Екклесиаст 3,9
1
Поздняя осень 70 года. На автобусной остановке темно и холодно. Виктор Жохов, сорокалетний конструктор и отец двух детей, всматривается в подъезжающий автобус. От перегрузки он перекошен направо, значит, надо оказаться точно против двери, иначе не сядешь. Автобус остановился удачно, теперь надо было, чтобы кто-нибудь выходил, а то народ изнутри навалится на двери, и они не откроются. Нет, открылись и две девочки-ПТУшницы с трудом выскочили наружу, а Виктор мгновенно прыгнул в машину, следом втиснулись еще три-четыре мужика. Двери долго не закрывались, водитель нудно напоминал, что автобус не резиновый, а мужики, пыхтя и упираясь локтями и ягодицами в полузакрытые двери, миллиметр за миллиметром втискивались внутрь, пассажиры им не помогали - и так тесно, но, наконец, двери закрылись, и автобус покатил. Так было каждый день, городской транспорт в Москве был перегружен всегда. Не единственной, но главной причиной была мизерная производительность труда, от этого на работу ездило практически все работоспособное городское население. Несколько лет назад, когда дети были маленькие, Виктор возил их в детский сад, вот когда было трудно. Люди сохраняли человечность и, когда он бесцеремонно ставил сына кому-то на ноги или сажал дочку на чьи-то колени, никто не возражал: их подхватывали, обнимали, усаживали, так и ехали. Только однажды толстый кавказец, когда его сгоняли с места для детей, строго и назидательно посоветовал Виктору: «Ты вперед деньги заработай, чтобы твой жена дома сидел, потом детей заводи!», но женщины так загалдели, что он не выдержал и сбежал, наверное, в такси пересел.
Теперь Виктор привычно расслабился и погрузился в размышления: ему лучше всего думалось в автобусе. Его группа инженеров разрабатывала автоматику безопасности. Очередное устройство не получалось, но Виктор знал, что если долго искать – получится, а он думал уже вторую неделю. Накануне он порылся в патентах и каталогах и теперь сопоставлял внешний опыт со своим заделом. Как каждому конструктору, ему надо было полностью сосредоточиться, и тогда конструкция оживала: элементы сопрягались, возникали газовые и жидкостные потоки, тек электрический ток, все двигалось и работало. Если долго думать и всматриваться, становились видимы все подробности: где-то нагревалось, где-то заедало, а там, где не было верного решения, что-то не проявлялось, значит, надо было вновь и вновь менять варианты и подходы. При долгом напряженном поиске появлялись хотя бы непротиворечивые или гармоничные решения, а иногда удачи - неожиданные догадки. Вот и сейчас, что-то мелькнуло и забрезжило: «Кажется, заработает!», но автобус остановился на конечной, надо было выходить. Потихоньку, задом, Виктор выкарабкался из автобуса и зашагал к метро, стараясь запечатлеть в уме только что обнаруженное решение. Потом его надо будет просчитать и, если не выявится логический порок или ошибка, макетировать. Макет – упрощенная часть конструкции, на которой можно проверить принятое решение.
Выйдя из метро, он поспешил на работу. Всех опаздывающих ждали дисциплинарные взыскания и противные разговоры, типа: «Уж если вы себе позволяете!…» На каждом предприятии были многочисленные службы и сотрудники: табельщицы, инспектора, зам. директора по кадрам и режиму, отделы кадров, режима, охраны, и т.п., которые только мешали людям жить, не принося абсолютно никакой пользы. Дело в том, что учет выработки, выполнения планов и объемов выпуска продукции, хотя и использовался при начислении зарплаты, распределении премий и прочих благ, но в самой малой степени, ибо требовал от администрации знаний и понимания дела, которыми она не располагала. Вот контроль режима был ей вполне доступен, поэтому считался важным производственным показателем, хотя по существу был слепым отростком, вроде аппендикса, причина воспалений. На эту тему ходило множество анекдотов, например, как один директор жалуется, что за пять минут до конца работы на рабочих местах никого уже нет, а другой говорит: «А у меня строгий порядок: до конца рабочего дня никого не выпускают. Иной раз целая толпа лентяев у проходной соберется, по два часа стоят, ждут - нет, откроют только ровно в пять!» После отмены социализма, уже на частных предприятиях, нелепый табельный учет еще долго сохранялся. В 90-х гг. на одном заводе работал отличный токарь - пьяница, он иногда по 2-3 дня не выходил на работу, потом вкалывал по 2 смены и успевал все выполнить. Вот однажды он идет на работу на час позже срока, табельщица делает замечание: “Опаздываете!” - токарь озабоченно спрашивает - “А что, уже со стола убрали?” - табельщица свирепеет: “Нарушаете порядок, вот что, на работу опаздываете!” - токарь опять спрашивает: “А что случилось, мой станок украли, или за меня кто-то мою работу сделал? Да нет, станок вот он стоит, работу тоже никто за меня не сделает. Вы что-то путаете девушка, я не опаздываю, я на работу никак опоздать не могу!”. Но в описываемые времена приход и уход с работы, и вообще трудовая дисциплина, считались главными признаками порядка и успешной деятельности советского предприятия. Ведь только в 1956 году, меньше, чем за пятнадцать лет, была отменена уголовная ответственность за прогулы и опоздания, поэтому перед началом рабочего дня заводские проходные походили на финиш соревнований по бегу.
2
Ну, слава Богу, поспел, и весь народ на месте. Можно начинать. На сегодня у Виктора осталось несколько неприятных, но неотложных дел: во-первых, надо было отбояриться от негодного клапана, который ему подсунул контрагент, во-вторых, сдать заявку на приобретение оборудования и материалов на будущий год, в-третьих, заявку на получение секретных сведений, и, в-четвертых, уладить скандал на проходной, где накануне его работник был задержан при попытке выноса макета.
Он позвал инженеров, расспросил, как дела и уточнил задания. Рассказал о своей находке, но, чтобы не вызывать ненужной ревности, соврал, что вычитал в английском журнале. Просил провести проверку и анализ и отметил, что, вроде бы, понравилось. Этот прием Виктор применял постоянно. Шопенгауэр писал, что единственный вид превосходства, которое люди не прощают друг другу – умственное. Поэтому, когда было необходимо проводить дополнительные исследования, он благодарил бездарного, но самолюбивого завлаба за хорошую идею, которую он, якобы, подал месячишко назад, и сообщал, что проверка ее начата, тот ни черта не понимал, но охотно соглашался.
3
Лаборатория была частью большого Опытно-Конструкторского Бюро, которое разрабатывало автоматику для промышленности и армии.
