пытался найти что-нибудь, чтобы принести папе пиво, но не нашел.

- Тебе бы все равно его бы не продали.

- Продали бы. Итак, что?

- Что мне нужно, спрашиваешь? Ну... Как ты верно заметил, у тебя ничего нет, что меня бы могло заинтересовать. Отсюда следует, что мне нужен... ты!

- Я? - Всеволод нахмурился, что-то прикидывая про себя. Его взгляд становился все более осмысленным, черные глаза исследовали красивое ухмыляющееся лицо незваного гостя, длинные распущенные по плечам волосы. Наконец в его взоре появился настоящий ужас.

- Что с тобой, Сева? - осторожно спросил Алекс, пытавшийся сообразить, что могло так напугать сумасшедшего ребенка.

- Нет, - прошептал Всеволод и поднял руку, слегка провисшую под тяжестью чего-то невидимого. У Алекса по спине пробежали мурашки, и теперь ему действительно стало не по себе.

- Уходи, иначе тебе не поздоровится.

- Очень страшно. И что ты мне сделаешь?

Всеволод приближался к нему с лихорадочно горящими глазами, Алекс инстинктивно поднял руку и с упавшим сердцем почувствовал, что наткнулся ладонью на что-то металлическое и острое.

- Что это, - прошептал он, - шпага?

- Да.

Всеволод остановился. По его лицу пронеслось самодовольное выражение.

- Послушай, Сева. Я заплатил за твоего отца, я тебе ничего плохого не сделал и не собираюсь тронуть тебя и пальцем, уж не знаю, что ты там себе вообразил. Смилуйся надо мной, поверь, мне действительно некуда идти. А ты мне нужен... Потому что я хочу понять, что с тобой происходит и, возможно, помочь.

Всеволод шмыгнул носом, несколько секунд изучал лицо Алекса со странным выражением: казалось, что он сейчас или заплачет или закричит,- но в итоге все же опустил руку.

- Тогда рассказывай, - солидно велел он и уселся на стул, который, как и прочая мебель, несколько сковывал его по-кошачьи грациозные движения фантастически нелепого дуэлянта.

- Что рассказывать?

- Кто ты и почему думаешь, что можешь мне помочь.

Алекс поморщился, так как рассказывать свою жизнь ему не хотелось и самому себе, но, поймав строгий взгляд Всеволода, решил за благо поделиться хотя бы основными вехами своей истории.
       
Глава 4.
 Подросший ребёнок, воспитанный жизнью за шкафом…

«18.02.08.
Я устала заглядывать в чужие бессмысленные глаза, слышать дежурные фразы.
Все вокруг лгут, их что-то беспокоит, что-то важное, важнее солнечного света, важнее тепла рук, протянутых для рукопожатия. Они где-то не здесь, в другом мире. Я пыталась понять, чем же они живут, и ужаснулась. Их мир пуст, там нет ничего, кроме похотливо пульсирующей плоти.
И я снова начала читать детские книжки. В них есть то, чего мне не хватает – единение, дружба. Да, представьте, настоящая дружба, когда не жалко самой жизни за дорогого человека, когда есть смысл – вместе двигаться к свету и творить добро во имя добра. В моей голове слышится цокот копыт; алчный вой врага, жаждущего всех сделать своими рабами, пустыми марионетками, леденит мою кровь… Я, наверное, ненормальная. А он пропал куда-то. И совсем пропал Всеволод. Его даже не искали, будто не было человека.

Люцифера я видела мельком. Хотела поздороваться, но он сделал вид, что не заметил меня. А мне и не нужно, я только хотела узнать, куда пропал Всеволод».
***
- Не знаю, с чего начать… Наверное, с того момента, как пропала мама.

Алекс заглянул в запавшие глаза Всеволода, облокотившегося о стол, ища одобрения, но подросток продолжал все так же холодно, но внимательно смотреть на него.

- Мне было пять лет, - продолжил Алекс, заставив себя поверить, что поза его слушателя воплощает трепетное внимание.
*****
Мама ушла внезапно, и этому событию ничего не предшествовало, как нехотя рассказывал ему потом отец. Кроме того, что она всегда была немного странной, будто не из этого мира. Очень красивая яркая женщина, постоянно сгорающая от каких-то идей –одна безумней другой. Она мечтала стать артисткой, но оказалось, что у нее нет таланта, а у отца еще не так хорошо обстояли дела, чтобы оплачивать ее иллюзии. Она собиралась петь со сцены собственные песни, писать стихи, но во всех творческих начинаниях она прогорала, оказываясь, по словам прослушивающих и выслушивающих ее людей, абсолютной бездарностью. Отец в этом не был согласен ни с одним из критиков жены, но ничем не мог ей помочь, и она все больше уходила в себя, причем почти в прямом смысле – иногда отцу казалось, что ее нет в этом мире, есть только ее тело, которое день ото дня тает у него на глазах.
«Тебя она забросила. Не знаю, что бы я делал, если бы не твоя бабушка», - угрюмо вспоминал отец. Сама бабушка считала невестку настоящей ведьмой и настаивала на том, чтобы сын с ней расстался. «Алешку мы и сами вырастим, все равно никакого толку от такой-то мамаши. Сидит целыми днями и то улыбается сама себе, то плачет», - эти разговоры Алекс тоже помнил. И помнил сон накануне: мамины ладони, гладящие его по голове, и серый дождик, капли которого холодили его щеки. Откуда в квартире взялся дождик? Он проснулся с этой мыслью, разбуженный будничными белыми солнечными лучами и услышал, как на кухне ругаются его папа и бабушка. Ясный день оказался обманчивым – он принес в их семью лишь несчастье, а дождик настоящим – это мама прощалась с ним, чтобы уйти в неизвестность. Бабушка называла ее какими-то гадкими незнакомыми словами, а отец метался по кухне, все куда-то звонил… Но женщину так и не смогли найти. Прошло несколько лет, прежде чем он услышал ее голос. По телефону. Мама говорила с ним так, будто ничего особенного не произошло и это нормально, что она решила наконец пообщаться с собственным уже десятилетним ребенком, даже не поинтересовавшись, не сошел ли с ума отец и, главное, как сам ее сын жил все это время. Но инстинктивно Алекс понял, что не стоит предъявлять ей претензий, чего-то требовать, расспрашивать… Нет, он как-то попробовал и услышал в ответ только испуганные гудки и едва дожил до следующего звонка, успокоившего его только через полгода. Больше он не рисковал и со временем привык. Отцу мама не звонила… Однако родитель был в курсе их бесед, как-то услышав, что Алекс несвойственно кротким ему голосом говорит в трубку. Отец спокойно расспросил Алекса и… Стал подыскивать себе новую жену. Однако ни одна из девушек, все более молоденьких год от года, не задерживалась в их семье надолго. Алекс их люто ненавидел и портил им жизнь, как мог, а отец все ждал, когда очередная его спутница осчастливит благой вестью о пополнении семейства, но этого почему-то не происходило.
«Сглазила тебя Вероника, навела порчу, стерва!» - бурчала бабушка, а отец отмахивался от нее, хотя в глазах все чаще появлялось загнанное выражение.
Алекс рос очень наблюдательным ребенком, от чьего внимания не ускользала ни одна деталь из окружавшей его действительности и, даже не разбираясь в медицине, ознакомившись всего с парой книг, уже лет в пятнадцать пришел к выводу, что сглаз тут не при чем. Отец сам больше не желал детей, но на подсознательном уровне, поэтому и менял своих жен, как устаревшей модели мобильники.
Реальная действительность не отталкивала мальчика, как она отталкивала его мать. Напротив - ему нравилось все являющееся заметными маячками сегодняшнего времени, а лет в одиннадцать Алекс всерьез заинтересовался компьютерами. Отец с энтузиазмом отнесся к его увлечению, и если в чем Алекс не знал отказа, так это в покупке новой необходимой ему для погружения в мир электронной техники фишки.
Однако превращаться в геймера или уходить на постоянное место жительства в сеть, как произошло с некоторыми его сверстниками, Алекс не спешил. Его переполняла жажда жизни, стремление окунуться в нее, смакуя. По этой причине он и связался недавно с кардерами, чтобы добыть денег для осуществления самой сумасбродной своей мечты – отправиться в путешествие по миру, но не при содействии какого-нибудь тур-агенства, как предлагал отец, а самостоятельно, имея кругленькую сумму в карманах и особый талант – пудрить людям мозги. Зацикленных на собственных мелких проблемах, лишенных фантазии обывателей он видел насквозь и воспринимал как подпрограммы одной большой программы под названием жизнь. Только мотивы и действия вот таких, как Всеволод, ускользали от его понимания… Ну да не часто они встречались Алексу и именно к ним он испытывал особенный интерес, а его циничность отступала на задний план. Все эти сумасшедшенькие странники по миру собственных грез напоминали ему о маме, а если чего-то он и хотел больше, чем кругосветного путешествия автостопом, так это найти ее.
***

- Я бы хотел узнать, жива ли она… Ну, это тебе понятно?

- Да. Более чем. Правда, мне узнавать не надо. Моя мама умерла. Но с ней что-то похожее происходило. Она любила сказки, рассказывала мне их, и все было хорошо, пока ей не пришла в голову идея отнести их… Ммм…

- В редакцию?

- Да. С тех пор она стала какой-то странной. Исхудала вся, а потом простудилась, а скорую мы поздно догадались вызвать. Воспаление легких.

- Понятно. Иммунитет ослаб, - смущенно уточнил Алекс, с беспокойством вглядываясь в лицо ребенка, но тот казался невозмутимым.

«Интересно, а сколько он уже не спит?» - подумалось вдруг Алексу, догадавшемуся с пристрастием рассмотреть собеседника. Всеволод был нездорово тощим и изжелта-бледным.

- Ты… Спишь вообще ночью? Может, стоит прилечь? С твоим отцом теперь все в порядке будет, а если придет его… девушка, то я ей открою.

- Она не девушка, а старая корова, - огрызнулся Всеволод, сверкнув на Алекса лихорадочно горящими глазами. - И имеет привычку время от времени навещать такую же пьянчужку – свою сестру, поэтому не думаю, что она скоро объявится.

- Тем более. Ложись спать, а я тут посижу, подумаю.

- Так тебя, правда, отец из дома прогнал?

- Да. Думаю, да.

Всеволод солидно кивнул и состроил очень серьезную озабоченную физиономию. Алексу это показалось забавным, будто из них двоих он - неразумный ребенок, нуждающийся в опеке, а не этот глючный скелетоподобный подросток. Но улыбку он спрятал, а мальчишка вышел из комнаты.
Вернулся Всеволод, таща раскладушку, и с грохотом поставил ее на пол. Алекс с подобной конструкцией, состоящей из брезента и каких-то железяк, дела еще не имел, но разобрался быстро. Удостоверившись, что его гость обеспечен лежанкой, Всеволод швырнул Алексу подушку, пахнувшую дешевым стиральным порошком, а сам забрался в кровать, повернувшись к Алексу спиной. Голову мальчишка пристроил на локоть.

- Сева… А как же ты? Без подушки.

- Я без нее всегда сплю.

- А… зачем она тебе тогда?

- Чтобы читать! – Всеволод сердито глянул на Алекса из-за черных отросших до плеч волос.

- Все понятно, - кротко признал Алекс и устроился на провисшем под ним ложе.

       
Глава 5.

Теперь ты видишь солнце – возьми, это твоё.

«27.04.09.
Видела девочку на площадке. Ее вывозят гулять в инвалидной коляске. Она во время прогулки только тоскливо смотрит на других детей. Раньше с ней заговаривали другие ребята, я помню. Но только Всеволода она принимала. Наверное, он единственный взаправду принимал в ней участие, а не потому что хотел казаться себе добреньким. Девочка улыбалась, я впервые видела улыбку на ее лице. Теперь она потеряла единственного друга. А я боюсь подойти к ней, потому что знаю, что так не должно быть. Почему одним достается все, а другим ничего? С самого начала ничего, и не надо мне вешать сдобренную холестерином лапшу о том, что все в твоих руках. Не все. Совсем не все и не для всех.
А ее мать, как обычно, побежала по магазинам. Не боится оставлять беспомощную десятилетнюю девочку вот так, одну, среди всех этих монстров, прикидывающихся людьми? Я стала совсем плохая. Так нельзя думать… Все люди добрые. Так один человек говорил, Иешуа… Ну так он же не человек был, а Бог. Ему виднее.
Сегодня он заговорил со мной – а я как обычно сидела с книжкой на коленях в скверике. Я слежу за той девочкой, чтобы с ней ничего не случилось. Посмотрел, что я читаю, увидел обложку, хмыкнул. Мне было стыдно, а он заговорил странное: что, если бы все те герои, которые в книжке, переместились сюда? Обычно так Всеволод рассуждал, в те редкие моменты, когда мне удавалось что-нибудь из него вытянуть, кроме угрюмых: «Я занят, учу алгебру, химию, географию…»
Еще он краснел, когда я ловила его взгляды, а я, дурочка, долго не могла понять, что с ним такое. Пока он не пригласил меня танцевать. Я почему-то испугалась и выкрикнула: «Нет!» Можно подумать он меня не танцевать приглашал, а идти с ним под венец… Я помню его глаза: растерянные, несчастные. Потом он исчез, и о нем все забыли, кроме меня. Почему я тогда так сказала? Кто-то невидимый словно вытолкнул из меня то короткое словечко, и его крылья сломались, те самые, которые едва обозначились, чтобы рассекать вязкий воздух действительности. Я хочу танцевать с тобой, Всеволод! Я часто вижу, как мы кружимся где-то высоко-высоко… На площадке, сотканной из радуги, под облаками, а ты улыбаешься мне, как Танюшке».

