ПОСЛЕДНЕЕ ОТКРОВЕНИЕ БОГА
Во дни когда пророков уже сменили шуты в дорогом облачении и убогие кликуши, один человек по имени Иероним решил вернуть на землю небесный огонь и нести правду невежественному народу. Но вскоре понял он, что и сам не знаком с подлинной и живой правдой, а мёртвая правда книг успела уже наскучить ему. Долго размышлял он, пытаясь прочесть жизнь, знания и опыт всех людей, известных ему, как одну гигантскую книгу, но чем дольше он её читал, тем больше сомнений закрадывалось в его душу. И вот однажды, устав от размышлений, Иероним заснул и вот, что увидел он во сне.
Светлым и безоблачным было небо над головой, но чёрным и мёртвым было солнце на нём. Как огромная бородавка, как отхожая яма темнело оно посреди небесного свода, уродуя и искажая его величие и спокойствие…. Иероним стоял перед закрытыми вратами из какого-то зеленоватого металла. На них рукой умелого художника были с придельной реалистичностью изображены человеческие лица, искажённые болью, злобой, страхом и тоской. Этих лиц было столь много, что Иероним не сосчитал бы и половины их, даже если бы всю оставшуюся жизнь свою употребил только на это. И не было среди них хотя - бы двух одинаковых лиц, но всех их, в большей или в меньшей степени, искажала безумная и дикая гримаса отчаянья. Лишь немногие лица выглядели вполне счастливыми. Тень печали не лежала на них жуткой маской уныния, но что-то дьявольское, грозное и жестокое, чернело в глубине их довольных глаз, а их красивые и гордые улыбки слишком сильно напоминали звериный оскал. Пока удивлённый Иероним с любопытством разглядывал эти причудливые изображения, врата со скрипом отворились и навстречу ему вышел древний старец. До земли ниспадали его седые брови, закрывая глаза и почти всё его лицо. Из одежды на нём были только изорванные лохмотья, совсем не похожие на одежду. Пылью многих и долгих дорог, зияющими язвами и страшной коростой всё его тело было покрыто. Тощий и согнутый почти вдвое от неодолимой немощи, он являл собой лишь жалкое и неудачное подобие человека. Казалось, что в тени его и то больше жизни, чем в нём! Кашляя, хрипя и болезненно вздрагивая при каждом шаге, старец подошёл к Иерониму и заговорил с ним тихим и слабым голосом, таким же бессильным, как и сам он.
- Приветствую тебя, Иероним – начал старец. – Вот и пришёл я, чтобы ответить на все твои вопросы. Спрашивай!
- Хорошо – сказал Иероним. – В таком случае, ответь мне для начала – кто ты такой?
- Я тот, кому ты когда-то (совершенно ошибочно!) поклонялся – ответил старец. – Я несчастный создатель этого несчастного мира. Другими словами, я – Бог!
- Трудно поверить в это! Ты, позволь мне говорить с тобой предельно откровенно, похож на самого ничтожнейшего из всех ничтожных нищих, а не на всемогущего и премудрого первотворца Вселенной.
- А как же по-твоему должен выглядеть Бог, создавший этот самый ничтожнейший из всех ничтожных миров, нищенский и жалкий мирок, что болтается посреди бескрайнего океана хаоса, как кусок собачьего дерьма?!!
- Так ли уж плох этот мир? – усомнился Иероним.