Планы работ составлялись в Министерстве, по заявкам, которые подавали заказчики и с учетом мнения ОКБ о возможности и целесообразности выполнения той или иной работы. И постановкой задач и их ранжировкой, т.е. определением очередности по степени важности, занимались образованные и опытные люди, поэтому механизм планирования, в общем, как-то действовал. Конечно, эффективность его была бы гораздо выше, если бы участники составления планов имели от их реализации хоть какую-то личную выгоду или хоть как-то страдали от их ошибочности, но чего не было, того не было. И чиновники, и заказчики были выше этого и руководствовались только государственными интересами, как они их понимали, то есть случайным мнением начальства или дружескими отношениями, поэтому иногда заказывались и разрабатывались приборы вовсе ненужные или неконкурентоспособные. Технические характеристики выбирались исполнителями по их представлениям о возможности или трудности воплощения, поэтому и та продукция, необходимость которой не вызывала сомнений, как правило, уступала зарубежным аналогам. Рентабельность новой техники изначально игнорировалась, из-за чего зачастую сложные и дорогие приборы выпускались для решения незначительных или надуманных задач. Нередко разработчики только в середине работы обнаруживали, что надо не совсем то, что они делают, а иногда – совсем не то. В этих случаях работа никогда не прекращалась - добиваться изменения плана было слишком хлопотно, просто руководство всех более или менее толковых работников переводило на другие работы, а бестолковые – заканчивали, отчитывались, конструкторскую документацию отправляли, как положено, в архив и преспокойно забывали. От выполнения заведомо ненужных работ ни руководители, ни исполнители никаких угрызений совести не испытывали – ведь эту работу они не сами придумали, не так ли? Более обоснованно заказывались приборы для военных целей. Аппарат военной приемки жестко контролировал все стадии разработки и производства военной техники и не пропускал некорректно поставленных или ненужных работ, хотя рентабельности здесь вообще не придавали никакого значения.
Вследствие, как пишут в официальных бумагах, всего вышеизложенного, материальная заинтересованность конструкторов в качестве разработок и перспективе их дальнейшего применения, была, мягко выражаясь, минимальной. Ну, срабатывала профессиональная этика – у кого она есть.
4
Разгребать грязь Виктор начал с дурацкого клапана. Его разработал соседний отдел, специализирующийся на пневматике. Работа была уже закончена, а у Виктора были большие сомнения в его работоспособности, поэтому он договорился с исполнителем, начальником отдела Борей Фирсом, встретиться вместе у Заместителя Гендиректора Иглова. Последний представлял собой уникальное и необыкновенно колоритное явление. Внешне непредставительный: пожилой, полноватый, лысоватый, с сильным еврейским местечковым акцентом, в вечном синем халате, он казался заурядным околонаучным чиновником, и его скромная внешность обычно вводила новых собеседников в заблуждение, ибо на самом деле это был огромный самобытный талант из той же славной плеяды великих инженеров, к которой принадлежали Туполев и Королев. Он обладал энциклопедической эрудицией, которая при невероятной памяти, позволяла ему ориентироваться во всех областях естествознания, а могучая техническая интуиция позволяла ему по внешнему виду или по чертежам не только безошибочно предсказывать поведение изделия при эксплуатации, но и определять слабые или ненадежные места и способы их исправления. Виктор каждый раз поражался, настолько это выглядело неправдоподобно - ну, как цирковой фокус, когда за минуту множат в уме семизначные цифры. Однажды представитель известного Института попросил его посмотреть схему автоматизации производства нового продукта. Иглов смотрел минут пять и объявил, что аппараты потому-то и потому-то работать не будут, и процесс не пойдет. Потрясенный представитель тщетно умолял уважаемого Исаака Абрамовича дать замечания по автоматизации, но очень покладистый Иглов тут был неумолим: «Так зачем я вам буду советовать, как управлять аппаратом, который все равно не заработает? Вы привозите годную схему, мы ее и обсудим». Через месяц представитель привез исправленную схему. Оберегая престиж своих технологов, соврал, что в прошлый раз, по ошибке, не ту схему возил. Наверное, технологи обалдели, когда узнали, что их лажу раскусил посторонний приборостроитель.
Вот к нему Виктор и привел Бориса Фирса. Иглов не смотрел на чертежи и минуты: «Этот клапан работать не будет!» Фирс разволновался: «Исаак Абрамович, мы все рассчитали! Должен работать!» - «Нет, нет, вот этот и этот узлы надо переделывать так-то и так-то, а то, что есть, не заработает», не вдаваясь в подробности, объяснил Иглов - «Но когда переделывать, мне отчитываться надо, у меня же план не будет выполнен, люди премии не получат!» - возопил Фирс. Иглов рассердился: «А я тут при чем? Что вам надо – то и делайте. Кто вам мешает? Я же не говорю – не отчитывайтесь, я только говорю, что работать эта штука не будет!». До Бориса дошло, что Иглов не намерен мешать ему отчитаться в выполнении плана: «Так я сдам клапан на испыталку?» - неуверенно спросил он – «Куда вам надо, туда и сдавайте, меня это не касается!» - фыркнул Иглов. - «Витя, мы переделаем» - сконфуженно сказал Фирс и удалился. Было ясно, что Иглов не хочет использовать свое право карать виновных. Значит, чтобы не лишать Бориных конструкторов квартальной премии, испытательная станция будет понапрасну испытывать негодное изделие. Конечно, глупо штрафовать старательных конструкторов за то, что у них не хватает мозгов, это скорее их родителей надо было бы наказывать, поэтому даже самые знаменитые руководители ОКР (так шифруют опытно-конструкторские работы), в частности, С.Королев и В.Глушко, отстраняли бездарных исполнителей от конструирования, но никогда не налагали взысканий, в результате чего, между прочим, инженерный брак множился.
Задержавшись у Иглова, Виктор попросил совета: «Не пойму я, как составлять заявку на приборы и материалы на будущий год, ведь комплектацию для новых систем мы выберем только после проработки, то есть, в течение года, а заказывать надо сейчас» - Иглов ласково улыбнулся, он благоволил к Виктору - «А вы подайте прошлогоднюю, Виктор Маркович» - безмятежно посоветовал он. Виктор поспешил поблагодарить и откланялся. Только хорошенько обдумав странный совет, он вполне оценил его: не подставляться и не вызывать огонь на себя, строгий приказ о заявках выполнить чисто формально и не делать дурной лишней работы, а когда будет известно, что нужно, тогда и заказывать это дополнительно. И никаких претензий, и волки сыты и овцы целы. Дело в том, что советская система материально-технического снабжения была чудовищно неэкономной и нерациональной. Поскольку было неизвестно, что через год понадобится, все заказывалось впрок, на всякий случай. Избытки (их называли «неликвиды») оседали мертвым грузом на складах, меньшая их часть – продавалась, большая - списывалась и уничтожалась – их прямо грузовиками вывозили на свалки, и никто не оставался в убытке.