Алекс услышал уютное посапывание Всеволода, завалившегося спать прямо в одежде, будто завтра мальчик приготовился отправляться в поход, когда сообразил, что они не погасили свет. Желтенький стеклянный блин, претендовавший на звание люстры, давал приглушенное нездоровое свечение, разбрасывая по сероватому потолку осторожные лучики, наподобие искусственного чахнущего в безжизненном пространстве солнца. Сон не шел: взбудораженный мозг, вспениваясь упрямыми волнами сегодняшних переживаний, не позволял нырнуть в спасительное безмолвие покоя. Нереальность ситуации, в которой он очутился, стала доходить до него, как отрезвление, оставляя неприятный привкус во рту и заставляя жалобно постанывать душу, болезненно возвращавшуюся нагишом в неласковый мир, не желающий больше кутать ее в флер иллюзий. С какой стати он решил, что заявиться в гости к сумасшедшему несчастному подростку было хорошей идеей? С такой, что он ушел из дома… Мог ли он стерпеть? Позволить отцу усомниться в нем и его словах? Впустить постороннюю женщину в их странную - похожую на тщащуюся рядиться в приличные одежды бродяжку, - искалеченную семью? Но тогда отец смог бы обрести нормальное человеческое счастье – с ласковой женушкой и послушным, ну пусть даже и непослушным, зато правильным, ребенком. Алекс представил себе все это и понял, что желает отцу благополучия, но вряд ли сможет удержаться от искушения опять все испортить. Ну а если Юленька действительно ждет дитя, его родного брата, то ломать жизнь сразу двум людям – девицу он не принимал в расчет, - даже у него не хватило бы духу. Итак… Он ушел, его средств хватит на то, чтобы снять где-нибудь, желательно в другом районе, комнату. Дальше он воспользуется карточкой, снимет деньги… В институте он может не появляться месяца два, достаточно, чтобы найти какой-то выход, только бы Серый не сел на хвост, а тот может – если все пойдет, как планировалось, Алексу в ближайшем будущем предстоит обзавестись кругленькой суммой. Но эта перспектива его радовала все меньше, словно разумные, привязанные к реальной жизни планы растворялись в этой комнатенке, погибая при желтеньком свете несуразной люстры. Возможно, сказывалась усталость, но идея при помощи Всеволода выяснить, что происходит с такими, как его мать,- не могла ли она уйти в некое скрытое пространство, откуда растут хвойные колючки, - уже не казалась совсем уж сумасшедшей. Ему же не померещилось, верно? Он поднял руку, взглянув на измазанную йодом ладонь – ранки никуда не исчезли и кровоточили. Более чем странно… И как он не замечал этого? Алекс сжал кулак, чтобы не испачкать кровью и без того, впрочем, отмеченную какими-то неясного происхождения пятнами раскладушку. Образ матери, нечеткий, как изломанное рябью отражение солнца в лесном пруду, приближался к нему, оживая в его сознании и набирая силу. Он почти вспомнил, какими блестящими были ее золотистые волосы и какими печальными тихо сияющие глаза, иногда странно взглядывающие на него, словно врываясь в душу, но не причиняя боли. Так неосознанно тянется к колыбели рука матери, даже если ее мысли далеко. Как-то он нашел на столе отца помятый листок в клеточку с выведенными карандашом истершимися строчками:

Твоя жизнь, как свеча, утекает,
Колдовской оставляя узор.
Пламя ярко горит, отражая
Твоих грез и мечтаний задор.

Тебе снились мосты и фонтаны,
Древний говор больших городов.
И без спроса врывались туманы
Легиона горящих ветров…

Этот стишок вновь и вновь проносился в его мозгу, пока голос, его нашептывающий, не стал женским, мелодичным, но грустным, как последний теплый дождик накануне первых осенних заморозков. Убаюканный им, Алекс не заметил, как уснул. И не слышал тревожной трели мобильника. Зато Всеволод, потревоженный незнакомым звуком, мгновенно проснулся и вскочил с кровати. Он подбежал к сумке Алекса, валявшейся на столе и, спросонья еще плохо соображая, что делает, расстегнул молнию. Приложив к уху дорогую трубку, неясно напомнившую ему, какой еще вещи у него не будет в ближайшем обозримом будущем, он услышал чей-то развязный с хрипотцой голос:

- Люци, у тебя проблемы, приятель. Ау? Ты там слышишь меня?

- Да, - ответил Всеволод настолько нейтрально-холодно, что его можно было спутать с кем угодно, больше всего с автоответчиком.

- Ах, слышишь… Чудненько. Ты в курсе, сколько времени? Помнишь, что я назначал тебе встречу?

- Нет.

- Как это нет?!! Я же сказал тебе, что буду в одиннадцать. Есть разговор. Я уже успел пообщаться с твоим батей, тот говорит, что ты ушел куда-то и больше тут не живешь. Ну так вот…

Но дальнейший, явно недружелюбный, ход мыслей невидимого собеседника так и остался неизвестен Всеволоду, потому что проснувшийся Алекс вырвал из его руки трубку, нажал отбой и яростно закричал:

- Какого черта ты хватаешь то, что тебе не принадлежит?!

- Извини… Он зазвонил, а ты спал. Я сам еще не проснулся. Случайно вышло, - у Всеволода был не на шутку расстроенный вид, и Алекс смягчился.

- Что он тебе сказал?

- Только что у тебя с ним встреча должна была быть. В одиннадцать.

Алекс округлил глаза и взглянул на экранчик телефона. Время близилось к полудню.

- Неплохо мы с тобой поспали…

Тут его серые глаза сузились в щелочки, и он подошел к окну. Там внизу он увидел коренастого молодого человека, неторопливо прохаживающегося у подъезда. Он жадно оглядывал каждого выходившего на улицу.

- Он… Грозился какими-то проблемами, Люци, - заметил Всеволод, который тоже подобрался к подоконнику.

Алекс дернулся, то ли оттого, что его новый сопливый знакомец обратился к нему «Люци», то ли из-за напоминания о проблемах. Он снова выглянул в окно, но теперь смотрел не вниз, а в серо-желтую стену противоположного дома, однако глаза его были пусты.

- Ты можешь остаться у меня. На какое-то время. К тому же я ухожу, мачеха не скоро вернется, - предложил Всеволод, внимательно рассматривая печально ссутулившуюся фигуру гостя.

Алекс встрепенулся; недоуменно вгляделся в серьезное, не очень красивое, но притягательное из-за умных печальных глаз личико.

- Уходишь? Куда, интересно?

- Ну… Ты же видел, что я поднимался по лестнице? – Всеволод тревожно посмотрел на гостя, будто не был уверен в ответе.

- Нет, я видел, как ты висел в воздухе и болтал ногами, - прохладно заметил Алекс. - Потом ты рухнул вниз.

- Это потому что потолок мешает. И подняться надо выше. Очень высоко.

- Да? И что будет?

- Я уверен, что… там что-то есть.

- На том свете, ты хочешь сказать?

- Ты же видел колючки! Не надо прикидываться, что ты… Тоже считаешь меня сумасшедшим!

Лицо мальчишки скривилось, тельце возмущенно затрепетало, на миг взметнулись кулачки; он отбежал от собеседника и уселся на край кровати, обиженно сжав губы, всем своим видом демонстрируя разочарование. Алексу стало неловко. И кого он пытается обмануть? Он же действительно видел то, о чем не следует рассказывать, если он не хочет щеголять по коридорам тихого домика на Пряжке в смирительной рубашке. Впрочем… Обычно о нем рассказывают другие, из-за недостатка информации из первых рук, и плетут такое… В общем, нарушать традицию он не собирался. Алекс присел рядом с мальчиком и мягко произнес:
       
- Извини. Я не считаю тебя сумасшедшим, иначе мне придется себя тоже записать в психи или до конца дней скрывать, что я наблюдал, как один… гмм… молодой человек запросто ходит по воздуху. Я только хочу узнать, какой у тебя план?

- А ты мне мешать не будешь? – Всеволод от его слов оттаял, зато теперь смотрел недоверчиво, как пацаненок, которому старший брат предлагает что-то заманчивое, но сомнительное. Например, луну показать. Что, как известно, заканчивается поднятием доверчивых малолеток за уши.

- Я? Мешать? С чего бы вдруг? Делай что хочешь.

- Ты можешь испугаться за меня.

- Я?! Ты меня назвал «Люци». Ты в курсе, почему меня так прозвали?

- Нет. Но догадываюсь.

- Да ну? Ну-ка, ну-ка, поделись со мной своими догадками.

- Про тебя говорят, что ты жестокий, бездушный человек, - сообщил Всеволод с таким видом, будто его вынуждают поделиться нелепыми сплетнями. Почему-то это польстило Алексу. - И еще некоторые истории… Что ты видел смерть своего сорвавшегося с крыши друга, но не моргнул и глазом, когда за ним скорая приехала. Что… Ну в общем… Ерунду всякую.

- Ты думаешь, это ерунда? – серьезно спросил Алекс.

- Конечно. Чушь какая-то.

- А, то есть ты полагаешь, я очень душевный человек?

- Нет. Но тебе уже было за меня страшно. Ты меня отгонял от окна! – Всеволод начал раздражаться, его бледные щеки слегка порозовели. - И если тебе охота поговорить о себе, то выбери другого собеседника. Я не твой… твоя поклонница.

- Жаль, - проронил Алекс, чьи глаза весело сверкали.

- Что?!! – Всеволод возмущенно уставился в сдержанно ухмыляющуюся физиономию собеседника.

- Тсс… Я только хотел сказать, что обычно мои поклонницы редкостные дуры. Наверное, нормальные девушки меня… боятся…

Всеволод закатил к потолку глаза.

- Все, - опомнился Алекс. - Я весь внимание. Итак, твой план состоит в том…

- Чтобы подняться по хрустальной лестнице в небо.

- Замечательно.

Алекс расхохотался. Однако это явно было ошибкой, потому что Всеволод так побледнел, что Алекс уже готов был поверить в призраков, так как один из них, сливаясь цветом лица с блеклыми обоями, сидел рядом с ним и прожигал его черными глазищами.

- Не надо так злиться, Сева, - совладав с дыханием, как мог серьезно, проговорил Алекс. - Я только заметил один крошечный изъян в твоем грандиозном плане.

- Какой?

- Вот ты поднимешься к небам, хоть в самую стратосферу. А дальше? Ну, отморозишь себе уши и все.

- Нет. Дальше надо прыгнуть вниз.

- Так… - Смешно Алексу уже больше не было. Сейчас ему предстоит что-то делать с мальчиком. Связать?

- В общем, я вижу, что только зря теряю тут с тобой на разговоры время, - презрительно пробурчал Всеволод и направился в прихожую за пуховичком.


Глава 6.

Я объявляю свой дом безъядерной зоной…

«14.05.09.
С ним что-то происходит… Он весь во власти какой-то идеи, и мне это не нравится.
Снова заговаривал со мной.
«Нет, ты представь, что было бы, если бы твои герои вырвались из книжки? Они бы могли защитить тебя, придать тебе сил. Кто знает, может, ими можно было бы управлять. Тогда мир стал бы лучше…»
«Ты так думаешь? А ты уверен, что всем героям здесь место? – Я только решила поддержать игру. – И стал бы мир от этого счастливее? Ведь много злодеев в тех же книжках».
«Ну и что? Если мир фантазий существует…»
«Только в нашей голове».
«Неважно. Если он существует и есть у каждого, представь, насколько честнее стала бы реальность, если бы мы их увидели. Сразу стало бы ясно, кто есть кто. Кто чем живет. И те, кто живет ничем, только жаждой наживы, просто погибли бы в болоте своих убогих фантазий. А вот она, например, - он кивнул на мою подопечную, - обрела бы счастье. Счастье человека зависело бы от его внутреннего мира».
«Если бы фантазии стали реальностью, то началась бы война. И ты напрасно думаешь, что победили бы только те, кто не жаждет наживы, власти или еще чего-нибудь. У них же тоже есть мечты и, судя по тому, что я иногда вижу по телевизору, вполне оформившиеся и сильные».
«Война? Ну и пусть. Это была бы война честная, и мы бы наконец поняли, где правда. Кому на самом деле принадлежит мир. Мечтателям или… заботящимся о себе эгоистам, орангутангам, которым подавай только… бесконечно удовлетворяющие их низменные желания, пустые картинки, которые ты видела».
«Победили бы они, Алекс. Поэтому хорошо, что фантазии существуют только в книжках. Авторы, хорошие авторы, ведут рассказы так, чтобы в конце победило добро, пусть даже как-нибудь нелепо, неправдоподобно. Если же смешать мир человеческих фантазий с реальным, то мне не хочется и думать, что произойдет».

Он лишь смущенно пожал плечами на это, извинился и торопливо ушел. Но мне кажется, он слышал только себя…»

Последнее время Всеволод стал замечать, что его галлюцинации не так и страшны – они всего лишь отражения тех образов, которые вспыхивают в его сознании. Он может управлять ими, направлять их, манипулировать, корректировать и изменять. Так или иначе, они ему полностью подчиняются. Главное – не испытывать ни страха, ни сомнений. Окончательно в своих выводах он убедился, когда научился создавать лесенку, причем если сначала он все ждал, что ответ на вопрос: «куда она ведет?» – придет откуда-то извне, то вскоре понял, что сам это знает, достаточно только отбросить неуверенность.

Он стоял перед окном, которое услужливо распахнули перед ним летающие карлики – изобретение его собственной фантазии: обнаженные забавные уродцы с желтоватой кожей и глумливыми мордочками с поросячьими пятачками вместо носов – последствие его ознакомления с творчеством Гойи, блестяще описанным Лионом Фейхтвангером.

Лестница в небо была хрустальной, золотыми волнами по ней проносились солнечные лучи, играя синими всполохами на ее гранях, словно она была выточена из льдины. Карлики вылетели в окно и звонко захихикали, как проказливые дети. Один из них извлек из морозного, как бы плотного, словно мерцающая ткань, воздуха золотую трубу и задудел на ней нечто удивительно благозвучное, если принимать во внимание несуразный вид исполнителя. Сомнения растворились в пронизанном солнечными лучами и музыкой воздухе; его комната, рамы окна, подоконник – все воспринималось как ненастоящее, его ждал собственный мир, который он сможет перекраивать по своему вкусу. И, конечно, там не будет бутылок, мятых масленых пакетов из-под чипсов, убогой одежонки, выделявшей его среди сверстников, как парию… Оставляемый мир его больше не интересует, так как его ждет лучший. С этой мыслью, чувствуя себя так, будто на его тело не распространяется закон притяжения и он может летать, если пожелает, Всеволод шагнул на подоконник.

Но тут же его крепко ухватили за щиколотку. Всеволод забыл о своем госте и удивленно посмотрел вниз. Алекс сидел на подоконнике, прислонившись спиной к раме, держал его стальной хваткой за ногу и брезгливо-недоуменно морщился.

- Вот что парень, сейчас же прекрати все эти глупости.

Всеволод недобро хмыкнул, созерцая сероватое, как и все детали реальности, лицо Алекса. Ботинок с шипами не существует, но он же может легко их себе представить. Разве нет?

- Ай!

Алекс слетел с подоконника и отскочил в комнату, схватившись за кисть.

- Псих несчастный! Что ты делаешь? Пошутили и хватит, там внизу больше нет идиотов, которые будут тебя ловить!

Всеволод отвернулся и, не слушая больше злых и испуганных криков своего незваного гостя, шагнул вперед. Ступеньки больше не были скользкими – ботики с шипами как раз подходили, чтобы ступать по прозрачной гладкой поверхности. Ветер обжег щеки, но это оказалось даже приятно, а его телу совсем не было холодно – не пришлось даже застегивать пуховичок. Он сделал еще несколько шагов вперед по хрустальной лестнице, как по дорожке, сотканной из золотистого света, и, улыбнувшись, проследовал дальше за своими проводниками – весело размахивающими перепончатыми крыльями уродцами.

- Всеволод… - донесся до него тихий то ли вздох, то ли шепот.

Только тогда он вспомнил рассказ Алекса, и что поверил каждому слову самовлюбленного, но, в сущности, совсем не благополучного красавца. Всеволод обернулся. Алекс стоял на подоконнике и смотрел на него с плохо скрываемыми ужасом и тревогой.