- Поверь мне, создавшему его. Как жалею я о том, что сделал это злое и глупое дело. Увы, я вознамерился сотворить рай, а создал отвратительный ад, прибежище ведьм и чертей!!! Когда я проснулся и узрел тьму вечного и безмолвного хаоса, ужас и тоска охватили меня. Я решил создать посреди Великой Пустоты свой собственный мир и населить его существами, что были бы подобны мне во всём. Тогда я пробудил огонь, дремавший во тьме хаоса и сотворил первого из ангелов – Сатанаэля. Вместе с ним создали мы остальных ангелов и духов, которые заселили лучезарные чертоги небес. Но хитёр и решителен был Сатанаэль – не хотел он делить со мною власть над ангелами и, переманив их на свою сторону, сверг он меня с небес. В печали и гневе, движимый болью обиды, я преступил к созданию нового мира. Но, порождённый бедствием, этот мир был лишь искажённой и бледной тенью царства Сатанаэля. Порождение досадного случая, поспешная и неудачная попытка, наспех выстроенный дом, что лишён фундамента и крыши, мир сей - болезнетворная язва на теле Космоса и не более того! Таковы же были и те, кого я создал вместо отпавших от меня ангелов – Человек и Женщина. Из праха земного – не из огня сотворил я новых своих детей. Слабые и бездумные, бродили они сквозь тёмные чащи новорожденного мира, прячась от ярости диких зверей, созданных ещё прежде них. Страх и злоба царили в душах первых людей (точно также, как и в душах людей последних будут они царить). Легкокрылые стаи болезней кружили над ними, как стервятники кружат над падалью. Древний Ужас, порождённый тьмой и ночью, блуждал адским пламенем в мрачных пещерах их снов и мыслей. Смеялся Сатанаэль, глядя на них из небесных чертогов. Но мало было ему только смеяться – он сошёл на землю и, встретив Женщину, заключил с ней союз. Он сказал ей, что ныне она подобна самке животного, но, послушавшись его, обретёт над Человеком великую власть и подчинит его себе, словно раба. Сатанаэль научил её стыду и дал имена делам человеческим, поделив их на злые, те, что рождаются вместе с самими людьми, и добрые – те, что были выдуманы им самим и противоречили природе ожившего праха. Это и было то самое Древо Добра и Зла, которое глубоко запустило свои корни в человеческую душу, рыхлую и податливую, как навоз. Словно щупальца осьминога, сжали эти корни в своих железных объятиях неокрепший Разум человеческий, этого немощного птенца, что считает скорлупу, в которой он навечно заключён единственным из возможных миров и только изредка пытается пробить её крохотным и слабым клювом, который лишь затупляется о гладкие твёрдые стены темницы.
Сатанаэль соединился с Женщиной, и она родила от него первенца, Каина, и множество дочерей. С тех самых пор, лишь Сатанаэля любят и жаждут все её дочери и дочери её дочерей. Лишь того из потомков Каина способны они полюбить, кто более других напоминает им всемогущего властителя Вселенной, что когда-то заключил вечный союз с их праматерью. Но и его будут они любить, пока не увидят в нём человека. Тот же, в ком нет ничего общего с Князем мира сего, будет обречён на вечное одиночество. Ни одна из женщин, кроме, разве что, матери, не остановит на нём своего взгляда. В тоске будет влачить он дни свои, лишь изредка, безрадостно и поспешно, сходясь с теми женщинами, что именуются блудницами и презираются всеми, ибо нарушают волю Сатанаэля, даря свои ласки тем, кого он невзлюбил. Страх, тоска и недуги будут спутниками того, кто вот так попытается обмануть всевидящего Князя!
От Человека Женщина родила другого своего сына, Авеля. Много надежд родилось во мне при первом же взгляде на него. Не похож был он на своего брата и на сестёр своих – в одиночестве ходил он, разглядывая облака и любуясь звёздами. Он понимал их язык и читал их размытые письмена, мелким жемчугом сверкавшие на небосводе. И тогда Сатанаэль вновь спустился с небес. Ненависть к Авелю вложил он в сердца Каина и сестёр его. И, по воле своего бессмертного отца, Каин навеки утвердил среди людей первый из законов, что написаны Сатанаэлем для всех живых существ на земле – Закон Силы. Он восстал на Авеля и убил его. Так, первым из людей, очистил он мир от слабого и чужого. И все сыны его, и все сыны его сынов стали делать так, творя волю своего бессменного царя – Сатанаэля. И стали законы Сатанаэля истинами, высеченными на камне, и нарекли их люди Законами Божьими. Я же не вмешивался более в их позорную рабскую жизнь и даже не пытался озарить пыльные и прогнившие подвалы их душ своими собственными законами, зная, что не примут их никогда презренные ублюдки Сатаны. Я влачу одинокое и (увы!!!) нескончаемое существование в опустевших садах древнего Эдема и мечтаю о том великом счастье, что доступно только вам, смертным – о Небытие….