Постепенно Виктору открылась великая мудрость старого еврея. Тихий саботаж государственных установлений был в Союзе самым рациональным и, одновременно, самым высоконравственным поведением: не вредить ни делу, ни людям, в угоду дурацким официальным директивам и указаниям.
5
Далее предстояло самое занудное: заявка на секретные данные.
В книге В.Суворова «Аквариум» описано, как наши разведчики разыскивают, собирают и скупают секретные материалы для наших «оборонных», то есть военных разработок. Этот процесс совершался всегда. В ранне-романтический период социалистического строительства, предполагалось, что за рубежом угнетенные труженики молота и пера горят желанием укрепить Страну Советов, которая поможет им сбросить ненавистное иго капитала. В 1925 году Мариэтта Шагинян написала чудесный авантюрно-фантастический роман «Месс-Менд», как члены всемирного тайного рабочего братства, вместе с учеными и инженерами борются с военно-фашистскими врагами Российской Республики. У нас тогда процветало Международное Общество Помощи Борцам Революции (МОПР), даже пионеры были его членами. Во времена Коминтерна за рубежом было действительно очень много сочувствующих Советской России. Видные деятели рабочего движения, науки и культуры тогда еще искренне верили в гуманную сущность советской власти. Эти настроения было приугасли во времена Большого Террора и советско-германского пакта, но с началом Войны вновь расцвели и многие добрые люди и видные ученые, включая великого физика Нильса Бора, делились с нами бесценной информацией. Процесс супругов Розенберг, которых казнили за передачу нам сведений об атомной бомбе, был, вероятно, последним проявлением бескорыстной симпатии к Союзу, в дальнейшем дело перешло на чисто коммерческую основу: секреты мы покупали. А заказы разведчикам - что надо тащить, писали руководители работ, в том числе и Виктор. Каждый год подавались заявки, какие именно сведения представляют интерес, а потом, в течение года, по мере поступления материалов по теме, конструкторов вызывали в спецотдел и показывали, что пришло. Конечно, эффективность этих сведений была мизерна: разведчики, как информационные роботы, перли все, что ни попадя, по «ключевым словам», то есть формально относящееся к заявленной теме, но все равно, эти данные были полезны, хотя бы потому, что позволяли не тратить силы и средства на неперспективных направлениях. Само по себе дело было небезынтересное, но выдача секретных материалов была жестко формализована – ожидание, выдача-сдача, проверка – ужасная морока, это было тягостно, Виктор вообще очереди не выносил… Очень интересно отметить, что никакой неловкости от кражи чужой интеллектуальной собственности никто здесь никогда не испытывал! Так заведено, и все. Обычай облагораживает самую явную подлость.
Дождавшись своей очереди, Виктор получил прошнурованный и опечатанный спецблокнот, сел в отгороженной ячейке (чтобы соседи не подглядывали, так положено), и стал, таясь, переписывать текст из записной книжки, что строжайше запрещалось. Писать черновики полагалось в другом спецблокноте, тут же, в спецотделе, но ни один инженер в обстановке спецотдела ничего выдумать не мог, поэтому мысли заносили в записную книжку заранее, в зашифрованном и сокращенном виде, а здесь мучились с расшифровкой. Ну, так или иначе, заявка была написана, теперь ее отпечатают, позовут Виктора, он проверит, визирует, директор подпишет и фельдсвязь (тетки с пистолетами) повезет ее куда надо.
6
Оставалось самое противное дело.
Накануне на проходной задержали его техника с макетом регулятора, который надо было проверить у заказчика, это называется «в натурных условиях». Вынос «товаро-материальных ценностей» оформлялся специальным пропуском, по заявке, подписанной директором или определенным его заместителем, которые либо отсутствовали, либо были заняты, то есть, с большой морокой. Конечно, массовому хищению это никак не мешало: на советских предприятиях воровство было общепринятым, отработанным и узаконенным. Все рабочие, служащие и руководство тащили, кто во что горазд: и материалы, и комплектующие, и средства производства. Чтобы не позорить высокое звание советского человека, который, конечно, не может красть священную социалистическую собственность, слово «воры» не произносилось, их называли «несуны». На каждом предприятии были найдены и отработаны способы выноса и вывоза чего угодно. Однажды электромонтажник К. тащил регулировочный трансформатор, в котором было 9 кг веса. Он веревочками привязал его к поясу, так, что большой аппарат повис между ног, и с большим трудом, враскарячку, двинулся в проходную. «Филиппыч, что с тобой?» – ахнула знакомая охранница, - «Геморрой, проклятый замучил, еле хожу!» - «Лечиться надо!» - пожалела дежурная. Для себя и заработка тащили и вывозили с обстоятельной подготовкой, поэтому никогда не попадались, а вахтеры задерживали работников, которые выносили разную технику на внешние работы, но ленились ее оформить: со своей поживой засыплешься – скандал, а за казенную надобность начальник уж как-нибудь отмажет.
Вообще-то этими делами занимался заведующий лабораторией, а Виктор его заместитель, причем – по технической части, однако, завлаб из угождения Начальству согласится наложить на провинившегося любое взыскание, а засыпавшийся парень – хороший работник, поэтому надо его выручать. Не тратя времени на Начальника охраны, Виктор направился прямо к Заместителю директора по кадрам и режиму. Вся уродливо гипертрофированная режимно-кадровая служба, везде в Союзе, постоянно и неизменно мешала и вредила работам и работникам. Ее основными предназначениями были, во-первых, создание теплых мест для милицейских и КГБшных молодых и энергичных пенсионеров, во-вторых, наблюдение за разговорами и благонадежностью сотрудников, и, в-третьих, создание постоянной угрозы для всех людей, занятых делом и не имеющих сил и времени для буквального выполнения всех идиотских предписаний.