- Ты можешь пойти со мной, - чужим ему, взрослым звонким голосом предложил Всеволод. – Неужели Люцифера, - он усмехнулся, когда произносил это слово, а Алекс немного побледнел и перестал выглядеть откровенно растерянным. – Неужели Люцифера пугает высота?

Его насмешка возымела действие. Алекс закусил губы так, что казалось, что он их сейчас откусит, но в его чертах ясно обозначилось решительное, с ноткой отчаяния, выражение.
Длинная в черном дорогом ботинке нога осторожно провела по лестнице, затем Алекс крепко ухватился за раму и осмелился выбросить из окна свое тело, которое слегка согнулось, потому что его ступни оказались на твердой поверхности.

- Она ш-широкая? – спросил Алекс, продолжая делать нелепые телодвижения, будто исполняя в воздухе особую разновидность танца буги-вуги.

- Вполне. Ты бы мог бегать по ней и пьяным в дупель.

Всеволод вернулся к окну и протянул Алексу руку.

- Пойдем вместе, ты же вроде хотел выяснить, куда уходят мечтатели. Или передумал?

- Нет!

Алекс резко выбросил руку вперед, будто ожидал, что сейчас вместе с ней полетят вниз и остальные части его тела, но этого не произошло, и, ощутив тепло и силу сжимающей его кисть ладони, выпрямился во весь рост. По его губам пронеслась истерическая улыбка. Однако твердь под ногами не пропадала. Он огляделся - мир никак не изменился: все тот же грязный, окруженный желтыми стенами двор и даже черной букашкой нервно шмыгающий внизу от угла до угла домов Серый.

- Кого мы ждем? – сумел он выдавить из себя с почти прежней насмешливой самоуверенностью.

Всеволод пожал плечом и, не выпуская его ладони – за что Алекс был ему очень признателен, так как сам он не видел лестницы, по которой поднимался все выше и выше, – повел его к зарумянившимся от морозца облакам.

Сначала Алекс опасался смотреть вниз, предпочитая созерцать сосредоточенную макушку своего проводника и его прыгающие по плечам отражавшие небо иссиня-черные волосы. Потом он осторожно стал посматривать под ноги, но не видел ничего примечательного, кроме ржавых, кое-как прикрытых снегом кровель и серой паутины проводов, под которыми метались машины. Как ни странно, с их приближением к небесам ему становилось все теплее и спокойнее. Возможно, это невозмутимый вид Всеволода на него так действовал, так что в конце концов он перестал судорожно сжимать ладонь мальчишки и держал того за руку скорее для порядка. На невидимой лестнице он чувствовал себя вполне уверенно, ступени будто сами подставлялись ему под ноги, и ни разу он не споткнулся. Поэтому, когда на Петропавловке как-то глухо пальнула пушка, возвещая горожан, что наступил полдень, он решил посмотреть вниз и тихонечко присвистнул.
Отсюда, с небесной высоты, город казался сказочно прекрасным, как хрустальная греза. Одетый в преимущественно спокойно-серые и песочные тона, с золотыми иглами шпилей, пересеченный пульсирующими жизнью стрелами проспектов и таинственно мерцающими влажными лентами Невы – он словно сахарной пудрой был присыпан снегом, искрящимся, как алмазная крошка, делающей его невесомым и полупрозрачным. Алекс, завороженный открывшимся его взору восхитительным видом, на какое-то время даже забыл, насколько во всех смыслах шатко его положение, когда его проводник остановился.

- Пришли, - заявил Всеволод, разворачиваясь к нему. Глаза мальчика были туманны, а выражение лица неопределенно-мечтательно, как у лунатика, грезящего наяву.
 
- И что? – тревожно спросил Алекс, чье сердце взволнованно забилось, а перед глазами зарябило.

- Ничего, - коротко ответил мальчишка, зажмурился и сильнее сжал ладонь Алекса.

В тот же миг лестница под их ногами растаяла, раздался какой-то вой, который, возможно, ему же и принадлежал, и Алекс почувствовал, что летит вниз в головокружительном ледяном вихре.

       
Глава 7.
Я объявляю свой двор безъядерной зоной…

«10.06.09
Сегодня Алекс подошел к девочке, той самой, в инвалидной коляске. Меня он не заметил, мне вообще кажется, что он никого и ничего не замечает в последнее время. Он подошел к ней и протянул великолепную куклу, Барби, или как они теперь называются, их же теперь много всяких… Но кукла действительно была очень красивая: в пышном белом платье с блестками и желтыми сверкающими волосами. Я видела, что девочка не сразу взяла куклу и даже как-то странно на нее смотрела. Я подумала, что какие бы он не преследовал цели, это жестоко дарить бедняжке такую красавицу. Вдруг она не будет ассоциировать себя с ней, а наоборот? Только яснее увидит собственную беспомощность, собственное… несовершенство. Хотя девочка симпатичненькая, но ведь не такая выхоленная, как эти модели. Однако малышка вдруг улыбнулась – он сказал ей что-то. Потом заметил, что я смотрю на него, махнул рукой, как бы в знак приветствия, и зашагал прочь

Я обдумывала на днях его слова, о мире фантазий. Признаться, меня эта идея захватила, но потом… Недавно в новостях я услышала, что одну девушку сбросил с моста парень. Незнакомый ей парень. Просто так. А потом убежал. Что ему привиделось? С кем он ее спутал? Девушка, к счастью, осталась жива, что само по себе чудо, а если принять во внимание реакцию на ее звонок «Скорой» (она позвонила по мобильнику, который не должен был работать, но работал!), то чудо вдвойне. Там ее, плавающую в ледяной воде со сломанным позвоночником, спрашивали, не пьяная ли. Потом сказали, что плохо слышно и советовали перезвонить. Люди итак по-настоящему друг друга не видят, подстраивают под свои представления, причиняя друг другу боль. Мир превратился бы в хаос, будь у Люци шанс осуществить свои странные мечты. Более сильные – всегда есть более сильные – заставили бы тех, кто слабее, отыгрывать чужие им, даже унизительные роли. Разгорелась бы война, но не на общемировом, а, что страшнее, на межличностном уровне. Чьи бы фантазии победили? Удалось бы проигравшим избавиться от навязанной им маски? Так трудно быть самой собой, когда тебя окружают другие люди уже определившие для тебя «место». Заклеймившие тебя. Не каждому по силам разорвать незримые путы. О чем только думает Алекс? Хотя… Ему не грозит попасться в сети чужих фантазий. У него талант жить своей головой и чихать на общественное мнение…»

Когда перед глазами перестало мельтешить, Алекс огляделся. Они попали… попали в никуда. Складывалось впечатление, что на многие теряющиеся в серой дали километры они окружены облаком, но воздух, кристально прозрачный, будто разряженный, не позволял принять эту версию. Рядом он чувствовал теплое плечо Всеволода, но боялся повернуть голову, так как опасался, что мальчик тоже каким-нибудь невиданным образом изменился. Самое ужасное, что он не мог нащупать под собой почву, а спустя еще некоторое время с тревогой убедился, что у него вообще нет никаких ощущений. Время здесь вело себя соответственно, и сложно было сказать, как долго уже они сидят так, прижавшись друг к другу. Наконец Всеволод пошевелился.

- Я как-то так себе и представлял, - прошептал подросток восторженно дрожащим голосом.

- Что? Что представлял? – нервно отозвался Алекс и осмелился оглянуться на своего проводника в мир нереальности. – Ты чего-нибудь видишь?

Всеволод, к счастью, никак не изменился: растрепанный, тощий подросток, чье изможденное нездорово-бледное личико украшали только черные глубокие глаза.

- Нет. Я думаю, теперь ты будешь видеть то же, что и я, - негромко произнес Всеволод. - Ты теперь как бы у меня в голове. В моих фантазиях.

Они оба снова огляделись, Алекс нервно дернул уголком рта.

- Ты уверен? Однако… У тебя не богатое воображение!

Тут он внимательно посмотрел вниз и схватил Всеволода за руку, сердито выругавшись:

- Фак! Земли нет, мы все еще висим!

Всеволод провел пальцами по незримой поверхности, удерживающей их тела - в прямом смысле слова - в подвешенном состоянии. Алекс повторил жест – прохладной гладкости хрусталя он не ощутил, просто наткнулся на что-то, затормозившее ладонь.

- Мы же не падаем. Значит, все нормально, - буднично прокомментировал Всеволод.

- Сейчас же представь хоть что-нибудь! – окончательно выходя из себя, прокричал Алекс. - Маленький засранец! Куда ты затащил меня?!!

- Не советую со мной ссориться. Сейчас как представлю себе… Чупакпру какую-нибудь.

- Представляй, что хочешь! Но чтобы сейчас же что-нибудь было. Видимое. Осязаемое!

Всеволод невозмутимо улыбнулся, и чуть не довел этим Алекса до истерики, потом прикрыл глаза, неспешно опустив ресницы… Несколько секунд в тишине - такой пронзительной, что Алексу казалось, что он ясно слышит, как у его спутника шевелятся в черепной коробке мозги, - ничего не происходило. Потом... теплая волна неяркого света окутала их, послышался тонкий шорох листвы, ласкаемой тихим ветром, и из пустоты, словно выдергиваемые незримыми крючками нити, потянулись тоненькие травинки. Их становилось все больше, светло-зеленые тельца трепетно расправлялись, чтобы принять поцелуи невидимого, золотившего их спинки солнца, а вскоре к ним присоединились нежные, белые с ярко–желтой серединкой цветы, похожие на подснежники, но крупнее. При том, что Алекс никогда еще не испытывал такого восторга от пробуждения природы, он заметил, что растительность преувеличено красива, словно выведена изящной кисточкой.

- Трава… - облегченно пробормотал он. – Ну, спасибо и на этом. Скользкая только какая-то и вообще… Слушай, у тебя что по физике было, сказочник хренов?

Всеволод промолчал, вглядываясь в даль, и тогда Алекс заметил, что пространство вокруг них также перестало быть пустым, и замолк, бросая тревожные взгляды во все стороны. Теперь ему казалось, что они плывут в космосе на высвеченном земным солнцем клочочке земли, потому что вокруг них вспыхивали звезды. Нет, скорее, некрупные шары, мерцающие разными огнями, идущими из их глубины, такой же прозрачной, как воздух, или что-то иное, что их окружало. Да и это «нечто» тоже потеряло кристальную безликость и теперь мерцало мириадами мельчайших точек. Шаров или «энергетических капсул», как окрестил их для себя Алекс, было не счесть, и все они светились, но по-разному. Одни очень агрессивно и при этом раздувались, увеличивались в размерах, что-то темное клубилось в их внутренностях, и отчетливо слышались звуки, которые Алекс сравнил с резкими вскриками настраиваемых гитар и неумелой хаотичной игрой на клавесине. Наконец он стал улавливать знакомые земные звуки: завывание ветра, глухой перезвон дождя, рокот бури, раскаты грома, шорох листвы… Иногда это были откровенно неблагозвучные шумы, а иногда настоящая сильная мелодия, напоминающая музыкальные полотна средневековых композиторов.
Всеволод смотрел на сияющие шары с не меньшим интересом, тем более некоторые из них, после неприятной для зрения и слуха тревожной пульсации, взрывались, и из их нутра вырывались… Смутные фигуры множества людей и зверей, очертания лесов, контуры бушующих морей, тени кораблей, лесов, башен, дворцов… Всего того, что только в состоянии породить человеческое сознание, еще не определившееся, что именно ему грезится. Но нагромождение образов, которые становились четче, едва им удавалось захватывать пространство, нельзя было назвать случайным. Выбравшись из одной оболочки, они были объединены чем-то неуловимо родственным, материнским, похожие друг на друга, как детали картины одного художника. Люди облачались в пестрые одежды, начинали заговаривать друг с другом, а потом и пировать, и спорить, и драться… Или, наоборот, кокетничать и любить друг друга… Последнее происходило прямо в непосредственной близости от притихших ребят и, судя по выражению лица Всеволода, зрелище было для мальчика таким шоком, что Алекс, опомнившись, схватил того за плечи и развернул к себе.

- Это же не твои фантазии? Верно?

- Н-нет, - теперь Всеволод сам выглядел испуганным.

- Понятно… Ты оказался здесь таким же гостем, как и я. Ты всего только… Баг. Да, именно баг – жучок, прельстившийся теплом и светом, не способный сообразить пустой своей головой, что его на самом деле ждет. Или… - Алекс, лицо которого исказилось было от отчаяния, видимо, взял себя в руки, - ты все же здесь на законных основаниях. Вот это надо понять, пока не поздно. Ты нас сможешь отсюда вытащить?

- Баг – это ошибка программы? – неуверенно спросил Всеволод, морщась, потому что Алекс слишком крепко сжимал его плечи.

- Не совсем. Сейчас это не важно. Ну так как? Обратно уйти сможем?

- Я не хочу обратно… - дернулся мальчишка. - И ты же хотел найти свою маму!

Создания чужих фантазий тем временем вели себя все более бурно, среди них стали появляться не только средневековые рыцари, угрожающе сотрясавшие копьями, но и первобытного вида и устрашающих размеров монстры.

- Не думаю, что моя мать пропадает в таком бедламе. Пригнись!

Над ними пролетел дракон с разинутой, пышущей пламенем пастью. До них донесся отвратительный запах горящей плоти, быстро сменившийся деликатным благоуханием. Алекс осторожно покрутил головой, все еще держа за поникшие плечи мальчика, и увидел дивные крупные цветы с лепестками в человеческий рост, изливающиеся в мерцающий звездами воздух слепящим глаза пронзительно желтым светом. «Эльфийские», - смиренно решил для себя Алекс и снова повернулся к Всеволоду.

- Послушай… Все это хорошо, конечно. И тут действительно… по-своему мило, но ты же даже не представляешь, как этот мир работает! Поэтому, находиться здесь опасно. И нужно возвращаться.

- Убери от него лапы, приятель.

Голос, обратившийся к Алексу, был таким властным, что юноша сразу отпустил Всеволода и резко вздернул подбородок.

На него смотрел какой-то жуткий тип, окруженный облаком серовато-зеленого дыма. Одет пришелец был как средневековый мушкетер или гвардеец… Алекс не особенно разбирался, как им там положено было одеваться, но на ботфортах поблескивали шпоры, а на широкополой шляпе развевалось перо. Глаза незнакомца были не только очень черны, но и зачем-то обведены тушью, и Алекс лихорадочно пытался вспомнить, читал ли когда-нибудь о такой странной средневековой моде, как вдруг рядом ахнул Всеволод и благоговейно прошептал: «Воробей». «Скорее попугай», - злобно решил Алекс и сузил глаза, решив, что демонстрировать явный страх перед незваной галлюцинацией ниже его достоинства. Но тут направляющий на него шпагу импозантный мужчина усмехнулся, блеснув великолепными зубами, и Алекс обомлел, так как понял, что тип здорово похож… на артиста Джонни Деппа, как раз и сыгравшего пирата по кличке «Воробей».