- Что ж – задумчиво сказал Иероним. – То что ты поведал мне воистину важно. И я употреблю все эти знания во благо человечества.
- И как же ты это сделаешь, позволь тебя спросить?! – печально улыбнулся Бог, рассмеявшись больным и хриплым смехом. – Разве неясно тебе, что единственное, что ты можешь сделать – сократить свой срок пребывания в этом аду, уничтожив тот подножный прах, из которого ты был так неудачно слеплен Предопределением?!! Знаешь ли ты, сколькие пытались изменить этот мир до тебя? Но все их благородные помыслы и речи, все их мудрые наставления Сатанаэль тут - же обращал в своё оружие, ещё более укрепляя незыблемость своих законов. Ну, скажи мне, что ты хочешь даровать людям? Назови мне хотя бы одно из тех благ, за которые ты хочешь бороться.
- Свободу… Я научу их быть свободными! – недолго подумав, ответил Иероним. – Свободу и прямодушие принесу я им!
- Но разве хотят они свободы и правды? – мрачно ухмыльнулся Бог. – О нет!!! Поверь мне, в самой их природе заложено рабство и повиновение! Слишком немощные и ущербные это существа, чтобы жить вне своего стада и ходить без привязи. Взгляни: тот правитель, что, наивно веруя в разум и добрую волю своих подданных, дарует им свободу и, сняв с себя доспехи беспощадного карателя, надевает на голову венок мира, тот, что распускает палачей и солдат и сходит с пьедестала недосягаемости, разговаривая, как равный с равным, со своим рабом, тот правитель и дня не удержит власти. Бешенный смерч беспредела сметёт его шаткий трон и каждый вчерашний лакей с удовольствием втопчет в грязь своего бывшего господина. Глупцом и негодяем нарекут этого несчастного и позор навечно покроет его имя. Тот же правитель, что станет для своих подданных карающим богом и заставит их целовать пыль под ногами своих евнухов, шутов и наложниц, тот, что при жизни станет подобен бронзовой статуе и вознесёт свой трон до небес, тот, чья армия обойдёт всю обитаемую землю, покрыв её живым ковром, точно саранча, тот правитель и после смерти своей останется богом в людских душонках, нависнув над своей империей святой тенью на многие столетия. Величайшим назовут его люди! Впрочем, цари далеки от простолюдинов, как вершины гор и гнёзда орлов – их пример, быть может, не столь понятен тебе? Что ж, взгляни: тот юноша, что смотрит на девушек восхищённым взглядом, словно на богинь, спустившихся на землю с небес, тот, что прямодушен с ними в разговоре, но, презирая ложь, не способен плести узорчатые сети грубой и пёстрой лести, тот никогда не разорвёт липкую паутину одиночества и не обретёт ответной любви. Напротив, лишь злыми насмешками наградит его та, которую он возжелает и презрением (или даже страхом и враждебностью) ответит на его нелепые в своей неподдельности чувства! Тот же, кто оценивает женщин, как оценивают куски мяса на рынке, кто всегда холоден и спокоен, как змей, обличье которого принял некогда Сатанаэль, а потому – уверен в своих словах и делах, тот и сорвёт все плоды, оставив другим лишь унынье и зависть! Ты скажешь на это: да, такова природа женщин. И ты прав – именно такова их природа, но разве только в их душах оставил свой след великий Сатанаэль? Однако ты, возможно, всё же не хочешь признать справедливости этого примера в отношении природы человека? Что ж, взгляни: та девушка, что, сострадая чувствам других и не скупясь на любовь, не отказывает жаждущим её, как будет названа она людьми? Гнусной блудницей будет названа она и побита камнями или измазана грязью и позором в назидание и в устрашение другим! Та же, чей взгляд, холодный и гордый, заставит умолкнуть молящих и забыть о своих надеждах, та, которая долго торгуется и отсчитывает свою любовь, как старый