Режимный Зам принял Виктора после приличного ожидания. Отпустил инженера по технике безопасности, со словами: «Потом, потом договорим, твои дела терпят, а науку нельзя задерживать!» - принял огорченное и озабоченное выражение лица и обратился к Виктору: «Что будем делать, дорогой Виктор Маркович, ведь третье нарушение за квАртал? И пьяных макетчиков твоих два раза ловили. Как мы с тобой можем обеспечить выполнение важнейших государственных заданий, оправдать высокое доверие?» - Зам перешел на интимное воркование: «А ведь мы с тобой знаем, в чем беда: слаба партийная прослойка, все ведущие - беспартийные, как их мобилизовать, обязать, нацелить? И сам беспартийный, а ведь я тебе, пять лет назад, как родному сыну говорил, вступай, Витя, не сможешь обеспечить руководство! Ведь партия – авангард! И никакой руководитель, даже самый образованный, будь он семи пядей во лбу, дважды доктор и трижды лауреат, не опираясь на коммунистов, не может решать задачи, которые ставит Правительство! Да знаю я, знаю, что завлаб - член партии, но зачем-то ты ко мне пришел?» - в голосе зазвенел металл, - «Прикрыть своего разгильдяя? Раз руководишь работами – изволь соблюдать государственные порядки!» И Боже упаси сказать, что это ерунда! Это будет нарушение табу!!! Виктора поддерживает сам Генеральный директор, поэтому большие неприятности, вроде лишения премии всей лаборатории (бывало и такое), на него не обрушатся, но будут бесконечные, душу выматывающие разговоры и в партбюро и в профкоме и масса мелких гадостей, вот уж тогда его ребята за визами и подписями набегаются, пока не посинеют. У Виктора большой опыт, поэтому он безропотно выполняет правила игры: посыпает главу пеплом, соглашается с обвинениями в несознательности коллектива и плохой воспитательной работе. Обещает взыскать, наказать и искоренить, а заодно починить табельные часы, выписать для спецотдела бумагу и стулья. Заму на инцидент по существу - наплевать, он немолод, отставной полковник КГБ, сам знает, как лягушка прыгает, он удовлетворяется покорностью, заверениями и обещаниями, пишет на объяснительной записке: «Наложите взыскание распоряжением по лаборатории» и отпускает Виктора.
Сейчас (2004 г) складывается такое мнение, что люди, которые вступали в КПСС, шли на сделку с совестью, а ведь это непорядочно. В самом деле, ну не могли же они в 60-70-80-х годах верить в коммунистическую идею, вошедшую в полное противоречие с реальной жизнью? Значит, вступали ради карьеры, корысти. Так оно и было. После Большого Террора и Войны, тем более, после ХХ съезда (1956 г) произошло полное и необратимое крушение идеи. С этих пор все слова о светлом коммунистическом будущем стали чистейшим словоблудием и воспринимались, либо, как избитая шутка, либо, как ритуал. Партийные органы никакой роли в жизни и работе не играли, оставался только фактор воздействия – страшилка для членов партии. А о коммунизме вспоминали в чудных ранних утопиях братьев Стругацких, да Ефремова. Таким образом, КПСС совершенно утратила политическую сущность, то есть прекратила существование, как политическая организация, но сохранилась, как жесткая административная структура. Способен делать большое дело, хочешь руководить важной работой – вступай в партию, иначе не доверят, не пустят, не назначат и весь твой потенциал: ум, воля, знания, мечты и планы тихо истлеют втуне, а потом скажут: «А ведь подавал надежды!» И в Писании сказано, плохо тому, кто зароет свой талант в землю, ну и как быть? Вот так и вступали: приносили обет послушания, и взамен получали возможность работы и продвижения, а заодно и паразитирования на интеллекте тех, кто не мог себя преодолеть. Ясный и справедливый договор: то-то отдаешь, то-то получаешь. Согласен – работай. Не нравится – сиди и не рыпайся.
В конце концов, по логике жизни оказалось, что все руководящие должности заняты членами партии. Конечно, большинство советских администраторов были бездарными приспособленцами, поэтому государственная политика в основе своей была нелепой и разорительной, но руководство огромной хозяйственной, научно-технической, и всякой другой полезной человеческой деятельностью, совершалось мозгами и руками умных и честных людей, которые носили партийные билеты. А совесть?! А совесть до поры, до времени молчала. Иногда ее ущемление становилось невыносимым, тогда возникали А.Сахаров и П.Григоренко.
7
В лаборатории Виктора ждут важные дела. Приближается большой праздник, День Великой Октябрьской Социалистической Революции, который в Союзе всегда отмечался пышно и тожественно: демонстрация, собрания, награждения, и грандиозная пьянка в специально арендованном ресторане. Надо составить список сотрудников, которые пойдут на всенародную демонстрацию, согласно разнарядке парткома. Там будет весело. Безбрежные колонны демонстрантов больше стоят, чем двигаются. Люди на ходу выпивают, закусывают, играют в смешные игры, поют песни – разные: походные, туристические, студенческие, какие угодно, только не патриотические, вроде: «Помираю, бабка, / Помираю любка, / Помираю ты моя сизая голубка». Если где аккордеон – там танцы и пляски. Через несколько часов, с криками «Ура-а-а», глядя на кучку совершенно незнакомых людей, толпящихся на трибуне мавзолея, они проходят Красную Площадь и усталые, охрипшие, но веселые, разъезжаются по домам.
Главное празднование – в ресторане. Надо решить, сколько денег собирать на закуску, сколько выделить казенного спирта, и как его выносить. В ресторане закажут, для приличия, пару бутылок на стол, да еще пару литров спирта вынесут с работы, вот и будет дешево и сердито. Спирт служил мощным подспорьем: им ускоряли выполнение работ в опытном производстве, им расплачивались за дефицитные комплектующие изделия, но главное - его лакали по праздникам и в будни, когда отряжались для работ в колхозе, на овощебазе, в пионерлагере, на стройке, а уж на Ленинском субботнике – святое дело! Пили всегда много – по возможности, на сколько денег хватало – столько и выпивали. Шутили: «Водка бывает двух сортов: хорошая и очень хорошая», еще: «Не бывает много закуски, бывает мало водки!» и, даже: «Не бывает плохих женщин, бывает мало водки!» - тем и руководствовались. Выпивка в Союзе культивировалась, как главное средство социального сближения, обретения духовного родства. Руководители всех рангов, от Генсека до прораба не только на праздники, но при каждом удобном случае напивались с близкими соратниками, помощниками и просто с подчиненными. Никакой культуры пития на Руси никогда не было, поэтому напивались до полного блаженства, или, как говорили: «в дым», «вдребезги», «в дупель», и даже «до сраной смерти». Умение много выпивать уважалось, как важное мужское достоинство. Вынос спирта считался делом ответственным, пару бутылок выносил завлаб (в его пропуске стоял штампик «портфель»), остальные сосуды распихивали по карманам самые солидные и респектабельные. В лаборатории была мастерица приготовлять чудную клюквенную настоечку, ей выносили спирт заблаговременно. Виктор позвал общественный актив лаборатории, и с ним обстоятельно обсудил и наметил подготовку к празднику, обязанности и ответственность. А как же? Нельзя ответственное дело пустить на самотек. Что не организовано – сорвется.