Глава 8.
Я объявляю свой город безъядерной зоной…
       
«04.07.09.
Я видела, как девочка крутит руками у себя перед глазами и смеется. Я испугалась, подбежала к ней, но ничего не заметила, что бы так ее развеселило. Я пыталась разговорить ее, но она меня не слышала, а выглядела счастливой. Меня охватило страшное, непередаваемое чувство – тревоги, ужаса, гадливости… Жалости.
Больше всего было необъяснимой жалости. Я испытывала нечто похожее, когда-то в детстве. Не знаю, смогу ли я объяснить и обозначить связь…
У нас на хуторе жил старик. Некрасивый, угрюмый старик. Он все время раздражался на детей, ругал нас, даже гонял хворостиной. Мы его терпеть не могли и все время передразнивали, когда он отворачивался. Его походку, жесты, манеру опираться на палку. Не я передразнивала, а двоюродный брат, но я смеялась вместе с ним… Так вот, однажды так получилось, что нам пришлось идти с ним по одной тропинке, потому что в траву, высокую и не понаслышке кишащую множащимися по жаре гадюками, было страшно вступать. Я из вежливости завела разговор о том, как хорошо, что уже третий день подряд светит солнце и стоит хорошая погода, а он усмехнулся и как-то странно, но беззлобно посмотрел на меня. «Погода хорошая тебе нравится? Ну так вот, завтра будет дождь».
«Нет. Не может быть, - с искренним отчаянием пролепетала я. – Ну почему, почему вы так решили? Почему верите только в плохое, ждете его?»
«Потому что у меня свой собственный барометр, мои старые кости», - его глаза стали странно теплыми, когда он говорил это и смотрел на меня, потом он махнул на меня рукой, но тоже, как ни странно, без злости.
Я глядела на него с раздражением, а брат рассмеялся, и дедок рассмеялся. Брат – зло, а дедок - весело, искренне. И мне, почему-то, стало его, дедка, жалко. За то, что смеется непонятно чему, за то, что искренне в кои-то веки! А мы то его ненавидим! Он что, забыл от старости? Когда же он на прощание впервые за все время нашего знакомства мягко взглянул на нас и пожелал «порадоваться напоследок солнышку, завтра точно дождь будет», я чуть не расплакалась от горя, охватившего меня, но которому я не сумела найти объяснения.
Теперь я понимаю, почему мы показались ему забавными, теперь его смех не вызывает во мне чувства гадливости. Но тогда он смеющийся в полнейшем вакууме, смеющийся от души, с маленькими донимавшими его своей беспечностью и проказами чертенятами, не имеющий ни шанса, что его мрачный юмор оценят, провожавший свое последнее лето – напомнил мне эту девочку, научившуюся так рано радоваться собственному одиночеству».

- Он со мной, Джек, - заявил, поднимаясь и солидно протягивая мужчине руку, Всеволод.

- С вами, сэр? Но он не выглядит довольным, - усмехнулся пират. – Впрочем, простите… Не знаю вашего имени…

- Это Люцифер.

- Очень приятно, Лорд Люцифер. Как меня зовут, вы уже догадались.

Пират подмигнул и сделал нечто вроде шутовского пируэта. Алекс поморщился – никогда не любил театральщины – и вытянулся во весь рост. Джек проницательно смотрел на него, не переставая блистательно улыбаться, а в глазах его плясали веселые искры, и Алекс вспомнил, что именно за это и заинтересовался как-то артистом. Позер может быть обаятельным, если хорошо владеет техникой пускать пыль в глаза и знает подоплеку эффектных жестов. Тут он заметил, что одет немного странно – в нечто наподобие длинной черной мантии, его волосы, обычно убранные в хвост, разметались по плечам и нестерпимо блестели, будто легировались в этом ненормальном мире золотом. Кисть, которую он протянул для рукопожатия, была бела и прозрачна, как освещенный солнцем мрамор.

- Я буду называть вас Джек, если не возражаете, - предложил Алекс.

Джек кивнул, разбрызгивая вокруг себя незримые лучи насмешливого восторга от происходящего. Алекс взглянул на Всеволода и едва сдержал изумленный вскрик – мальчишке все-таки угодно было измениться. Во-первых, подросток вытянулся и стал того же роста, что и он сам, а во-вторых – теперь Всеволод был закован в легкие серебристые латы, поверх которых развевался черный плащ.

- Итак, сэр Артур, - обращаясь к мальчику торжественно, но не без нотки балагурства, произнес Воробей, - моя миссия заключается в том, чтобы увести вас в безопасное место, туда, где энергетика чужих фантазий не сыграет с вами злой шутки.

- Хорошо, мы последуем за вами, - невозмутимо произнес Всеволод, кивнув головой, обрамленной блестящими черными локонами.

Перед ними нитью, словно вытянутой из брошенной навзничь катушки, раскинулась узенькая дорожка, шествие по которой возглавил Джек, за ним ступал Алекс, потому что Всеволоду заблагорассудилось пропустить его вперед. Воробей на секунду стал серьезен, когда заметил это, но, прикинув что-то про себя, не стал открыто возражать. Перед тем как двинуться вперед, Джек проинструктировал Алекса и Всеволода не смотреть по сторонам, как бы им этого ни хотелось.

- Совсем не смотреть? – расстроено уточнял Всеволод.

- Желательно совсем. Но если вам не терпится, то возьмите за руку вашего спутника, а ему я не советую эту руку выпускать. И лучше бы вам пойти сразу следом за мной, сэр.

- Но мы потеряем Люцифера!

- Потеряем… Хорошо, тогда делайте так, как я вам сказал, сэр. А вы, лорд Люцифер, не выпускайте его ладони.

Путь их действительно был и опасен, и странен: время от времени им перебегали дорогу непонятные личности, разряженные в одежды всех эпох, которые, как смутно помнил Алекс, пришлось пережить человечеству, но встречались и совсем невиданные существа. Некоторых можно было бы классифицировать как гуманоидов или инопланетных пришельцев, другие явно являлись плодами чьей-то разгулявшейся фантазии – трудно было даже определить, где у них голова, и каким образом они передвигаются, не имея ни ног, ни щупальцев. Кроме того, над путниками яростными фейерверками вспыхивали соцветия огней, пролетали неопознанные предметы, отличавшиеся от привычных для обывателя, хорошо описанных в желтой прессе НЛО тем, что опознать их действительно было невозможно. Но самым тревожным для Алекса были не эти, быстро мелькавшие перед носом существа и объекты, а осторожно подходившие к их тропе личности, имеющие человеческий облик. Они начинали смотреть на него, притягивать к себе внимание, будто приказывая повернуть голову. Алекс, решивший не отступать от мануала, вернее, инструкции, данной ему пиратом, только пару раз, не удержавшись, рискнул бросить быстрые взгляды на них, но тут же в ужасе отворачивался: эти личности словно высасывали из него энергию, внедрялись в сознание, звали куда-то.

- Кто они? - спросил он Джека, который как ни в чем не бывало резво шагал впереди.

- Я не знаю, сэр, кого вы имеете в виду, тут много сущностей, с которыми я бы не советовал вам встречаться глазами. Но чаще всего это порождения чужой, сильной энергетики. Они могут вас трансформировать, если вы их заинтересуете, в обитателя их мира. У вас очень яркая, привлекающая внимание внешность и личность… Гммм… неординарная.

- Хмм… Это Сева… Гмм… сэр… - Алекс запнулся, сильнее сжал ладонь Всеволода и бросил на мальчика осторожный взгляд. Тот шагал вперед с невозмутимым видом, но часто смотрел по сторонам, однако как-то ему удавалось избегать притягательного влияния населявших эту реальность существ.

- Всеволод. Называйте вещи своими именами, сэр. Кстати, вы не против, если я буду обращаться к вам по вашему нормальному имени?

- К-конечно. Только теперь я и сам не уверен, какое из моих имен следует считать нормальным, - констатировал Алекс смущенно и встретился взглядом с самыми пронзительными и парадоксальным образом беспечнейшими глазами, в глубину которых ему приходилось окунаться.

- Люци, устроит? И на «ты»?

- Да… Джек.

- Великолепно. Итак, Люци, я лишь ваш с Всеволодом проводник, - мягко протянул пират. - Ему угодно было представлять меня в виде капитана Джека. Я таков и есть, но только в пределах его фантазии. На самом деле, я могу принимать многие облики, какие будет угодно авторам, но в настоящий момент я отдыхаю.

- То есть, вы… ты хочешь сказать, что ты не настоящий Джек?

- Я? Нет, я самый настоящий Джек, я играл эту роль среди прочих, - Джек задумчиво окинул полыхавшие буйными проявлениями чувств и эмоций окрестности, пронзив на ходу шпагой какую-то черную крупную птицу - та красными глазами злобно взглянула на победителя, прежде, чем перестала биться. - Но я и не Депп, - опережая вопрос Алекса, усмехнулся пират, или кем он там на самом деле являлся.

- Кто же ты тогда?

- На этот вопрос тебе могли бы дать ответ веды… Я могу сказать только, что когда-то я был человеком, и даже не одним. Теперь… Я нечто вроде яркого оттенка, краски, необходимой, чтобы художник четко выразил свою идею, мысль. Но все это очень приблизительно… Сэр Артур! Не следует уделят столько внимания незнакомцам! – выкрикнул он вдруг, заметив, что Всеволод не только уставился в лицо странной женщины – худой и печальной, - но и замедлил шаг.

Всеволод дернулся и отвел взгляд, однако Алексу на какой-то жутковатый миг показалось, что латы растаяли на его… уже приятеле… и превратились в мантию, как у самого Алекса, а чертам Всеволода, благородным и спокойным, придалось какое-то брезгливое обиженное выражение, которого за ним в обычной жизни не наблюдалось. Почти.

Когда Всеволод снова стал самим собой (или сэром Артуром, как из вежливости называл его Джек) и последовал дальше, кроткой улыбкой успокоив и Алекса, и их проводника, тот снова заговорил.

- Кстати о ведах… Всеволод один из них, и вы сможете со временем о многом узнать у него.

- Но… Кто такие веды? Почему со временем? Он сам не знает, куда попал?

- Веды – те, кто управляет этим миром. Они достаточно сильны, чтобы не принимать какой-то определенный облик… - поймав полный сомнения взгляд Алекса, которым тот на секунду окинул мальчика, больше теперь похожего на некоего древнего молодого аристократа, Джек уточнил:
- Он очень юн, не спеши судить. Пока все его фантазии слишком наполнены… гммм… эмоциональной бутафорией.

- То есть, он будет создавать свои фантазии?

- Сначала ему необходимо научиться и этому, но потом его миссия будет заключаться в том, чтобы управлять. Регулировать чужие фантазии.

Алекс расширил глаза, но возражать не стал. Однако его тревожил один вопрос.

- Джек, скажи, среди ведов есть женщины?

- Да. А что?

- Как их можно найти, определить?..

- Ты требуешь от меня слишком много… Нет точного рецепта, как найти ведов, но их энергетика очень устойчива. Условия игры диктуют они. А в чем причина твоего вопроса? Кого-то ищешь?

- Да… Так…

- Я бы на твоем месте больше беспокоился, как бы мне отсюда выбраться, - жестко сказал Джек.

И тогда Алекс заметил, что они приблизились к миру, который он уже имел неудовольствие лицезреть. Абсолютно пустая реальность, снабженная, впрочем, всем необходимым для жизни: почвой под ногами и воздухом, пахнущим свежим бризом…
Перед ними, к тому же, стояла хижина с соломенной крышей.

- Вот вы и пришли, - торжественно произнес Джек, будто издалека.

Алекс оглянулся, но пират исчез.


Глава 9.
Я объявляю свой…

«20.07.09.
Сегодня произошло нечто невероятное. Моя маленькая подопечная, которая, надо сказать, вновь научилась со мной перекидываться хотя бы парой слов, что несказанно меня радует, предложила странную игру.
«Давай играть в мяч».
«Но у нас нет мяча».
«А ты представь, что есть. Знаешь, он какой?»
«Какой?»
«Огромный, белый, похожий на земной шар, а в нем будто облака крутятся. И он легкий, легкий. И красивый».
«Ну… давай».
Я решила не возражать: последнее время она стала живее, даже веселее, и мой страх, что она совсем уйдет в себя, отступил. Однако радуется она по-прежнему только мне, впрочем, других детей она всегда не любила, а я уже и не ребенок…
Мы стали играть. Она бросала нечто невидимое, я делала вид, что ловлю, но она стала расстраиваться, оттого что я именно делаю вид, будто ловить я должна по-настоящему. И вдруг, когда я уже совсем отчаялась, а она сказала мне хмуро: «Отойди, я лучше сама поиграю. У меня же их много». Шаров, наверное? Господи, что Алекс с ней сделал? Завтра же разыщу его и скажу все, что о нем думаю! В общем, она стала кидать свои невидимые шары, и все бы ничего, но вдруг… Она вскинулась с очередным своим несуществующим мячом, потянулась, будто к небесам, выгнулась трепещущей дугой на своей коляске, а лицо ее просияло, будто она увидела кого-то, какого-то своего хорошего знакомого, даже друга, который может поймать ее шар. Потом ее руки упали на колени, и она счастливо рассмеялась, глядя куда-то в пустоту, слева от меня. Это было так жутко… Но стало еще страшнее, когда я услышала тихий шепот и узнала, кому он принадлежит, хотя прошло уже несколько лет… Шепот Всеволода: «Иришка, привет».
Мой первый порыв был закричать, но я закрыла себе ладонью рот и встала как вкопанная. Потом опустила руку, выпрямилась. Мне стало вдруг… нет, не спокойно. Но какая-то неведомая смелость, сила снизошли на меня. Больше я не крикну ему «нет!». Никогда.
«Да, Всеволод», - кажется, я даже улыбнулась – на детской площадке на одного сумасшедшего стало больше.
«Боишься меня?» – уже не шепотом, а звучным, более взрослым голосом, чем тот, который я помнила, спросил он с тревогой.
«Ни капельки», - теперь я улыбалась, мне думается, совсем не болезненно, нормально, как другу…
«Если хочешь, я могу показаться тебе. Никого нет, и из окон, думаю, не заметят», - пробормотал он. У меня сердце забилось, а в глазах мелькнул испуг. Ненавижу себя за это!
«Ты права, не стоит», - быстро сказал он. – «Достаточно Алекса с его фокусами».