ростовщик отсчитывает мелкие монеты, как она будет названа людьми? Святой нарекут её люди, и если первую будут обходить с презрением, то вторую станут боготворить и почитать, ползая и пресмыкаясь у её ног! Но, быть может, этот пример слишком «низмен» для такого возвышенного пророка, как ты? Что ж, взгляни: те родители, чья рука никогда не заносилась над их потомством, чьи уста не знали упрёков и злых слов, будут ли чтимы они своими детьми? Нет, ибо дети не будут бояться их. Те же, кто обращается со своими детьми, как хозяин – со своими рабами? Воистину, дети будут любить и почитать их, и не оставят их в старости! Ты, конечно же, скажешь на это: воистину, такова природа любой власти, ибо власть всегда требует подтверждения! Что ж, взгляни: те дети, что безмерно любят своих родителей и ходят за ними, как телята за коровой, но любя, а не боясь, не станут учиться хитрить и обманывать их, как лакеи обманывают своих господ, будут ли они оценены по своей цене? О нет! Во всём людям свойственна неразборчивость – вы и не глядите на золото, лежащее прямо под ногами, но с жадным визгом кидаетесь на блестящие цветные стекляшки и бусы, сражаясь за них друг с другом насмерть…. Но, может и этот пример для тебя не серьёзен? Что ж, взгляни тогда: тот, кто верит другу своему, как самому себе и видит в нём не чужого, но брата…
- Я понял суть твоих слов! – недовольно перебил Иероним, нахмурив брови и низко опустив голову. – Ты хотел этим сказать, что след поцелуя не заметен, а рабское клеймо не смыть, что плеть красноречивей самых разумных слов, а львом восхищаются куда больше, чем агнцем. Я понимаю это и не спорю с тобой, но если уж ты указал столь много недугов, то обязан и лекарство от них предложить! Или я не прав?!!
- Воистину, ты прав! – ответил Бог. – Но сам-то ты разве не видишь уже, что за лекарство излечивает то, что изначально неизлечимо?
- Это коварный и лукавый вопрос… - недоверчиво и с тревогой в голосе пробормотал Иероним, переводя взгляд с Бога на врата Эдема с изображениями лиц, искажённых отчаяньем. – Я могу лишь сказать, что если людей нельзя изменить, то нужно уничтожать их, как уничтожают крыс и других вредоносных животных.
- Ты, разумеется, можешь и так поступить. Я, признаюсь, не испытываю ни малейшей жалости к каинову отродью, но что ты можешь сделать один против всех обитателей земли. Впрочем, если даже и предположить, что ты всех их истребишь и останешься единственным человеком во Вселенной, счастья это тебе уж точно не принесёт! Наоборот, ты погрузишься в свинцовый океан одиночества и захлебнёшься в нём. Да и мир этот станет не намного лучше без людей – ведь все живые твари, населяющие его – точно такие же плоды моей неудачной работы, которую я обречён вечно проклинать и вечно наблюдать! А ярость стихий, а болезни, что сопровождают ваш род от колыбели и до могилы?! Но главный твой враг никогда не оставит тебя, ибо он – это ты! Во всех делах, во всех своих начинаниях ты ведёшь с ним вечную и непрекращающуюся борьбу, ты вечно споришь с ним и никогда не можешь заглушить его ненавистный голос, вечно злой и вечно насмешливый! Он глумится над тобой в печали и в радости, днём и ночью…. О многом мог бы я ещё сказать тебе, но устал и потому прямо отвечу на прямо поставленный тобой вопрос. Ты спросил меня о лекарстве от болезни, но имя той болезни – жизнь, а значит лекарство может быть только одно. Это смерть, возвращение в рай безмятежного Небытия, из которого я, неразумно и опрометчиво покорившись тщеславью, извлёк убожество вашего мирка. Ты можешь ожидать своё освобождение, малодушно опустив руки, но можешь и приблизить его, совершив великий и благородный подвиг самоосвобождения. Решать тебе.