8
Актив не расходится. Предстоит обсудить еще несколько неотложных дел. В отделе, как в каждом дружном коллективе при социализме, человеческие отношения были самыми близкими: дружили семьями, все обо всех знали, часто вместе проводили отпуска, ездили за грибами, вместе радовались и сопереживали в несчастиях, помогали в трудном положении, заботились друг о друге.
Недавно у Сережи Климова умерла жена, остались двое малышей, надо помогать. Договорились, что женщины-сотрудницы будут по очереди ездить дежурить недели, хотя бы, две-три, пока парень очухается, а родичи решат, что делать с детьми. Бывало, что коллектив заботился о сынишке своего почившего коллеги лет 10, до ВУЗа: и помогали, и лечили, и воспитывали.
Мишка Вайнштейн третий день не выходит на работу и не звонит, а домашний телефон тогда был у немногих. Надо ехать выяснять. Живет он по Курской дороге. «А кто у нас еще по Курской ездит?» - «Володя Шахов» - «Володечка, надо поехать к Мишке, навестить, ты сможешь?» - «Что за вопрос, конечно! Только денег дайте, я с пустыми руками навещать не пойду!» - «Это само собой, дайте ему из нашей кассы тридцатку!» (бутылка – 24.90 и 5 рублей на закуску).
У Иры Суминой скоро юбилей – 40 лет. Конечно, такую дату надо отметить, как следует. Соображают, что подарить, кто купит, кто стихи напишет (!), кто цветы принесет, сколько денег выделить. Получить деньги из профсоюзного фонда – дело заведомо безнадежное, поэтому распоряжаются деньгами общественными, по старой традиции оставленными от очередной премии, естественно, неофициально, но по общему согласию. Хранит кассу профорг, немолодая, честнейшая и всеми уважаемая Лия Шарнопольская. Никто никогда ее и не проверяет: все знают, что Лийка скорее свои потратит, чем чужую копейку возьмет. Интересно, что в местком предприятия выбирали, кого начальство наметит, то есть, одних бездельников и пройдох, а свои деньги считать – находили людей проверенных, заслуживающих доверия. Так и сейчас: в Думу выберут любую сволочь, а старшего по подъезду – только кого уважают.
Сегодня особая тема: Володя Минский бросил беременную жену, а Инна Смирнова с маленькой дочерью уходит от мужа – у них большая любовь! Наташа и Валя просят Виктора поговорить с Директором, нельзя ли ребятам помочь с жильем: может какую-нибудь комнату, освобождающуюся при получении квартир очередниками, можно ребятам предоставить, ведь оба – прекрасные работники, талантливые люди, они себя еще покажут, только сейчас их поддержать! Все очень переживают и сочувствуют, а возражения Виктора, что бедные влюбленные - просто дураки, блажные и безответственные, называют цинизмом и черствостью.
Иногда бывали накладки. Однажды Зоя Петрова пропала, три дня нет, а жила она недалеко от Виктора, он сам и пошел. Мать, дура старая, сказала, что, мол, аппендицит, операция, лежит в Склифосовском. Виктор своих пристыдил, послал навещать, а оказалось у Зойки аборт, она же на Виктора обиделась, зачем шухер поднял, внимание привлек. Перебор бывал, а чтобы беды не заметили, не помогли, ну, как теперь, когда всем по фигу – нет, такого никогда не бывало, и быть не могло.
Но слова из песни не выкинешь, и надо, увы, напомнить, что вся эта гуманитарная деятельность держалась не столько на святой дружбе, сколько на мизерной производительности труда. И навещать, и помогать, и подарки покупать – все в рабочее время, за полную зарплату, с благословения начальства. И само обсуждение в рабочее время. Все очень просто: сроки выполнения плановых работ назначались с учетом огромных потерь рабочего времени - постоянно группы людей посылали для работ и в колхозах, и на овощебазах, и на стройках и где угодно, куда райком КПСС распорядится. Вообще штаты государственных предприятий и учреждений были раздуты округленно, примерно, вдвое. В их состав входили работники отличные, хорошие, средние и ни к какой работе неспособные. Они никому не мешали, ничей хлеб не ели и никто против их трудоустройства не возражал, только Виктор постоянно ломал голову над их полезной загрузкой. Никто не был лично заинтересован в экономии затрат и сокращении сроков выполнения работ. На этом фоне, потери времени на общественные надобности были несущественными, их никто и не считал.
9
Настал обеденный перерыв. В ОКБ, как на всех крупных предприятиях, была хорошая столовая, где кормилось большинство работников, и каждое подразделение – цеха, отделы, лаборатории – обедало по своему расписанию. Все равно, дело было долгое, поэтому в Союзе был широко распространен обычай – «занимать очередь». От каждой компании наиболее шустрые с наступлением перерыва мчатся, сломя голову, в столовую и встают в очередь на раздачу – здесь самообслуживание, а вся компания не спеша подходит к своим гонцам, и выстраивается в ту же очередь. Перед человеком было в очереди пять человек, стало двадцать пять. Но никто не протестует, во-первых, так принято, во-вторых, вокруг все свои, пока поговоришь, время и пройдет. Тут и о работе поговорят, и новостями обменяются.
В некоторых общественных столовых готовили хорошо, работникам этих предприятий завидовали, об этой роскоши слагали легенды, посетители норовили подгадать в обеденный перерыв, но это было большой редкостью. Нормальная еда в столовых была плохая: всегда меньше, чем следует, неаппетитно и невкусно, но все привыкли и не возражали: «Не ресторан, конечно, но жрать можно», «А что вы хотите, не у тещи», «Как везде» и т.п. Государственный «общепит» работал на старом плохом оборудовании, с минимальной рентабельностью и за грошовую зарплату, поэтому качество блюд и не могло быть приличным, а работники общепита половину продуктов с работы уволакивали. Идут поварихи через проходную с раздутыми кошелками, кто-нибудь протягивает охраннице килограммовый брус масла, пакет с яйцами, кусок мяса: «Возьми, Паня, родная, небось, иззябла вся до костей!» - «Спасибо, девочки, милые, что не забываете, дай бог здоровья!». И весь разговор.