В его голосе явственно прозвучала улыбка, и мне безумно захотелось его увидеть. Я, позабыв обо всем, стала просить его показаться, если он здесь, рядом со мной. Но он только упрямо говорил что-то о Люцифере, которому он еще разъяснит, что не все можно «взламывать»… Я ничего не поняла, но вдруг почувствовала его ладонь… Да, ладонь, на своей руке. Теплую, надежную, живую. Я уже ничего не могла сказать, у меня по щекам текли слезы.
«Опять я напугал тебя, прости, пожалуйста», - услышала я его смущенное бормотание.
«Нет, нет, нет», - твердила я то слово, которое так клялась никогда ему не говорить.
«Но ты не злись на Люци, на всякий случай, - торопливо заговорил мой потерявшийся одноклассник. – Он… просто запутался. Забавно, я по нему скучал и по тебе…»
«Всеволод! Постой!»
Но его прикосновение растаяло на моей коже, будто теплый ветерок ласково лизнул ее на прощание…»

«Не так, все не так», - жалобно заскулил в его голове одинокий голос. Всеволод закрыл лицо руками; локтями, коснувшимися колен, чувствуя, что на нем больше не латы, а его старые джинсы. А что он хотел от этой, другой реальности? Что попадет в сказку, в какой-нибудь дворец или мрачноватый, но чарующий своими таинственными закоулками замок? Что тут его примут, ему будут рады… Кто? Он никому не был нужен там, почему же решил, что он нужен здесь? Он не мог найти ответа ни на один из мучавших его вопросов, а болезненная эйфория, в которой он последние дни привык прятаться от жизни, теперь отступила, оставив его ни с чем, более здравомыслящим, чем когда-либо. Он не знал, что хотел сказать Алекс, обозвав его багом, но с тоскливой самокритичностью начал догадываться. Сам он мог бы сравнить себя с мотыльком, который, мучаясь от холода и темноты, полетел на огонек, потому что туда его звал инстинкт. А спроси у мотылька: «Зачем ты летишь навстречу гибели?» - ничего не получишь в ответ, потому что глупое создание не знает само, а только радостно трепещет, чувствуя, что цель все ближе, рассчитывая обогреть крылышки. Он пытался понять, что именно его беспокоит, но смог лишь признать, что напуган самодостаточностью мира, где он опять явно не главный, где существуют свои законы, которых он не знает, и что Воробей, один из любимых его бравых героев, не собирается с ним общаться и участвовать в выдумываемых им приключениях. Их, как детей, отвели в безопасное место, ничего не объяснив. И оставили тут. Все…

Всеволод поднял голову с опаской осматривая окрестности.

Клочок земли, окруженной серым туманом, и избушка за его спиной не были пределом его мечтаний и, значит, сотворены были не его волей. Только нечто неведомое, обретающееся в каких-то недостижимых сферах, снова цинично указало ему его истинное место. На Алекса ему было страшно смотреть, но он заставил себя это сделать. Алекс стоял в своем черном незастегнутом пальто, и неуместных на лоне природы сверкающих ботинках, а в глазах молодого человека застыло непонятное выражение. Уж не сочувствие ли? «Себя бы пожалел, зачем за мной поперся, пижон несчастный!» - сердито подумал Всеволод, сообразив с внезапным облегчением – страх за себя притупился – и отчаянной жаждой действовать, что раскисать он не имеет права. Теперь он отвечает не только за себя, значит надо что-то срочно придумать, выяснить… Пусть для этого придется, разрывая локтями туман, бежать обратно, в пестроту чужих иллюзий, разыскать скользкого мерзавца Джека (и что он в нем находил?!) и заставить того объяснить им все толком, указать выход хотя бы для одного из них.

Алекс присел рядом на корточки, с беспокойством, одновременно и смутившим, и немного успокоившим мальчика, заглядывая в его блестевшие от сдерживаемых слез глаза.

- Сева? Ну ты чего пригорюнился? – заговорил он мягко, пытаясь улыбаться. – Все, в сущности, не так и плохо. Земля есть, воздух тоже есть… Гммм… Где-то я это уже слышал… Ну да не важно. С людьми, которые, не подумав, нажимают всякие там сомнительные кнопки или совершают другие настолько же экстравагантные поступки, может произойти что-нибудь и пострашнее.

От всей этой чепухи, произнесенной слегка утомленным, но неунывающим голосом, Всеволод улыбнулся. Алекс, ободренный этим, просиял, беспечно продолжив:

- Смотри. Тебя встретили, отвели подальше от всяких там драконов и прочих неприятных личностей, невесть чем занимающихся. Значит, какой напрашивается вывод?

Всеволод только вопросительно расширил глаза.

- Правильно! – преувеличенно радостно сообщил ему Алекс. – Тебя здесь ждали, парламентария, в смысле, проводника выслали навстречу. Каким никаким, но обеспечили жилищем. Вот ты отойдешь от шока, и мы сотворим здесь с тобой коттедж с бассейном и гаражом… Или ты, наверное, замок хотел? Ну пусть будет замок с конюшней… Или - чем там полагается? – там мы дракона держать будем, сядем на одного из них и прочешем окрестности. Я найду, кто здесь главный – вед он там – не вед. Мне без разницы, но мы заставим его разъяснить ситуацию, твои перспективы, ждет ли тебя продвижение в этом их мирке. Заодно решим кое-какие мои проблемы.

- Продвижение? Куда?

- Ребенок ты совсем, Севка… Не обижайся. Но неужели ты серьезно воображал, что, очутившись здесь, сам себе будешь господином? Повелевать своими иллюзиями и героями? Свой мир строить под себя? Нет, приятель. Все уже и здесь построено, самые теплые местечки заняты. Наша задача разобраться, как оно тут у них работает. Если ориентироваться на то, что Воробей изволил сообщить, то нам надо перво-наперво найти какого-нибудь веда. Ну… не самого крутого, конечно же, но владеющего информацией. Втесаться к нему в доверие… Дело техники – буру на себя. Ты лучше вставай и давай дом осмотрим, может, эту избушку на курьих ножках еще прибрать надо. И вообще…

Алекс перестал рассыпаться бисером, поднялся, протянул Всеволоду руку, чтобы вздернуть мальчишку на ноги, и настороженно уставился на дом.

- Заходим осторожненько. Неизвестно еще, какая там нечисть обитает.

Нечисти в доме не оказалось. Напротив – все было очаровательно безопасно и даже мило, если не брать во внимание отсутствие не только мебели, но и вообще каких-нибудь привычных взору деталей обстановки: ни часов, ни картин, ни полок… Вообще ничего – только голые деревянные стены, причем еще желтые – вроде как только что избушку для них срубили, однако запаха свежей древесины не наблюдалось.

- Гммм… Не плохо, не плохо… Только, знаешь, Сева, ты бы не мог что-нибудь из мебели сотворить, если успокоился? Задолбало стоять все время.

Алекс, не дожидаясь от Всеволода ответа, а может, желая дать тому возможность действительно прийти в себя, отошел к окну – единственному в небольшом помещении. Там он узрел только туман и разочарованно обернулся.

Всеволод, зажмурившись, стоял посередине и беззвучно шевелил губами. Алекс с тревогой уже решил, что бедный ребенок разучился творить всякие там свои иллюзии, что, как он знал, бывает с творческими людьми, но тут рядом с мальчиком материализовались два стула. Вполне приличные стулья, похожие друг на друга, как близнецы, только на одном из них поблескивал пакетик с чипсами, на который Всеволод смотрел с таким же отвращением, как уборщица на дохлую крысу.

- Прекрасно! – восхищенно поспешил успокоить Всеволода Алекс.

Алекс присел на один из стульев, взяв пакетик: тот аппетитно зашуршал в его пальцах.

- Между прочим, мы еще нее завтракали… Тсс… Не волнуйся, я не настаиваю на завтраке прямо сейчас, - заметив несчастную гримасу на худеньком личике, снисходительно махнул на мальчика рукой Алекс. – Присаживайся. Будем думать дальше.

Алекс вскрыл пакетик и извлек ломтик картошки, откусил, пожевал и удовлетворенно хмыкнул.

- Да ты гений, парень! Оно вкусное! Бери себе.

- Нет. Я не голоден. И вообще… Я ненавижу чипсы. Не понимаю, как они здесь оказались…

- Так бывает. Задумываешь одно – выходит другое. Но потом, как правило, выясняется, что так оно и должно быть. Сотвори тогда себе что-нибудь. Попробуем.

- Я бы хотел… Знаешь, такие эльфийские лепешки, ну их Фродо и Сэм в походе к горе ели?

- Ах это. Ну да, читал, читал. Только, я думаю, сейчас как раз время для какого-нибудь нормального человеческого супа. Можно картофельного.

Всеволод улыбнулся и снова зажмурился, но теперь его фигурка не выглядела такой, как тетива лука, напряженной. Результат оказался недурственным – между ними расположился симпатичный добротный столик с белой кружевной скатертью, а ровно посередине стояло с причудливо изогнутыми краями блюдо, наполненное какими-то белыми лепешками, похожими на большие блины, только будто подсохшие.

- Это… Что?

- Лембос… Эльфийский хлеб, - торжественно объявил Всеволод.

Он взял один из подозрительного вида сушеных блинов и осторожно откусил кусочек. Алекс с сомнением смотрел на мечтательную физиономию мальчика и не очень удивился, когда тот скривился и брезгливо положил угощение обратно на блюдо.

- Не вкусно?

- Нет, почему-то… - тоскливо признался Всеволод.

- Это потому, что ты волнуешься, а может, дело в том, что ты не знаешь рецептуры. Нельзя нафантазировать то, чего ты никогда не видел, не испытывал, не пробовал.

- Думаешь? – ужаснулся Всеволод, очень серьезно заглядывая в спокойное лицо опустошавшего пакетик из-под чипсов Алекса.

- Уверен.

Всеволод от этого заявления совсем расстроился, и тогда Алексу пришла в голову идея.

- Давай так: ты будешь представлять себе что-нибудь, а я корректировать. Ну… Что смогу, конечно же.

- Хорошо, - задумчиво пробормотал Всеволод.

Теперь мальчик не жмурился, а задумчиво смотрел поверх плеча Алекса, которому вскоре стало казаться, что бедолага впал в транс. Но тут черные глаза удовлетворенно блеснули, и Алекс нервно обернулся. У стены освещенный льющимся из единственного окошка серым светом - обозначился дракончик: с чешуйчатой зеленой кожей, вполне живой и даже симпатичный, но какой-то… мультяшный. Три его громадные головы, едва узрев, куда он попал, рухнули на пол, не выдержав собственной тяжести. Тоненькие шейки беспомощно задергались, а маленькие глазки злобно выпучились.

- Эх ты, мечтатель, елки зеленые, - насмешливо протянул Алекс и подошел к существу.

Всеволод встал рядом, виновато рассматривая несчастную животинку.

- Он печальный какой-то… и злой.

- Ну еще бы… Думаю, он не очень тобой доволен, горесоздатель. Я же говорю, не дружишь с физикой.

- Нормально у меня с ней! Было пока… Пока я… Мне…

- Так, понятно, - оборвал его Алекс и негромко пробормотал, - Интересно, а я что-нибудь могу тут представить?

Охваченный азартом, испытываемым им только, когда он ставил себе целью просочиться, проникнуть еще за одну закрытую дверь, принадлежи она миру материальному или же, что случалось чаще, виртуальному, Алекс впился взглядом в дракончика, злобно поблескивавшего на него шестью глазками. Он снова чувствовал себя взломщиком, нарушителем кем-то вызывающе обозначенных границ, но то, что он испытывал, когда мысленно - будто касаясь существа невидимыми, идущими из его сознания руками, - корректировал допущенные, по его разумению, Всеволодом ошибки - нельзя было сравнить ни с чем. Создание сопротивлялось ему, высасывая энергию, по щекам Алекса заструился пот, но неожиданно необычное противостояние закончилось: он ощутил легкость, словно вышел из тела, из собственной оболочки, попав в чужую, маленькую, пропитанную ненавистью. Дракончик, как пластилиновая игрушка, стал меняться: его головы уменьшились, мордочки заострились, а шеи утолщились, став могучими, крепкими. Алекс немного отстранился, чтобы полюбоваться самой фантастической из проделанных им авантюр, но с тревогой заметил, как полыхнули красным узенькие щелочки глаз вновь вылепленного существа, а из трех пастей вырвалось пламя и обожгло бы ему лицо, наверное, если бы они с Всеволодом не отскочили, вскрикнув.

А потом они бегали кругами от дракончика, который, вместо благодарности за дарованную ему жизнь, люто их обоих ненавидел и, судя по всему, поклялся себе спалить их, оставив лишь горсточки пепла. Кошмар, прерываемый, то их хохотом - сюрреалистичность ситуации развеселила даже привычного к странностям Всеволода, - то не на шутку испуганными воплями, - закончился, когда они догадались распахнуть дверь. Дракончик пулей выскочил из избушки, видимо, решив, что они не стоят даже того, чтобы марать о них зеленые перепончатые лапки, и умчался в туманную даль.

- Славно… очень славно… - бормотал потом Алекс, расположившись на длинном диванчике, который ему тоже пришлось корректировать, после того, как Всеволод решил порадовать их еще одним важным предметом обстановки.

- Что славно? - ухмыляясь, спрашивал Всеволод. – Он там всех перекусает.

- Нет, ну ты послушай… - закатывая к деревянному потолку глаза и неизвестно к кому обращаясь, беззлобно прокомментировал Алекс. – Тебе, вообще говоря, положено переживать, что там местные монстры сделают с творением рук… мозгов твоих. Как там насчет: «…ты в ответственности за тех, кого приручил…» Тихо! Ну не приручил. Создал! А это еще серьезнее. Да, наделаешь ты тут делов, как я посмотрю, но мне вся эта петрушка начинает нравиться.

Всеволод, который выглядел едва ли не довольным, несмотря на недавнее диковинное происшествие, равнодушно пожал плечами и стал бродить по избушке, что-то бормотать себе под нос. Алекс решил, что на мальчишку снизошло вдохновение, и вскоре их ожидает какой-нибудь грандиозный сюрприз. Но было ему, на самом деле, тревожно. Что бы не напридумывал Всеволод, оставлять его здесь одного явно нельзя – неприспособленность к жизни в мире действительном, аукнулась и в мире иллюзорном. «Он же ничего не видел, кроме своей квартирки, черного питерского снега и пьяного папаши…» - думал он с тоской, посматривая на оживившегося Всеволода. В голодном желудке заурчало – больше суток прошло, как он нормально поел. Не считать же всякую дрянь, вроде фисташек и чипсов, за еду… Но случай с дракончиком вселял некоторые надежды – пусть и в очень тесных рамках, но он может этим миром управлять. А это значит… Это значит, что если его мать действительно здесь, то он сможет с ней связаться. Надо только хорошо себе представить их уютный домашний телефон. Да, именно бежевый телефон, из трубки которого он привык слышать успокаивающий мамин голос.



Глава 10.