Однако в каждой столовой при любом предприятии: заводе, институте, учреждении были устроены кормушки для начальства. Отдельный «спецзал», куда ходит руководство, партком, профком и их гости, где посетители сидят за столами под чистыми скатертями, а вежливые официантки подают им чудные, аппетитные блюда, приготовленные с душой и щедрой мерой. Иногда, на заводах не было спецзала, тогда директор со своими присными отправлялся в столовую, когда обеденный перерыв заканчивался, часа в 3, им накрывались 2-3 столика в уголке, и по пустому залу разносились ароматы изысканных яств. А один директор даже шефствовал над сельской чайной в 10 км от промышленного центра Редкино, там он с гостями в отдельном зале, без помех и ненужных наблюдателей, «оттягивался» на всю катушку. Иногда секретарь директора завода звонит директору столовой: «У Ивана Петровича завтра день рождения, он просил вас, Мария Васильевна, какой-нибудь закусочки для праздничного стола, по вашему усмотрению» - «А много ли гостей соберется?» - «Человек 20 ожидают» - «Конечно, Валечка, скажи – будет сделано!» - и суют директорскому шоферу увесистые пакеты. И так по всей стране: на предприятиях, в колхозах и учреждениях – кормушки везде. А на высшем уровне - «столовая лечебно-профилактического питания» на улице Грановского, где персональные шофера загружают под завязку багажники ЦКовских да Министерских машин горами деликатесов, которые производят «спеццеха» из проверенных продуктов, поставляемых «спецхозяйствами». Кстати сказать, отнюдь не только кормежка: предоставление жилья, продажа мебели, бытовой техники, книг и прочих благ и удобств членам политической и административной элиты, да что там, и лечение, и обучение отпрысков – все по особым нормам и порядкам.
И тут надо отметить, что, то ли века рабства и феодализма, то ли привычка к патернализму, протекционизму, угождению, сформировали в русском менталитете какой-то особый гнусный синдром уважения или признания начальственных привилегий: никто не протестует против этого позора – ну так заведено испокон веков! Подавляющее большинство обывателей искренне исповедует такое странное убеждение, что новый назначенец в тот же миг обретает особые права и прерогативы: «Ну и что ж, что гребет! Начальник, ему положено. На его месте так же любой и каждый!», «Назначили – значит, так надо. Тебя назначат – и ты так же будешь!» Зачастую у новоиспеченного начальника мгновенно менялся и внешний облик и тон, и отношение к окружающим. Вчера запанибрата, сегодня – не подступись!
И сейчас ничего не изменилось: ведь никто не возражает против баснословных заработков и привилегий, которые бесстыжие политиканы сами себе установили. Всеобъемлющая коррупция в России имеет много причин, эта – не последняя.
10
На выходе из столовой Виктор встречает начальника Теоротдела Овечкина. Талантливый физик и математик, он поддался соблазну испытать свои силы в прикладной области и много лет пытается поднять научный уровень ОКР, пока безуспешно, ибо руководителям подразделений не больно это надо. Они иногда обмениваются невеселыми мыслями о настоящем и будущем социализма, убежденным сторонником которого Овечкин пребывает всю жизнь. «Я тут почитал статьи Т., - говорит Виктор, - Производительность труда у нас и не думает приближаться к западной, а Ленин считал, что это, в конечном счете, самое важное для нашего дела. Как вы думаете, Анатолий Васильевич, мы не прогорим?» - «Да, я полагаю, приблизиться к западной производительности труда мы никогда не сможем, - соглашается Овечкин, - прямые материальные стимулы, конечно, сильнее косвенных, их работники кровно заинтересованы в работе, не так, как наши, но суммарный экономический перевес будет у нас. Понимаете, Виктор Маркович, государственное планирование исключает нерациональные затраты, которыми страдает капиталистическая экономика: то у них перепроизводство и производитель разоряется, то нехватка и потребитель переплачивает. Что-то выстроят – не там, где можно жить, знаете, сколько в Штатах заброшенных поселений и предприятий? Без научно обоснованного планирования невозможно добиться гармонии в экономике и жизни. Капитализм – это хаос, социализм – порядок» - «Бога побойтесь, Анатолий Васильевич, какой порядок - ведь чудовищный бардак вокруг! И в науке, и в промышленности, и в сельском хозяйстве – везде бардак: кражи, потери и убытки неисчислимые, мы только их подшефного колхоза вернулись: кошмар, овощи гниют сотнями тонн, где вы видите порядок?!» - «Да, картина жуткая. – грустно улыбается Овечкин, - Но, вы понимаете, бардак – явление временное, он - следствие бескультурья и несознательности. Постепенно преодолеем, ведь в алгоритме социализма советский бардак не заложен, можно и без него. И, потом, главный показатель здоровья общества – социальная справедливость, ради нее можно в какой-то степени пожертвовать и уровнем рентабельности. Ведь «не хлебом единым жив человек»! А наш великий принцип: «от каждого по способностям - каждому по труду» дал нам огромное, недостижимое преимущество» - «Так-то, оно так, но если их производительность труда в промышленности превышает нашу в 4 раза, как находит Т., то мы просто разоримся с научным планированием и социальной справедливостью». - «Это, конечно, ерунда, такой разницы быть не может, но вопрос этот очень важен, и я не сомневаюсь, что ЦК партии об этом знает и думает».
Вот уж на что Виктор меньше всего надеется, так это на мудрость ЦК. В 1959 году, после XXI партсъезда, в газетах были помещены фотографии всех членов ЦК КПСС, посмотрев которые, Виктор ужаснулся. Кроме Президента АН М.Келдыша, там лиц не было – одни свиные рыла. Итальянец Ломброзо утверждал, что между чертами лица и склонностями человека есть прямая связь, так вот, если в его учении есть хоть капля правды, то такого собрания дураков и хамов, как наш ЦК, свет не видывал. Но Виктор уважает Овечкина и от его убежденности становится полегче. Может, правда, там знают и ищут? Авось, найдут. Сейчас, в 2005 году смешно вспоминать все это...
11
Представление о советской социальной справедливости, когда «каждому по труду», советским гражданам внушалось с детского сада, поэтому у взрослых людей даже никаких сомнений не возникало: где же ей еще быть, как не у нас? Это было чистейшее самовнушение, самообман, ибо ничего похожего в стране никогда не было, никакой социальной справедливостью и не пахло. Распределение доходов не соответствовало ни труду, ни заслугам, ни, тем более, потребностям, а только бюрократическим соображениям. Самый полезный работник сплошь и рядом зарабатывал меньше бездельника, уж кому как пофартит, это называлось: «Хорошо устроился» или «Плохо устроился».
Но вообще, социальная справедливость, это бесплотная мечта. Вознаграждение «по труду», то есть, по биологическим трудозатратам, нерационально и практически невозможно. Интересно, что первым об этом догадался все тот же Карл Маркс, когда в «Критике Готской программы», признал, что «Равное право есть неравное право для неравного труда… Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как всякое право». Слава Богу, что он не углубился в этот вопрос, а то написал бы еще такую же огромную, нудную и бесполезную книгу, как «Капитал».
Государственное всеобъемлющее планирование, краеугольный камень социалистического миропорядка, тоже не стало панацеей от всех социально-экономических бед и постепенно превратилось в иллюзию, фикцию и фетиш. «В чем же дело, вроде бы, прав Овечкин, - думает Виктор, - кажется, что может быть лучше централизованного планирования? Заранее посчитать и расписать кому, что делать, причем именно то, и столько сколько нужно! А в жизни – полная фигня!» Так вышло, прежде всего, потому что оптимальная экономика никому в стране не была нужна, а когда количество планируемых показателей достигло 250 000, уже ни научное обоснование, ни простая проверка корректности стали абсолютно невозможны, ибо оказались далеко за пределами сил человеческих. Потом к этому прибавилось русское разгильдяйство, планы превратились в туфту и ничего, кроме бюрократических намерений, не отражали. Когда сильнейшему экономисту Ефиму Куцману рассказали, что в Институте Кибернетики создана компьютерная программа, которая поможет вскрывать резервы, он пришел в ярость: «Каждый директор и каждый начальник цеха прекрасно знает, сколько он может произвести продукции! Но он также знает, и то, что ему не дадут вагонов, будут перерывы в подаче электроэнергии, снимут рабочих на уборку урожая и возникнет еще тысяча помех, поэтому наша главная задача - не вскрытие, а сокрытие резервов, только это и позволяет заводам выполнять план!».
Когда планы перестали играть роль экономического инструмента, они превратились в предмет слепого поклонения - фетиш. Чем менее осмысленным становилось планирование, тем более непреклонно власти требовали выполнения планов. В 80-е, когда несколько отраслей не выполняли годовые планы, возникала жуткая паника, и по полудюжине Министров ждали конца света. В последних числах года собиралось ЦК и принимало решения о корректировке планов задним числом, по уровню фактического выполнения. По канцелярским каналам эта весть облетала аппараты Министерств, исторгая из чиновничьих грудей вздохи облегчения: «План выполнен!» - на земле воцарялся мир и в человецех благоволение. Виртуальное выполнение вполне заменяло материальное.
В то время никто не понимал, что наивным надеждам на технико-экономическое планирование не суждено сбыться вообще, ибо без изучения рынка определение потребностей невозможно, а рынка не было. Поэтому и выпуск автоматики планировался «от фонаря».
12
После обеда Виктора вызывают на производство. Мастера и технологи тычут его носом в ошибки на чертежах, и, пользуясь временным моральным преимуществом, требуют изменить конструкцию и технологию. Заодно сообщают, что нет ни нужного металла, ни арматуры, ни установочных изделий, ни требуемой технологической оснастки. В цеху работают опытные и высококвалифицированные люди, некоторые из них искренно хотят, чтобы изделие было получше, но никакой личной, тем более - материальной заинтересованности в повышении качества изделия у них нет, поэтому, в общем, они склоняются к тому, как полегче. Виктор вызывает на подмогу своих конструкторов, обдумывают затруднения, где можно – уступают, где нельзя – настаивают на своих решениях. После часового мата «приходят к консенсусу», хотя конструкция стала похуже. Начальник цеха, старый и толстый Василий Дмитриевич, великий знаток своего дела, помнит еще старые порядки и уважает свое ремесло. Виктор ему с огорчением говорит: «У нас получался прибор не хуже американского, а теперь мы все преимущество растеряем!» - «Ах, Виктор Маркович, ну что вы говорите? - с досадой возражает начальник цеха, - Да никогда не сможем мы делать продукцию, как американская. Чтобы сделать очень хорошую вещь, человек должен напрягаться и стараться, на ушах стоять! Это когда бывает? Либо от большого страха, либо ради большой выгоды. И где это у нас?»
Опять же, нет комплектации. Ничего не поделаешь, что заранее не заявлено – надо добывать полгода. Виктор вспоминает, как знаменитый академик А.Н.Крылов писал о западных порядках. Звонит директор верфи металлургу: «У меня выгодный заказ. Катай такую-то сталь, прицепляй платформу к пассажирскому поезду и доставь мне к утру!» В Союзе эта заявка блуждала бы полгода по чиновничьим кабинетам, но еще водятся лопухи, которые уверяют, что до перестройки работать было легче. Только тем, кому все «до лампочки».
13
Наконец, пришел к испытателям. Накануне получили новые самопишущие электронные потенциометры. Из пяти приборов четыре не работают, это было в порядке вещей, претензий изготовителю никогда не предъявляли, ввиду полнейшей бесполезности – безропотно перебирали, ремонтировали и налаживали сами, такой установился дикий порядок. К началу перестройки высококачественно выпускали только военную технику, качество предметов потребления кое-как поддерживалось, в то время, как качество средств производства, неуклонно падало до нуля. Как будто на советской продукции почило проклятие Господне: начиная с безобразной сельскохозяйственной техники, все машины, аппараты, станки, инструмент, электрорадиотехника – все было ни к черту! Картофелеуборочные комбайны выпускали со смехотворным гарантийным ресурсом - 18 гектаров, но зачастую они разваливались раньше, чем доезжали до поля. Когда в 1989 году потребители начали получать дорогущие вычислительные комплексы «Искра», оказалось, что они неработоспособны и вскоре все были выброшены. А всё, что можно было довести до ума, как станки и потенциометры – доводили потребители, по принципу: «Тебе надо, ты и дорабатывай». Уже в новое время, главный инженер приборостроительного объединения сказал Виктору: «Я знаю, что наша продукция – говно, но пока ее берут, мы ее такой выпускать и будем» - «Но, если повысить качество, будут брать больше?» - «Не будут. Кому мы платим, те и берут». В лаборатории был чудо-слесарь, механик «золотые руки», Сергей Летун. Вместе с ним и испытателем, Виктор часами возится с потенциометрами, пока они не соглашаются более или менее устойчиво работать.
14
Вечером собираются «яйцеголовые». Их в каждом коллективе по 2-3-4 человека. Им почему-то важно, чтобы получилось то, что нужно, увлеченные. Долго анализируют результаты исследований. Сейчас (2005 г) берет испытатель бланк, распечатанный компьютерным принтером, а там все на свете: рассчитанное, разложенное, и в таблицах, и в графиках – самый вислоухий дурак, и тот поймет. А тогда разработчикам надо было пересмотреть километры диаграммных лент. Пока одну досмотришь – забудешь, с чего начал. И вот они ползают по диаграммам, испещряя их пометками, тут же формулируют выводы и все вписывают в лабораторные журналы, Володя – для одних условий, Саша – для других, Наташа – для третьих, потом совместят результаты – получится многофакторный эксперимент. Уже коленки болят и мозги не соображают, и есть хочется, но надо закончить, чтобы наметить программу продолжения исследований.