Как ни прочны стены наших квартир…

«26.07.09.
Я встретила Алекса в супермаркете, он шарахнулся от меня в сторону и чуть не опрокинул тележку нашей общей соседки – злобной бабки Марины. Будь на месте Алекса я – мне бы досталось, но его все побаиваются – инстинктивно, за ледяной взгляд и такую же улыбку. Я видела, как только этими приемами он побеждал не одного оппонента. По крайней мере, ментально. Не знаю, доставалось ли ему физически…
«Чем, интересно, я тебя напугала, что ты от меня, как черт от ладана скачешь?» - сказала я ему, когда мы уже прошли кассу и укладывали покупки в пакеты.
«Извини, я задумался», - признался он рассеянно, но я чувствовала, что он будто хочет… рассказать мне что-то. Он как бы не отпускал меня, а мне это и нужно было.
«Ты вообще, как посмотрю, последнее время ходишь задумчивый и из этого состояния не вылезаешь. Что там у нас? Травка? Чего посерьезнее?»
«Ты считаешь меня таким идиотом?»
«Тогда что? И что ты сделал с Танечкой?»
Танечка - это моя маленькая подопечная с детской площадки.
«А что я с ней сделал?»
«Она смеется сама себе, разговаривает с собой… Играет в шары, которых нет!»
«Тише…» - он схватил меня за руку, мы уже вышли из магазина и направились к нашей общей парадной. Он заговорщически осмотрелся. Меня все это стало раздражать, и я прошипела, без малейшего страха, вглядываясь в его обычно самоуверенное, но последнее время, исхудавшее, встревоженное лицо:
«Если ты ей что-нибудь сделал… Если ты…»
«Да погоди ты! Совсем за подонка меня принимаешь?»
«Не даром же тебя Люцифером прозвали. Вот и… Всеволод».
«Что Всеволод? Он здесь?» - он остановился под аркой, жадно всматриваясь мне в лицо. Вот уж не думала, что Всеволод так его интересует… Хотя… Он же пропал после того, как Алекс заявился к мальчику в гости…
«Тебя не удивляет его появление из небытия?»
«Я знал, что он придет. И что говорит?» - Алекс нервно огляделся. – «Обо мне? Он же ко мне пришел?»
«А ты сама скромность…» - впервые я так близко видела его лицо. Оно вовсе не такое и красивое, оно… лучше, когда он волнуется. Пусть и не за меня… Я ответила ему холодно: «Нет, он хотел со мной поздороваться. Сказал, что живой».
«Так ты его видела?»
«Нет, но он говорил, что может показаться. Может, изволишь рассказать, что ты знаешь такое, чего не знаю я?»
Он хмыкнул.
«Ну ты же считаешь мои разглагольствования о мире фантазий бредом».
«Отчего же. С некоторых пор меня заинтриговали твои теории».
Он внимательно посмотрел на меня, своим особенным взглядом – будто мысли читает. Не уверена, но, мне кажется, что он может. Часто видела, как он подражает мимике собеседников, а потом вдруг сходу находит с ними взаимопонимание. Я отвлеклась… Мне безразличен Алекс, да, особенно после его исповеди, он мне даже отвратителен… Или нет? Может одна девушка быть влюблена сразу в двоих, особенно если одного вроде бы и нет? Допишу завтра. С такими мыслями в голове, ничего разумного запечатлеть не удастся все равно. Смешно, самой смешно. Скромная Иришка, серая мышка – влюбилась! И как влюбилась! Хорошо у меня подруг нету… «

Размышления Алекса прервала прокатившаяся по маленькому помещению волна, которую он воспринял физически и, ужаснувшись, понял, что подлетел вверх, но низкого потолка, панически отыскиваемого им взглядом, – не оказалось. В мерцающем смерче его уносило в хмурую высь, ощущения притупились, а зрение померкло, в ушах стоял невообразимый шум. На какой-то миг он решил, что теряет сознание, но тут пелена спала с глаз, и он обнаружил себя сидящим по-турецки на шкуре белого медведя, высокие каменные своды терялись в сияющей разноцветными потоками света вышине. С восхищением он понял, что свет льется сквозь витражные стекла – из разноцветной мозаики были набраны фигурки сказочных животных, птиц и растений. Вряд ли Всеволод сумел соотнести все это великолепие с какой-то определенной эпохой, но выглядело красиво и уместно здесь, видимо, в башенке старинного замка, судя по куполообразным сводам, украшенным вместо картин смешавшимися в причудливом хаосе яркими красочными разводами.

- Ты видишь это?! – восторженно закричал Всеволод, вынырнув откуда-то снизу – похоже, взбежал по лестнице.

- Да. Это грандиозно, Сева. Ты гений, - констатировал Алекс, придавая лицу выражение священного экстаза. – Не понимаю, как тебе это удалось. Большой замок, наверное?

- Да! Громадный!

- Я так и думал… А остальные комнаты? Столовая там, гммм… нужники, ванная…

- Остальные комнаты еще не доработаны, но все, что ты перечислил, я сделаю, только не по-средневековому получится. Понимаешь, они… - Всеволод смущенно запнулся.

- Нет, мы отдадим должное некоторым завоеваниям цивилизации, - провозгласил Алекс, торжественно приподнимая руку. - А ты поваров наколдовать можешь?

- Я пробовал живые существа создавать, но они мне не подчиняются. Теперь я понимаю, что и та женщина…

- Какая женщина?

- Ну… мне часто представлялась одна красивая женщина, в лодке. Черноглазая.

- Черноглазая, это хорошо, - рассеянно протянул Алекс, судя по тону, теряя интерес к теме.

- Я пойду попробую кухню достроить, не поможешь? – спросил Всеволод, внимательно на него смотревший.

- Я потом присоединюсь. Извини, я хотел кое-что обдумать. Ты этот замок пока во что-нибудь другое переделывать не будешь?

- Нет. И без того много работы.

- И то верно.

Всеволод кивнул и стал спускаться. Алекс проводил виноватым взглядом задумчивый профиль мальчика, но как только тот исчез из поля его зрения, вскочил и заметался.

«Телефон, бежевый телефон... Ты недоумок, приятель! Вон, мальчишка целый замок, шутя, отгрохал за каких-нибудь минут пятнадцать, а тебе нужен всего только телефон…» - так он ругал себя и злился, пока не понял, что времени прошло много, стали заметнее тени, танцующие под появившимися на стенах факелами. Дальше вешать все хлопоты по благоустройству жилища на Всеволода было бы просто свинством с его стороны, и он уже приготовился спускаться, когда раздался знакомый звонок.

Он резко дернулся и увидел то, что так жаждал видеть, – притонувший в белой медвежьей шерсти телефон. Он подбежал, привычным уверенным жестом снял трубку и прокричал, сам не осознавая этого, плещущим эмоциями голосом:

- Мама? Мама, это ты?

- Да, Алекс. Это я. Не надо так волноваться. Присядь, успокойся, - прожурчала в ответ трубка.

Он подчинился с трогательной поспешностью, которую вряд ли могла оценить его незримая мать. Или могла? Насчет этого он теперь был не уверен.

- Мама, со мной произошло нечто очень странное, - более спокойно начал он и постарался максимально кратко рассказать о событиях последних суток.

- Я знаю, что с тобой случилось, малыш, - мягко остановила поток его сумбурных излияний женщина. – Я сейчас буду у вас.

- Ты? Так ты здесь? – Алекс снова взволнованно кричал, но на этот раз в ответ услышал только гудки.

Тогда, будто подчиняясь пришедшему из подсознания приказу, он подбежал к узкому окну, распахнул створки и глянул вниз. Первое мгновение он поражался вышине, в которой, представлялось, парил вместе с башенкой, овеваемый вольными ветрами, потом с удивлением понял, что туман рассеялся, небо оказалось синим и глубоким, но солнце уже начало свое движение в водную колыбель и красноватыми отблесками расцвечивало бескрайнее море, окружавшее их островок-замок со всех сторон. Алекс не удивился, когда заметил пересекавшую волны темную точку, только сердце взволнованно забилось, потому что он не ожидал так скоро увидеть мать, которую уже почти не помнил. Внезапно ему стало жарко, а задувавший в окно сквознячок не помогал, руки дрожали, одну из них - с расцарапанной ладонью - начало саднить, видимо, от пота, проникшего в незажившую ранку. Что он скажет этой женщине, когда заглянет в ее глаза? Что скажет своей матери, которая его бросила, но которая всегда незримо присутствовала рядом с ним, отслеживая каждый его шаг, чьим советам он всегда следовал, даже если сначала пытался, в пылу от нее же унаследованного упрямства, сопротивляться? Вот он уже может разглядеть маленькую женскую головку, венчаемую широкополой шляпкой. И вот она уже причалила к берегу, он видит ее все – такую стройную и прекрасную отсюда, что сердце болезненно сжимается и бьется, как зажатая в ладонях птица. Он знал, что его мать восхитительно красива, что необыкновенно похож на нее, но почему-то от этого становилось только тревожнее, настолько, что если бы он мог, то, наверное, убежал бы отсюда, просто потому что так и не придумал в панике, что он ей скажет. А она тем временем подала руку Всеволоду, который помог ей сойти на берег с такой галантностью, будто вырос не в семье алкоголиков, а в царских палатах, коротая ленивые дни за изучением куртуазности поведения. Мальчишка занялся лодкой, и даже отсюда было заметно, что он доволен – наверное, его мечты начали воплощаться в жизнь, - таких уверенных, смелых жестов Алекс не наблюдал раньше у мальчишки. Мать пропала из виду, но он слышал, как, дробно постукивая, приближаются ее шаги по каменной лестнице. Он развернулся лицом к арочному проему, откуда она должна была шагнуть к нему навстречу, но напрасно, кусая губя и нервно сжимая кисти рук, он рассчитывал обрести хладнокровие. Когда она, с улыбкой, вытянулась перед ним во весь рост, он понял, что заметно дрожит.

Глава 11.

Но кто-то один не подставит за всех плечо…

«27.07.09.
Из рассказа Алекса я поняла, что мир фантазий действительно существует, он только находится в другом измерении. Там теперь живет Всеволод и мама Алекса, которая больше ему не звонит в знак наказания, как объяснил сам Алекс. Все это можно было бы счесть за бред сумасшедшего, и смело вести моего драгоценного, так прозываемого Люцифера, к врачу, пусть там его спокойненько посадят в одну палату с другими такими же темными личностями, хоть с Морготом, Сауроном, или Волдемортом… Но, помимо того, что я бы никогда этого не сделала по причинам, неосмотрительно высказанным выше, я ему поверила. Слишком много доказательств и совпадений, да и история, поведанная им об их с Всеволодом приключении, не то чтобы уж очень правдоподобная… но только не по зубам она Алексу. Фантазии, за которую он так ратует, не хватит. Кроме того, у меня же был контакт… Глупо звучит, как об инопланетянах… В общем, у меня же была встреча с Всеволодом, пусть он и пожелал остаться для меня незримым. Ну а в заключение своих объяснений Алекс протянул мне маленький мерцающий шарик, размером с булавочную головку, прозрачный, как смоляная слеза.
«Я разработал что-то вроде чипа, который каждый сможет сам себе внедрять под кожу, - зашептал он, как полоумный, - надо только провести этим шариком по ладони. Тут же мир иллюзий станет реальностью».
«А если человек устанет от мира иллюзий?»
«То сразу сможет выйти из него, достаточно снова провести по ладони. Вот так».
Он провел шариком по своей ладони и странновато огляделся вокруг. Его взгляд, обращенный на меня, казался расфокусированным.
«И так», - он снова провел по ладони другой рукой.
Я не знаю, с каким выражением смотрела на него, но, наверное, ему померещилось, что я в восторге от его открытий, потому что он протянул мне маленький шарик.
«Если хочешь, я дам тебе его, ты можешь попробовать, только делай это в безопасном месте, лучше только дома. Попробуй сейчас, при мне».
Мне было, говоря по правде, страшновато даже пробовать, но я сделала, как он сказал. И я увидела, что мир Иной, не такой, каким мы привыкли его видеть».
***

- Вот и я, Алекс, - мягко произнесла женщина, головокружительно красивая: в изумрудно-зеленом платье, в тон ему шляпке, из-под которой выбивались золотистые локоны. Глаза у нее оказались того же цвета, что и у Алекса - аквамариновыми,- продолговатыми, как осиновые листики, но излучали они и мудрость - которая приходит лишь с опытом, - и лукавство - которое помогает с приобретенным опытом жить. Как только ее ножка в белоснежной узкой туфельке ступила на каменный пол башни, все вокруг преобразилось: камни расцветились пестрыми узорами мозаики; появились и стол, и стулья, несколько изящных, будто плывущих по воздуху кресел у стен, теперь искусно украшенных ласковых тонов гобеленами; хаотичные разводы на потолке оформились в величественный картины, со звоном на столике расставилась серебряная посуда.

Алекс с секундным облегчением подумал, что сейчас мать сядет за стол, а он пока вспомнит, как раньше издавал членораздельные звуки, потому что сомневался, хорошо ли владеет голосом, но женщина направилась прямо к нему. Когда она подошла совсем близко, так что он до мельчайших черточек разглядел ее прекрасное лицо, с кожей, будто светившейся изнутри, Алекс резко дернул головой, отворачиваясь, но тут же почувствовал, что она коснулась его кисти и взяла за руку. Необыкновенное волнение тогда отступило, смываемое теплой волной спокойствия, и он смог вновь заглянуть ей в глаза и прошептать:

- Я… Не думал, что увижу тебя когда-нибудь, мама.

Она улыбнулась, на миг в глазах промелькнуло выражение, которое он мог бы интерпретировать как виноватое, если бы ее взгляд не излучала такой ничем не замутненной уверенности.

- А я знала, что увижу тебя. Поэтому ты здесь.

- Как это? Это… Как-то подстроено? Но Всеволод… - забормотал он беспокойно.

- Не совсем подстроено, хотя, признаюсь, я давно пыталась устроить нашу встречу. Просто в итоге все совпало.

- Но почему? И зачем все это с самого начала? – Он злился на себя за то, что не может спросить ее прямо, но она, похоже, поняла, что он имеет в виду не только последние события, а требует объяснений с того дня, как она ушла из их с отцом жизни.

Она вздохнула и потянула его за руку к столу.

- Давай присядем, ты же, наверное, есть хочешь? Я угощу тебя булочками.

- Да… Конечно, но Сева тоже голоден. Я позову его?

- Нет. Не торопись. Ему сейчас важнее привыкнуть к новой реальности, которой он принадлежит, а нам действительно надо поговорить.

Когда они расположились друг напротив друга и Алекс, рассеянно покрутив в пальцах, положил обратно на блюдо благоухающую корицей булочку – аппетит пропал совершенно, – женщина заговорила снова.

- Видишь ли, Алекс… Если ты не можешь простить мне то, что я ушла, мне нечего сказать на это: ни в качестве оправдания, ни в качестве объяснения.

- Я давно смирился с тем, - кривя губы, заметил он, - что никогда не узнаю причины, почему вырос вот так… - и поспешил добавить, замечательно помня - почему смирился. - Я не упрекаю!

- Ты именно упрекаешь, - вздохнула женщина. - И это понятно. Если бы я сказала тебе, что не только старалась, а хотела остаться тебе матерью, несмотря ни на что? Тебе стало бы легче?