Заходит завлаб: «Как дела? Ну, молодцы, нажимайте, ребята, надо к концу квартала отчитаться, да и заказчики ждут. Я бы вам помог, но мне надо на Партком. Сами понимаете, приближается Великий Праздник, много вопросов решить предстоит, часов до 9 просидим!». С этими словами, удрученный заботами, начальник направляется прямехонько домой, да он здесь и не нужен, всю жизнь около Парткома, Профкома, руководства ошивался, работать некогда было – так и не научился.
Виктор смотрит на часы: «Ребята, надо «отбиваться», а то попадем в прогульщики» Все идут в холл, к табельным часам, суют туда бланки и на них отпечатывается время. Бланки сдают табельщице, ей пора домой, а инженеры возвращаются в лабораторию. Кто понял смысл того, что здесь написано – примите поздравления, значит, вы способны к трансцендентальному мышлению. Нигде, никогда и никем в мире не применялась столь абсурдная организация и учет выполняемых работ. Если сейчас не записать – никто и не поверит, что были такие порядки.
Инженеры с натугой осмысливают, что вытекает из опытов, и соображают, что делать дальше. Получается, что некоторые компоненты будут работать в опасных режимах. До Интернета в России еще 30 лет, поэтому поднимают справочники, листают монографии, считают, варьируют, снова считают и спорят из последних сил. Вроде бы структура чересчур громоздка, ищут более компактное решение. Находят, опять считают, а как считают? На логарифмических линеечках и в столбик! Прикидывают надежность, вроде недостаточна. Намечают продолжение исследований, договариваются, кто какую задачу будет продумывать дома (в автобусе?). Рабочий день каждый раз затягивается на два, три, четыре часа, а дома ждут жены и дети, и никаких дополнительных благ они не получат. От них требуется только, чтобы работа была сделана вовремя, а как – неважно: «умный не скажет, дурак не догадается». Ни администрация, ни рабочие, ни инженеры – никто никак не был заинтересован в конечном результате, ведь заработок от него не зависит. Чего же ради они так выкладываются? Это интересный вопрос.
15
В своей великой книге «Один день Ивана Денисовича», А.Солженицын описал, как несчастные заключенные строят здание. Замученные и униженные, они работают старательно и увлеченно, как свойственно настоящим людям, хотя выгоды из этого никакой не извлекут. Здесь то же самое. Американские социологи находят, что около 20% работников (для современной России - оценка завышенная) делают свое дело добросовестно, при любых условиях и независимо от мотивации. Это те, которые уродились такими: с умом, честью и совестью. Везде, где делают важную, нужную, интересную работу, как и в этой лаборатории, постепенно собираются хорошие люди, которые любят свое ремесло, дорожат оценкой своего творчества, верят в смысл и значение своей работы и хотят, чтобы от их трудов была бы польза делу и людям. Конечно, если Иван Денисович находил в работе только временное забвение кошмарной действительности, инженеры еще потихоньку мечтали и о зарплате, и о наградах, и о славе своего цеха, родного КБ и могучей страны и верили, что все сбудется! Ничего не сбылось…
На советском густо-сером фоне, такие группы оставались стайками белых ворон, хотя именно им страна обязана феноменом некоторого приближения советских достижений к уровню мировой технической цивилизации, но исправить изначально уродливую экономику они не могли, она была обречена и неуклонно стремилась к полному разорению.
Вообще, где большая важная работа – там и порядочные люди. Работа наполняет их самоуважением и чувством собственного достоинства. Главная причина нынешнего разброда и одичания – отсутствие уважаемой, востребованной работы для основной массы населения: социализм разрушил и выжег народное хозяйство, а мародеры разграбили пепелище.
16
До сих пор в России продолжается спор: социализм – это хорошо или плохо? Если говорить отвлеченно, то каждая система –
- социализм: обобществленные средства производства и плановая экономика и
- капитализм: частная собственность на средства производства и рыночная экономика,
имеет свои достоинства и свои недостатки.
Великий эксперимент, поставленный и успешно проведенный в Советском Союзе, показал с абсолютной очевидностью, что, при отсутствии личной материальной заинтересованности работников-производителей в достижении наивыгоднейшего результата своей деятельности, экономика может быть только неэффективной, затратной, убыточной. Природа человека такова, что основная масса работников трудится настолько добросовестно и производительно, насколько это им выгодно, а в этих записках честно показано, что на социалистических предприятиях материальной заинтересованности не было ни у кого. Социализм может жить ограниченное время, пока не проест запасы, как материальные, так и интеллектуальные, накопленные при капитализме.
17
Все в прошлом. Созданная в годы социалистического строительства, на внеэкономической основе, колоссальная база научно-технологического прогресса (сокращенно – НТП) – все эти бесчисленные Научно-Исследовательские, Опытно-Конструкторские и Проектные Институты и Бюро, никак не вписывались в рыночную экономику, и были обречены. С одной стороны, они элементарно не умели зарабатывать деньги, с другой – единственный кредитоспособный заказчик – государство, не финансировал никаких научно-технических разработок и изысканий, кроме военных. Поэтому все они и погибли, правда, еще не до конца, но останки сути дела уже не меняют. Бездарному и недееспособному, погрязшему в мошенничестве бюрократическому аппарату, никакой прогресс ни на фиг не был нужен, он не мог и не пытался поддержать умирающие предприятия, только мешал нелепыми законами и бесплодными реформами. Все пошло прахом: разработки, открытия, изобретения сгнили в архивах, а сам “металл” (реальная «новая» техника) - догнивает на никому не нужных военных и промышленных объектах. Никакого практического значения все это сейчас уже не имеет, ибо научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, результаты которых не использованы в течение 2-3 лет, теряют всякую ценность и обращаются в ничто, таков неумолимый закон НТП.
Сейчас Россия переживает двойной кризис: экономический и научно-технический. Впрочем, второй – вовсе не кризис, это крах российской технической цивилизации. Ведь предметы материальной культуры, от топора до компьютера - только ее выражение, а носителями и двигателями технической цивилизации являются живые люди, овладевшие знаниями и научившиеся создавать, производить и использовать технику высшей сложности: сооружения, машины, самолеты, станки, энергетику, автоматику, информатику и т.п. Они осваивали новые технологии и конструкции, развивали их и передавали задел следующим поколениям. Этих людей в России уже нет: одни вымерли, другие отработали и рассеялись по лику земли, а свой опыт, мысли и чаяния – им передать было некому. «Порвалась дней связующая нить…». Придется в России начинать все сначала, второй раз за один век…
Э.Алкснис 30.10.04-11.05.05 Edu11