- Не знаю, мама. Когда я был ребенком, вряд ли. Теперь… Это уже не так и важно. Я только хочу знать, почему? И я постараюсь понять.

- Почему… Я не была приспособлена для мира, который принято считать нормальным. Так было сколько я себя помню, но я стремилась не слишком отличаться от остальных, зная по опыту, чувствуя еще без опыта, что только сильнейшие могут идти против ветра. Моя самая большая ошибка была в том, что я подчинилась общим законам, обычаям. Я вышла замуж и родила ребенка, но только сделала этим несчастными еще двоих. Я знаю, твой отец так и не обрел покоя. Хотя я искренне желаю ему этого и не советую тебе мешать.

- Юленка, может, его еще и осчастливит, - неприязненно констатировал Алекс.

- Дай то Бог. К тому же… видишь ли, Алекс… Каждый человек воспринимает окружающих так, как ему удобнее, подстраивает под свои предпочтение. Не мешай отцу.

- Я и не мешал! Я только хотел открыть ему глаза!

- Не надо кричать. Иногда не стоит разбивать чужие иллюзии. Твой отец видит в своей молодой жене порядочную девушку, ты видишь в ней…

- Шлюху!

- Даже если ты прав. Не надо своей правдой ранить близкого тебе человека. Не к чему, поверь мне, да и не стоит твоя – заметь – твоя личная правда благополучия (пусть и придуманного) отдельно взятой личности. Ты вырос и вырос вольной птицей. Теперь тебе тесны будут любые рамки, дай же отцу насладиться спокойным человеческим счастьем с нормальной земной женщиной.

- Земной… Вот в чем дело. Какая же ты тогда, мама? Кто ты? Почему тебе не жилось с человеком, который, насколько я знаю, любил тебя до самозабвения?

- Боюсь, ты еще не готов рассуждать на тему любви, и не хмурься. Мало девушек, которые готовы были бы пойти с тобой хоть на край света?

- Только самые бестолковые из них, - Алекс презрительно скривил губы.

- Нет, не бестолковые. Они лишь видели в тебе того, кем ты не являешься, идеализировали тебя. Но тут ты прав, что не даешь им ложных надежд. Быть может той, единственной, тебе не суждено встретить, но тогда лучше иди своей дорогой один. Если же женишься, то это должно быть только единожды.

- Мило… - Алекс, который слушал до этого момента мать с таким изумленным видом, будто ее речи поразили его больше странного мира, в котором он оказался, хмыкнул – к этому мягко повелевающему тону он привык с малолетства. – Так в этот… сумасшедший дом я попал, чтобы очередной раз выслушать твои нотации? Я бы оценил шутку, но сегодня мне как-то не до смеха.

- Прости. Да тебе и не нужны мои лекции. В нормальной жизни ты ориентируешься лучше меня. Но мы подошли к сути… Я не могла там жить, оказалась неприспособленной. То, что для других счастье, – мне боль и мука. Даже все связанное с искусством… - на секунду идеальные черты женщины исказились, будто она надкусила лимон. – Понимаешь… Для таких, как я, нет никого опаснее художественно одаренных людей. Их фантазии, образы настолько интенсивны, что я оказалась слишком уязвимой для них в той реальности. И если у среднего человека его иллюзии безобидны, всего только щит, который помогает защищаться от неприветливого и непонятного мира, то люди искусства в этом смысле куда агрессивнее. Я должна была бы, как они, видеть лишь свой мир, или реальность, преломленною через призму моих личных представлений. Я же… Вижу много миров одновременно, вижу суть и правду каждого из них… Это стало невыносимым.

- Понятно… - задумчиво кивнул Алекс.

- Я думаю, да. Тебе должно быть понятно. Судьбе было угодно сделать тебя моей противоположностью. Ты воспринимаешь реальность без прикрас, не создавая себе тешащих твое самолюбие фантомов. Однако Всеволод… Тебе же не безразлична его судьба?

- Нет. Не безразлична. Он тоже того? Творческая натура, я хотел сказать.

- Да. Поэтому ему нужно остаться здесь. Этим мы избежим многих бед.

- Я немного запутался, мама. Может, ему все-таки лучше вернуться? Допустим, ты не вовремя поняла, что ты… Вед? Ведунья. Для него же еще не все потеряно. Он мог бы стать… Художником или, ну там… рок-звездой…

- Рок-звездой… - печально усмехнулась женщина. - Кроме того, что никто не будет им заниматься… Нет, Алекс, не пытайся мне возражать. Сейчас у тебя настой посвятить ему свое время, но потом это может и пройти, а мальчик не игрушка, которую можно иногда задвигать на верхнюю полку с глаз долой, чтобы заняться более интересными вещами. Но даже если я бы верила в то, что ты жертвенная натура, готовая посвятить всю свою жизнь другому человеку – Всеволод не сможет существовать в вашей реальности. Каждую проблему он будет видеть с нескольких сторон, а чтобы что-то донести до людей надо быть уверенным в своей правоте, в том, что твоя истина – единственно возможная и навсегда верная. А Всеволод вед.

- И что с того? Прости, мама, я, честно говоря, не понимаю в чем проблема. Кто такие веды? Ты так и не объяснила толком.

- Я объяснила достаточно. Ну хорошо… Об этом никому не известно, видимо, потому что таких, как я, мало, и глобального значения для судьбы человечества мы не имеем, но веды… Это кто-то, кого можно сравнить с музами. Ты представляешь, кто такая муза?

- Дама, являющаяся в мечтах поэту и нашептывающая ему поэтичные строчки на ухо.

- Очень похоже, - улыбнулась женщина, окидывая нежным взглядом красивое упрямое лицо сына. - Ты никогда не думал, куда деваются порождения человеческой фантазии? Ты же можешь понять, как много выплескивается энергии, когда создается какой-нибудь шедевр, и его принимает мир?

- Да. Что-то из области, что мысль материальна?

- Именно. Так вот, все человеческие фантазии, образы, желания – собираются здесь. И здесь живут, оформляются, перемешиваются или наоборот рассеиваются. А веды вносят некоторую упорядоченность в этот хаос, вызывают из небытия полезные обществу образы, например, и внедряют их в сознание художников, писателей… Вообще людей искусства, которых теперь не счесть. Так вот, иногда их деятельность будто пустая, хотя вроде бы и слова на месте, и идеи есть, но отклика у тех, к кому обращаются, они не находят. А это значит, что их не опекают веды. За всеми образами не уследишь, да, к тому, же их все больше и больше, а качество их снижается…

- То есть, когда появляется шедевр, то это ваших рук дело?

- Нет, все принадлежит творцу, я имею в виду, автору шедевра, а мы лишь даем направление, иногда некоторых персонажей и дополнительную энергию. Если бы ты изучал литературу как следует, то ты бы заметил, что часто у разных поэтов встречаются похожие стихи, и качество их одинаковое, но только кто-то один становится великим. Это избранные, подконтрольные нам личности.

- То есть… Это вы решаете, кому стать следующим Пушкиным?

- Все решаем в конечном счете не мы. Мы ведомы тоже, но на уровне, который я не смогу тебе объяснить… Потому что невозможно объяснить, например, молитву. Или медитацию – не само действо, а то, что испытываешь, и почему потом поступаешь так, а не иначе.

- Интересно… Но почему именно ты, мам? И… Так каждая художественно одаренная личность может стать ведом? Или берут только шизофреников, если принять во внимание беднягу Сева…

- Ты почти сам же и ответил на свой вопрос. Да, ведов можно спутать с шизофрениками. Дело в том, что они изначально рождаются с особым зрением… Скорее аномальной чувствительностью к образам – своим ли, чужим ли. Они видят то, что творит сознание.

- Постой… Так получается, что все люди, которые имеют дело с галлюцинациями – веды? Те тоже видят чужие переживания, иллюзии?

- В каком-то смысле - да, зависит от каждого конкретного случая, но веды не сумасшедшие. Они вполне разумны, их мозг прекрасно работает и… Их очень, очень мало. Чаще всего это странные, одиноко живущие люди, которые вдруг пропадают без вести, а через неделю соседи забывают об их существовании. К счастью, многим из них хватает здравого смысла не заводить семью. Но я не жалею…

- Насколько я понял - я не вед? Значит это не наследственное?

- Нет. И я рада этому. Действительность прекрасна для тех, кто рожден для нее. Во всяком случае, она не хуже мира, для которого предназначена я.

- Но… Какие тут могут быть проблемы? Ты можешь представлять себе все что угодно и жить в этом, наслаждаясь.

- Алекс, ты внимательно слушал? Я здесь для выполнения своей миссии и далеко не так свободна, как хотелось бы. Как бы нас не было мало, нам бывает тяжело друг с другом, но, к счастью, мы редко соприкасаемся. Итак, я на все твои вопросы ответила?

- Кажется… да. Но… Мам, это же не значит, что… что ты решила таким образом со мной попрощаться?

- Ах, Алекс, Алекс. Нет, конечно же. Я буду с тобой столько, сколько смогу.

- Тогда это неплохо, - облегченно улыбнулся Алекс. - Ваш век, наверное, длиннее обычного, человеческого?

- Нет. Но я понимаю, почему такая странная идея пришла тебе в голову. Как ты думаешь, почему, не будучи ведом, ты видишь это все? – женщина обвела вокруг них рукой.

- Потому что это мир иллюзий, наверное.

- Не только поэтому. Ты бы все видел иначе, если бы…

Женщина протянула руку и взяла его за кисть. Алекс попытался спрятать исцарапанную ладонь, но именно ее желала видеть мать, поэтому после некоторой борьбы она держала его за запястье и рассматривала измазанную йодом ранку.

- Помнишь елочку? – тихо спросила она, и Алексу почудилось, что ее глаза смеются.

- Да, - шепнул он.

- Смотри же.

Женщина несильно провела прохладной ладошкой по его ладони, и Алекс вскрикнул: в тот же миг башенка со всем ее изысканным убранством исчезла, они стояли на песке, вокруг них плескались изумрудные волны, а Всеволод бегал у берега и что-то восторженно кричал, вглядываясь в пустые темнеющие небеса.

- Вот так ты бы видел наш мир без этой вещички, - произнесла женщина – в ладони она держала прозрачный пульсирующий шарик.

- Но… О Господи! – Алекс бросал полные волнения и тревоги взгляды вокруг них и с болью отвел глаза от счастливо смеющегося Всеволода, одетого в жалкий пуховичок и старые грязные джинсы. - Это просто… какая то пустыня! Она где-то в обычном земном месте?

- Нет. Я не знаю, как объяснить тебе, где именно мы находимся, считай это другим измерением, так будет проще и вполне верно.

- Севка… Он думает, что попал в сказку. И он останется здесь, в мире обмана...

- Мире иллюзий. И он никогда не увидит его таким, каким ты увидел его сейчас. Мне вернуть все, как было? Пока ты здесь, с нами?

- Да.

Его ладони вновь стало жарко, когда она провела по ней, внедряя шарик в кожу, будто вмазывая масляную жгучую субстанцию. Они снова сидели в башенке, теперь уже освещенной факелами и свечами в канделябре, установленном на столе.

- Расскажи мне лучше о своих планах, Алекс, - попросила женщина, когда заметила, что его дыхание выровнялось. - Что ты там придумал? Это может быть опасно.

Ему не очень хотелось рассказывать матери о том, что давно им задумывалось, но теперь, когда она продолжала держать его за руку, скрывать что-либо оказалось невозможным и, вздохнув, он пустился в объяснения.

Он прервался только, когда заметил, что уже совсем стемнело, и растерянно посмотрел на маму.

- Всеволод! Он же там один, он голоден.

- У нас не такие потребности в физической энергии, но ты прав, пора отвести его туда, где ему предстоит многому научиться.

Эпилог.
Покачиваясь на волнах, их лодка приближалась к острову, возвышавшемуся над волнами темной конусообразной громадой.
Притихший Всеволод сидел на корме, прислушиваясь к плеску весел, которые сами собой погружались в воду. Женщина, необыкновенно похожая на таинственную незнакомку из его грез, только светлая, как лучи нового утра, вопреки логике уже позолотившего каменистый склон – вполголоса переговаривалась с Алексом. Всеволод слышал только обрывки фраз, доносимые до него теплым ветерком. Он заметил, что не в силах оформить ни одной из своих фантазий, даже те, которые хорошо получались, и в смущении оставил неудачные попытки, сообразив (отчасти потому что прислушивался к разговору Алекса с матерью), что здесь им не место, они еще слишком слабы и сумбурны.

- Это тоже творение твоего сознания, мам? – спрашивал Алекс, кивая на берег, где теперь четко обозначился выдолбленный в скалах могучий замок с какими-то мельтешившими по переходам и площадкам людьми.

- Нет, - равнодушно отвечала женщина. – Я же объясняла тебе, что я не единственная обитательница мира иллюзий. Иногда нам бывает крайне сложно не только общаться друг с другом, но и войти в мир чужой фантазии. В данный момент нас ждут, поэтому мы видим этот мир таким, каким желает показать нам его создатель. И наш юный друг, - она с улыбкой посмотрела на Всеволода, - уже сообразил, что этот мирок придется воспринимать таким, каков он есть.

- Да у вас тут не просто… У вас тут войн друг с другом не случается? У кого-то иллюзии сильнее, четче, у кого они слабенькие? – Глаза Алекса заинтересованно разгорелись, словно его посетила какая-то идея. Женщина внимательно посмотрела на него и слегка нахмурилась. Однако ответила вполне охотно, отогнав какую-то мысль, как навязчивую безобидную мошку:

- Совершенно верно. Есть определенные правила, как подойти одному веду к другому, все мы очень различаемся по силам, которыми, впрочем, некоторые из нас пытаются меряться. И да, возникают войны. Последствия бывают ужасны. Есть веды, живущие в одиночку в энергетически слабых областях, где они и зализывают свои раны. Иногда на вашем мире это тоже отражается.

- Не представляю как… Не те мысли управляют человечеством в глобальном масштабе? Это как-то странно, учитывая, что вашего мира на самом деле нет.

- А ты точно уверен, что там ты видишь мир существующий? – улыбнулась женщина, снова пристально вглядываясь в сосредоточенное лицо сына. - Нам не дано этого понять. Я даже не смогла бы объяснить тебе все принципы действия этой реальности, а тот, настоящий, как ты думаешь, мир - также еще не изучен до конца. Где-то два мира пересекаются, и, как знать, сколько их – пересекающихся миров.

Алекс согласно кивнул, словно слова матери прояснили ему что-то важное. Успокоенная его вниманием или понадеявшись, что он не задумал какой-нибудь авантюры, на которые, как она знала, сын был мастер, женщина задумчиво продолжила.

- Что же касается глобального масштаба, то вполне можем влиять. Часто настоящие творцы знают это на собственном опыте, когда сталкиваются со строптивыми персонажами или не поддающимся их воле течением событий. Им кажется, что они могут управлять тем, о чем пишут. Ан нет. Герои делают то, что задумывалось, но, увы, не самим автором. Так великие произведения очищаются от мусора личных узких представлений, заблуждений творца. Поэтому в каком-то смысле даже лучше, что картинки, которые доходят до людей, оказываются измененными.

- Забавно… - рассеянно пробормотал Алекс. - Интересно было бы посмотреть, что бы было, если бы весь мир был лишь миром иллюзий, и мы бы видели фантазии в их первоначальном виде.

- Думаю, в каком-то смысле ваш мир тоже мир иллюзий и вы замечаете только то, что желаете видеть… - задумчиво заметила женщина. - Ну вот, мы уже прибыли.

Действительно, берег гостеприимно качнулся перед ними, и они выбрались на нечто вроде средневековой каменной пристани.

Алекс услышал негромкую мелодию, похожую на меланхоличный вальс. Он заметил неподалеку странную группу людей: один из них играл на флейте, двое других – танцевали, сливаясь в нежных объятьях. Что-то было неестественное в их облике, в будто полупрозрачных фигурах и необыкновенно замедленных движениях. Алекс подошел к ним ближе, влекомый любопытством и изумлением: каждый из троих казался ему странно знакомым, но он не мог понять, где бы мог с ними, облаченными в средневековые одежды, пересечься. Мужчина, игравший на флейте, заинтересовал его больше остальных: его губы подрагивали в кроткой полуулыбке, а глаза были исполнены светлой печали. Ветер ласково трепал его пепельные от седины волосы, но кто бы это мог быть Алекс не смог понять, как не пытался. Разве что смешной рыцарь из «Алисы в стране чудес», тот самый, который постоянно падал с коня, не теряя благодушного расположения духа. Женщина же чем-то напоминала артистку Вивьен Ли, но была чересчур апатична для ее героинь, а обнимавший ее мужчина внешне здорово походил на Шерлока Холмса, если не замечать нехарактерной для сухого сыщика сентиментальности во взоре. Кроткий музыкант заметил его взгляд, и улыбка тут же слетела с бледных губ.

- Алекс, - тихо позвала мать.

Алекс быстро обернулся. Женщина и Всеволод стояли рядом с ним, причем мальчик только вскользь бросил на незнакомцев взгляд: щурясь, он смотрел куда-то вверх, на зубчатые стены грандиозной крепости.

- Не мешай им. Они отдыхают, - начала было женщина, но странные, похожие на нечеткие призраки, люди замерли, а музыка смолкла. Алекс с волнением увидел, как они стали растворяться в воздухе, при этом на его маму они смотрели с уважением и страхом. Только флейтист не спускал с Алекса какого-то по-детски обиженного взгляда, пока окончательно не рассеялся в воздухе.

- Они… Боятся тебя? – ошарашено спросил Алекс, решив что все дело в каком-нибудь угрожающем для обитателей этого мира авторитете его матери.

- Нет. Ну что ты. Скорее тебя или… вот Всеволода. Вы могли бы трансформировать их в каких-нибудь известных вам героев, а им хочется побыть самими собой, не подчиняясь ни чьим фантазиям и идеям.

- Но у меня не было никаких фантазий! – горячо вскричал Алекс и обескуражено добавил: - На их счет.

Женщина рассмеялась.

- Это тебе так кажется. На самом деле здесь им ничего не грозит, однако ты уже пытался разглядеть в них кого-то определенного.

Раздался пушечный грохот, все трое, не сговариваясь, посмотрели вверх: там, на одном из самых высоких бастионов, плясало пламя, а кусочек неба закрыла тучка дыма. Наверное, это был знак, как решил Алекс, и не ошибся, потому что мать произнесла деловым тоном.

- Нас ждут. Я хотела сказать ждут меня и Всеволода, а тебе, Алекс, пора возвращаться.

Алекс встревожено посмотрел на своих спутников - все такую же молодую и прекрасную маму и Всеволода в его неказистой одежонке. Почему-то именно за мальчика ему было беспокойно, и он хотел спросить Всеволода, а хочет ли тот оставаться здесь, но не стал попусту тратить время. То, что в иллюзорной реальности Всеволоду будет лучше, чем в действительном мире, было итак предельно ясно, да и глаза мальчика снова возбужденно блестели, и уделял он внимание окружающей обстановке куда как больше, чем своему недолгому приятелю. Особое внимание юных любопытных глаз приковывал огромный черный корабль с оборванными парусами, этакий выходец со дна морского, облагороженный какими-нибудь романтическими легендами.

- Это «Черная жемчужина», - пояснила мать с улыбкой, Всеволод радостно встрепенулся и широко распахнутыми глазами уставился ей в лицо.

- Думаю, ты не откажешься для начала вступить на борт в качестве юнги? Капитан не будет против, он с удовольствием выбрался в твои проводники. А уже со временем ты сможешь облачиться и в рыцарские одежды, сэр Артур.

- Конечно же, не против! И какой из меня сэр Артур? – Всеволод смущенно запахнул на себе пуховичок, так и не пожелавший обратиться, несмотря на все его усилия, в латы.

- Ну… Тогда прощайтесь, - просто произнесла женщина, ласково провела Алексу по щеке и отступила от мальчиков.

Алекс протянул Всеволоду руку, которую тот торопливо пожал. Но потом, когда две неторопливо удаляющиеся фигурки потеряли четкость, ступая по широкой лестнице вверх, Всеволод обернулся и помахал Алексу рукой, словно не прощаясь, а приветствуя в своем мире.

Алекс растерянно смотрел им вслед, так как позабыл расспросить мать, как ему возвращаться. Да и более теплого расставания он ожидал, говоря по правде, поэтому чувствовал себя едва ли не преданным, когда знакомый ледяной вихрь подхватил его, вытеснив жгучей стужей и тревожно-головокружительными ощущениями все прочие эмоции и мысли, кроме единственной: скорее бы очутиться на твердой почве.

К своему удивлению он обнаружил себя дома, сидящим перед лысой елочкой, в халате, накинутом на плечи, а на коленях у него мирно располагалось блюдо с фисташками. Он с внезапным прозрением догадался, что сейчас в комнату ворвется незваной гостьей Юленька, и, если таким образом веды и прочие нарушители нормальных законов реальности даровали ему второй шанс, то теперь нет смысла с глупой девицей ссориться. Он подбежал к двери и тщательно закрыл ее на два оборота. А потом, не обращая внимание на сердитый стук в дверь, долго стоял перед елочкой, только теперь разглядев, что маленький стволик поблескивает от смолы. Или это не смола, а что-то другое? Такое, что сможет изменить очень многое, поможет понять… «Огонь, отнятый у богов - вот, что ты такое», - странно улыбаясь, прошептал Люцифер и протянул к блестящей субстанции руку…

Глава 12.
Я вижу дом, я беру в руки мел…

По Каменностровскому проспекту славного города Питера, осколком некогда прекраснейшего корабля человеческого гения, взлетевшего на волнах минувших судьбоносных времен на тихие и загадочные просторы России, шла девушка. Всем хороша была девушка: и стройной фигуркой, женственной и хрупкой, и длиннющими ногами, обтянутыми в синие джинсы, и прелестным личиком, с легкомысленным, чуть вздернутым носиком. Только не за одну ее нежную, не отполированную до скучного стандартного блеска модными журналами красоту кидали на нее взгляды прохожие, немногочисленные, в этот тихий воскресный полдень. Самым внимательным из них (впрочем, таких было еще меньше) бросалось в глаза, как странно она ступает, нелепо высоко поднимая колени, смешно покачиваясь на не очень высоких каблуках. Ее взгляд при этом был счастливейшим и каким-то мечтательным, будто ступало прелестное создание по облакам. Странности девушки не слишком явно проявлялись, время от времени, будто гасли, и она начинала идти вполне обычной походкой, а глазам возвращалось осмысленное выражение, поэтому сердобольная бабка, которая, ахнув, было пыталась схватить девушку за руку, когда та стала на светофоре, раздраженно махнула рукой. Мол, с этой современной молодежью вообще ничего теперь не поймешь. Вроде бы и не пьяная… Старую, как мир, песню подхватила ее соседка, они не заметили, как спокойно шагавший по противоположной стороне тротуара, под стать девушке, красивый блондин, заметив ее, остановился, как вкопанный. Он махнул ей рукой, но она будто не заметила, и вдруг шагнула на все еще предупреждающе моргавший красным свет, все так же улыбаясь, пересекая дорогу перед враз завизжавшими тормозами машинами.
Белобрысый парень рванул к ней, игнорируя пискливые сигналы и ядреный мат, посыпавшийся на его голову из окон автомобилей, но что-то во всей ситуации было настолько неуместное, непонятное, что даже самые взбешенные водители притихли, когда блондин поймал девушку за руку и перетянул на другую сторону. Ту самую, где он недавно стоял сам, только теперь уже красный сигнал светофора сменился на зеленый, и его поспешность могла бы показаться смешной, если бы далеко не только бабушка, уже утихомиренная всезнающей подругой, облегченно вздохнула, поняв, что молодые люди в безопасности. К ним быстро потеряли интерес, а Алекс потащил Иришку подальше от любопытных глаз, пока не добрался до скверика у Александровского лицея, где и усадил девушку на скамейку с облупившейся белой краской. Тогда он сделал странное – провел ладонью по ее ладони и заглянул в голубые, как небо безмятежные, глаза. Дальше между ними состоялся разговор…

«Без даты.
Я увидела спокойно раскачивающиеся кроны деревьев, ощутила знакомый с детства запах города и увидела его лицо – не на шутку встревоженное.
«Ну… Ты как?» – спросил он меня, а в глазах его, обычно ледяных, серых, как дождливый полдень, метался неподдельный испуг.
«Прекрасно, а что такое?»
«Ты чуть не попала под машину! Я же сказал, пробовать это только дома!» - А он забавный, когда кричит, вот так, волнуясь за тебя, с искренней жаждой… тебя удержать, присвоить себе, чтобы, как ни смешно… заботиться. Но я ответила холодно – не стоит его баловать:
«Не ори, не весть что о нас подумают».
И тут случилось странное, но ожидаемое. Алекс встрепенулся, будто услышал что-то.

Его диалог с Всеволодом восстановил для моих записей он… Не знаю, не утаил ли что-нибудь. Всеволод ему очень дорог, как… некое откровение. Добиться абсолютной истины об их взаимоотношениях, теперь длящихся уже годами – невозможно.
«Люци, отдай это мне».
«Всеволод? Вот и ты, наконец-то… А ты изменился. Ты… Вырос!»
«Да, для нас время течет так же, как и для вас. Тебе же это объясняла твоя мама».
«Да… Конечно. Но, ты знаешь, она давно не балует меня звонками».
«Как ты думаешь, почему?»
«Нарушил ваши законы? А кому-нибудь из вас есть дело до отдельной, личной, конкретной человеческой боли?! Я хотел сделать людей счастливыми. И… ждал, что ты соизволишь хотя бы как-то дать о себе знать!»
«Ждал? Зачем?»
«А ты как думаешь?! Впрочем, вы же все там психи, шизофреники…»
«Поэтому ты решил превратить в дурдом весь мир? Люци, если бы я был уверен, что нужен тебе, я бы пришел. Я не забыл тебя. Я только не всегда могу выбраться».
В тот момент я, шокированная, что самый разумный человек из всех, кого я знала, оживленно беседует с пустым пространством, вскрикнула:
«Алекс, с кем ты говоришь? Я никого не вижу!»
«Она не слышит меня? Прекрасно…» - теперь я четко услышала повзрослевший голос Всеволода, но тщетно вглядывалась в янтарную тень древесных крон. А потом я вздрогнула от возмущенного полукрика Алекса:
«Зачем ты это делаешь, Сева? Ты же можешь…»
Но Всеволод только произнес насмешливо:
«Приятно побыть в шкуре тех, кого ты дурачишь? Вот ты тут сидишь и беседуешь сам с собой, причем… Ты почти кричишь, друг мой».
«Друг? Друзьями не пренебрегают, предпочитая им глупые фантазии и несуществующие миры!»
«Люци… Тогда я тем более не понимаю, зачем же тебе это? Отдай мне свой чип».
«Нет. Это моя разработка. Я напрягал ради нее мозги не меньше вашего, только в отличие от ваших иллюзорных целей, у меня конкретный план».
«Ты же уже понимаешь, к чему это все приведет? К хаосу».
«Мне плевать…»
«Я поговорю с твоей матерью, более того, увидев, что ты отдал чип, она позвонит тебе сама».
«Думаешь, это единственный чип?»
«Не думаю, но мы сделаем блокировку».
Алекс дрожащей рукой протянул в воздух шарик, подаривший мне… так много блаженства, если честно.
«Держи», - прошептал Алекс возбужденно, и вещица растворилась в пространстве.
«Передай матери, что я теперь хороший мальчик и учту свои ошибки на будущее», - с горькой, знакомой насмешкой проговорил он.
«Я не сомневаюсь, что учтешь…, - мягко ответил Всеволод, я не могла видеть его лица, но, думаю, оно было исполнено нежности и понимания. – Что тебе стоит разработать новый?»
Теперь в его тоне явственно прозвучала ирония, не злая, а я вскричала, не выдерживая больше их игр:
«Всеволод, я хочу… видеть тебя!»
Тогда воздух рядом со мной, там, где я и слышала голос, сгустился. И я увидела... Всеволода, повзрослевшего, какого-то особенно… почти красивого, хотя… Я не могу сказать наверняка, он всегда был слишком специфичен и остался таким же худым, будто изможденным, как и раньше. Только глаза его горели уверенностью и… какой-то лукавой смелостью, будто и я, и Алекс, были для него всего лишь детьми.
«Вот он я. Привет, Иришка», - сказал Всеволод, улыбаясь мне. Он протянул руку, которую я пожала, а потом проговорила неуверенно:
«Ты… похож на мага. Темного мага».
Он улыбнулся, так, как иногда Алекс улыбается.
«Может, я такой и есть», - Всеволод весело подмигнул мне, а потом неуверенно протянул Алексу для рукопожатия руку. Мне немного стало завидно… Тому вниманию, с которым Всеволод ждал реакции на этот дружественный жест. Алекс смотрел на руку, как на птицу, которую хочется поймать, но, чтобы сделать это, нельзя вспугнуть.
«До встречи, Люци», - мягко сказал ему Всеволод.
«Посетишь меня с новой инспекцией?» - ехидно откликнулся Алекс, но руку пожал и, как мне показалось, не без облегчения.
«Я могу прийти, как только ты меня позовешь».
«К тому, кто нарушил ваши дражайшие правила?»
«Я никогда не заблуждался на твой счет, Люци».
Они вдруг обменялись понимающими, почти веселыми взглядами, а я, кажется, улыбалась, как счастливая дурочка, глядя на их глаза, вспыхнувшие одинаково лукавыми искрами.
А потом… Всеволод исчез, и мы вернулись домой. Алекс остался у меня, и началась другая жизнь. И совсем другая история...»
 
Нет замка, но я владею ключом…
End.